Том Сойер
Листая старую подшивку, наткнулся на заголовок — «Многого не обещаю, но победу на чемпионате мира-2002 гарантирую».
Я обомлел от такой отваги. Взглянул на дату — декабрь 1998. До чемпионата мира оставалось всего ничего. Три с небольшим года.
Все это говорил Кирсан Николаевич Илюмжинов, баллотировавшийся тогда в президенты РФС.
Странно, что не избрали. Хотя бы из любопытства.
5 апреля ему — 62. Я счастлив, что мы знакомы. Когда-то общались. Надеюсь, что будем говорить снова и снова. Все-таки живем в одном городе. Снова уходить буду с интервью чуть озадаченным — но восторженным. Как иначе?
Такие герои для всякого корреспондента — чудо. Завидуешь самому себе. Ну и немного ему. Илюмжинов, с которым общались прежде, выглядел самым счастливым человеком на свете. Надеюсь, наполненность счастьем при нем поныне.
Кирсан Николаевич жил по своим внутренним законам — и так заразительно, так вкусно у него выходило, что и сравнить-то не с кем. Своя планета Илюмжинова до поры органично вплеталась и в мир реальный. Так появились Нью-Васюки в Калмыкии, футбольный клуб «Уралан» и многое-многое другое.
Наслушаешься Кирсана Николаевича, отстранишься недоверчиво, всмотришься внимательнее в эти глаза... Нет, не смеется. Точнее, смеются-то эти глаза всегда — но не над тобой, спрашивающим. Возможно, над изломами сюжета собственной жизни. Переплетением чудесных небылиц. Которые, допускаю, не небылицы вовсе.
Кирсан Николаевич смотрит поверх голов — и, кажется, видит то, чего не видит никто. Радуется будущим приключениям.
Кирсан выписал собственную жизнь как увлекательный роман. В этой череде приключений он — Незнайка на Луне. В самом лучшем смысле. Или капитан Блад. Ну, хорошо, Том Сойер.
Я слушал Илюмжинова недоверчиво пятнадцать минут, полчаса... Искал искорку насмешливости уж не в глазах, так в голосе. Не могло быть без нее.
А потом вдруг превращался в попутчика. Сочувствующего. Верил всякому слову. Да и вы бы поверили.
Встряхнулся только на улице, словно разбуженный гамом Кутузовского проспекта: а правда ли все услышанное? Быль?
— Какая еще «быль»?! — переспрашивал в таких случаях Эдуард Стрельцов. — На самом деле случилось!
Я шел и улыбался. Мне вдруг стало все равно, было ли на самом деле то, о чем рассказывает так упоительно Кирсан Николаевич. Главное, как чувственно, как искренне подается. Может, это и есть главное — божественное послевкусие.
Тут-то я и понял, почему футболисты «Уралана» до последнего верили, что с ними расплатятся. Не исключаю, что кто-то верит до сих пор. А не верить нельзя.
Тот мой вечер благодаря Кирсану Николаевичу раскрашен был так же ярко, как вся его жизнь.
Надеюсь, годы Илюмжинова не слишком изменили. Не сделали скучнее. Не превратили такого замечательного сорванца в пожилого господина.
Что для него 62? Пустяк!
Вино Шалимова, «Rolls-Royce» Эдит Пиаф
Наш разговор в 2010-м походил на обломки рушащейся башни. Не предскажешь, в какую сторону полетит кусок штукатурки. Мы с Сашей Кружковым могли начать говорить про «Уралан» — и через секунду переключиться на «Rolls-Royce» Эдит Пиаф, оказавшийся в коллекции Илюмжинова.
— За период своей футбольной эпопеи часто сталкивались с непорядочностью? — спрашивали мы вкрадчиво.
— Больше всего возмущало судейство. Любимый трюк арбитров тех лет — взять деньги у двух команд. 50 тысяч у одной, 50 — у другой. В зависимости от результата после матча кому-то возвращали сумму. Но сами-то все равно в плюсе. Позже руководители «Уралана» признавались, что тоже договаривались. «Кирсан, куда деваться? — оправдывались они. — Все этим занимаются. Нам надо выживать, решать задачу. А ты пытаешься бороться с ветряными мельницами».
— Хоть один честный судья был?
— Из клуба по таким вопросам ко мне, конечно, не перед каждым матчем заглядывали. Но часто: «Этому дадим, тому...» Потом ходить перестали — и судьям давали уже втихаря.
— Откуда деньги?
— Выкраивали из клубного бюджета. А во время матча сидели с блаженными лицами. Им-то результат уже был известен.
— Вы обмолвились, что Шалимова на пост главного тренера «Уралана» вам рекомендовали Фетисов и Тарпищев. Не смутило, что они ...
— ...не имеют отношения к футболу? Об Игоре получил настолько хорошие отзывы, что все-таки доверил ему команду. Многое решило мнение Тарпищева, с которым я дружу. Помощником Шалимов пригласил Писарева. Первым делом они составили список, что нужно купить. Туда включили все — тренажеры, лекарства, мази, красное вино...
— Вино?
— Да. Этот пункт и меня удивил, и Алексея Орлова, будущего главу республики, а в те годы — директора клуба. Орлов ко мне зашел с бумагой: «Я не понял, зачем Шалимову десять ящиков красного вина? К тому же марку эту знаю. Отличное вино. Не «Солнцедар».
— Что ответил Шалимов?
— Сказал, что оно необходимо для восстановления после физических нагрузок. Не знаю, может, правда?
— Когда-то вы вручили орден «Герой Калмыкии» двум футболистам — Игнатьев забил «Спартаку», Саморуков отразил пенальти. У вас такой есть?
— Хотели наградить, когда покидал пост главы республики — я отказался. Вообще никаких привилегий себе не оставил — ни пенсию, ни зарплату, ни машину...
— А мигалку?
— Нет.
— Вы, кажется, сами за рулем не ездите?
— Очень-очень редко. В молодости дважды разбивал машины. Умные люди подсказали, что водителя нанять проще и дешевле. Кто-то получает кайф от вождения. Но это не про меня. Однажды захотелось самому доехать на «Роллс-ройсе» к товарищу на Рублевку. У ворот он спрашивает: «Почему у тебя диски красные?» Я стал размышлять — и понял: всю дорогу умудрялся одновременно давить на газ и тормоз. Вот диски и раскалились. С того момента судьбу не искушаю.
— Это был тот самый «Роллс-ройс», который принадлежал Эдит Пиаф?
— Другой. У меня было семь «Роллс-ройсов» — в Москве, Элисте, Швейцарии, Америке... Многие подарил друзьям. А тот, на котором ездила Пиаф, хранился в парижском музее. Старинный красный «Роллс-ройс», переключатель скоростей на руле, сзади — кожаный диван. Владелец музея, вице-президент французской шахматной федерации, продавать автомобиль сначала отказался. Но год спустя позвонил: «Распродаю часть бизнеса, в том числе музей. Машина еще интересует?»
— В какую сумму обошлась?
— То ли сто тысяч долларов, то ли двести. До сих пор стоит в гараже. На этом «Роллс-ройсе» я одно время ездил по Москве. В 1995-м даже в Кремль на нем прикатил!
— Через Боровицкие ворота?
— Да. Ельцин, когда увидел автомобиль на стоянке, очень удивился: «Чей?» Кто-то из чиновников отвечает: «В Кремль на «Роллс-ройсе» только два калмыка заезжали — Ленин и Илюмжинов». У Владимира Ильича бабушка — калмычка. А «Роллс-ройс», на котором он ехал по Москве, как-то подвергся нападению бандитов. Ленина выкинули, машину отобрали... Я никогда не зацикливался на автомобилях. В другой раз, например, в Кремль уже на «Запорожце» приехал. Однокурсник из МИДа подвез.
«Память у Фишера феноменальная. Назвал точное количество депутатов, которые заседают в нашей Госдуме»
Я пытался разузнать, не написал ли при таком амбаре воспоминаний Кирсан Николаевич книжку. Поисковик выводит на обложку — «Кремлевский дебют». Я ликую, желаю заказать — но жизнь меня осаживает аннотацией: «Официальное издание чемпионата мира по шахматам 2001/02 года в Москве. В книге собраны все партии турнира, лучшие из которых комментирует чемпион мира Р. Пономарев, вице-чемпион мира В. Иванчук, вице-чемпионка мира А. Костенюк...»
Ну уж нет. Это не для меня. Пусть такое читает Кирилл Зангалис или Халифман, а я подожду настоящих воспоминаний. Надеюсь, у Кирсана Николаевича руки дойдут.
Память и наблюдательность у Илюмжинова фантастическая. Говорил о давно случившихся встречах будто о вчерашних. С зоркостью к забавным мелочам.
Мы только успевали сверяться с блокнотом — не забыть бы спросить про... Да вот про Фишера, например.
Ярких цитат в том блокноте скопилось будь здоров. Каждый словно козырь.
— Корчной сказал про Фишера: «Негодяй, которого надо держать взаперти», — заводили мы лукаво. — Вам он показался другим?
— Я счастлив, что познакомился с Фишером! — вроде и восклицал, но как-то камерно, мягко Илюмжинов.
На секунду замолкал — и продолжал уже чеканно:
— Это гений. Как Ньютон, Эйнштейн, Леонардо да Винчи, Циолковский, баба Ванга...
Мы отметили про себя этот оборот — «баба Ванга». Не забыть бы расспросить и об этом.
— Мы встретились в Будапеште на квартире Андрэ Лилиенталя... — улыбался Илюмжинов.
У нас дух захватывало от восторга, стоило представить эту встречу. Андрэ Лилиенталь — один из самых удивительных людей Европы! Единственный настоящий друг в жизни Фишера. Чуть-чуть не дотянул до 100 лет.
— Пили водку под икру и пельмени, играли в шахматы и болтали до утра, — не разочаровал нас подробностями Кирсан Николаевич.
— За столом Фишер держал удар?
— Бутылку уговорили. Правда, нам еще помог Лилиенталь. Я привез литровую банку черной икры, так Бобби только на нее и налегал, делал мощные бутерброды. К пельменям не притронулся. А вот я поел их с удовольствием. Бобби в тот вечер много пил, потому что плакал. Когда передал Фишеру 100 тысяч долларов, он хотел что-то сказать, но умолк. Налил, выпил. Лишь после второй рюмки Фишер произнес тост. В глазах стояли слезы, голос дрожал: «Первый раз меня не обманули...»
В Америке открыли передачу «Школа Бобби Фишера», но ему не заплатили ни доллара. За свои книги почему-то там тоже ничего не получал. В 70-е издательство «Физкультура и спорт» тиражом 100 тысяч экземпляров выпустило книжку Фишера «Мои 60 памятных партий». И снова никаких денег он не увидел. После того, как Советский Союз развалился, Бобби написал письмо нашим чиновникам, где требовал гонорар за пиратски изданную книгу, но его вежливо послали. Поэтому мой визит Фишера растрогал. Он даже согласился сыграть со мной четыре партии!
— В классические шахматы?
— Когда начал расставлять фигуры, Бобби поморщился: «Chess is dad». Шахматы умерли. «Давай в мои». Так что играли в «фишеровские». В них он видел спасение от компьютера. В классической игре первые ходов 15 давным-давно просчитаны. Если блицуешь, тратишь полсекунды на ход. А в шахматах Фишера со случайной расстановкой фигур думать приходится сразу.
— Говорят, Фишер помнил все свои партии.
— Верю. Память была феноменальная. Постоянно читал наши газеты и удерживал в голове самую невероятную информацию. Например, сколько Советский Союз выплавлял стали и выпускал автомобилей. Назвал точное количество депутатов, которые заседают в Госдуме. Я был поражен.
— На что он потратил эти 100 тысяч?
— Никогда об этом не спрашивал. Знаю, Бобби частенько летал на Филиппины, подруга у него там была.
— От чего Фишер умер в 64 года?
— 64 клетки.
— ???
— Каждый год жизни — одна шахматная клетка. Он дошел до края — и решил уйти. Я так думаю.
Перельман и зеленые человечки
Разговаривать с Илюмжиновым — настоящий кайф. Мы бы и день просидели в его кабинете, если б не были такими совестливыми.
Ограничились четырьмя часами. Все это время в приемной дожидался известный бизнесмен Виктор Батурин. Провожал нас, заходящих к Кирсану, взглядом не самым добродушным. Четыре часа спустя в глазах его я прочитал много, много всякого. Бр-р-р!
— Вы назвали Фишера гением. Еще встречали людей, о которых можете так сказать? — терзали мы Илюмжинова.
— Перельман. Лично, к сожалению, не знаком. Но общаемся через одного человека. Полгода назад сделал Перельману любопытное предложение. Теперь жду ответа.
— Какое предложение?
— Простите, пока говорить не могу. Скажу лишь, что Перельман тоже играет в шахматы. Мне очень интересен этот человек. Отказавшись от миллиона долларов, он дал понять, что свое гениальное открытие совершил не ради денег. Хотя понимания у народа не нашел. Я смотрел передачу на эту тему. Соседи Перельмана говорят, мол, лучше бы забрал миллион и подъезд отремонтировал, кто-то просит помочь больнице, детскому дому. А Перельман, мне кажется, просто действовал по наитию.
Кирсан Николаевич задумался на секунду, дотронулся пальцами до подбородка — и вдруг выдал:
— Вот я о контакте с инопланетянами почему рассказать решился?
— Почему? — автоматически выдавили мы. Не успев толком вдуматься.
— Тоже по наитию! Я же не сидел и не думал: дескать, завтра зовут на радио «Свобода», там рубану правду-матку. За язык никто не тянул. Сами посудите, какие плюсы могут быть в этом откровении? Тем более для президента республики и международной федерации. Разговоры-то мгновенно начались: «Что это за руководитель, который с зелененькими общается? Он чокнутый? Его в Кащенко отправить?»
Все получилось спонтанно. Лет десять назад позвали в программу, где обсуждалась вертикаль власти. Воскресный день, чудовищно скучный разговор, какие-то люди в студии, испанский журналист. Мучают меня этой вертикалью... И меня прорвало: «Какая вертикаль? Вот они — да!» — «Кто они?» — «Инопланетяне». — «Вы что, общались с ними?» — «Конечно». Повисла тишина. Оставшиеся до конца передачи полчаса я убеждал присутствующих, что не издеваюсь над ними, а говорю серьезно.
— Потом пожалели?
— Через несколько минут мелькнула мысль: «Может, лишнее ляпнул?» Но раз пошел сигнал оттуда, значит, должен был сказать. Я же ничего не выдумывал.
Кувшинчик
Илюмжинов прошелся взад-вперед по кабинету, потянулся.
Взгляд упал на бронзовый кувшинчик. Взял бережно, покачал на ладони и передал нам.
— Подержите. Потом будете вспоминать.
Мы приняли с холодным почтением. Да, красивый. Поставили на стол.
— Это мне подарила Ванга, — улыбнулся Кирсан Николаевич.
— О! — воскликнул я и снова схватил кувшин. — В самом деле?!
Кирсан ничего не ответил. Только усмехался каким-то своим мыслям. В этот момент был далеко.
Мы еще не отошли от рассказа про водку и пельмени в квартире старейшего гроссмейстера мира Лилиенталя. Оттого вдруг вырвалось то ли у меня, то ли у Кружкова:
— Говорят, Ванга любила виски?
— Вообще любила мелкие подарки, — встряхнувшись, вышел из задумчивости Кирсан Николаевич. — Как-то зашел в Duty Free, купил ей хороший платок, синенький. Конфеты. В этот же пакет сунул виски Blue Label. Ванга меня принимала вечером, сели ужинать. Наготовили мяса, разливают ракию. А она говорит: «Пусть Кирча нальет то, что привез». У меня бутылка в сумке лежала, я и забыл про нее. Даже на стол не поставил. Налила полстакана, расслабилась... Она же в день по сто человек принимала, и все — с проблемами. Представляете, сколько негатива через себя пропускала?
— Что еще память сберегла?
— Ванга маленькая, сухонькая — а голос резкий. До сих пор у меня в ушах. На друга моего с порога накричала: «Что сидишь? Быстро домой, делай операцию жене!» Привез к ней редактора одной из центральных московских газет. И на него стала шуметь.
— Почему?
— Моментально назвала имена двух его любовниц. Человек был потрясен. Я спрашивал Вангу: «Откуда знаешь?» Отвечала: «Я не знаю». Она просто проводник информации. Хотя каждый из нас — чуть-чуть баба Ванга. Мы используем два-три процента от способностей мозга. Использовали бы 15 — могли бы телепортироваться. Или общаться на расстоянии без телефона. Я вот прочитал книгу Циолковского «Путешествие атома». Мы — это набор атомов, они приходят и уходят. Сегодня в виде человека, завтра в виде планеты. Есть душа. Есть память от прошлых жизней.
— Вы обронили в интервью, что проживаете нынче 69-ю жизнь.
— Да, по буддизму. Если 108 перерождений прошло нормально, достигаешь нирваны. При мне человек вошел в медитацию и рассказывал, какими были предыдущие жизни. Я сидел с ручкой и записывал. И воином был, и правителем, и монахом. Недавно колесил по Южной Америке, в Перу встречался с вождем инков. Так было ощущение, что очутился дома. В древнем французском замке сразу определил, куда идти. А вот там, показываю рукой, у вас спальня. Дежавю. 9 мая 1980-го меня призвали в армию. Внезапно на плацу пошел снег! А я смотрел и думал: дальше нас поведут на обед, я сяду на втором этаже у окошка. И точно, меня посадили у окна.
Мы сидели в легкой прострации. Вроде и воодушевившись от услышанного, но придавленные новостями: это сколько ж вокруг всякого, нами не замеченного! Насколько тонка материя!
Собравшись, попробовали задействовать мозг хотя бы на четыре процента. Хоть все это походило на заигрывание с бездной. Кое-как уложили в стройное предложение рвущиеся на волю слова:
— После такого общения с Вангой знаете, что вас ждет впереди?
— Конечно, — мягко улыбнулся Илюмжинов.
Мы только и выдохнули. Чего не хотелось бы, так это примеривать на себя вот такую судьбу — знание грядущего пути.
Пауза наскучила Илюмжинову — и дожидаться новых расспросов он не стал:
— На Ванге часто спекулируют! Я хвастаться не хочу, но был одним из тех, с кем она проводила много времени. Сидели точно так же, как сейчас с вами. Пили чай. Когда надо было — звонил. Или она звонила. Ванга не говорила о будущем впрямую, только образно. Я спросил: «Как вам Калмыкия?» Ответила: «Вижу оазис. Цветущий сад...» Я поразился — у нас же полупустыня. Потом добавила: «Ищите воду. Вода — дороже золота».
— То есть?
— Откуда она знала в своей Болгарии, что у нас практически во всех населенных пунктах — привозная вода из Дагестана? Не учила географию, не умела писать. С 14 лет слепая. Родилась в Македонии, дальше Болгарии не выезжала.
— Все сбывалось?
— Из десяти предсказаний — девять. В апреле 1995-го звонит Бойка Цветкова. Ее родственница, врач. Спрашивает: «С тобой все в порядке? Тетя уже несколько раз повторила, что видит двух Кирчевых. Кирчев, говорит, раздвоился». Я сам Ванге набрал — она смеется. Взял самолет, полетел к ней. Поужинали, все ее родственники сидят вокруг. На меня вдруг указала: «Такой худой, маленький, а два кресла занимает...» И через несколько месяцев меня избрали президентом ФИДЕ.
— Так какую судьбу она вам дальше предсказала?
— Нельзя говорить. Если вам цыганка карты разложит, никому не рассказывайте — не сбудется. Мысль материальна — кто-то услышал и увел ее. Я сам прежде гадал — на фасоли, картах, чем угодно. Мог людей лечить. Но в 26 лет отправился на Памир, был слет людей с такими способностями. Мне сказали: заканчивай и лечить, и гадать. Твоя энергия для другого. Табу.
— С того дня не гадали ни разу?
— Нет. Порой сам многое чувствую. К бабе Ванге впервые приехал — она говорит: «Что спрашиваешь? Ты же сам все видишь!»
— Помните телефон Ванги?
— Цветковой. Тогда не было мобильных, она подносила Ванге трубку обычного телефона. Будете в доме-музее Ванги — на первом этаже моя фотография. Мой указ, отпечатанный на машинке. Стационарный аппарат на шнуре, по которому она говорила. А вот у меня стоят две чашки и кувшин из ее дома. Можете потрогать.
— Надо же.
— Приехал к Ванге за месяц до смерти, в 1996-м. Жарко, хотелось воды. Ничего ей не сказал — и тут слышу: «Что мучаешься? Попей!» Налил из кувшина. «Знаю, торопишься», — произнесла Ванга. В самом деле я спешил в Цюрих. «Ладно, лети. А я здесь помру. Но ты меня помни. Возьми чашку, из которой пил». Я положил ее в сумку. «А со мной не будешь пить?» Взял вторую чашку. «Куда воду будешь наливать?» Взял и кувшин.
— Чувствовали, что она умирает?
— Так видно было, умирала от рака. Она и сама все знала. А взяв кувшин, я понял: это наша последняя встреча.
— Вы тоже легко раздариваете вещи.
— Вот сегодня товарищу часы мои понравились, так я отдал. Или это здание, в котором сидим, купил в 1992 году за миллион долларов. Полгектара земли на Кутузовском. Бывший детский сад, даже забора не было. Отремонтировал, сделал бассейн — хотя сам ни разу не купался — и переписал его на республику. Ей и осталось. На свои 30 миллионов долларов построил самый большой буддистский храм в Европе.
— Сколько всего храмов построили?
— Буддистских — 46. 22 православные церкви. Мечеть, костел, два театра... В Москве восстанавливал церковь святого Николая. Рождественка, дом 15. Легко отдаю. Будда учил — нельзя ни к чему привыкать. Даже к жизни.
— А к вещам?
— Тем более. Дом когда-нибудь разрушится, машина сломается. Из тела уйдет душа. Сколько ни ходите в фитнес, через 50 лет оставите это тело. У меня вот телефон с камерой 5 мегапикселей. Хороший, но в следующем году наверняка выйдет современнее. Я вообще легко отношусь к вещам. Быть может, поэтому они так же легко приходят ко мне.