Из чемпионского состава «Динамо» 1959-го еще недавно живы были двое — Анатолий Коршунов и Валерий Урин. Теперь остался один Анатолий Александрович — Валерий Григорьевич умер год назад, в 88.
В карьере Коршунова было много ярких моментов. В начале 1962-го он перешел из «Динамо» в «Спартак», с которым сразу завоевал золотые медали. Потом уже в качестве тренера-селекционера приложил руку к чемпионству красно-белых в 1969 году.
А еще Коршунов много лет дружил с великим Францем Беккенбауэром. О котором в 2017 году рассказал в «Разговоре по пятницам» обозревателям «СЭ» Юрию Голышаку и Александру Кружкову.
Франц
— С Францем мы давно дружим! В Москве встречали его всей семьей. Как-то он приезжал материал набирать для книжки «Мои враги, мои друзья».
— Зачем в Москву-то?
— Готовил главу про Льва Яшина. Вместе к нему ездили, оттуда на хоккей. Потом и мне, и Леве прислал по экземпляру.
— Где с Беккенбауэром познакомились?
— В Москве. Благодаря Карлу-Хайнцу Хайманну, главному редактору журнала «Киккер». Он представил меня Францу, когда сборная ФРГ приехала на товарищеский матч. Это середина 70-х. Я пригласил Беккенбауэра в ресторан, душевно посидели. Потом ко мне домой заглянули. Так и начали общаться.
— На каком языке?
— На английском. Либо Хайманн переводил. Он же великолепно говорил по-русски. Выучил за четыре года в плену.
— Хайманн воевал на стороне вермахта.
— Призвали в 1943-м, едва стукнуло восемнадцать. К концу войны попал в плен, отправили в лагерь под Тулу. Конвоиры тепло к нему относились, угощали хлебом, картошкой, консервами. Когда бригадиром назначили, отпускали в город за покупками. Там сошелся с женщиной, двоих ребятишек от него родила.
В 1949-м немцев высылали домой. Карл вспоминал: «Я был в полной растерянности. В Нюрнберге ждет Грета, которую люблю. А здесь — Ксения. Которую тоже люблю! Что делать?»
— Что?
— Вернулся в Германию, рассказал обо всем Грете. Та не только простила, но и настояла, чтобы ежемесячно отсылал в Тулу какую-то сумму: «Раз у тебя там дети, должен помогать». В Союз он наведывался часто. В 1980-м во время Олимпиады спросил: «Как считаешь, нужно ли мне поехать в Тулу, навестить детей?» — «Обязательно, Карл!» — «Ты уверен, что ни у них, ни у меня проблем не возникнет?» Я ответил: «Есть у меня знакомый, полковник КГБ. Свяжусь с ним, подскажет, как быть».
Тот пообещал проверить дело Хайманна. На следующий день звонок: «Если Карл хочет съездить в Тулу, мы не возражаем. Даже готовы предоставить автомобиль».
— Обрадовался?
— Наоборот! Еще сильнее перепугался! «Анатолий, скажу откровенно — я и ваших комитетчиков опасаюсь, и наших. Вдруг меня больше не пустят в Союз? Или из «Киккера» выгонят?» Я предложил ход конем: «Давай твоей Ксении весточку отправлю, пускай сама в Москву приедет». Хайманн тяжело вздохнул: «Не надо. Боюсь, сердце мое не выдержит...»
— Самая памятная встреча с Беккенбауэром?
— Жил он давным-давно в Австрии, в городке Оберндорф. Лес, речушка, на вершине горы — дом Франца. Скромненький, одноэтажный, с маленькой пристроечкой для спальни.
— На особняк не тянет?
— Да что вы! Такой домик и мы могли бы себе позволить. Если бы скинулись втроем... Немцы — народ страшно прагматичный. Ничего лишнего покупать не будут. Допустим, пригласил Беккенбауэр в ресторан друзей и меня с женой, сыном, дочкой. Пока официант разносил тарелки, один из приятелей Франца шепотом спросил: «Может, гостей из России еще чем-то угостить?» Беккенбауэр вскинул брови: «Зачем? Они уже все заказали».
— Это не жадность?
— Нет! Прагматизм! Дочь услышала, потом рассказала. Она блестяще знает немецкий. Когда в Москве по просьбе Маслаченко организовал ему интервью с Беккенбауэром, Таня как раз переводила.
Или такой эпизод. В 80-е гостил я у Хайманна в Нюрнберге. Перед возвращением в Москву поехали на фабрику «Адидас». Беккенбауэр распорядился: «Дайте все, что попросят. В любом количестве». Карл воодушевился: «Накладывай побольше, не стесняйся. По два костюмчика тебе, супруге, детям». Я отнекивался: «Неудобно. Что подумает Франц?» — «Да не бери в голову. У него же контракт с «Адидас». А тут какая-то мелочевка...»
Загрузили в итоге два баула. Так Беккенбауэр наутро допытывался у Хайманна: «Почему Анатолий столько взял? Мне не жалко, просто интересно». Искренне недоумевал. А Карл понимал — в Союзе качественные вещи днем с огнем не найдешь.
— Не через вас ли в 2000 году Беккенбауэр забрасывал удочки по поводу приобретения Титова?
— Это не Франц, а «Спартак» через меня удочки закидывал! Мечтали, чтобы «Бавария» купила Егора за 20 миллионов долларов. Я поговорил с Францем, тот ответил: «Видел один раз Титова. Хороший игрок. Селекционеры «Баварии» тоже о нем высокого мнения. Но 20 миллионов — перебор. На эти деньги мы возьмем трех футболистов европейского уровня». Я передал информацию спартаковским руководителям. Снижать цену они не пожелали. Больше о Титове «Бавария» не вспоминала.
— Как сейчас дела у Беккенбауэра?
— Последний раз виделись незадолго до ЧМ-2014. Говорил: «Попросили стать послом ФИФА. Я не представлял, на что согласился. За четыре месяца облетел 58 стран! Ужас!» Франц и настоящую трагедию пережил.
— Что стряслось?
— В 46 лет неожиданно умер его сын Штефан. После этого Франц замкнулся, вел затворнический образ жизни. Не появлялся на матчах «Баварии», не давал интервью, не отвечал на звонки.
Гол с центра поля
— Нападающим вы были классным. Самый памятный гол?
— Как-то за «Динамо» забил в ворота «Торпедо». В падении. Боря Кузнецов длин-н-ую передачу делает, мяч попадает в свет прожектора — вообще не вижу. Ныряю наугад, касаюсь лбом — и Поликанову в «очко»! Бедняга долго вспоминал: «Ты меня опозорил».
Еще один гол запомнил. Играл за одесский «Черноморец», команда у нас была веселенькая. Сзади дерьмо на палочке, а впереди все расчудесно. Олег Базилевич, Валера Лобановский, Витя Каневский, Валера Поркуян и я. Забивали по три-четыре каждый матч, а пропустить могли еще больше. Бывшего торпедовского капитана Медакина ноги не таскали. Пятнадцать минут побегает — и уже мертвый.
— Это почему?
— Потому что дул целыми днями сухое вино, называлось «шипучее». Типа шампанского. Юрик Хромов, которого тоже из «Торпедо» взяли, шепелявил: «Что ты, в натуре? Вот позвоню в Москву, скажу — ты пьяный постоянно, играть не можешь!» Сашка квасит — а Юрик стыдит. Бесполезно, так Медакин бесславно из-за пьянки и закончил.
— Что за гол-то?
— Ах, да. 1965-й. Тбилиси. Из тоннеля выходим — рядом со мной вратарь Котрикадзе. Оборачиваюсь, негромко ему: «Серега, какое-то у меня чувство нехорошее...» Тот смотрит удивленно, а я закругляю: «Наверное, забью тебе сегодня.» — «Да ладно!» И на двадцатой минуте замыкаю прострел Базилевича. Поворачиваюсь: «Сережа, извини...»
На второй круг приезжает к нам тбилисское «Динамо». Стоит уже Урушадзе. За полчаса до конца меня выпускают. 0:1 проигрываем. Первое же касание, прохожу середину поля — и что-то мне в голову стукнуло: «Вот обыгрывать их еще. Ударю-ка отсюда!» Ка-а-к дунул в сторону ворот!
— Неужели забили?
— Мяч странным наклевом — бум! В «девятину»! Урушадзе понять ничего не может. А меня целуют всей командой. Часто в высшей лиге с центра поля забивают?
— Мы не видели ни разу.
— О чем и речь. Когда 75-летие мое отмечали, Володя Пономарев встал: «Анатолия невозможно было ни догнать, ни остановить. Бежал словно ветер. Но гол с центра поля — это за гранью!»
— Хорошо бежали?
— Очень. Два таких было — я да Валерка Урин. Бежал я на уровне Рейнгольда. Мы с Уриным на длинном шаге, а он — тык-тык-тык.
— Правда, вы еще что-то умели. А у Рейнгольда — только скорость.
— Да. Я техничный был. Поле хорошо видел.
— Что ж закончили в 29?
— Я бы не закончил, да и Старостин меня хотел вернуть в «Спартак». Второй сезон в «Черноморец» начал прытко — в пяти матчах четыре мяча. Играем с ростовским СКА, выхожу один на один. Нагоняет центральный защитник, бьет в колено. Так попал, что вывернуло. Разрыв всего, что можно — и крестообразные, и боковые, и мениск. Четыре операции — куда еще играть?
Поцелуй Якушина
— С «Динамо» вы стали чемпионом в 1959-м. Самые драматичные моменты?
— Матч против «Зенита». На пятой минуте откидываю мяч Яшину, Батанов перехватывает. Обводит Леву и забивает. Для меня это трагедия была!
— Ребята что-то сказали?
— Ни слова. Промолчали. Как мы начали «Зенит» душить! Хорошо забили четыре, а то бы я удавился. Но потрясение не забуду никогда. Даже сейчас оторопь. Точно так же Кесарев выступил в Сантьяго со сборной Чили в 1957-м. Вот там не отыгрались.
— Выиграли чемпионство легко?
— Конкурировали с «Локомотивом». Нам Володька Маслаченко здорово помог. Играли в Лужниках последний матч. Ноябрь, холодина, снег. Прострел, Боря Кузнецов пытается выбить мяч в падении, загоняет в свои ворота. А устраивала нас даже ничья. Душили «Локомотив», душили, только я два раза выходил один в один. Не можем забить и все. Минут семь до конца. Кузнецов слева подает на 11-метровую. Мы стоим с Федосовым. Оба прыгаем. Маслаченко выскакивает, а Гешка его опережает и затылком перекидывает мяч в пустые ворота. Потом Маслаку говорю: «Что ж ты кричал «беру»? А мы тебе что ответили? «Нет, не беру»...» 1:1 — и мы чемпионы. Подфартило!
— Мы читали, были вы любимцем Якушина. Он вас «сынок» называл.
— А я чем-то похож на Михея. Длинный, худой. Играл с хитрецой. Так и привязалось. Михей меня любил! Лишь однажды осерчал. Жену я взял из динамовского машбюро. Как и Володька Шабров. Михей злился страшно!
— Почему?
— Дает упражнения — удар об стенку. Как пробью неудачно, тут же его голос: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Он такой был, шутник. С Михеем всегда весело.
— Динамовцы ненавидели спартачей?
— Так какое было противостояние в 50-х — вы посмотрите по чемпионствам! То они, то мы. Что ни год, сменяем друг друга. Даже на юниорском уровне зарубы от ножа. В то время не поймешь, где дубль, где основной состав. Как-то матч нашего дубля против спартаковского решили провести на главном поле стадиона «Динамо». Две трибуны битком!
— Невероятно.
— Сразу пропускаем. Здесь что-то на нас нашло, еще и прожекторы зажгли. Начали бегать, как бешеные собаки, говоря языком Старостина. 9:2 прошарашили, рекорд установили. Мы с Уриным каждый по три мяча положили. Михей так «Спартак» ненавидел, что обцеловывал нас: «Какие ж вы молодцы! Столько радости принесли!» Из раздевалки выходим — толпа на меня: «Наконец-то мы дождались настоящего центрфорварда!»
— А что там Старостин говорил про «бешеных собак»?
— Николай Петрович мне сообщил: «Честно тебе скажу, Толька — играл я слабо. Но бежал, как бешеная собака! Для меня главное — обогнать вот этого гада, защитника. И врезать по воротам посильнее. Больше ничего не умел».
«Предатель!»
— В то время перемахнуть из «Динамо» в «Спартак» — это надо было постараться.
— В 1961-м сын родился, Галя еще работала в «Динамо». На сборах ломаюсь. Меня сразу отсылают: «У тебя дитя, как раз время им заняться. Совмещая с лечением». После этого еще один мениск, операция. Сезон пропустил. Как-то на костылях иду за зарплатой. Смотрю: в ведомости 130!
— А сколько должно быть?
— 160 — как футболисту основного состава. Объясняют: «Это тебе Блинков, главный тренер, зарплату урезал. Сказал, что взяли новых игроков, им надо платить». А мне обидно.
— Вас Блинков не предупредил?
— Нет. Сам к нему пошел: «Всеволод Константинович, как же так?» — «Ничего не могу сделать. Вот восстановишься...» — «Тогда я подам заявление.» — «Ради бога».
— Весь разговор?
— Да. Якушин бы меня точно не отпустил. Но Михея уже убрали. А во дворе со мной жил Николай Старостин. Смотрит — я грустный. Ну и затеял беседу: «На кой тебе это «Динамо» сдалось? Я терпеть его не могу. Давай к нам». — «Я только костыли отбросил». — «Ерунда, мы вылечим!»
Наутро подал заявление об уходе из «Динамо». Блинков подмахнул не глядя. Потом в «Спартак» поехал, тут же меня оформили и 550 рублей подъемных выдали. Я обрадовался — такие деньжищи, три оклада! А Галю мою в тот же день «Динамо» исключило из комсомола. Узнали про «Спартак».
— Вот это по-динамовски.
— Ну их к черту, говорю. Не переживай. В 1962-м выигрываем золото. В Лужниках награждение, медали вручает великий динамовец Семичастный. Мне вешает и шепчет: «Предатель!»
— Самый памятный момент из чемпионского сезона «Спартака»?
— Две игры — в Ташкенте и Киеве. В Узбекистане — 40 градусов, не продохнуть. Симонян внушает: «Ребята, больше в пас. Не надо бегать, не мучайте себя». Результат перепасовки — «горим» 0:2 после первого тайма. В перерыве падаем под душ. Представить невозможно, что впереди еще 45 минут. Слова Симоняна еле долетают — будто во сне: «Вы можете... Ничего не потеряно...»
— Что во втором случилось?
— Откуда только силы взялись?! Так побежали! Нетто быстрее всех! Забили три гола. Два Гиля Хусаинов, а победный — Рейнгольд.
— Говорят, вас увезли с солнечным ударом.
— Да это Севидов придумал. Просто я на ногах не стоял, попросил замену на 75-й. Вот узбеков в тюбетейках действительно пачками со стадиона вывозили — на солнце перегрелись.
Ну а в Киеве в последнем туре нам ничьей хватало. Севидов-старший ко мне подошел, попросил за сына: «У Юрки моего 15 мячей. Если забьет еще один — лучший бомбардир чемпионата. Ты уж поиграй на него!» У киевлян состав сумасшедший, сплошные звезды. Все равно мы 2:0 победили. Я в пустые ворота промахнулся — очень уж хотел сетку разорвать. С подъема жахнул. Зато Севидову голевую отдал, тот выиграл гонку бомбардиров.
Старостин
— Вы же из первого выпуска ВШТ?
— Да, набор был отличный. Садырин, Малофеев, Прокопенко, Федотов, Логофет, Костылев. Выпускаюсь — и Старостин говорит: «Бесков желает, чтобы ты поработал в команде». Я поставил условие — хочу трудиться самостоятельно...
— «А вы у меня — вторым тренером»?
— Нет, что вы. Дайте мне, говорю, дубль. Им и буду заниматься. До этого мы работали в олимпийской сборной, я все время рядом с Бесковым. Прекрасно ладили.
— Что ответил?
— «Нет, будешь делать то, что я скажу!» Бесков есть Бесков. Но и я с характером. Ушел и организовал с Сергеем Сальниковым футбольный клуб «Красная Пресня». Вроде как филиал «Спартака».
— Ваша идея?
— Старостин попросил. Я был первым начальником команды, а Сальников — главным тренером. Обеспечивал всю эту затею шестой таксомоторный парк. Директор там был чудесный, фанат футбола. Мне за семь дней пришлось команду собрать.
— Ничего себе.
— Кого-то Старостин прислал из дубля. На 16-летнего мальчонку из спартаковской школы я указал: «В нем что-то есть...» Это был Сережка Родионов. До сих пор благодарит. Позже его Бескову порекомендовал: «Посмотрите на парня!»
— А до этого как селекционер собирали чемпионский состав «Спартака» 1969-го.
— В 1968-м «Спартак» серебро взял, задачу поставили — выиграть чемпионат. Я пронюхал — Кавазашвили в «Торпедо» разругался с Валей Ивановым. А у нас Маслаченко на сходе, нужен вратарь.
— Быстро договорились?
— Да, притащил Анзора в Тарасовку. Вадик Иванов рассорился с Бесковым в «Динамо». Ага, и этого к нам. Ваську Калинова вытянул из Балашихи. Колю Абрамова нашел. Женьку Ловчева и Серегу Ольшанского привел — их Виталька Артемьев посоветовал: «В «Буревестнике» кроме этих двоих некого смотреть. Хватай, пока не поздно». В чемпионском сезоне все они стали ключевыми фигурами.
— Самый странный начальник в вашей жизни?
— Был такой в ЦК — Николай Павлович Дымков. «Спартак» обожал! До одури! От этого Дымкова зависело, выпустят футболиста за границу или нет. Однажды позвонил Старостину: «Вы подали список отъезжающих на матч Кубка УЕФА. Владимира Петрова вычеркиваю!» — «Как? Почему?» — «А я предупреждал. Он — лысый, портит общий фон. В «Спартаке» лысым делать нечего!»
— На полном серьезе?
— Да! Старостин на ходу начинает соображать — как бы вывернуться: «Николай Павлович, безусловно, вы правы. Но войдите в положение. Мы без Петрова никак. Во-первых, он единственный, кто в защите способен подменить и Крутикова, и Логофета. Во-вторых, Петров — штатный пенальтист дубля и основы. Кому ж бить, если назначат 11-метровый? А назначат наверняка...» Тот после паузы: «Ладно, выпускаю. В последний раз!»
— А дальше-то? Парик купили?
— До этого не дошло. Дымков осознал ошибку. Сумел его Старостин убедить, что «Спартаку» Петров очень нужен. Даже лысый.