Юрий Севидов
Родился 24 августа 1942 года в Москве.
Сын советского футболиста и тренера Александра Севидова.
Нападающий.
Выступал за «Молдову» (1959-1960), «Спартак» (1960-1965), «Кайрат» (1970-1971), «Карпаты» (1972), «Шахтер» (1972), «Спартак» Рязань (1974). Провел три матча за олимпийскую сборную СССР.
Чемпион СССР (1962), обладатель Кубка СССР (1963, 1965).
Работал тренером в ФШМ, «Динамо» Вологда, «Спартаке» Рязань, «Шиннике», «Динамо» Мх, «Нефтчи», «Уралане-ПЛЮС». Кроме того, комментировал футбольные трансляции на телеканалах РТР, НТВ и ТВЦ, был ведущим на радио и обозревателем газеты «Советский спорт».
В 1965 году сбил на своей машине человека, который потом скончался в больнице. Приговорен к лишению свободы на 10 лет, отсидел 4 года, вышел на свободу по амнистии.
Скончался 11 февраля 2010 года во время командировки в Марбелью.
В феврале 2010 сидел я на сборах в Турции. Впрочем, какое там «сидел» — я бегал! Носился! Взяв белый Fiat, гонял от одного отеля к другому.
В самом дорогом жила умирающая «Москва». Успев проплатить жилье до первых признаков агонии. Будем считать, таким образом перед кончиной переодевшись в свежее.
Божович, душевнейший из людей, радовался мне словно брату Сене. Ты приедешь, встанешь на бровке — а Миодраг машет тебе из центрального круга. Ну не сказка ли — работать с такими командами?
Накануне вылета домой, помню, набил ему эсэмэску: «Миодраг, загляну сегодня вечером, поговорим?» Ответа нет и нет. Я уж в Москву улетел, неделя прошла — приходит ответ: «Заходи».
Или «Спартак». Начинающий тренер Валерий Карпин был весьма дружелюбен — помню, рассказывал, как доволен приобретенным чехом Сухи: «Это будет грандиозный футболист. Все умеет!»
Прошло время, выяснилось — по отдельности Сухи умеет действительно все. Зато в сумме картина так себе.
«Ну и?..» еще не стало мемом — но уже цепляло ухо.
***
Мяч, сорвавшийся с могучей ноги Алекса, пролетал рядом с головой легендарного пресс-атташе Трахтенберга. Реакции ветерана хватало, чтоб побледнеть и увернуться. Я, охнув, вспоминал — вот только-только отчизна трагически утратила его однофамильца Романа.
Немедленно диктовал в редакцию: «Потерять разом двух Трахтенбергов — для России слишком жестокий удар».
Москва фразу вычеркнула. Так что сейчас — попытка номер два.
***
От московских событий я с наслаждением оторвался, закидывая далекую родину новостями собственного производства.
Но что-то просачивалось. Как-то заговорили вокруг — «Севидов, Севидов»...
Старый мой товарищ Станислав Гридасов, ныне изучающий на просвет историю советского хоккея, отыскал и выложил в интернет отсканированное интервью из 1996 года с Юрием Севидовым. Которое я и делал. После этого интервью изменилась жизнь что моя, что персонажа. Я пробежался по страничкам с наслаждением, толком не понимая — а что все говорят про Севидова-то? Снова кого-то раскритиковал, не разбирая выражений?
— Да умер же, — ответили мне.
***
Вот тут-то я все и вспомнил. Как делал то интервью, как знакомился с Севидовым.
Спросите меня, что было вчера — наморщу лоб. Может, и расскажу. Но не факт. А события 1996 перед глазами как сейчас.
...про большого футболиста Юрия Севидова Москва 1990-х забыла. Играть давно закончил, тренировал недолго. О газетной карьере Юрий Александрович и не думал.
А я, не видевший его на поле, откуда-то знал и про футбольные подвиги, и про отсидку, сломавшую судьбу всей семье.
Про уголовное дело Севидова, знаменитого нападающего «Спартака» и сына великого тренера Сан Саныча, в 1960-е говорил весь Союз.
Говорить-то говорил — но записать никому из журналистов в голову не приходило. Да и сам я не верил, что Юрий Севидов готов рассказывать про тюрьму. Это ж такая тема! СССР со всеми его нравственными законами — о чем можно в газетах писать, о чем не стоит, — еще не остыл.
Севидов поигрывал изредка за ветеранов. Насколько позволяли больные коленки. Создал какой-то кооператив — лепили с товарищами спартаковские вымпела и прочую муть. Надарил мне их кучу, до сих пор лежат на даче.
Я смотрел на него, моложавого, слушал и поверить не мог — как такой яркий, юморной мужик может быть не востребован в футболе? Светлейшая же голова!
Но его, лучшего форварда «Спартака» 1960-х, забыли. Да и кто тогда не был забыт?
Еще живы были легенды из легенд, футболисты и тренеры послевоенных ЦДКА и «Динамо». Я звонил им — Качалину, Якушину, Ныркову, Прохорову, Трофимову. Напрашивался на интервью — а они и поверить не могли: «Интервью?! Со мной? А по поводу?»
В отсутствие повода им верилось с трудом. Что уж говорить про Севидова — так ярко не доигравшего?
***
В «Спорт-Экспресс» меня тогда еще не брали. А газете «Правда», в которой служил и от которой ездил по фронтам и гарнизонам, такие интервью не были нужны. Но тема-то горит, жжет руки и мозг. Скорее, скорее, скорее. А то додумается кто-то другой.
Черт возьми, я мечтал сделать интервью с Севидовым!
Мне на счастье образовался журнал «Галаспорт». Ах, какой это был журнал! С каким же наслаждением я прибился ненадолго к этим берегам!
Печатали тираж в — Господи, прости, — Вероне. Главным редактором числился самый звездный человек в тогдашней спортивной журналистике — барственный, вальяжный Сергей Микулик. Только-только покинувший «Спорт-Экспресс», в котором считался писателем номер один. Все это не укладывалось в голове — как можно по доброй воле уйти из «СЭ»? Это, впрочем, не могу понять до сих пор...
Кто из нас, ныне 40-летних, не мечтал быть в 1990-х Микуликом? Обожание юных добрый барин принимал снисходительно — отправляя за выпивкой. Пили тогда много и с аппетитом.
Кто-то, взяв хороший темп в ту пору, сошел с дистанции. Проиграл войну стакану. Кто-то держится. Лично я давно завязал по здоровью — и прошу парикмахера выбривать виски тщательнее. Маскируя седину. Я уж не тот.
Не изменился лишь Микулик, наш прекрасный Сергей Арнольдович. Наверняка кому-то из юнкоров указывает в сторону гастронома и сейчас. Такие дубы не ломаются. Даже не гнутся.
***
В первые журнальные номера что-то сочинили лучшие перья Москвы. Заметки выходили одна другой краше — например, Павел Садырин между делом информировал, что никогда в жизни не подаст руки Романцеву.
Идея сделать интервью с Севидовым энтузиазма не вызвала. Журнальные начальники пожали плечами: «Ну, попробуй». Не только ж мне за пивом бегать. А когда принес текст — глаза их расширились. Вот это история, вот это драма!
Что драме той тридцать лет — так даже лучше. Можно приписать — «никогда не рассказывал, но вот сейчас решился. Только нам». Что, собственно, и оформили в предисловии.
Сколько уж отдали журнальных страничек под ту заметку — счету не поддается. То ли семь, то ли восемь.
Кстати говоря, после той заметки меня взяли в штат «Галаспорта». Где очень скоро стал называться заместителем главного редактора. Сидели мы в подсобке театра Гоголя — и прямо под главной сценой пересчитывал я первую зарплату. В стодолларовых бумажках.
Досчитав до конца, радостно разогнулся. Едва не получив перелом основания черепа, столкнувшись со стальной балкой. Помню, успел подумать: расщедрись главный редактор еще на пару купюр, разогнулся бы я с большим чувством. И следующий номер вышел бы в траурном обрамлении.
Театр Гоголя таким не удивишь — эта сцена была задумана для трагедий. Прямо на ней, репетируя короля Лира, вскоре скончается великий артист Владимир Самойлов...
***
Принял меня Юрий Александрович Севидов как родного.
Я и сейчас слышу севидовский голос. Помню интонации. Запахи тогдашней весенней Москвы. Тепло перил его подъезда.
Помню колбасу и огурцы на столе — и получаса мы с Юрием Александровичем не проговорили, как начал всем этим подручным иллюстрировать игровые схемы. Огурцы чудо как вписывались в 4-4-3.
Вообще-то начал я толковать о футболе из хитрости — надо ж «разогреть» героя. Пусть чуть расслабится, тогда-то и свернем на тему интереснее.
Но Севидов в «разогревах» не нуждался. Рассказывать был готов о чем угодно, изголодавшись с 1960-х по настоящему вниманию. Помню, как дошел я до тюремной темы в его жизни — и уточнил вкрадчиво:
— Вы готовы говорить о чем угодно? Секретов нет?
Севидов поправил очки. На секунду замолчал — и произнес фразу, которая запомнилось навсегда. Я и другим героям, менее словоохотливым, после закидывал этот крючок — «Юрий Севидов говорил вот так...»
Многие задумывались — и секунду спустя становились откровеннее.
— Я человек футбольный — и не делал ничего такого в футболе, что стоит скрывать. А о других моих несчастьях когда-то говорило полстраны.
В самом деле — полстраны. Если не вся. Резонанс на уровне «дела Стрельцова». Ну, еще бы — лучший бомбардир «Спартака» в самом центре Москвы сбивает на автомобиле иностранного производства ученого! А не было ли в этом диверсии?
Как писали тогда — сбил насмерть. Хоть даже в этом было газетное лукавство.
Да какого ученого! Это сейчас липовые академики тут и там. Да и я когда-то выдавал себя перед провинциальными девчонками за академика Янгеля. Ездившие по серой ветке метро расширяли глаза: «Да-да, я что-то слышала... Только вы какой-то молодой».
В 1960-е академики были настоящие. Но даже в этом ряду сбитый Севидовым ученый выделялся.
— После его гибели ракеты в космос не отправляли года четыре. Он ракетным топливом занимался.
Впрочем, обо всем по порядку.
***
День, разрубивший судьбу, помнился ему до мелочей.
— Он же мне действительно жизнь перевернул. Все пошло наперекосяк. По молодости я часто это вспоминал, а теперь-то — почти каждый день. «Спартак» приехал с товарищеской игры в Брянске. Дали нам выходной. С Посуэло и Янишевским отправились в баню, а где-то в половине первого — в шашлычную.
— Выпивали?
— Взяли на троих бутылку коньяка. Я рюмку буквально под шашлык выпил, все! А сбил я человека в половине девятого вечера, объехав к тому времени всю Москву. Во много мест смотаться успел.
— Это какой год был?
— 65-й. Какое-то напряжение чувствовалось в футбольном мире. Сборная неудачно играла, «Спартак» тоже, я сам не лучшим образом. Купить ничего невозможно было — а я достал этот «Форд».
— Ого. В 65-м — на «Форде»?
— Ну да. У жены отец всю жизнь проработал за границей, в МИДе. Узнал, что я «Волгу» свою продал, денег не хватало квартиру обставить. Ну и постарался нам хорошую машину сделать. Кто-то уезжал за границу, срочно продавал этот Ford Taunus. Взял по доверенности. Представляете, что такое — в те годы, да на «Форде»? Может, поэтому и была такая однозначная реакция у всех.
— В автомобиле вы были один?
— Да, те двое давно ушли. А ехал в тот самый дом, где находился Миша Посуэло. У девушки. Знаете высотку на Котельнической набережной?
— Еще бы.
— Все случилось перед мостом, где Яуза впадает в Москва-реку. Как раз из-за этого горбатого мостика. Мне до этого дома оставалось метров пятьдесят! Выезжаю на середину моста, рядом пешеходный переход. Передо мной еще автомобиль. Замечаю человека — тот перебегает перед одной машиной и останавливается. Таких ситуаций миллион! Включаю поворотник, все внимание на левую сторону.
— Переключились?
— Да! Как этот человек оказался у меня прямо на капоте и влетел в автомобиль — до сих пор не пойму. Честно вам говорю.
— Скорость должна быть небольшая.
— Дело в том, что я вообще не тормозил. Не было нужды. Ехал медленно. Вдруг вижу человека на капоте, вылетаю на середину встречной полосы. В лоб машины летят. Он медленно так с капота падает. Беру резко вправо, чтоб ни с кем не столкнуться. Иначе совсем страшное дело будет. Вечер уже, темновато.
— Осень?
— 18 сентября. Здесь развернуться негде — еду дальше. Проехал метров двести, крутанулся в первом же переулке и назад. Прошло минуты полторы. А мне потом на суде пихали — «убежать хотел»...
— Как же получилось, что человек погиб?
— От моего автомобиля он даже сознание не потерял! Машина низкая, я бампером ему только ногу сломал. Возвращаюсь — а сбитого уже нет. В том же потоке «Скорая помощь» оказалась, забросила его в 23-ю больницу. Дежурный хирург в тот вечер отправился на день рождения к жене, я это потом в деле читал. Но на суде все замяли.
— Кто был вместо?
— Студент-практикант. Положил сбитого на стол — тот от наркоза умер. Сердце было больное. На все это закрыли глаза.
— Покойный оказался академиком?
— Да. Рябчиков Дмитрий Иванович. Жил в этом самом доме. Лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда... Меня допросили, отпустили. Сами милиционеры говорили: «Старики часто правила нарушают, больные люди. Что возьмешь? Получишь годик условно или 20 процентов от зарплаты». Воскресенье я провел дома, вечером поехал на сбор. В понедельник в 8 утра прилетает в Тарасовку «воронок»: «Ты хоть знаешь, кого сбил?!» — «Да я как-то не спрашивал...»
— Мы упустили один момент. Вы вернулись. Человека нет. Ну и ехали бы себе дальше.
— Во-первых, разбита машина. Он мне вынес лобовое стекло. В меня ударился. Даже у меня все лицо в крови. Народ собрался, милиция. Много чего потом выяснилось — академика охраняли, возили на автомобиле. А тут машину отослал, охрану отпустил. Женат был вторым браком на собственной студентке. Она на 25 лет младше. Вдруг заметил ее возле кино с молодым человеком. Решил до дома добраться на катере. Ему от пристани только дорогу перейти. Вот в каком он был состоянии? Что-то видел перед собой? А на этом блатном доме сейчас его мемориальная доска висит. На Новодевичьем кладбище похоронили.
— Он-то трезвый был?
— На алкоголь не проверяли — но друг его, профессор, говорил, что немножко они выпили. Процесс был открытый. Народу на суде собралось ужас сколько! Когда приговор зачитывали, все стулья вынесли. Народ стоял. Пять тысяч человек и еще Бог знает, сколько внизу. Адвокат у меня был лучший по автотранспортным делам. Я к тому моменту шесть месяцев отсидел — он появляется. Сразу спрашиваю: а что мне, собственно, грозит?
— Что обещал?
— «Юра, ты получишь десять лет!» По моей статье — предел. Я поразился: «Почему?» — «Ты задавил такого человека. Из ЦК уже звонили, спрашивали — чего возитесь? Но есть в деле закорючки. Их вытащим — легче будет с кассацией». Все ждали, что год спустя, в 67-м, будет большая амнистия — 50 лет Советской власти!
— Случилась?
— Да. Здорово мне помогла. Восемь оставалось — четыре срезала, четыре осталось. Там на «химию» отправили, потом команду тренировал в Гродно, сам играл за нее, ездил по республике с разрешения комендатуры... Не то, что поначалу.
— А что поначалу?
— В Бутырке сидел в одиночке. Время от времени подсаживали «утку». А мне скрывать нечего было.
— Если о гибели «Пахтакора» почти не писалось — то о вашем деле и вовсе ничего?
— Еженедельник «Футбол» на том месте, где обычно ставят некрологи, в черной рамочке: «За совершение уголовного преступления Юрий Севидов лишен звания мастера спорта». В «Комсомолке» огромный подвал мне посвятили. Похабнейшая статья. Мне в тюрьму сразу доставили. В ней и зависть, и злорадство: ага, сволочь, получил свое...
— Кто писал?
— Блатин. До сих пор помню, что писалось: молодой, на «Форде», девушки с заграничными именами, вы только посмотрите, что они пили — коньяк, шампанское... А Севидов этот неуч, в жизни ни одной книжки не прочитал. Это я-то — который без книжки заснуть не мог! В команде меня «Философ» звали! Эта статья меня просто убила. Да и на суде большую роль сыграла. Отец бросил партбилет тому судье, который мной занимался, молодому щенку. Никто же за это дело не брался. Опытный судья сказал, что все шито белыми нитками — и он отказывается...
— Тяжелая история.
— Судили три дня. На второй раздался звонок из ЦК, высокопоставленная женщина сказала: «Что вы там с Севидовым возитесь?! Дать ему высшую меру, и все!» — «Не можем. У него десятка — «потолок» в статье» — «Ну и давайте десять...» Это вся Москва знала. А отца осадили резко. Время как раз неопределенное, безвластие — 65-й год!
***
Севидов еще долго рассказывал, как сидел. Через сколько приключений пришлось пройти. Я качал головой, узнавая подробности.
А он спокойно вспоминал, как учил языки, пока зеки хлестали одеколон.
Не раздражался, рассказывая, как вычеркнули его из памяти товарищи по «Спартаку» — ни один не приехал на свидание, никто не написал письма. Был человек — и нет.
— Симоняна со Старостиным сняли сразу после моего дела. Убрали из «Спартака». Развалили, мол, воспитательную работу. Старостин после этого два года не работал, Симонян только в 69-м вернулся. Но факт: за четыре года ни одного письма из «Спартака» не получил. Будто похоронили человека. Выйти-то я должен был в 33 года — какой там футбол? Не ожидали, что я еще сыграть могу.
Он действительно еще поиграл — но не в «Спартаке». В «Кайрате», Львове и Донецке. Но что «Кайрат» для футболиста такого дарования? Что Львов? Смешно говорить.
— Сейчас поедем до метро — тысяча таких же ситуаций будет! Ты-ся-ча! — восклицал Севидов, усаживаясь в «шестерку». В 90-х ему было не до «Фордов».
Помню, я вздрогнул. Пока ехали до Белорусской — в каждом пешеходе виделся мне академик, знающий секрет ракетного топлива.
Но Севидов вел автомобиль уверенно.
***
Та заметка в 96-м вышла — и о Севидове, чахнущем при кооперативе, разом вспомнили все в футболе. Одно интервью, другое. Стал ходить на футбол. Сам стал обозревателем, к чьему мнению прислушивались. Мнение было неизменно озорное и тонкое. Пожалуй, его голос был самым звонким в том футболе. Самым изящным.
Казалось — жить да жить. А вон как оказалось. Сборы в Марбелье с «Локомотивом» — и не выдержало сердце. Как оказалось, больное. Да и каким оно могло быть после таких изломов в судьбе? Все это до сих пор кажется каким-то жутким, нелепым сном. Я до сих пор ищу его глазами в ложах московских стадионов. Хочу поймать ироничный взгляд. Хочу спросить о ком-то из футболистов — и услышать в ответ остроумное...
Прошло десять лет — а кому-то Севидова не хватает до сих пор. Мне, например. Его смерть — как сон.
Как сон и тот страшный снегопад, в который его хоронили...
Другие материалы в сериале
* Он спас друга от казни и принес СССР еврокубок, но в 25 лет сорвался в пропасть. Трагедия футболиста Дараселии
* Любимец Старостина, 10 лет играл за «Спартак», забивал Киеву и «Атлетико». В 32 года его жизнь закончилась трагедией
* От красавца в бабочке до опустившегося алкоголика. Драма футболиста Андрея Иванова