ЧЕМПИОНАТ МИРА
В свои 75 он считает, что прожил три жизни, но чего-то очень важного еще не сделал. Игорь Тер-Ованесян. Единственный белый рекордсмен мира в прыжках в длину. Человек, не пропустивший ни одного чемпионата мира с момента их возникновения в 1983-м и ни одной летней Олимпиады начиная с 1956-го. На пяти Олимпиадах выступал сам. Легенда...
– Ты знаешь, да, что я рисую?
Игорь Арамович ведет меня через громадный холл своей квартиры, и я ловлю себя на интуитивном ощущении абсолютного внутреннего комфорта. А всего-то – крошечная деталь: дверь в квартиру не закрыта на замок. Нажал на ручку с лестничной клетки – открылась. Именно так было во времена моей спортивной юности в очень многих тренерских домах. Как сигнал: сюда можно прийти в любое время и с любой проблемой.
На стенах картины. Много. И разлитый в воздухе тонкий запах масляных красок и хорошего кофе.
***
– Игорь Арамович, вы видели множество мировых первенств. Что, на ваш взгляд, может дать московское – Москве?
– Мне кажется, что впервые и простым зрителям, и руководству города, и более высоким политикам представилась возможность понять, что же такое легкая атлетика. Я, например, жалею, что Владимир Путин, посетивший церемонию открытия, не увидел, как бежит Усэйн Болт.
Хотелось бы, чтобы после того, как чемпионат будет закончен, хотя бы кто-то обратил внимание на то, что в Москве нет ни одного легкоатлетического стадиона. Приятно, конечно, что мы начали проводить у себя крупные соревнования. Но надо же думать: ради чего мы их проводим? Ради того, чтобы выиграть 150 медалей, как в Казани, и на этом все закончилось? Кому нужен этот гудок, в который у нас уходит весь пар?
– Мне кажется, что в последние годы в сознании нашего народа произошла какая-то странная подмена понятий: состоялся, допустим, в Москве чемпионат мира по фигурному катанию, детей от этого в секциях не прибавилось. А после телевизионного шоу люди в массовом порядке принялись скупать коньки. Может быть, и легкой атлетике нужны не чемпионаты, а шоу?
– Не знаю. Но знаю точно, что интереса к этому виду спорта ни в Москве, ни в России в целом почти нет. Существуют отдельные очаги, в которые энтузиасты пока еще подбрасывают хворост, – и все. Никто не задается вопросом: а сколько у нас в России детских шестов? Или молотов? Или копий?
– Школ?
– Да нет, снарядов. Их ведь нет в принципе. Как нет никакой программы. Почему меня это так беспокоит? Да исключительно потому, что именно легкая атлетика с ее базовыми навыками лежит в основе абсолютно всех видов спорта. Циклических, игровых. Возьмите вторых тренеров в теннисе или футболе: это всегда люди из легкой атлетики. Они там, к слову, и зарабатывают на порядок больше, чем в своем виде спорта. Но надо же понимать: если мы всерьез не поднимем в стране легкую атлетику, то рано или поздно получим огромную дыру в спорте в целом.
***
– А если посмотреть более узко: давал, допустим, многие годы медальный результат Евгений Загорулько в прыжках в высоту, но после Игр в Лондоне сказал, что устал и что больше работать в сборной не хочет. Да, остался на год, но дальше-то… Что это означает? Что прыжки в высоту с его уходом в стране тоже закончатся?
– Загорулько работает скорее не как тренер, а как ювелир – доводит до максимального сияния те самородки, которые попадают в его бригаду. Но ведь это тоже происходит не благодаря, а вопреки. Не потому, что у нас хорошо поставлена селекция, а просто страна большая. То один талант выскочит, то другой. Если бы у нас всерьез работала система, мы что, не нашли бы спринтера? Нашли же его французы.
С другой стороны, свято место пусто не бывает. Уйдет Загорулько, придет кто-то другой. Се ля ви.
– А вы верите в то, что тренер такого масштаба может просто так взять и уйти?
– Почему нет? Я не так давно разговаривал с рекордсменом мира в прыжках в длину Майклом Пауэллом. Спросил его, как он живет и чем зарабатывает на жизнь. Он мне ответил, что работает частным тренером. Помогает всем, кто к нему обращается. И при этом абсолютно счастлив.
Я сам уже много лет мечтаю о том, чтобы создать собственную школу и даже почти реализовал этот проект. Во Владимирской области построил центр, в котором будет небольшая гостиница, два теннисных корта, легкоатлетический сектор, лошади. Хочу сделать своего рода Царскосельский лицей. Где дети могли бы тренироваться, рисовать, заниматься музыкой, иностранными языками...
– Зачем вам это нужно?
– Во-первых, мне нужны деньги, потому что без денег я страдаю. Во-вторых, мне интересно. Я уже вложил в этот проект порядка полумиллиона долларов – все деньги, что выручил от продажи отцовской квартиры во Львове и московской квартиры моей близкой родственницы. Но денег мне, если честно, все равно пока немного не хватает. На то, чтобы построить небольшой зал и накрыть один из секторов. Я же не могу пойти в банк и взять кредит. Меня сразу спрашивают: "Сколько вам лет? 75? До свидания..."
Поэтому и ищу спонсоров. Сама идея кажется очень правильной: растить не рекордсменов мира, а детей, которых с удовольствием возьмут в любой вид спорта. Вот у тебя есть дети. Ты их мне отдала бы?
– Вам – не задумываясь. Но кто будет этих детей тренировать в вашем лицее?
– Я и буду. Тренирую же я уже второй год свою дочь Машу.
– Тяжело?
– Тренировать своих? Тяжело. Жалко очень.
– А чужих не жалко?
– К чужим другое отношение. Понимаешь, в чем тут дело... Отношение к ученику, как бы сильно ты его ни любил, иногда должно быть очень жестким. Надо постоянно держать его в определенном напряжении. А свой ребенок – это свой ребенок. Ты проявляешь жесткость, а в тебе все протестует против этого на подсознательном уровне.
***
– Понимаю, что дурацкий вопрос, но, родившись в семье знаменитого тренера, вы могли бы не стать спортсменом?
– Наверное, нет. Я ведь вырос в институте физкультуры, где всю жизнь работал Арам – мой отец. До 16 вообще не мог выбрать, каким видом спорта заниматься, поскольку занимался всеми подряд. Показывал хорошие результаты в плавании, играл в футбол, был приличным акробатом. В одном из спортивных лагерей выиграл шахматный турнир. Зимой побеждал в коньках. И в какую секцию ни приходил, слышал от тренера: "Класс, какой ты способный!" Ну а в 16 лет разбежался и прыгнул на рекорд СССР для мальчиков своего возраста.
– При том, что вы достигли в прыжках в длину выдающихся результатов, думали когда-нибудь, что занимаетесь не "своим" видом спорта?
– Так я ведь прыгал в длину исключительно потому, что это занятие казалось мне наиболее простым. Ничему не надо учиться, разбежался и прыгнул. Кстати, на своей первой Олимпиаде в 1956-м я впервые столкнулся с американскими прыгунами и ходил, снедаемый желанием увидеть, как они тренируются. У меня тогда сложилось впечатление, что они вообще ничего не делают. Приходишь на стадион – они уже уходят.
Ну а возвращаясь к собственной карьере… Я просто имел очень хорошую базу, как бы не тренируясь. Это я только сейчас понимаю, что тренировался с четырех лет!
– Смотреть соревнования со стороны любите?
– Чемпионат мира смотрю с удовольствием. Хотя, скажу честно, по телевизору все можно увидеть гораздо лучше, чем сидя на стадионе. Мне бывает отчаянно жалко тех, кто приходит на стадион впервые и чувствует себя полным дураком. Там – бегут, здесь – прыгают, что-то в воздухе летает. Куда смотреть-то?
– А куда смотрите вы?
– На людей. Усэйн Болт интересен? Конечно. А женский шест? Согласитесь, ведь страшно интересно, как будет выступать Елена Исинбаева (этот разговор состоялся накануне финала в шесте. – Прим. Е.В.). Выиграет она свои последние в жизни соревнования или нет.
– Выиграет?
– Не знаю. Физически она сейчас похуже остальных. А технически очень хороша.
– Как считаете, тот период, когда Елена уходила от Евгения Трофимова к Виталию Петрову, поднял ее как спортсменку или подкосил?
– Э-эх... Это такой сложный вопрос. Мне кажется, что если бы она осталась там, в той жизни, которую приобрела благодаря переходу к Петрову, было бы лучше. Не для нее, для шеста. Но это лично мое мнение.
С другой стороны, Исинбаева – это Исинбаева. Такие фигуры, как она, как Болт, и притягивают интерес зрителей к виду спорта. Не будь их, думаете, кто-нибудь пошел бы в Лужники смотреть легкую атлетику? Да никогда!
Мне самому очень интересно, выиграет ли в прыжках в длину наш парень. Это возможно, да. Как с самого начала чемпионата я говорил о том, что Серега Шубенков способен выиграть бег с барьерами. Вот это по-настоящему захватывает. А убери эту интригу, что, я пойду смотреть 110 метров с барьерами? Или прыжки в длину? Что я там не видел-то?
Точно так же, как мне кажется, устроено восприятие любого обычного зрителя. Который прежде всего смотрит на имена. Ну разве что еще с удовольствием пойдет посмотреть, что такое ходьба на 50 км.
– А что это такое?
– Это кошмар и ужас. Даже мне бывает не по себе, когда вижу, как ходоки страдают на дистанции. 50 км сплошной нечеловеческой драмы. Кстати, тренируя свою дочь, я постоянно спрашиваю себя: а это – морально? И не могу найти ответа.
***
– Вы считаете большой спорт аморальным занятием?
– Считаю, что это – большой вопрос. Не только из-за нагрузок. Понятно же, что спортсмены высокого уровня, как правило, ничему не учатся в школе. С другой стороны, я и сам очень плохо учился. Никак не мог понять, например, что такое квадратный корень. Не потому, что дурак, а потому что реально не понимал, что это такое и зачем нужно.
– Признайтесь честно: вы хоть раз в жизни страдали, что лишены этого знания?
– Никогда! Но до сих пор помню, как меня шпынял за неуспеваемость отец. Вызывал к себе в кабинет и грохотал: "Что ты смотришь на меня своими бараньими глазами?!"
Если бы кто сказал мне тогда, что я буду главным тренером сборной, а потом – заместителем министра, членом совета ИААФ... Я до сих пор считаю, что не образован всерьез. Просто спорт дал ту самую хватку, умение добиваться цели.
Что такое моя жизнь от 15 до 35 лет? Это пять Олимпиад. С ума сойти! Потом путь от старшего тренера сборной по прыжкам в длину до главного тренера всей команды. Потом – президент национальной федерации и член совета ИААФ. И, наконец, замминистра. Но самое странное, что при этом меня не покидает ощущение, что я еще чего-то не сделал.
Все 10 лет, что я был заместителем спортивного министра, по большому счету отдыхал. Впервые в жизни. Сидел в кабинете и подписывал бумажки. Попытался однажды вмешаться в практическое решение какого-то вопроса, но мне тут же объяснили, что для этого существуют совершенно другие люди. Не думал, если честно, что после всего этого меня в жизни вообще что-то способно заинтересовать.
– А потом возникла идея лицея?
- Ну да. Она и раньше крутилась где-то в подсознании. Теперь же думаю: возможно, десять лет отдыха были нужны как раз для того, чтобы хватило сил эту идею реализовать? У меня ведь есть для этого абсолютно все! Надо лишь немножечко добавить…