24 марта на сайте «СЭ» опубликован первый материал с фрагментами новой книги нашего многолетнего собственного корреспондента в Санкт-Петербурге, а сейчас писателя Александра Кузьмина. «Петрович Первый и его гренадеры» выйдет в Северной столице в середине апреля, и впервые — максимально подробно и честно — расскажет об игровом и жизненном пути выдающихся представителей советского баскетбола: тренере Владимире Кондрашине, центровом Александре Белове и его товарищах по ленинградскому «Спартаку» в период взлета команды в середине 70-х годов.
Предыдущая часть завершалась описанием начала трагического для Белова и драматического для красно-белого клуба дня — 23 января 1977 года. Тогда звезду мирового баскетбола, обладателя олимпийского золота Мюнхена, чемпиона мира и Европы сняли с рейса Москва — Милан и задержали для дачи показаний о контрабанде иконами.
Но прежде чем рассказать в подробностях, что же произошло тогда на таможне московского аэропорта Шереметьево, необходимо ответить на два вопроса. Звучат они так. Почему великий тренер Кондрашин в ходе своего блистательного четырехлетия выиграл все, что только можно, со сборной и клубом: Олимпийские игры — 1972, чемпионат Европы — 1971, чемпионат мира — 1974, чемпионат СССР — 1975 и два Кубка кубков в 1973 и 1975 годах? И почему потом уникальный Владимир Петрович, с его гениально интуитивным умением вести игру и побеждать, не взял ни одного титула?
Книга подробно ответит на эти загадки.
Первый удар
Лето 1973 года.
Позади остался олимпийский Мюнхен в сентябре 1972 года: финал с американцами, скорость грузинских джигитов Михаила Коркии и Зураба Саканделидзе, 20 очков Сергея Белова, выигранный, казалось бы, матч, шок в концовке, скандал, доигровка, опять скандал, опять доигровка — и, наконец, те самые три секунды, тайм-аут Кондрашина, чудо-пас от Ивана Едешко и золотой аккуратно-ученический бросок Александра Белова. Про это все в подробностях рассказано уже миллион раз — нет никакого смысла повторяться. Выделим лучше другое.
Всего в 43 года уникальный тренер-самородок из Ленинграда, не имеющий на тот момент высшего (!) физкультурного или педагогического образования (грех для тренера уровня сборной СССР) и, более того, беспартийный (огромный грех для тренера уровня сборной СССР) Кондрашин вообще был единственным главным тренером-НЕкоммунистом в той олимпийской делегации. И привел свою команду к золоту.
Всего в 20 полных лет уникальный по своим природным данным баскетболист из Ленинграда Александр Белов стал автором решающего броска в историческом для всего советского баскетбола финале Олимпиады.
Тренер и игрок вместе достигли высшего, какой только возможен в любительском баскетболе, пика в карьерах в любительском баскетболе (а в СССР никакого другого быть и не могло). И при этом на эту вершину Учитель и Ученик взошли совсем молодыми. Учитель — по тренерским меркам, Ученик — по игроцким.
Звездная болезнь, фанфаронство, головокружение от успехов? В случае с Кондрашиным подобное было исключено в принципе. Интроверт по натуре, человек сдержанный, скрытный, абсолютно непубличный, он просто не допускал ни лишних мыслей, ни лишних соблазнов, ни лишних людей.
А вот Белов... Оставим это пока — куда важнее напомнить другое. Оба просто обожали баскетбол — и готовы были отдавать любимой работе, любимому занятию, любимой игре всего себя. На тот момент золотого пика начала 70-х.
Тем более опять, уже в четвертый раз кряду, послеолимпийской весной 1973 года ленинградскому «Спартаку» с Кондрашиным и Александром Беловым не удалось обойти армейцев с Гомельским и Сергеем Беловым. Зато случилась просто шикарная «моральная компенсация» в виде победы в Кубке кубков — первого еврокубкового успеха в истории «Спартака».
Что делать дальше, Кондрашин представлял отлично. Летом 1973 года его ждала новая работа на два фронта. В сборной — летний чемпионат Европы, где нужно было отстаивать чемпионский титул. В клубе — новый вызов ЦСКА с помощью определенного обновления состава и ставки на мощное атакующее трио Белов — Иванов — Дворный.
Вспоминает Евгений Волчков, четырехкратный серебряный призер чемпионатов СССР в составе «Спартака»:
«Леха Иванов и Сашка Белов отлично сочетались на площадке. Хорошо дублировали друг друга. Много забирали подборов под щитами — тут Сашка, конечно, был настоящим королем... Еще интереснее стало на какой-то момент — увы, очень короткий, — когда в состав добавился Ваня Дворный. Это вообще было чудо-время для «Спартака». Кондрашин, с его-то феноменальным ведением игры, наконец, смог варьировать «больших». Иванов мог успешно исполнять центра на «усах» и центра под щитом, мог сместиться в самый угол — и оттуда тоже забить! Огромный и крепкий, как скала, Дворный добавил мощи под щитами, а Сашка вообще мог классно сыграть везде. Команда тогда шикарно смотрелась!»
Увы, все масштабные — и наверняка вполне выполнимые — планы Петровича на вторую половину 1973-го рухнули в пропасть в самом конце первой половины года.
Сразу четверо основных баскетболистов сборной СССР, возвратившихся после длительного турне по США и странам Латинской Америки, были пожизненно дисквалифицированы после грандиозного «шмона» на таможне в Шереметьево.
Крайним сделали спартаковца Дворного — самого молодого игрока из всей четверки (он был на два месяца моложе одноклубника Белова; Алжан Жармухамедов из ЦСКА и тбилисский динамовец Михаил Коркия — значительно старше обоих). 21-летнего богатыря (рост 209 сантиметров и вес глубоко за центнер) не только дисквалифицировали, но и посадили в тюрьму. Дав повод трибунам ленинградского «Юбилейного» скандировать:
«Свободу Луису Корвалану
И Дворному Ивану!»
Блестяще сыгранный великим актером Евгением Евстигнеевым карманник Ручечник презрительно цедил в любимом фильме Владимира Кондрашина «Место встречи изменить нельзя»: «Указ семь-восемь шьешь, начальник». В случае с осуждением Дворного вполне можно было сказать что-то похожее. По статье 78 (контрабанда) Уголовного кодекса СССР 21-летнему центровому светило от 5 до 10 лет лишения свободы. Дали в итоге три года, из этого срока гигант отсидел ровно половину. А далее, хлопотами Кондрашина, его перевели из колонии на строительство свинооткормочного комбината под Ленинград. Вскоре разрешили и играть в баскетбол (троим остальным попавшимся тогда в Шереметьево ту самую бессрочную дисквалификацию давно уже сняли). Вот только и раньше любивший как следует приложиться к бутылке Иван начал после всех этих невзгод пить еще больше — и в «Спартаке» ему делать стало уже совершенно нечего. В ленинградском «Спартаке». А вот в «Спартаке» из Владивостока Дворный после выхода на свободу еще пару лет поиграл, и вполне неплохо. Но ни о какой сборной и речи быть не могло...
Рассказывает Сергей Кузнецов, чемпион СССР — 1975 в составе «Спартака», автор золотого броска в решающем матче с ЦСКА:
«Ваня Дворный разгильдяй был жуткий! Ему просто нравилась такая жизнь — так о чем и кого тут жалеть?! Помню, на финал Кубка кубков — 73 Кондрашин меня, совсем еще молодого, взял. Рейс в Грецию с промежуточной посадкой в Болгарии. Начали с Ваней бороться прямо в софийском аэропорту. Не снимая дубленок, по полу катаемся. Народу полно, все ржут...»
Кстати, после того выигранного в Салониках финала олимпийский чемпион и спартаковский центровой Дворный оказался фигурантом еще более безумной истории, чем катание в дубленке по полу софийского аэропорта.
Вспоминает Иван Рожин, неоднократный серебряный призер чемпионатов СССР в составе «Спартака»:
«Выезжая за границу, мы получали скромное подаяние — два доллара в сутки. Поэтому пытались пополнить свой валютный запас по марксистскому принципу «товар — деньги — товар». В Европу вывозили икру, водку, матрешки и фотокамеры «Зенит». Выручка от проданного составляла 100-150 долларов. Назад везли наиболее востребованные товары, то есть дефицит.
А особенно в 70-е годы нам везло с мохером. Спрос на него в стране стоял высокий, так как каждая женщина хотела иметь шарф и шапочку из него. Для нас мохер был хорош тем, что его можно трамбовать и делать из большого мешка с помощью эластичных бинтов совсем маленький мешочек. И их помещалось в чемодане много.
В апреле 1973 года мы выиграли Кубок кубков в Салониках. Мы знали, что победителей «шерстят» на таможне довольно редко, поэтому решили затариться мохером на полную катушку.
Саша Белов, Ваня Дворный и я взяли такси и поехали на «затарку». В маленьком магазинчике взяли весь мохер, какой там только был. Загрузили такси под самую крышу. Мы знали, что в холле отеля всегда сидел так называемый Василь Василич, представитель органов, наблюдавший за нами. Поэтому отправили Дворного в отель, чтобы он с балкона нашего номера на втором этаже получал товар. План сработал.
Обалдевший греческий таксист остановился точно под балконом. И мы с Сашей стали ловко бросать туда мешки, а Ваня аккуратно перекладывал их в номер. Водитель недоумевал: зачем весь этот цирк?! И он удивился бы еще больше, если бы узнал, что двое из трех «метателей» — олимпийские чемпионы Мюнхена!
А «Василь Василич» ничего не заметил, таможенники нас не проверяли — и мы смогли хотя бы сотню ленинградских женщин одеть в мохеровые шапочки. И сами заработали, конечно».
Но вернемся к образцово-показательной расправе над четырьмя «засветившимися» игроками. Как тот инцидент отразился на Кондрашине, главном тренере этой четверки в сборной, и двоих из нее — в клубе?
Слово Юрию Кондрашину, единственному сыну Владимира Петровича:
«Саша для Зямы точно что-то вез. В то время Арзамасков на Белова как удав на кролика действовал. Помню, Сашка как-то приехал к нам днем. Сидим на кухне, чай пьем, он хмурится: «Я к вам прямо от Зямы. Вхожу к нему, а он рукой сразу в сторону стола: «Прошу!» Смотрю, там уже бутерброды с икрой щедро намазаны. Ну, думаю, опять тебе чего-то от меня надо.
После того скандала на таможне папу попытались снять с поста главного тренера сборной. Особенно шумела газета «Комсомольская правда», в которую якобы пришло возмущенное письмо от какого-то читателя: «Что же происходит с нашими олимпийскими чемпионами?! Встряхните их!» И так далее. Я потом узнал, что заведующий отделом спорта «Комсомолки» очень дружил с одним известным тренером. Ну, понятно, с каким...
Атмосфера была гнетущая. Пресса — чудовищная. Скандал — оглушительный. И у папы из-за всего этого открылась язва. Он даже не смог поехать со сборной на первые матчи чемпионата Европы — 1973. Вместо него Башкин в этих встречах командой руководил. Бронза на том турнире — это просто чудо! Без Саши, без Жара (Жармухамедова. — Прим. А.К.) в составе — и третье место! Более того, с сильными испанцами в полуфинале две трети матча в счете вели — и проиграли в итоге совсем немного...
Но беда ведь никогда не приходит одна. Заболел отец, и тут же серьезно заболела мама. Ей пришлось делать операцию, а следом под скальпель хирургов экстренно лег и отец. Они же столько лет неразлучны были! Язва? Нет, уже аппендицит — при едва унявшейся язве.
Тут, знаете, целая трагикомедия получилась. Мне тоже делали операцию по поводу аппендицита — примерно за два с половиной года до отца. И он, не терпевший физической слабости, тогда меня все время ругал: «Юрка! Тонуса жизненного у тебя нет, что это за аппендицит такой?!» А теперь сам слег — и точку зрения сразу изменил: «Ой, Юра, действительно больно! Снимаю с тебя все обвинения!»
И как раз тогда, когда папа и мама лежали по больницам, погиб их общий близкий друг, знаменитый ленинградский спортивный комментатор Виктор Набутов. Именно погиб, я по-другому не могу это назвать. Папа страшно переживал уход Виктора Сергеевича, почернел весь просто... Это были тяжелейшие лето и осень для нашей семьи. Очень сильный удар по отцу».
Второй удар
Весна 1975 года.
Как чемпионский «Спартак» вскоре после безумных ликований в «Юбилейном» едва не лишился своего лучшего игрока, причем надолго, знают очень и очень немногие.
Простите, уважаемые поклонники выдающегося баскетболиста, кумира всего Ленинграда Александра Белова (частично прошу прощения у самого себя, я ведь тоже застал его божественную игру — пусть и уже на сходе), но из песни слова не выкинешь.
В мае 75-го, всего через месяц после золотого триумфа в чемпионате СССР, баскетбольный гений сотворил ужасную человеческую глупость: в самом центре родного Ленинграда дал по шее немолодому шоферу маршрутного автобуса, не пропустившего его, Белова, новый автомобиль.
Уязвленный шофер оказался участником Великой Отечественной войны и, кроме того, очень принципиальным человеком. Он подал на Белова заявление, возбудили уголовное дело.
Говорит Юрий Кондрашин:
«Если 1973 год — это целая серия настоящих ударов судьбы, то 1975-й... Я даже не знаю, как сказать. Так же просто не бывает! Безумные два с половиной месяца!
Полный восторг в семье царил с незабываемого «золотого вечера» 31 марта. Первым в тот вечер позвонил из Москвы Сергей Башкин, помощник отца в сборной СССР: «Все прогрессивное человечество довольно победой «Спартака» — кроме болельщиков ЦСКА». Следом целый шквал звонков пошел. А потом срочную телеграмму из Москвы приносят: «Дождались спустя четыре года! Аксенов, Зерчанинов, журнал «Юность». Понятно, что про золотую переигровку — 71 с ЦСКА в Тбилиси вспомнили...
Дома все ходили и улыбались. А на улице снег сошел. Весна, солнышко, тепло, хорошо! И тут папа сделал крупную ошибку.
Он умышленно не взял Сашу Белова на серию товарищеских матчей сборной СССР в Чехословакии. Его тогда активно прятали от армии. Плюс у Сашки накопилось много «хвостов» в кораблестроительном институте. Отец так и сказал: «Тебе пора в порядок свои дела в институте привести. Оставайся, зубри и сдавай». Как Саша учился в «корабелке»? Иногда действительно мог приналечь на учебу. Но откуда ему было взять на нее время, если постоянно тренировки и поездки? И потом, он же — молодая ленинградская знаменитость. Всем лестно его общество. Сашку в городе просто на части рвали!
В общем, зубрить Белов не стал. И влип в эту историю в центре Ленинграда. Был назначен суд. Стали собирать свидетелей происшествия. И тут из сборной примчался папа. Только что я целый месяц наблюдал его сияющим — а теперь он снова весь черный! Отец, по-моему, даже спать перестал. Праздник, 9 мая, шикарная погода — а папа с черным лицом по городу бегает, хлопочет за Сашку. Да что там скрывать — многие за него упрашивали. Можно сказать, обошлось, но отец потом очень долго от всего этого кошмара отходил. А надо же было готовить сборную к чемпионату Европы! Отец издерганный, весь на нервах — и сам Саша психологически ну просто никакой... И тут это бандитское судейство в решающем матче Евро с Югославией... Сашку убрали с площадки за пять фолов, а в решающий момент матча югослав грубо толкнул Жигилия — и арбитр дает фол... самому Жигилию! Даже совершенно нейтральный тренер сборной Израиля подошел к судье и сказал: «Ты необъективен!»
Та игра состоялась 15 июня. Свое золото «Спартак» взял 31 марта. Вот такие безумные два с половиной месяца. Совершенно безумные!»
Рассказывает Валерий Диев, президент Федерации баскетбола Санкт-Петербурга, в 1975 году — игрок дубля ленинградского «Спартака»:
— Та история с шофером... Сашка ехал на своей машине с девушкой. Тот шофер его в Кирпичном переулке — это самый центр города — не пропустил. Сашка ему: «Освободи дорогу!» Тот в ответ послал его подальше. Ты с девушкой — а тебя посылают. Кому такое понравится? Вот и Сашке тоже не понравилось. Вытащил он того мужика из этого автобуса номер 39, потряс его в воздухе — а человек фронтовиком оказался. И заявил куда следует. Был суд, Миша Коркия как-то сумел туда в зал попасть и очень сильно удивлялся: за что человека судят?! Белову дали год условно...
— Какое же поразительное совпадение: как раз в те дни, когда шли судебные разбирательства, за океаном, впервые в истории НБА, был задрафтован баскетболист из Советского Союза. И им оказался Александр Белов!
— Я часто думаю об этом: какое раздолье было бы для него именно в НБА! Сашка просто обожал силовой баскетбол и великолепно играл в защите, что американцы особенно ценят. Ты вроде бы занимаешь выгодную позицию под щитом — а он тебя заталкивает своей широкой грудью под самое кольцо, и оттуда у тебя уже нет никаких шансов забрать мяч. А он тут же делает большой шаг в сторону, потом высоченный прыжок — и мяч у Белова. В нем примерно 105 килограммов мышечной массы было — и давил своей массой просто прекрасно. Но как же красиво все исполнял! Уверен, что в матчах звезд НБА он бы точно играл.
Еще пример. Тренируемся на Вязовой. Саша держит кого-то другого, а я прорываюсь под щит. Он вылетает накрывать. А я показал — и не бросил. Гордый: самого Белова обманул! Саша приземляется — и я бросаю без помех. И вдруг он — с прямых ног! — толкается второй раз, опять высоко взлетает и ставит мне «горшок»! Немыслимо просто! Никто так больше не мог!
Белов был душевным и открытым человеком. Но окружившая его позже компания стала петь ему в уши: «Ты — самый великий. Тебе все можно!» Белов на это велся, к сожалению. А ведь действительно был, наверное, самым популярным человеком в Ленинграде в те годы...
— Валерий Федорович, вы в середине 70-х, пусть и недолго, были игроком «Спартака», а в середине 80-х стали начальником команды — и все при том же главном тренере Кондрашине. Все эти долгие годы именно ленинградский «Спартак» был самой бедной командой во всей высшей лиге?
— Увы, это так. Больно вспоминать, но в свой знаменитый чемпионский 1975 год основной состав выходил на игровую разминку кто в чем. Не было у команды ни врача, ни массажиста! И автобуса не было. Делали разовые заказы, чтобы команде как-то добраться на игру в «Юбилейный» или «Можайку». Тогда в обществе «Спартак» на все городские команды был один-единственный, буквально разваливающийся на ходу ЛАЗ — так за него чуть ли не дрались...
Баскетболисты «Спартака» получали значительно меньше всех в лиге. Держались только за счет поездок за рубеж. Фотоаппараты «Зенит» в Ленинграде, кажется, стоили 280 рублей — а там уходили влет по 100 долларов. Отлично также шли икра, водка и кубинские сигары. Заводилой всего процесса, безусловно, был Владимир Арзамасков. В какой-то момент буквально насадил в команде культ бизнеса! Сегодня, вне всякого сомнения, Арзамасков стал бы бизнесменом величайшего масштаба. Какие-то моральные принципы и душевные сомнения у него отсутствовали полностью! Кстати, на площадке это как раз хорошо: он всегда был на 100 процентов уверен в себе и в своем отличном броске.
— Вы, кстати, не упомянули именно Арзамаскова, рассказывая о своем приходе в «Спартак».
— Команда-то принимала новичков хорошо. Но именно он один вносил некую нездоровую атмосферу, пытался элемент дедовщины внедрить... Саша Мелешкин как раз тогда ушел в ЦСКА и потом рассказывал: «Валера, там совершенно иначе! Никто тебя не душит!» Видимо, Александр Яковлевич Гомельский в ЦСКА решительно во все «влезал» и все контролировал. А Владимир Петрович в том 75-м обстановку в команде в какой-то момент пустил на самотек. Было, было, к сожалению... Но вспомните, каким был для самого Кондрашина этот 1975 год! Золото в «Спартаке», «разрыв» на сборную, подготовка к чемпионату Европы, и тут еще это «дело Белова»!
Петрович в том 75-м стал просто невероятно задерганным и нервным. Помню, сидим с Таракановым и Белостенным в холле на Вязовой, спокойно о чем-то разговариваем. И вдруг пришел Петрович и как начал на нас кричать! За что?!
Третий удар
Зима 1977 года.
В разгар лета 1976 года в канадском Монреале 47-летний главный тренер сборной СССР по баскетболу Владимир Петрович Кондрашин проиграл свою последнюю, как выяснится, Олимпиаду.
Безоговорочным то поражение назвать было никак нельзя — все-таки завоеваны медали. Но бронза после золота Мюнхена...
«Петровичу ведь очень надо было победить со сборной в Монреале?» — спрашиваю Юрия Кондрашина. И получаю эмоциональный ответ:
«Очень! Очень надо!! По нескольким причинам — и одна важнее другой.
Во-первых, несмотря на прошедшие четыре года с мюнхенского финала, никак не унимались американцы, так и не забравшие свои серебряные медали и продолжавшие считать тот свой проигрыш несправедливым. Во-вторых, наша сборная вместе с папой оказалась в прицеле полузаинтересованного-полускептического внимания всей Европы: а смогут ли Советы еще раз победить США?! Проигранный финал ЧЕ-75 только подлил масла в огонь. И, в-третьих, завистники в Москве. Александр Яковлевич Гомельский повторял свое: «Кондрашин — невероятный прушник». Отец реагировал нервно: «Ага, мне везет как утопленнику!»
Отца пытались снять из сборной в 73-м. А в 74-м на самый верх пошли анонимки: «Александр Белов не собирается возвращаться в СССР после чемпионата мира в Пуэрто-Рико». Сергей Павлов, председатель союзного Спорткомитета, упрекал потом своих заместителей: «Что, в штаны наложили? Накинулись на Кондрашина, что он проиграл. А где вы раньше-то были, когда он выиграл все что можно?!»
Но и Павлов отца не смог отстоять, когда папа не поехал отчитываться по своему олимпийскому выступлению в Москву... А он и не мог поехать. Не в его характере это было. Ведь отцу предложили согласиться с увольнением из сборной Башкина сразу же после Монреаля. А он, уже дома, сказал только одно: «Если мне предлагают предать...»
И не поехал — а его сняли.
Отец прилетел домой сразу же после матча за третье место с канадцами, которых наши разгромили. Олимпиада еще шла. Едва вошел в квартиру, как пошли звонки от прессы: «Владимир Петрович, да как же так?!» Папа схватил меня и маму — и уехал в Шапки на нашу дачу. От всех подальше. Но и там выглядел очень подавленным, конечно. Хотя мы с мамой старались ничем не напоминать про баскетбол. Смотрели Олимпиаду — другие виды.
И тут именно я смог папу впервые после его приезда из Канады рассмешить. Мы досматривали трансляцию женской спортивной гимнастики. Понятно, что выступали сама Турищева и королева из Румынии Коменэчи, но мне больше всего нравилась Нелли Ким. Просто красавица!
Попадает она в кадр — и тут папа вдруг говорит: «Несколько дней назад сидели с ней в баре. Рядом». Я, замирая от восторга, переспрашиваю: «Совсем рядом?» «Да сантиметров десять между нами было!» — «А ты ей голову на плечо не положил?!» Папа впервые после прилета засмеялся: «Почти». И мама рассмеялась.
В тот август отец очень много плавал на нашем озере Глухое. В воде он с самого детства чувствовал себя просто отлично! Греб по старинке, саженками. Я любил с берега за ним наблюдать. Один раз папа поплыл прямо в тренировочных штанах. Хохотал: «Заодно и постирался!» Мама его иногда упрекала за эти старые треники: «Володя, ты же как бомж ходишь!» А у него это был некий способ маскировки. Отец очень не любил, когда его узнавали. Наплавается в озере, бывало — и меня с собой в воду берет. Один раз подплываем с ним к мосткам, сверху мужчина обращается: «Ой, вы так на тренера Кондрашина похожи!» Папа тихо: «Я и есть Кондрашин». «Да вы что!!!» Многие же соседи по Шапкам поначалу были уверены, что на нашей даче живем я и мать-одиночка. Отец туда очень долго выбраться не мог.
Но осенью 76-го его стали узнавать уже очень много людей. Дело в том, что папа тогда здорово подсел на футбол. «Зенит» стал очень прилично играть и остановился буквально в шаге от медалей. Футбол и хоккей вызывали у отца равноценно большой интерес. В футболе он персонально выделял Стрельцова, а болел, по ведомственным интересам, за «Спартак» — и, как любой ленинградец, за «Зенит».
В общем, осенью папа постепенно отошел от всех черных мыслей после Монреаля — и с прежней энергией взялся за работу. Уже полностью сконцентрировавшись на «Спартаке». Команда заиграла хорошо. Но в январе 1977 года случилась самая настоящая трагедия, которая сломала все... Не только отца — всю команду!»
Тот самый черный для «Спартака» день — 23 января 1977 года. Вот рассказы трех участников злополучного вылета из Москвы в Милан, баскетболистов «Спартака».
Андрей Макеев, бронзовый призер Олимпиады-1976, чемпион СССР — 1975:
— Мы летели в Италию, на еврокубковый матч с «Чинзано». Сначала из Ленинграда на поезде — в Москву. Приезжаем в еще старое Шереметьево. Абсолютно обыденная и привычная процедура — поначалу. Те же самые люди на таможне. Давно все друг друга в лицо знают. Мы составили сумки в огромную кучу. Потом их часть ребята перенесли уже в зону досмотра. Другая часть осталась на прежнем месте — пока как бы ничьи. И тут Сашка говорит нападающему Вове Яковлеву: «Возьми вот эту сумку и отнеси туда».
Вова свою уже отнес — и вторую понес следом. В ту зону, где-либо состоится досмотр, либо приедет тележка — и все сумки скопом увезет к самолету без всякого досмотра.
Но как только Яковлев совершил свой второй поход, «ни с того ни с сего» вдруг появилось всеобщее внимание к этой сумке. К обычной и неприглядной спортивной сумке. «КТО пронес?» Хотя видели же, кто ТОЛЬКО ЧТО ее пронес.
Вова молчит. Его отозвали в сторону. И следом... Сашку отзывают.
Хотя со стороны было совершенно непонятно, при чем тут Белов — и почему его «привязывают» к этой сумке!
— И как это можно объяснить?
— Объяснение может быть только одно: и Сашку, и, разумеется, Зяму (Владимира Арзамаскова. — Прим. А.К.) уже «пасли». И в тот день в аэропорту, и раньше — когда они валюту покупали.
— А уже в Италии Кондрашин не выпустил на площадку Арзамаскова?
— Ни на секунду! Хотя мы и без того лишились Белова и Яковлева, а Зяма был тогда главным снайпером команды.
Сергей Тараканов, олимпийский чемпион — 1988, семикратный чемпион СССР в составе ЦСКА, в 1977 году — игрок «Спартака»:
«Прекрасно помню этот кошмар на таможне зимой 77-го. Четыре раза все наши сумки в Шереметьево возвращали обратно на ленту! Владимира Петровича в итоге чуть ли не догола раздели. Мы сначала не понимали, в чем дело. А потом в самолете не увидели ни Белова, ни Яковлева. Шок в команде был очень сильный, конечно. А уже в Италии Петрович не выпустил ни на минуту Зяму. Все стало окончательно ясно».
Вновь слово Кузнецову:
«Когда команда вернулась в Ленинград, устроили нам комсомольское собрание на Вязовой. Начальство приехало. Предлагают: вы сейчас Белова дружно осудите и исключите из своих рядов, а мы потом, через какое-то время, все отменим. Встаю и говорю: «Я же видел, что это не он эту сумку нес, своими глазами видел! И за что же его исключать?» Петрович мне: «Молодец, Серега!»
Вспоминать неприятно это все. На два с половиной часа тогда в Шереметьево самолет задержали. Вытащили еще раз все вещи обратно...»
Макеев:
— Понимаете, Зяма был стопроцентный Игрок с большой буквы по натуре. Игрок во все! И Сашку он сделал таким же. Белов ведь изначально был совершенно другого склада ума человек! Вообще не готовый к такой авантюрной жизни. Его женитьба на Шуре Овчинниковой — это и большое желание Кондрашина. Чтобы хоть как-то контролировать Сашкину жизнь и держать его в каких-то рамках.
Я ведь дружил с Зямой. Мы дали друг другу слово устроить свои свадьбы в один день. И только позже выяснилось, что Зяма женился на Жанне, дочери генерала, только для того, чтобы снова стать выездным за границу. Вы только представьте: он же до росписи сам пошел в Большой дом, в КГБ — выяснять, почему стал невыездным. Заявил: «Я честный баскетболист!» А его послали подальше. И вот тогда решил жениться. А я-то понять не мог: с чего вдруг Зяма выбрал девушку лет на пять старше себя? У него же был огромный выбор!
Долго и близко общались с Зямой, с той самой общей комнаты в общаге на Загородном. Но так получилось, что и «Спартаку», и всем нам — главным образом, конечно, Сашке — Вова принес гораздо больше вреда, чем пользы. Кошмарного вреда. Во что это все вылилось!
— Но вы ведь крепко дружили и с самим Беловым. Остановить его не пытались?
— А как?! Жизнь тогда была такая, что возили все! И разговор в принципе не мог быть поставлен в такую плоскость: «Заканчивай с этим!» Скорее уж: «Поумерь-ка свои аппетиты». Затягивало! Ух, как затягивало! Огромный денежный соблазн. И меня затянуло в какой-то момент, что там скрывать. Но очень важно вовремя сказать себе: стоп! Есть некий барьер и последняя черта — вот что важнее всего осознать. Там, за ней, уже совершенно другой мир. Другие масштабы правонарушений. Совершенно другая окружающая среда. Другой риск. И другая степень ответственности.
Говорить с Сашкой уже было бесполезно. Безоговорочным авторитетом для него все годы являлся только Петрович. В какой-то момент вторым таким человеком для Белова стал Зяма. К величайшему сожалению! Сашка ведь не сам во все это влез. Это Арзамасков вначале плотно связался с «центровыми» через свою Жанну. Она его свела с другой женщиной, обладавшей просто огромными связями с иностранцами — где купить и как продать. А та уже Сашке с этой коммерцией голову развернула на 360 градусов!
В конце короткой жизни Белова они с Зямой тоже разругались и разошлись. Видимо, в последний момент Сашка все-таки начал прозревать, кто и куда его втянул...
— Вы тоже ссорились с Беловым?
— Мы даже прилично подрались один раз. Но это было значительно раньше, когда еще ничто не предвещало такой непоправимой беды. У «Спартака» шли тренировочные сборы, замкнутые и очень длительные. Тренеру нельзя с этим перебирать — особенно если у тебя есть в составе семейные игроки, которым надо детей воспитывать, институт заканчивать — а ты тут сидишь в постылом однообразии. Тяжело, даже иммунная система страдает. Ты весь как бы пустой и оголенный, на нервах. Ну, и сцепились с Сашкой в раздевалке. Слово за слово...
Возвращаемся в Ленинград. Проходит после драки где-то неделя. Я себе места не нахожу: с другом подрался. Зачем?! И что теперь делать? Посоветовался с Павловым. Юрка говорит: «Да купи ты бутылку водки, приди к нему и поговори!»
Прихожу на Зверинскую. Сашка открывает дверь и молча смотрит на меня. Я с порога: «Был неправ!» А он улыбается: «Да я уже сам тоже хотел купить водки — и к тебе на разговор!» По граммульке с ним выпили — и инцидент оказался полностью исчерпан.
Вот дальше стало намного сложнее... Стена возникла.
— В смысле?
— Мы очень часто ссорились. Два последних года... «Саня, зачем ты пьешь? Нам же играть!» — «Не твое дело!» Вспыхивал мгновенно, как спичка.
— А что же Кондрашин?
— Конечно, Петрович неоднократно его увещевал, говорил, предупреждал. Но беседы Кондрашина с Беловым всегда шли строго один на один — никого они и близко не допускали. Только ближе к лету 1978 года, когда вновь перед Сашкой замаячила сборная, он сделал последнюю отчаянную попытку привести себя в порядок. Но никакого здоровья у него уже не оставалось...
Я часто вспоминаю и думаю про Сашкину жизнь. Первый ее этап — просто образец христианских ценностей: невероятная доброта, открытость, искренность, сумасшедшее трудолюбие. Правильный отрезок, на котором смело можно воспитывать других людей. Никаких неблаговидных дел! И потом — такой вот результат...
Ближе к печальному концу у нас ним состоялся удивительный разговор. Помню, спросил: «Саш, как ты хочешь закончить карьеру?» Отвечает: «Я хочу «Волгу», хорошую квартиру, дачу и деньги — 20 тысяч». Почему именно 20 тысяч, я так и не понял и не узнал. Про выигрыш второй Олимпиады и вообще про баскетбол — ни слова. А я ведь его про игровую карьеру спрашивал!
Вспоминает Евгений Коваленко, 10-кратный чемпион СССР в составе ЦСКА, близко друживший с Александром Беловым:
— Александр и Сергей Беловы? Абсолютно разные люди. Ничего общего, кроме фамилии. Сергей весь в себе. Молчун. Совершенно необщительный явный лидер команды. Разговаривал, и то немного, только с Вольновым, и еще с Паулаускасом в сборной. Кстати! В этом смысле Сергей Белов был похож на Кондрашина. Тот тоже очень не любил шум и суету вокруг.
Саша Белов совсем другой. Общительный, раскованный. Обожал находиться в центре внимания, быть душой компании. Но — уже после длительной своей дисквалификации — очень изменился. Очень.
— Расскажите.
— Блестяще, как и раньше, в былые времена, Саша после возвращения в баскетбол отыграл тур в Тбилиси. В свободную минуту сели с ним поговорить. И он меня просто шокировал: «Ты знаешь, Жень, я месяц после дисквалификации из дому вообще не выходил. Если только за алкоголем. Так стыдно перед людьми было!»
Саша безумно переживал отлучение от баскетбола... Возможно, все это тоже сказалось на его стремительно ухудшавшемся здоровье. Но я до последнего момента и не подозревал, что дело совсем плохо.
Сережа Коваленко мне потом рассказывал: «В сборной утром пробежка. Саше совсем тяжело. А потом, ты представляешь, он и вовсе не смог бежать! Его отправили в Москву на обследование. Вначале ничего не смогли найти. Гомельский был очень недоволен...»
От ЦСКА на похороны с венком поехал наш защитник Валера Милосердов. Товарищ Саши еще по молодежной сборной Союза.
— Только сейчас выясняются жуткие подробности негативного влияния на Белова его товарища — Арзамаскова...
— Повлиял наверняка Зяма, что там говорить. Он же провел один сезон у нас в ЦСКА. «Деловой»... Во Францию ЦСКА только приехал, Зяма прибегает первым же утром на завтрак команды — и громко объявляет: «Ребята, я уже все разузнал — где, что и почем!» Когда успел?..
Однажды мне хвастливо заявил: «Да благодаря мне Саша Белов стал богаче не в пять и не в десять — а в сто раз!» Я не выдержал и отвечаю: «И чем все это завершилось?!»
Говорит Рожин:
«Тот инцидент, в январе 77-го, оказался роковым... Ведь Зяма, улучив минуту, подошел к Белову в аэропорту: «Мне признаваться?» Саша ответил: «Лети с командой, я все возьму на себя».
Он взялся расхлебывать эту неприятную историю сам. А она оказалась очень тяжелой — очередная дисквалификация, снятие всех званий, общественное порицание. На телевидении и в газетах появились передачи и статьи, в которых по закону того времени ругали провинившегося и пытались наставить на путь истинный в духе советской морали. Он записывал все это на магнитофон и слушал по нескольку раз в день эти так задевавшие его критические слова. Помню, в одном из телевизионных выступлений говорилось о сорвавшейся звезде, и Шура грустно запел по этому поводу песню: «А та звезда, что сорвалась и падает...»
В те дни опустела и Сашина квартира, многие друзья заняли выжидательную позицию. Разочарование его было велико. Нас же обоих эта ситуация сплотила еще больше. Он чувствовал, что на меня можно положиться, а я ценил его доверие и помогал ему как мог. В жизни Белова образовался некий вакуум — от тренировок его отстранили, на занятия в «корабелке» не хватало усидчивости и терпения. Саша брался за стакан, кто из русских не пробовал таким образом заглушить душевную боль? Приходилось бороться с ним, ставя иногда на карту нашу мужскую дружбу.
В эти трудные дни большой настоящей опорой стали для него Слава Антонов, Валера Казачков, Слава Бородин и, конечно, Владимир Петрович Кондрашин. Все возможное делала Мария Дмитриевна, которая горячо любила своего сына. И Шура Овчинникова с большой женской теплотой, вниманием и любовью помогала Саше выйти из кризисной ситуации. 30 апреля 1977 года они поженились — и в жизни Белова все стало потихоньку налаживаться. В июне того же года с Саши сняли дисквалификацию, разрешили играть за «Спартак», но не за сборную. И все равно это стало большой радостью для всех ленинградских поклонников баскетбола. Ведь многие болельщики ходили именно на Белова, и он как большой актер играл для них в неповторимый баскетбол. А тут еще вернули его и в сборную — и Саша с радостью начал готовиться к чемпионату мира в Маниле.
Но на сборах в Сухуми в мае 78-го во время тренировочного матча Белов получил удар локтем в грудь. Какое-то время жаловался на боль, но затем все забылось. Довольно легкомысленно отнеслись мы к тому, что через пару недель у него разболелся желудок, появилась сильная тошнота. Тем более после десяти дней лечения в Боткинской больнице Саша производил впечатление здорового человека — и снова уехал тренироваться со сборной.
Но не прошло и трех дней, как врач команды опять привез его в Ленинград — с диагнозом «острая сердечная недостаточность». Сашу положили в кардиологический центр на площади Мужества, где он провел около двух недель. Настроение у него еще было хорошее, он находился в центре внимания пациентов и сотрудников, много шутил и травил анекдоты. В конце августа его неожиданно перевели в ГИДУВ (Государственный институт для усовершенствования врачей — Прим. А.К.). Саша получал большую дозу медикаментов, но его состояние медленно ухудшалось, хотя он и старался не подавать виду.
Как-то Белов протянул мне письмо без марки и адресата с грустным осенним пейзажем. Я спросил: «Это кому?» Он ответил: «Тебе». Я стал ругать Сашку за дурные мысли, но он настоял на своем — мол, если выздоровею, вернешь письмо назад. Предчувствие его, к сожалению, не обмануло. С каждым днем он становился все слабее, таял буквально на глазах, лицо осунулось, заострился нос. Последние дни уже почти не вставал — лежал или сидел в кровати.
Мы с Марией Дмитриевной менялись по очереди: одну ночь дежурила она, другую я. Сашина жена Шура находилась на сборах, и мы не сообщали ей о всей сложности ситуации. Мы уже не верили в чудеса медицины и по совету знакомых привозили бабушек-знахарок, но и они, к сожалению, ничем не могли помочь. Я ездил в Колпино за святой водой, которую местная бабуля брала из-под крана и заговаривала на Сашино имя. Я атеист и не верю в оккультные обряды, но в той безнадежной ситуации хватались за любую соломинку.
За святой водой отправился я и утром 3 октября 1978 года. Но Саши уже не было в живых. Белов умер на руках у Марии Дмитриевны в 6 часов 40 минут утра.
У проходной больницы меня ждали Юра Павлов и Сережа Кузнецов. Я спросил у них: «Вы к Саше?» И сразу все понял по их лицам. Опустился на скамейку и долго плакал как ребенок...
Вскрытие показало, что у Саши была очень редкая болезнь — саркома перикарда (раковая опухоль на сердечной сумке), которая развивается в молодом организме очень быстро. И тогда, и сейчас эта болезнь практически неизлечима.
В своем прощальном письме, том самом, Саша попросил похоронить его рядом с батей, золотую олимпийскую медаль отдать Владимиру Петровичу Кондрашину и обязательно отправить маму куда-нибудь отдыхать.
Умереть в 26 лет — это противоестественно. Наверное, в его смерти повинны мы все. Сверхталантливых людей измеряем нашей обычной меркой, а ведь они совсем другие, куда более восприимчивые к окружающей среде. Это дает им силу, но и губит в то же время. Но я вспоминаю в первую очередь не сверхталантливого спортсмена Александра Белова, а простого ленинградского парня, который любил родной город и отдавал ему весь свой большой и неповторимый талант без остатка.
Только за неделю до смерти Белова в ГИДУВ навестить его приехал Зяма. Саша уже чувствовал себя очень плохо и попросил меня, сидевшего рядом с ним, пойти и передать Арзамаскову, что не хочет его видеть. Зяма отреагировал на мои слова без особых эмоций — и не были заметны на его лице чувства вины и сострадания к умирающему другу. Вместо этого он вытащил из кармана конверт: «Вот тут двести рублей, передай, я был ему должен».
Еще одна смерть
Через два года после кончины Белова сильно располневший Арзамасков окончательно утратит интерес к баскетболу, осядет в Москве и начнет заниматься уже откровенно криминальными делами. По слухам, одну из своих очередных деловых операций — «ломку» валюты — он неосторожно проведет со слишком серьезными людьми. Через месяц после этого 34-летний Зяма при странных обстоятельствах выпадет с балкона восьмого этажа...