В этом году Федерация фигурного катания Санкт-Петербурга выступила с крутой инициативой — сделать традиционные прокаты фигуристов сборной города открытыми для зрителей и прессы. Петербургские одиночники вообще сейчас самые сильные в России — 60 процентов сборной именно из Северной столицы.
В пятерку лучших на чемпионате страны в прошлом году впервые попал Петр Гуменник — некогда очень сильный юниор, сейчас не менее талантливый взрослый одиночник, замахивающийся на четыре квада в произвольной программе. Сразу после прокатов во вторник фигурист убежал в университет на пары — Петя поступил в Санкт-Петербургский государственный университет информационных технологий, механики и оптики (ИТМО), в свободное от тренировок время изучает программирование и математику и подумывает стать биоинформатиком. В интервью «СЭ» Гуменник рассказал, как использовать теорию вероятностей для продумывания контента программы, поделился впечатлениями от работы с Рафаэлем Арутюняном и дал совет всем школьникам, мечтающим сдать ЕГЭ на 100 баллов.
С Арутюняном созваниваемся, он дает консультации
— После проката ты рассказывал, что высчитываешь вероятность исполнения того или иного прыжка. Можешь рассказать подробнее?
— На этих прокатах, может быть, мне и не стоило лутц прыгать, но я хотел попробовать его в прокате. А так, если я борюсь за баллы, у меня есть шанс, если только я все сделаю. Если облегчу, то уже не будет шансов, нужно идти all in. Нужно постараться набрать максимальную вероятность. И если на тренировках у меня получается из 10 попыток шесть, то на соревнованиях примерно такая же вероятность его прыгнуть. В 40 процентах я падаю. Пять баллов за падение, за чистый прыжок — 12, в среднем — девять баллов. Так сравниваю. А может, лучше прыгать чистый сальхов, на котором 90 процентов вероятности?
— У тебя есть какая-то тетрадка, где ты ведешь подсчеты?
— Перед важными соревнованиями просто слежу за этим, не записываю. Написать программу, которая автоматически будет высчитывать вероятность? Она у меня в голове. Это же чистая математика, писать слишком легко, не очень интересно.
— В короткой прыгаешь лутц и риттбергер. Какова вероятность чистого исполнения?
— Изначально стояли лутц, аксель и каскад с флипом во второй половине. Сейчас решили облегчить, оставить лутц и риттбергер. Причем облегчение было двойным: сначала флип на риттбергер поменяли, потом его в первую половину перенес. У меня есть такая корреляция: прыгнуть лутц и риттбергер — это не два независимых события. Например, после чистого лутца прыгнуть чистый риттбергер — это вероятность 90 процентов. После падения — с вероятностью 40 процентов. На тренировках если я не уставший, выспался, готов, то получается два из трех прокатов чистыми. Но, к сожалению, у меня прыжки часто зависят от наличия сил. Это, наверное, у всех спортсменов высокого уровня так.
— Примерно можешь посчитать, сколько получишь за нынешний прокат?
— Нет, так не получается. Но если, например, знаешь, сколько баллов давали выступающим до тебя, то можешь примерно представить свою оценку. Иногда же так выходит, что за один и тот же прокат на разных соревнованиях получаешь разное количество баллов.
— В твою оценку как-то включаются бонусные баллы, которые можно получить на российском уровне?
— Скорее нет, потому что раньше мы по большей части выступали на международных соревнованиях, а там этих баллов нет. Но сейчас можно подумать на этот счет. Но, в принципе, я считаю, что это не особо нужно — если ты прыгаешь сложные прыжки, то и так получаешь большое количество баллов. Это как прогрессивная шкала налогообложения — чем больше ты зарабатываешь, тем больше платишь.
— Нужны ли тогда эти баллы вообще?
— Они нужны были, чтобы как-то мотивировать развиваться в определенных направлениях. Например, раньше российские одиночники отставали по вращениям от зарубежных, поэтому бонусные баллы могли помочь. Нужно же сделать вращение на четвертый уровень на +4. Сейчас вроде все не так плохо.
— Сотрудничаешь ли ты сейчас с Рафаэлем Арутюняном?
— Да, мы с ним созваниваемся иногда, он дает консультации. Когда я сильно рос — сейчас уже не так, — то приходил на тренировку и забывал, как прыгать. Мог позвонить ему и спросить, что делать. Арутюнян говорил, что все просто, рассказывал, что делать. А так обсуждаем стратегию программ, как делать прыжки во второй половине программы и так далее.
— Тебя часто сравнивают с Нейтаном Ченом — ты тоже выступаешь на соревнованиях и учишься в престижном вузе. Как тебе такое сравнение?
— Мне нравится. Раньше я думал, что совмещать тренировки и учебу невозможно, но пример Нейтана вдохновляет. Он же выиграл Олимпиаду и учился в Йельском университете. Да, взял академ на олимпийский сезон, но подготовка длится больше чем год.
— Общался с Ченом?
— Когда летал в Америку к Арутюняну, сфотографировался с ним, еще были вместе на финале «Гран-при». Но близко не общались.
Нет зацикленности на определенном контенте
— Ты говорил в интервью сайту ИТМО, что хочешь «помочь создавать лекарства для борьбы с генетическими заболеваниями».
— На самом деле биоинформатика — интересующая меня область, но я не уверен, что буду заниматься именно этим. Пока учусь на бакалавриате, после планирую выбрать направление магистратуры — хотелось бы что-то еще. Генетикой я заинтересовался, потому что у меня мама невролог. Ей часто звонят, она обсуждает взаимосвязь неврологии и генетических заболеваний. Меня тоже спрашивает, что я думаю, интересуется моим мнением.
— Ты круто сдал ЕГЭ, а это часто не получается даже не у спортсменов, у людей, которые долго готовятся. В чем твой успех?
— Просто так получилось на опыте. Всего я сдавал ЕГЭ семь раз. Но все время получал 97-98 баллов, но хотелось получить сто. В экзамене по информатике, за который у меня максимум, есть одно задание, 27В, его очень сложно решить. Тем, кто сдает ЕГЭ по этому предмету, советую пропустить это задание и не тратить время. Я, конечно, так не делал, мне хотелось получить максимум.
— Немного про карьеру. Насколько далеко ты строишь планы?
— С этим сезоном все понятно — хочется выигрывать соревнования, в которых принимаю участие, катать свой контент чисто. Мотивация? Мне кажется, этапы «Гран-при России» должны неплохо заменить международные старты. Единственное, что на международных «Гран-при» была возможность попутешествовать, слетать в Канаду, Америку.
— Было бы тогда прикольно, если бы в России «Гран-при» проводились во Владивостоке, например, или в других уголках страны.
— Возможно, но большинство спортсменов из Москвы и Санкт-Петербурга, и лететь всем за 10 000 км — не лучшая идея. Поэтому сейчас все проводится в 5-6 городах, в которых я был уже по несколько раз.
— У тебя вообще есть ясность по формату «Гран-при», какое будет распределение?
— Я так понимаю, что это будет похоже на Кубки России. По поводу распределения я написал свои пожелания, где хочу выступить, но пока ничего не сказали.
— В своей группе ты лидер. Тебе хватает спарринга?
— Когда кто-то рядом с тобой прыгает четверные, то это веселее. Когда-то был Андрей Зубер, потом никого не было, сейчас пришли Всеволод Князев и Александр Голубев, но они пока после травм.
— У Александры Трусовой была идея фикс сделать пять четверных прыжков на соревнованиях. У тебя есть что-то похожее?
— У меня в этом плане так: если нужно будет прыгнуть не пять, а четыре четверных для того, чтобы выиграть соревнования, будет так. Нет какой-то зацикленности на определенном контенте.