Эти спортсмены остановили время. Лютые ветераны, которые не могут не восхищать
Борода старит
Хоккей ЦСКА — СКА смотрел я в компании прекрасной дамы.
На экране мелькнул Александр Александрович Попов. С цыганской проседью в бороде. Давно я не видел в плей-офф столь роскошной бороды, кстати говоря.
Кто-то пытался зажать Александра Александровича у борта — но не тут-то было. Вывернулся, отмахнулся. Кажется, добил врага словом.
— Ему что, 60 лет?! — услышал я голос, пропитанный дрожью.
Прекрасная дама сидела, прикрыв рот ладошкой. Глаза широко раскрыты.
— Ему на шесть лет меньше, чем мне, — решился я.
Дама скользнула по мне каким-то новым, незнакомым взглядом.
Я помолчал — и зафиксировал:
— Ему 41. Мне — 47.
Все-таки борода старит.
В голове моей мелькнул Жванецкий с переплетенными вопросом и ответом: «Что такое — 60? Это ужас в ее глазах, а все остальное — то же самое...»
Уве Байн и Жан-Люк Эттори
Лично я глубоко убежден — в каждой команде должен быть лютый ветеран. Каждой команде такой на пользу. Народ переживает за ветерана как за родненького.
Я вспоминаю крутого немца Уве Байна. Чемпиона мира-90. Уж время поджимало — а Уве все не уходил. С каждым годом опускался лигой ниже. Но играл!
Уж похож стал на Энтони Хопкинса в поздних ролях — и все пинал и пинал этот мячик. Усы выпали — а играл! На последние его команды вроде «Бад Хершсельд» и справку-то не найти. Возможно, играет в ней Уве до сих пор. Рассказывает сказки в раздевалке юниорам. Старик Байн красавец. Так и надо.
Я смотрю на Диму Хлестова, который играет до сих пор за всех, кто позовет, — и понимаю: так и надо!
Посмотрите на Хлестова получше — он не изменился вовсе. А теперь глядите на тех, кто закончил вовремя. Ага, лишний вес. Лишние щеки. А это что? Седина — или мне кажется? У Хлестова-то седины нет!
Я глядел когда-то с нежностью на тщедушного, кривоногого вратаря Жан-Люка Эттори, приезжавшего в Москву с «Монако». Сколько ему было — лет сорок? Чуть меньше? Какая карьера позади — только за «Монако» 600 матчей!
«Торпедо» издевалось над ветераном как могло — обыграв французов дважды. Самый язвительный гол забил футболист Гицелов — приехавший в Монако с группой туристов. Даже не разминавшийся перед матчем.
Радуясь за то «Торпедо», я переживал за француза. У которого от горя усы сползли куда-то вниз. Стали как у «Песняров».
«Подписывай-подписывай...»
Играть надо, пока коленки не сотрутся. Я точно знаю. Читал в интернете — а там не обманут.
Забывают в спорте на следующий день после ухода — так уж продлевайте молодость. Играйте себе.
Как-то Стрельцов с Ивановым раздавали автографы. Эдуард Анатольевич, еще действующий футболист, испачкал пальцы пастой из ручки и досадливо отодвинул блокноты:
— Все! Хватит!
— Подписывай-подписывай, — усмехнулся Иванов рядом. — Закончишь — никто и не попросит...
Это правда, к сожалению.
«Я в 32 старый уже стал»
— Надо уметь что-то не заметить, что-то не расслышать, — наставлял меня когда-то Давид Кипиани. Великий футболист, старикам рассказывать не надо.
«Надо уметь не заметить и не расслышать в себе самом», — творчески дополнил я.
Ставлю себя на место собственных героев — сколько бы я сделал иначе!
Вот идем с Сашей Кружковым расспрашивать Владислава Третьяка. Разумеется, вспоминаем про уход в 32 года. Ну как? Почему?
Сколько лет прошло после ухода — столько Владислава об этом и расспрашивают.
Сколько расспрашивают — столько и давал Третьяк сдержанные, полные достоинства ответы. Но вот наконец в 2022-м не выдержал, сорвался на эмоции. С обилием восклицательных знаков:
— Здесь выиграл все, что можно! Начну перечислять — с ума сойдете. Я в 32 старый уже стал, понимаете? Ко мне стучали в дверь: «Владислав Александрович, вставайте». Чтобы тренироваться до седьмого пота, каждое утро идти на зарядку, надо что-то внутри иметь. Мотивацию! Ну какая у меня мотивация? Четыре Олимпиады прошел! На двух знамя нес. Орден Ленина имел в 26 лет. У какого хоккеиста такое было?
Очень хорошо представляю, как это было. Как подходит на цыпочках ответственный за побудку к дверям Третьяка, как стучит едва слышно:
— Владисла-а-в Александрович, вставайте-е...
Третьяк говорит — не пожалел об уходе ни разу.
Думаю — запретил себе жалеть.
«Проиграв Мише Южному, оставаться не могу...»
Придумать себе мотивацию — как же это здорово. Отогнать дурные мысли. Вернуть интерес, не смириться с апатией.
Помню, встретились с едва-едва закончившим играть Евгением Кафельниковым. Приехал Женя на Porsche Cayenne. Выглядел молодо. Вся жизнь впереди. А в глазах-то — тоска!
Наверное, всегда так, когда разочаровывает, сдает собственное тело. Вчера еще казавшееся идеальным.
Казалось, он сам не до конца верит, что завязал со спортом.
Вопрос напрашивался — и, разумеется, мы его задали:
— От тенниса вас в какой-то момент тошнило?
— Даже не от тенниса. От другого.
— От чего?
— От поражений! Сжиться с этим было невозможно! Под конец карьеры я был совсем не тот, что прежде. Видел — уже не могу на равных выступать с лучшими теннисистами. В рейтинге скатился до 40-го места. Я очень самолюбивый человек — отсюда и апатия.
— Что стало последней каплей?
— Поражение от Южного на St. Petersburg Open. Я тогда сказал: «Все. Проиграв Мише, оставаться не могу...»
— Почему вы проигрывали? Стали хуже бежать?
— Да. Я начал опаздывать. В теннисе голова имеет большое значение, но физические данные — важнее всего. Это в 80-е годы хватало техники, удары были слабые. А в 90-е все подавали за 200 километров в час.
— Не рано вы сдали — в 29 лет?
— Вот вам другой пример: Сафин. Тоже в 29 не удается вернуться на былой уровень. Я думаю: почему?
— Почему?
— В скорости уступает молодым. Ему тяжело. А я в 29 понял: уже не в силах бегать по два с половиной часа. Что мне оставалось — проигрывать людям, которым недавно отдавал три гейма за матч? Или колесить ради денег по заштатным турнирам? Я ушел вовремя!
— Телефон у вас замолчал?
— Это для меня как раз не болезненный момент. Всегда понимал, что многие в моем окружении преследуют корыстные цели. И однажды исчезнут. Сегодня остались лишь близкие. Люди, которым от меня ничего не надо.
Я смотрел на Кафельникова и понять не мог: прав он? Нет?
Гашек побледнел — но сел вперед
Когда-то Руслан Нигматуллин вернулся после долгой паузы в футбол. Играл, кажется, за ростовский СКА.
Прекрасно описал, в чем разница.
— Играть — никаких проблем. Тренироваться тоже, все выдерживаю. Гораздо тяжелее восстанавливаться.
Кому-то удается сжиться с мыслями о том, что тело не то, — но оставаться в спорте. Пусть уровень пожиже. А ничего!
Кто-то и вовсе доказывает: тебе за сорок? Ничего! Можно держать планку — во всех смыслах!
Помню, как приехал в Москву 46-летний Доминик Гашек. Играть за «Спартак». 46 лет, боже!
Я все сделал, чтоб подружиться и понять: как это возможно — профессионально играть в 46?
Куда-то мы опаздывали — и фотограф КХЛ Юра усадил Гашека в свой дребезжащий Ford. Со следами неаккуратной парковки по бортам. Гашек побледнел — но сел вперед.
Юра несся через Тверскую с такой скоростью, что Гашек оцепенел. Нащупал какой-то поручень и сидел, вцепившись в него. По сторонам не смотрел — только вперед.
Сзади я разглядел седину по вискам у старины Доминика. Кажется, за эту поездку до Красной площади она расползлась на всю голову.
Там, кстати, Гашека не узнала ни одна живая душа. Подумаешь, товарищ интурист ушанки примеряет.
Но блеск, блеск в глазах не обманывал — этот дед приехал играть, а не доигрывать! Амбиции здесь о-го-го!
Жилистые кулаки
Кто-то в Сокольниках прозвал его «дедушка Доминик». Хорошо, Гашек этого не слышал — показал бы, какой он дедушка. Кулаки у этого деда крепкие, жилистые.
Врученную кипу фотографий с Олимпиады-98 перебирал, расширив глаза:
— Откуда у тебя такие? Даже у меня их нет!
Фотохудожник пожал плечами — раз нет, так забирай.
На первое интервью договорились легко. Гашек пожал плечами:
— Приезжай завтра.
Пантомима
Назавтра выяснилось — все не так просто. Вечер минувшего дня вместил в себя маленькую неприятность — домашнее поражение от кого-то тусклого. «Торпедо», что ли.
Гашек смотрел уж на нас с легким раздражением. Силился сделать вид, что вовсе не понимает по-русски — переходя на пантомиму. Если на слово «парикмахерская» мимических талантов хватило, то с налоговой инспекций было тяжелее. Пришлось вспоминать слово.
— Мне надо туда, потом сюда... Я не знаю... Ладно, ждите у раздевалки. Я приду.
Не знаю, что произошло за сорок минут, но вернулся Доминик в добром расположении духа. Улыбался широко-широко.
— Что надо для съемки? Шлем, клюшка? Пошли в раздевалку.
Мы переглянулись — и отправились следом.
— Что, Доминик, шлем уже загнал? — усмехнулся кто-то. — У метро, наверное?
— Не у метро. — С каждой секундой Гашек изъяснялся по-русски все лучше. — Вон покупатели стоят.
Указал черенком клюшки на нас. Я покраснел.
Мы собирались в студию — заглянув по пути на Красную площадь. Доминику было все равно куда — главное, чтоб не случилось дождя.
— Точно не будет?
— Не обещали.
— Хорошо. Москва красивая. Только завезите меня в гостиницу, я переоденусь.
Футболисты «Терека», гостившие в том же Holiday Inn, смотрели во все глаза: неужели тот самый Гашек? За автографом не метнулся никто. Как-то неловко.
Человек с посеревшим лицом
...Начал в Москве Гашек здорово — как-то отыскав в глубинах себя самого мотивацию и азарт.
Хватило ненадолго — амбиций оказалось слишком много. Захлестнули. Начал учить пана Ржигу тренировать «Спартак». Да и сам в плей-офф отыграл без подвигов. Кажется, было это в Питере.
Я подошел к спартаковской раздевалке — Гашек стоял один, в стороне от всех. Человек с посеревшим лицом. Не понимающий: что происходит вокруг? Зачем он здесь? Кто все эти люди?
Я напомнил о себе — Гашек отозвался усталой улыбкой. Выдавил какие-то слова.
Год он отдыхал — а после снова стал искать команду. Говорил, что полон сил. Ни грамма лишнего. Виски научился выскабливать коротко — чтоб ту самую седину не видел никто. Но команду не нашел — и закончил-таки...
Величайшее уважение — и за карьеру, и за неугомонность. За умение не остыть.
За Конюхова и Ротенберга
Какие же разные люди вокруг нас.
Когда-то Валентина Толкунова говорила: «Сейчас мне живется гораздо интереснее, чем в 25 лет». Было ей около шестидесяти.
Послушал я то интервью — и поехал в какое-то издательство. Встретил главный редактор, усадил пить чай. Произнес между прочим:
— Я прожил долгую, неинтересную жизнь...
Помню, мелькнуло у меня — это ж страшно! Осознавать вот сейчас, когда ничего не изменишь и не наверстаешь, — «прожил долгую и неинтересную».
Сейчас иду на выставку Федора Конюхова, давнего моего знакомого. Рассматриваю картины со сказочными рыбинами и рифами, думаю: да. Всего ужаснее — неинтересная жизнь. Скука и тоска.
Хочу быть таким, как Гашек. Как Конюхов. Как прекрасный вратарь «Динамо» Александр Еременко. Как Александр Александрович Попов, который десять сезонов назад считался ветераном. Но играет до сих пор.
Я за яркое, за выдумку, за презрение к годам. Мне очень интересно, что получится у Романа Ротенберга, назначившего внезапно самого себя главным тренером СКА. Хотя бы за смелость — спасибо! А если еще и возьмет Кубок Гагарина?
Представляю, как относятся к нему профессиональные тренеры из других команд. Догадываюсь, что в их головах, что в их взглядах.
Помню же, как в 75-м году говорил Николай Старостин про Анатолия Тарасова, возглавившего вдруг футбольный ЦСКА:
— Хоть бы Толька провалился! Не дай бог у него получится — всех нас, футбольных, сгноят. За то, что шли не тем путем.
История-то повторяется — вам не кажется?
Томик Пушкина у Тетрадзе
Я за таких, кто выжигает из собственной души мысль — «я старик». Помню, в «Анжи» перебрался под занавес карьеры битый-перебитый Омари Тетрадзе. Жил в номере с другой звездой вчерашнего дня — Кахой Цхададзе. У одного воспоминания о «Роме», у другого — об «Айнтрахте». Оба, надо думать, долларовые миллионеры.
Вот встретились в «Анжи» — и ясно: осталось отыграть сезон-другой...
Но это, как оказалось, мне «ясно». Омари Михайловичу — нет.
Помню, я заметил томик Пушкина на тумбочке...
— Я еще вернусь в сборную! — произнес Тетрадзе. Мне показалось — ослышался.
— Что-что?
— Я еще вернусь в сборную, — не раздражаясь, повторил Тетрадзе.
Конечно же, он не вернулся. Но характер... Вы оценили характер?
Ахрик Сократович
Я за таких, как Ахрик Сократович Цвейба. Отчество Сократович настаивает на необходимости прожить яркую жизнь. Полную впечатлений.
Ахрик не подводит. Видели б вы его сегодня — бейсболка, узкие черные очки, ни грамма лишнего. Рассказ про собственный Hummer с двигателем на 350 лошадей:
— У него рычаг переключения скоростей — как в реактивном самолете...
В яркой жизни Ахрика Сократовича чего только не было — драка с Юраном в киевском «Динамо», роскошный контракт в Японии, полное обнуление по финансам, внезапный переезд в «КАМАЗ». Новая жизнь в футболе — и, кажется, даже возвращение в сборную.
При этом лет ему было больше, чем написано в паспорте, — говорили-то про многих, но Цвейба стал тем единственным, кто факт приписки возраста признал. Лично нам открылся в «Разговоре по пятницам».
Хоть поначалу упирался, приподнимал ту самую бейсболку:
— У меня не только седина, но и залысины! Вот, смотрите! Зато 15 раз кто из вас подтянется? А я — могу! Если б мне было, как вы говорите, сто лет — разве я это исполнил бы? Многих ребят с Кавказа возрастом подкалывают...
Но помолчал несколько секунд, усмехнулся — и махнул рукой:
— Ладно! На старости лет признаюсь — вам одним! Год действительно срезали. В Союзе во второй лиге обязательно должны были выходить на поле два игрока до 18 лет. Вот тренер сухумского «Динамо» и предложил скостить.
Надо быть готовым к новой жизни, к рискованным поворотам — и жизнь подарит шанс. Как было с Ахриком, бывшим капитаном киевского «Динамо» и игроком сборной. Вернулся с какого-то просмотра в Германии — и уж готов был заканчивать с футболом.
Вот что рассказал мне Валерий Четверик:
— Ахрик в Абхазии сидел. Звоню ему — смеется: «Васильич, да я не готов, лишний вес...» — «Попробуем!» Вот в Цвейбе — все. Вообще все! Не так просто его, абхаза, выбирали капитаном киевского «Динамо». О чем-то это говорит? Вот история: тренировка заканчивается. Рубильник дернули вниз, света нет. Вглядываюсь: это что за силуэт в темноте скачет?
— Ахрик Сократович?
— Ахрик Сократович! Скачет по трибуне — через лавки! Как только появлялся в команде такой человек, как Колесов, Ванька Яремчук или Цвейба, — сразу рывок вперед. Игроки мои учились — да и я тоже.
В тренерской у Белоусова
Вернувшийся в «Трактор» великий тренер Валерий Белоусов интервью не давал никому — но меня почему-то выделил. Кто знает почему. Для меня загадка.
Приглашал в тренерскую, давал полистать блокноты. Говорил о сокровенном.
— Вот позволили бы мне взять в команду любого хоккеиста лиги — я бы выбрал Костю Панова...
Ого, подумал я. Играли тогда в КХЛ звезды серьезного калибра. А тут вдруг — Костю Панова.
Костю он вскоре заполучит, а «Трактор» сыграет в финале Кубка Гагарина. Я пойму, что такое крутой ветеран. Что это значит для коллектива.
Сели с Костей в холле дворца. Тот рассказал:
— Как меня возвращали в «Трактор» — смешная история. Я сам из Челябинска. Но с тех пор, как уехал, звали назад всякий год. Из Тольятти, «Динамо», Санкт-Петербурга... Стоило приехать летом в отпуск, как приглашали в «Трактор». Я разговаривал, обсуждал. Потом так же внезапно разговоры прекращались. Тут «Трактор» принял Белоусов и, что называется, жестко за меня взялся...
— Это как?
— Его фишка — с нужным игроком договаривается сам, никому эту роль не перепоручает. Мне постоянно звонил, интересовался самочувствием, планами. Настроением. Рассказывал, какая классная команда подбирается: «Все в наших руках». Я слишком хорошо знаю этого тренера. Если он зовет так настойчиво, надо соглашаться. Я ведь к нему 16-летним попал в «Трактор». Вместе с Димой Калининым. Белоусов — психолог уникальный. Мне интересно — я будто в собственную юность вернулся!
Я интересовался — не наигрался ли Костя к своим годам. Не устал ли от хоккея.
Он смотрел на меня как на инвалида по уму. Как можно устать от всего этого?
— Вот на днях встречались с «Югрой» — соскочили со счета 2:6, отыгрались. Это такой кайф! Как от этого можно по доброй воле отказываться?
— Самый удивительный матч в жизни?
— Да в каждой команде было что-то непостижимое — вот в Америке, помню, проиграли на 19-й минуте пятого овертайма.
— Это до скольких же вы играли? — вытаращил глаза я.
— До двух часов ночи. До сих пор перед глазами: человек бросает от синей линии, и шайба рикошетом влетает в ворота.
— Наверное, обрадовались все. Включая проигравших.
— Да наоборот. Столько корячиться — и проиграть...
«Приключения Электроника»
...С Кафельниковым мы тогда, в 2009 году, уж собрались распрощаться — но он приподнял руку. Подождите чуть-чуть, не все сказал.
Что-то отыскал в телефоне — соответствующее настроению.
— В фильме «Приключения Электроника» есть отличная песня. Я скачал ее из интернета. В конце такие строчки:
«Теперь не доверяют, как прежде, чудесам
На чудо не надейся — судьбой командуй сам!
Ведь ты человек, ты и сильный, и смелый,
Своими руками судьбу свою делай!
Иди против ветра, на месте не стой.
Пойми — не бывает дороги простой».
Не знаю, какие стихи выписывает из интернета Александр Александрович Попов, в 41 год играющий за ЦСКА в плей-офф. Есть ли там строчки «своими руками судьбу свою делай».
Но все это, кажется, про него. Главного нашего хоккейного ветерана сегодня.
