Умер Диего Марадона.
Я отказываюсь в это верить. Мне хочется плакать — как будто отломили кусочек души. Отняли то детство, которое тлело еще где-то внутри. Марадона был... Марадона... Да что там говорить!
Люди из космоса обычно и не задерживаются среди нас — не позволяя видеть их старыми, нелепыми. А Марадона был как раз из космоса.
Помню, приехал в Москву ненадолго возглавивший сборную Венгрии Ференц Пушкаш. Около автобуса в Лужниках стояли дед с внуком.
— Смотри, смотри! — вдруг ожил дед. — Пушкаш!
Малышу было все равно — Пушкаш, не Пушкаш. Глянул без всякого интереса:
— Этот, старый? Такой толстый...
Дед оцепенел.
А Марадона так и остался молодым — пусть и справил весь мир в конце октября его 60-летие.
Юные, не видевшие его игру, — просто посмотрите две минутки разминки его «Наполи» перед каким-то матчем, они болтаются где-то в YouTube. Вы поймете не все. Но что-то — поймете...
Там на заднем плане поигрывают мускулами большие футболисты вроде Алемао. Похожие на породистых лошадей. Готовые вытаптывать газоны и разрывать любой катеначчо. Нам становится понятно, как выиграл негромкий клуб то чемпионство. Здесь и второй ряд был о-го-го.
Но вот появляется он — то ли танцует, то ли поигрывает мячом. Не видя никого вокруг.
Я понимаю: все они — никто. Алемао, ди Наполи, Карека — все просто массовка. Хор при крошечном гении.
Мы в ту же секунду забываем про «Наполи», про этих людей на заднем плане — мы видим только его, этого малыша, выделывающего с мячиком вот это все.
Ему никто не нужен — только не мешайте. Диего все сделает сам.
Все его наркотические проказы дополняли образ — он не отсюда. Человек из космоса. Там, в невесомости, свои законы.
Можно сколько угодно пересматривать его голы — но и они ничего не скажут. Хотя и были восхитительными. Марадона — это волшебство. Его присутствие на поле делало немножко гениями и всех остальных.
Сегодня я прощаю тебе, милый Диего, «божественную руку» на чемпионате мира-86 против Англии и такой же фокус (только у своих ворот, из которых ты выбил мяч после удара Олега Кузнецова) против наших четыре года спустя. Пусть!
Прости и ты меня: тридцать лет назад, 7 ноября, из первого ряда «Лужников» я силился попасть в тебя снежком. Когда ты долетел-таки до Москвы отдельно от команды, на крошечном самолетике.
Кому-то я рассказывал, что попал. Но конечно же, промахнулся. Ведь и ты иногда промахивался.
Лучше тебя, Диего, не играл никто.
И не сыграет.