Самый успешный специалист в фигурном катании последних лет дала большое интервью Первому каналу. Во второй части — травматизм в фигурном катании, личная жизнь спортсменок, за что Тутберидзе может не взять в группу, о серебре Медведевой, тренировках Загитовой, о Тарасовой и Морозове и почему в России нет мужского одиночного катания. Рассказываем о том, что можно услышать в выпуске, который выходит в эфир в четверг.
О возрастном цензе
— Как вас хватает на всех? Программу катает Саша (Трусова), параллельно Аня (Щербакова), другие. Вы все смотрите.
— Ну вы же видите: вы разводите руки в стороны и видите обе руки. Так вы и видите эту площадку. Но на ней не спрятаться.
— Я наблюдал этот момент, вы разговариваете с кем-то, а на заднем плане кто-то прыгает.
— Наверное, это где-то профессионализм: увидеть всех, запомнить, кто что сделал.
— Вы робот?
— Нет.
— Это фантастика.
— Мне кажется, так все работают. Я почти уверена.
— О повышении возрастного ценза.
— Девочки, которые только сейчас вышли из юниоров — Майя Хромых, Дарья Усачева, Камила Валиева. И вот эти девушки, представляете, катались бы на равных с детьми. А они уже девушки, они уже сформировавшиеся такие девушки. И они бы выходили на равных катались. Вот это, мне кажется, убийство малолетних. Я бы даже не могла себе представить их катание в юниорах, это как-то унижало бы даже их. Вот Майя Хромых вышла бы: здравствуйте, девочки.Я не знаю, почему раньше никого не смущала Тара Липински. Не смущала же?
— Это начало смущать, когда приняло массовый характер.
— Первый чемпионат России Аделина Сотникова выиграла в 13 лет. Че не смущало? А че сейчас смущает? Сейчас в 13 лет они уже и не выходят, уже есть запрет, здесь уже подняли планку.
— Часто же звучат не обвинения, а яркие высказывания, что Этери на подиум ставит малолеток.
— Обвинения! Значит, у нас Женя Медведева на Олимпиаде тоже малолеткой была. А кто у нас взрослый? Тети, кто? Назовите мне тетю.
— Не хочу никого сейчас обижать. Это острый момент, кто из них тетя.
— Ну то есть, они не тети. А в чем тогда дело? Если она, допустим, взрослая, может, она не так интенсивно провела свои другие годы и поэтому вышла во взрослые? Сколько ее лет не было, может, ее не было почти четыре года. Кого-то условно. Слушайте, я хочу сказать: почему Алена Савченко, которая прошла пять Олимпиад — то есть это 20 лет, ее показатели повышались, — почему она последние 8 лет (это две Олимпиады) не жаловалась, что рядом с ней малолетки? Потому что она великая спортсменка. Ни одного плача не было по этому поводу в эпоху ее катания.
Про отбор в группу
— Про вас пишут, что у Этери длинная скамейка готовых фигуристов.
— Читаю, что у нас все в порядке, длинная скамейка — я вообще этого не люблю. Никто не дремлет, у них точно так же — длинные скамейки. Японки все прыгают аксель, и уже четверные. И американки прыгают. Не надо расслабляться.
— Вы же подбираете как-то.- Да никакого отбора нет. Люди стоят, мы по всей России отбираем? Да никого мы не отбираем. Никто не приходит. За последний год, может, одна девочка пришла, один мальчик. Мы два года назад решили организовать свои оздоровительные группы, попробовать вести своих с 3-4 лет. Чтоб у нас у самих кто-то появлялся.
— Но в голове есть такое, что Тутберидзе это бренд, и она должна просматривать. И к ней стоят очереди.
— Нет.
— Где же вы их берете?
— Не берем. Нет.
— Это меняет все мое мировоззрение меняет. У родителей талантливых детей...
— Что такое талантливые дети? Я не понимаю, что такое талантливый. Видимо, ребенок, у которого есть данные к этому виду спорта.
— На коньках стоит просто.
— Это талант?
— Не знаю, многие не умеют.
О строгом тоне и сюси-пуси в фигурном катании
— Как понять, что ребенок талантливый?
— Да нет там такого. Просто есть какие-то данные на сегодняшний день. Садится до конца вниз, подпрыгивает неплохо, радостно воспринимает нагрузку: бегает, прыгает, не плачет.
— С улыбкой приходит в раздевалку.
— Вот, да. Бывают дети, которые шугаются, начинают плакать. А специфика фигурного катания такая, что пространство, есть посторонние шумы. Группы по 20 человек. Тренер по любому кричит — он не кричит на тебя. Он говорит громким голосом — это может пугать какого-то ребенка.
Здесь еще важно, как он подготовлен родителями: пугается — не пугается, как он воспринимает критику. Говоришь ему: «Нет, ты плохо сел». И все плохо, он говорит «Не хочу больше заниматься». И заплачет. А как еще тренировать, если не разговаривать другим тоном? Ну не сюси-пуси, что тебе сегодня три года: «Ну маленький мой, ну пожалуйста, ну присядь, а завтра тебе пять». Ну-ка сел! Ну как? Это так не работает. Просто должен быть ровный голос. Не все родители это понимают. Они молоды еще, сами молодые.
Многие уводят. Или даже пишут жалобы. Родитель должен вставать на сторону тренера, а если какой-то конфликт, непонимание — ну подойти отдельно, обсуди. «А вот мне кажется, что здесь вы мою дочку придавили». Ну допустим. Обсуди, но не в присутствии ребенка, чтоб не надломить доверие к тренеру.
— Это самое важное.
— Конечно. Потому что мы даем задание, критикуем, тренируем. И все это должно быть в полном доверии, что все должно привести к цели.
За что Тутберидзе может выгнать с тренировки
— Как сохранить хорошие отношения с родителями?
— У меня есть такая шутка: хороший родитель — тот родитель, которого я не знаю. Это означает, что у меня нет проблем со спортсменом и мне не нужно общение с родителем. Родитель всегда встает и должен вставать на сторону ребенка. А кто еще? Но здесь родитель должен понимать, что любая критика, даже если, допустим, первые 5 минут: три ребенок находится на льду, и я говорю — пошел вон. Может быть, есть смысл пожертвовать этой тренировкой во благо всех остальных. Может быть, мне не понравилось отношение за три минуты. Он мог и не выйти или все еще сидеть за бортиком и не ценить время тренировки.
Или не размяться в зале накануне. Здесь родитель не должен говорить: «А что? А почему?». Так надо. Прими это и воспитывай дома своего ребенка. Мне важно тут и родителя воспитать. Объяснить, что он должен делать, приводя ребенка на лед. Ребенок должен быть заряжен на тренировку.
Иногда бывает момент, когда ты находишься на тренировке, например, с младшей группой, и они какие-то немотивированные. Вот правда. Нет в них этого. И ты начинаешь понимать, что ты теряешь свое время. Может есть другие спортсмены, которые с удовольствием приняли твои знания. А не пытались бы увернуться от заданий.
Ситуация вчера — девочка не пришла на разминку. Сидит в холле, почему-то с мамой. Я спрашиваю: почему ты не пришла на разминку? Толком не отвечает. Маму спрашиваю: почему не пришла? Родитель говорит, что у ребенка ноги устают после разминки. А мама здесь для чего? Для того, чтобы ее заставить пойти. Для того, чтоб объяснить. Так надо, так и должно быть. Ты адаптируешься, привыкнешь к этой нагрузке и станешь сильнее.
Вот этот родитель недорабатывает. Он просто любит своего ребенка, принимает таким, как есть. Может не получиться. Даже при таланте или каких-то данных.
— Без строгости никуда.
— Да не строгости. Правильности родителя.
Почему может не взять фигуриста в группу
— Вы с одного взгляда понимаете, что может выйти чемпион из спортсмена?
— Нет, ну если совсем категорически: если какие-то данные не соответствуют этому виду — я их оставляю у нас потренироваться, и смотрю, как это работает. А еще здорово, если они расслабляются. Не когда пришли на смотрины, такие праздничные. А когда уже подрасслабились. И вот тогда они естественные, ребенок недорабатывает, прячется где-то сзади, старается быть незаметным. И ты понимаешь, что если включить ребенка в процесс, что придется тратить энергию, заставлять: «Давай прыгай». А у меня их 10-15 на льду. Я буду каждого так гонять дальше? Сейчас этому ребенку 12 лет. А эти усилия с возрастом надо увеличивать. А что тогда будет к 18 годам? Что нужно сделать, чтоб раздраконить ребенка на тренировочный процесс.
Я люблю, чтоб они умели самостоятельно работать. Для чего еще они сюда приходят? Они же сюда пришли не просто покататься — чтоб их сделали олимпийскими чемпионами. Не иначе.
Если мне кажется, что процесс сложный — могу отказаться от неплохой девочки, мальчика. Но я могу ошибаться; А иногда бывает так, что они понимают, что их не взяли — вот здесь они начинают по-другому осмысливать свое фигурное катание. Они начинают понимать, что любят этот вид, понимают, за что. Я всегда объясняю, за что не беру. И дальше смотришь — они начинают лучше кататься. Научились ценить.
— Вы чувствуете, что родители хотят решить за детей, закрыть свой гештальт?
— Может это неплохо? Я не знаю. Давайте вернемся. Липницкая: ее же мама привела. Ей это много чего стоило. Продала все, что у нее было в Екатеринбурге, приехала сюда, чтобы дочь состоялась. Я не знаю, закрывала ли она какие-то свои (гештальты) или делала для дочери. Какая разница? Они это сделали. Юля теперь живет другой жизнью от того, что могло быть.
Когда спортсмен начинает завоевывать медали — и чем выше ранг — все начинает переворачиваться. Ощущение, что это меня привели к этим медалям, и сколько поколений — все одно и то же.
— Это как в футболе: если молодцы — то футболисты, если провал — то тренер.
— Ну точно. Да.
— Таких больше, кто считает себя важнее вас?
— Они все такими становятся. Других пока не встречала.
Не всегда все бывает гладко. И чем сложнее путь к цели — тем ценнее сама медаль.
О «Списке Шиндлера» Липницкой и эмоциях на льду
— Как вы учите девочек, которые молодые, маленькие. И у них нет какого-то жизненного опыта.
— И слава Богу, что у них этого опыта нет. У меня еще с Полиной Шелепень так было: начинаешь объяснять, спрашиваешь: «Ты когда-нибудь что-нибудь теряла?», а она отвечает: «Нет, никогда». У меня даже зависть была, думаю: «Здорово!» Стараешься объяснить что-то через потерю кого-то или чего-то. Даже прошлогодняя программа Анны Щербаковой — тоже ей задала вопрос: «Ну что-то ты теряла?» Собаку — сколько лет она с ней была.
Учишь, как передать эти чувства. Я все время говорю им: «Если ты тронешь зал, расскажешь какую-то историю — у каждого в зале есть своя история. Это необязательно то, о чем ты катаешь, но каждый человек сам дополнит эту историю той, что из его жизни
— Как молодой Юле Липницкой объяснить «Список Шиндлера»?
— Каждый жест объясняли. Как приложить руку.
— Сработало?
— Нужно рассказать эту историю. Я учу их, что зрители должны прочитать книжку. Каждый жест — какое-то слово.
— Говорите, когда смотреть в камеру?
— Нет. Судьи — твои зрители, для которых ты рассказываешь историю, они твои зрители. Не отводить взгляд, а пронизывать. Отсылать энергию.
— Вас кто учил?
— Это мне надо. Что-то должно быть дано? Пусть это.
— А есть такие, кто хочет сам снова откатать свою программу?
— Да. Но сейчас таких нет. Последние были Алина и Женя.
Про Медведеву и Загитову
— Они при нас были искренние?
— Ну перед камерами им хочется быть прекрасными. Правильными.
— Может правда, что олимпийская медаль — это цель?
— Ну я бы не стала вот... что все ради олимпийской медали. Сейчас я затрону вопрос Жени Медведевой. Да, она стала в личке серебряным призером. Слушайте — серебряным! До этого два года она вынесла все соревнования. Вы понимаете, что каким-то спортсменам не достается часть этих заслуг?
Надо ценить, что имеешь. Надо сказать: господи, спасибо тебе большое. Со всеми травмами, с которыми мы столкнулись в сезоне. Не все было гладко. Но чем сложнее путь, тем ценнее сама медаль! Нельзя снимать медаль, нельзя быть недовольным. Нет, нельзя.
— Мне кажется, тогда поклонники поздравляли Женю чуть ли не больше, чем Алину Загитову.
— Ну путь был сложнее. Я здесь соглашусь абсолютно. Он был дольше и сложнее. Но ведь многим даже этого не достается. Не даже, а вот этого.
Возьмем Алину Загитову. Ей реально приходилось, чтобы быть в шейпе,с 9 утра до 9 вечера быть на катке. Она шла в зал, были разминка, ЛФП, хореография, лед, заминка. То есть вот реально с 9 утра до 9 вечера. Двенадцатичасовой рабочий день у нее был, чтобы быть в шейпе.
И вот если она таким способом пришла к этой медали и привела свое тело в такой порядок, то другого способа у нее не будет. Значит ей вот столько нужно работать. Кому-то, может быть, достаточно пяти часов, а тебе нужно двенадцать.
И, конечно, они иногда думают... Ну это тяжело же, правда. Что я вот буду теперь кататься пять часов, как другие. А тут вдруг раз — и это не работает. Просто не работает.
Я слышала, что Нэтан Чен просто приходит, собирает свои элементы, идет в институт учится, пишет конспекты, опять выходит, собирает. Слушайте, ну здорово, если так. Но кому-то не так, кому-то надо пахать, чтобы хотя бы на половину приблизиться к его результату.
— Оценки вы выставляете по чесноку?
— Да нет. Я выставляю так, как поставят. Я была техническим специалистом, навык у меня остался. Как судят — так я им и расписываю. Очень правильно бывает, когда родитель берет и смотрит. А родители не понимаю, где докруты и недокруты. Ребенка спроси — все сделал, все 4 уровня. А в бумажке бывает что-то пишу.
Бабушка Загитовой всегда подходила и смотрела мои бумажки о тренировках. А если плохая бумажка была, то Алина ее прятала. Но бабушка доставала все равно.
Про Тарасову и Морозова
— Как вам удается всегда держать себя?
— В основном, я верю в то как мы работали. Как мы готовы — так и откатаемся. Бывают случайности, но что нервничать. Надо идти и делать.
— А парники вам зачем? Это такой внутренний челлендж, вызов?
— Слушайте, да никакой это не вызов! У ребят получилась тяжелая ситуация. Они остались без льда. Весь прошлый сезон они искали лед. Конечно, это повлияло на их результаты и вообще на работу. У них олимпийский сезон.
Наверное... Громко сказано, но, наверное, последняя надежда, вот так вот. Они по-человечески попросили их пустить. А как их пустить на лед к одиночникам, это невозможно! Значит нужно было находить возможность, давать им отдельный лед. Вот и вся история.
Пока вот у нас одна пара. Дальше, дай бог, построится отдельный каток, будет больше льда, больше возможностей, и можно будет на самом деле развивать второй вид — парное катание. Почему бы и нет?
— А как с катком?
— Тяжело. Но со строительством всегда есть сложности. Но мы двинули эту машину, не знаю, как будет строиться. Но мы хоть начали.
— Это будет ваша база?
— Я эту базу тоже не хочу оставлять.
О мужском одиночном
— Мальчиков ваших увидим в Пекине?
— Слушайте. С мальчиками сложнее. Вот правда сложнее. Вот Юля Липницкая, Алина Загитова, сейчас следующие девочки. Их можно мотивировать. Говоришь: ты хочешь состояться в жизни, чтобы твои дети были детьми какой-то известной мамы, у тебя будет своя квартира? Вот они это понимают. Мальчики о будущем не думают. Их мотивировать на это невозможно. Чтоб их дети лучше жили.
— Ну как это? Неужели не найдется хотя бы троих, чтобы весь пьедестал заняли?
— Ну нет у нас мальчиков. (смеется) Я не знаю. Не пойму, почему наши мальчики радуются каким-то странным результатам. Я сегодня смог первый раз наслаждаться своим катанием — это говорит спортсмен, который приземлился на пятое место. А все ждали, что он как минимум будет на пьедестале. Ну почему? Ты спроси себя больше, ты можешь! Или может тренер должен раздраконить и спросить. Вы сами себя так растите, что вы — слабый пол.
— Обычно да, когда семьи распадаются, то папы убегают.
— Ну да, мужчины почему-то слабее. Мы так и растим наших мальчиков, что они у нас слабее. И все, они в это свято верят. Мы же слабее, мы не должны здесь биться.
— Жизнь короче.
— Ну, может, просто нужно как-то поменять отношение к мальчикам. Если мы хотим мужчин вырастить.
О травматизме в спорте
— За диетой вы не следите?
— Нет. Не слежу я за диетой. Я взвешиваю. Даже не я — я прошу, чтоб мне присылали. Надо взвешиваться каждый день. Всегда легче решить проблему на начальном этапе, когда 2-3 килограмма и надо худеть. А не когда 200-300 грамм.
— Ну 200 грамм — это взял телефон в руку.
— Ну подождите, а если сегодня 200, завтра 200. Что будет через 10 дней?
— А если ничего не происходит?
— Плохо. 300 граммов это ерунда, да? Возьмите положите себе пакет молока в карман и побегайте. Вот что происходит, когда спортсмен нагружает свое тело больше нужного, травматизм, мышцы, связки — усталость. А потом мы говорим — усталостный перелом, ну значит много тренировалась.
А может отпускала вес — худела, снова отпускала — снова худела? Начались недокруты, потому что вес, усталость, когда худеет. А не потому что безумные нагрузки.
— Ну это вес, это хотя бы можно контролировать. А рост?
— Очень аккуратно. Кость растет, вытягивается. Какое-то время она полая внутри. Надо аккуратнее с нагрузками, плюс мышцы не успевают. Импульс по теме идет медленнее, приходится ждать.
— Это не противопоказание?
— Когда происходит в пик соревнований — конечно это плохо. Здесь не повесить себе табличку «я расту». Ты вышел со всеми вместе. Я не знаю — я считаю, что с ними сложнее работать, когда они растут. Чем когда он вырос, сформировался и нужно удержать.
— С возрастными проще?
— Я считаю да. Там ничего не меняется. Ты точно знаешь, какой спортсмен у тебя будет через 2 недели-месяц. А здесь ты не знаешь, в кого он: папу или маму. Какого он роста будет. И когда все это по ходу сезона... Сейчас, например, Софья Акатьева. Она выросла, подросла. Здесь надо очень аккуратно, травматизм. А мы в нагрузке, в прокатах.
Фигурное катание настолько выросло — что, к сожалению, каждый прыжок может стать крайним. И здесь не вопрос нагрузки или неправильной тренировки: здесь все вместе — где-то усталость, отсутствие концентрации. Плохо поспал дома, до часу ночи делал уроки, из-за чего-то расстроился. Мы по лестнице идем можем потерять концентрацию и упасть.
О личной жизни в фигурном катании
— Личная жизнь мешает добиваться успеха?
— Если они тренируются как должны — у них нет личной жизни.
— Я говорю о тех, кому возраст разрешает.
— А все равно — ее практически нет. Ну может они с кем-то встречаются. Я не влезаю.
— Вообще?
— Да.
— А есть такая мифология, что тренер деспот и запрещает.
— Не знаю. Я в это не влезаю вообще. Последняя спортсменка, которая со мной делилась, а я даже не советы, а свое мнение высказывала — была Женя Медведева. Все. Как тренер малолеток, юниорок. Кого я там тренирую. У нас нет таких проблем. Парни справляются.
— Про парней говорят, что им это не мешает.
— Все мешает. Они начинают подстраиваться под чужой график.
— Секреты, которыми вы не хотите делиться — это какие?
— Технические. Допустим, я вижу прыжок, человек упал. А я точно знаю ошибку. И кажется, что я бы поправила. С Сережей (Дудаковым), с Даней (Глейхенгаузом) могу обсудить. Но не раздавать. Жадность, хотя Бог велел делиться.
Про бренды и жалобы
— Как вы относитесь к жалобам на неправильное судейство?
— Постоянно какие-то жалобы, все не так. Засудили, не оценили. Как только спортсмен начинает это говорить — это начало конца. Особенно если это подхватывает тренер. Когда тренер говорит «нас засудили», значит, он не видит путей исправления. А если спортсмен говорит — он не будет прогрессировать. Он ищет ошибку не в себе, а в системе.
— Тутберидзе штампует малолеток- это политика?
— Это глупость. Но мне непонятна — что наши соотечественники больше жалуются на правила и хейтят, чем иностранцы — для чего? Это отсутствие патриотизма или чего? Мне это непонятно. Я пытаюсь абстрагироваться. Больше критики исходит от наших.
— Театральные интриги какие-то.
— Да ерунда какая-то. Все время хочется сказать: и на арену цирка в этот раз выходит... Кто? И следующий. И прямо ждешь: какой-то журналист или блогер вдруг высказывается о программах.
— Вы разработали рецепт борьбы со звездной болезнью?
— Нет. Я пытаюсь на примерах, объяснить, что вот, ты сейчас пытаешься себе позволить на 50% меньше напрягаться. Что ты делала это вчера. Это и есть звездная болезнь, я пытаюсь это объяснить. Тебе кажется, что ты уже там, ты все знаешь, ты итак это сделаешь. Это ошибка.
— Им мешает то, что их имена это бренд? Вот Алена Косторная это бренд.
— Иногда будучи каким-то брендом ты этого не осознаешь. Половина из них не осознает?
— Аня Щербакова не понимает?
— Понимает. Интеллигентная очень, ни разу не слышала дурного слова от нее за все время, что мы работаем. Она у меня с малых лет. Как-то ответить, фыркнуть. Нет, такого нет.
— От остальных от всех слышали?
— Ну в общем-то да. Но Саша — она по своему, она не дурное. От Ани не будет эмоций — ей может что-то не понравиться — но она сдержится. Но характер у нее присутствует. Посмотрим, как она справится с медными трубами. Мне тоже очень хочется, чтоб она проявилась, чтоб все в нужный момент и нужный час все сумели откататься на свой максимум. Чтоб была правильная борьба. А не когда одна не успела, другая не собралась или осознала.
О Валиевой, Косторной и Трусовой
— Камила Валиева для вас кто?
— Просто девочка, у которой очень много талантов, которая подходит к этому виду занятий. Она и гибкая, и растянутая, чтоб передать образ, она чувствует музыку. Ей интересно кататься в образе. По скольжению, она обладает чувством позы, прыгучая.
— Я видел табличку Камилы, как она выросла.
— Вот и представьте, отправили бы мы сейчас Камилу по юниорам. Соревноваться с детьми.
Алена сложная девочка. Но она классная, живая, настоящая. Она хочет попробовать все, что есть в этой жизни. И все на себе. Но здесь олимпийский год — он единственный в жизни, а может нет.
— Какие законы действуют в отношении Саши Трусовой?
— Она очень светлый ребенок. Именно ребенок. Не знаю, какая она будет, когда вырастет. Но именно чистая и светлая. У нее искры энергии, света. Очень хочется, чтоб у нее получилось задуманное. Она заслужила. Она упертая и идет к этому. Без лжи и без обмана. Не говорю, что это плохо — хочется, чтоб у нее получилось.
— Когда ее называют «Русская ракета»?
— По-моему она не против. Но девочкам не нравилось, когда их называли ТЩК. Каждая из них хотела быть отдельной буквой. Возможно, то, что они разлетелись в разные стороны — это из-за того, что они хотели быть отдельно.
— Кто сейчас ваш главный конкурент?
— Если мы говорим о девочках, которые на чемпионате России будут бороться за олимпийскую сборную — наверное каждая из них сам себе конкурент. Они достаточно сильные.
— Какие у вас планы после Пекина?
— Держать позиции. Не забраться туда, а удержать свои позиции.
— Вы ощущаете себя как самого востребованного тренера?
— Нет. Я отлично понимаю: чем выше мы забираемся — тем больше спрос. Люди верят и ждут.
— Вы видите себя на пьедестале рядом с девочками?
— Нет. Я пытаюсь оставить этот момент себе. И сказать спасибо тебе господи, неважно какого уровня медаль.