Да весь спортивный мир съезжался, казалось, в краснодарский «Шератон» справлять 65-летие Евгения Трефилова. Самолёт полон прекрасных, знакомых лиц — вот недавние звёзды сборной и тольяттинской «Лады» Мария Сидорова и Надежда Муравьёва. Вот знаменитый хоккеист Сергей Светлов. Вот все мы, наконец. Корреспонденты.
Впрочем, Светлов, как выяснится к вечеру, если и летел на какой-то юбилей, то на другой. На нашем отсутствовал. Кто, впрочем, это заметит — если съезжаются кортеж за кортежем, мигалка за мигалкой? Лично я б не удивился, если б кто-то был доставлен вертолётом. Например, свежий и озорной Владимир Максимов. Товарищ и учитель юбиляра.
Молнии и ливень казались особым спецэффектом. Заказанным специально для торжества. Грохочет что-то джазовое здесь — и подхватывает кто-то с улицы, с небес. Ну не прелесть ли?
Серхио Рамос жив
Впрочем, весь этот чудесный грохот радовал меня к вечеру — а утро тоже стоило чем-то занять. Предвкушая праздник.
Вот и бродил по городу, дивясь целым полям уморенных то ли засухой, то ли ещё чем подсолнухов. Повесили почерневшие головы. В поисках улицы Школьной забирался на окраину, где объявления хороши своей доходчивостью: «Дагестанский камень». Чуть ниже уточнение — «каменный». Ну, разумеется. Со второго раза дойдет.
Пыльная краснодарская окраина роскошна даже названиями — улица Дворцовая перетекает в Эрмитажную, от той два шага до Венской. А Венская впадает в Лиговский п. Не исключаю, «п» — это проспект.
Завернёшь за угол, сплёвывая пыль — и уже совсем не окраина. Почти московская пробка — в которой соседствуют Tesla с открытым фронтовым «Виллисом».
Понимаю, почему Сергей Галицкий живёт в этом городе и не собирается никуда уезжать. Да и Евгений Трефилов с облегчением запер звенигородскую квартиру и достраивает дом где-то здесь. Должно быть, неподалёку от Лиговского. Дышится здесь вольно.
А Школьную-то я искал вот для чего — надо ж проверить, как поживает Серхио Рамос, нарисованный во всю девятиэтажку? Не побит ли дождями, не облез ли? Или, может, остался только в людской памяти да Instagram самого Рамоса?
Докладываю: жив, ещё как жив. Сверкает ясными очами на проезжую часть, виден издалека. Будто вчера нарисован.
«Очень хочется жить»
Трефилова мне в этот день на разговор обещали — но как-то не верилось. Могу себе представить, сколько хлопот. Сколько гостей со всего света.
Я стоял у гостиничного окошка и ждал. Вот и он — сам за рулём белого «Мерседеса». Номер достоин героя: т011ев. Этот ребус в Краснодаре разгадает любой.
Он делает лишь шаг внутрь — и что-то меняется в атмосфере. Электричество в воздухе. Не напряжение, нет. Но собранность. Женщины приподнимают подбородки, мужчины втягивают животы.
— Это ж надо такой харизмой обладать, — произношу я вполголоса. Но так, чтоб услышал.
— Да ну, брось ты...
Трефилов вдруг задумался, умедлил шаг.
— Я всегда говорил: заходит главный тренер — люди начинают ускоряться. Это было до меня, будет после.
Чудом перехватив Евгения Васильевича внизу, веду, веду скорее за угол. В самый заповедный уголок. Представляя, сколько желающих перехватить героя в этом холле. Но я сегодня чемпион, я хитрец. Ибо они ждали в креслах — а я в дверях.
Желающие озадаченно выстроились чуть поодаль, дожидаясь юбиляра. Самые нетерпеливые решались на три шага вперёд — делая Трефилову знаки лицом.
— Я сейчас. Буквально пять минут, — отвечал к моему ужасу тот. Будто не замечая кипу листов с вопросами в потной моей ладошке. Зато замечали мои конкуренты.
— Ну ты тоже красавец! — беззлобно выбранил меня на ходу Трефилов.
— Вчера так хорошо сидели. Приехал бы — и всё было бы нормально. Разогрелись бы. Хе-хе.
— Евгений Васильевич, — прерываю я.
— А?
— Мне кажется, вы способны ярко ответить — что такое 65.
— 65 — ягодка опять!
— Блистательный ответ.
— Да нет у меня ответа. Знаешь, такое ощущение — что-то не доделал, что-то не успел, что-то не догнал. Пытаешься догнать. Хотя понимаешь — уже переступил рубеж. Шажочек сделан. Но доделать нужно!
— Кто бы сомневался.
— Вот пытаешься раньше вставать, лихорадочно работать. Вот такое состояние.
— Зато успели с пенсией проскочить. В 60 вышли?
— Пенсия — это да, серьёзное дело...
— Кстати — какая у вас?
— Большая! По моему, 20 тысяч. Или 22? История с ней вышла. Жена за год начала меня толкать: «Иди, оформляй!» Ну, прихожу. В 8 утра, как положено. Наро-о-ду! До четырёх часов дня один человек прошёл, отдал документы. Думаю: всех перехитрю. Прихожу в 6-30. Народу ещё больше! Первое окошко забирает документы на проверку. Опять одного человека приняли. Не оставаться же без пенсии?
— Без пенсии никак нельзя.
— Думаю: теперь-то я всех обойду. Являюсь в 3 часа ночи.
— Так-так?
— Те же самые люди! Уже узнаю всех! Вот это, думаю, неповоротливая машина. Жалко тех людей, которые выходят на пенсию.
— Так и остались без пенсии?
— Набрался наглости — пошёл к руководителю отдела. Она смотрит удивлённо: «А зачем вы здесь? Могли бы и не приходить. Пришло бы ваше время — оформили бы всё за вас». А второй момент — в 90-е нам всем сказали: «Трудовые книжки не нужны». Помнишь?
— Помню. Я не поверил.
— А я поверил. Всё, говорят — гуляй, рванина! От рубля и выше! Теперь у меня лет 12 работы вычеркнуты. Вылетели к чёртовой матери. А жаловаться не хочу. Потому что моя жена, которая всю жизнь ходила с 8 до 17 на работу, получает пенсию ещё меньше. Проживем!
— Вы же выкарабкались из крайне неприятной истории со здоровьем. После такого любая проблема кажется пустяком.
— Я о многом стал задумываться после больницы. Выводят тебя из того состояния: «Давай обратно, в жизнь...» Как в рекламе: открываешь глаза — над тобой смерть с косой. Вдруг говорят: «Рановато». Из того коматозного состояния выходить трудно. Но очень хочется жить.
— Научите же — как не бояться? Я на операцию аппендицита шел с уверенностью: непременно умру.
— Да и правильно.
— Полагаете?
— Только дурак не боится. И я боялся! Не верь никому, каждый боится. У меня были знакомые — пальцы веером, серьёзные ребята. Да и то говорят: «Надо бояться». От тюрьмы и сумы никто не застрахован — когда попадали кое-куда, я спрашивал: «Ну и как там?» — «Женя, никому не верь. Очень страшно». Эти люди прошли 90-е, почти гражданскую войну. Инициативные ребята — которых вот так жизнь повернула. А в Великую отечественную такие же инициативные первыми из окопа вставали. Вот сейчас раздали землю фермерам. Я смеюсь и плачу.
— Это ещё почему?
— Вижу, как эти фермеры работают! А какие были колхозы у нас, а? Миллиардеры!
— Вы-то знаете, что такое сельское хозяйство. Своими руками когда-то кроликов кастрировали.
— Я многое понял, когда заработал денежку. Видишь ноготь на мизинце?
— Вижу. Кривой какой-то.
— Это я серпом траву жал — и ноготь снес к чёртовой матери. Знаешь, что такое серп?
— В курсе.
— А окончательно всё дошло, когда я поработал прицепщиком. Дали мне возможность. Это труд тяжёлый! Когда Горбачёв рассказывал, что он в стерню лег... Не надо пугать народ!
— Думаете, не ложился?
— В стерне вечерами 60-70 градусов. Куда ты ляжешь? На ней как в бане!
— Кого угодно можно провести. Но не Трефилова.
— Вот в лесополосу Михал Сергеич мог пойти, расстелить бушлат. Или в чем он ходил. Сейчас-то комбайны с кондиционерами, а прежде не было. При мне как раз «Ростсельмаш» начал выпускать комбайн «Ниву». Там стояли термосы на пять литров. С ледяной водой. Алюминиевые, здоровые! Я с вилами ходил за комбайном, подбирал. Вилы помню — идёшь и подбираешь. Осоку рубил здоровенным ножом — как мачете. Из рессоры выковывали. Здоровенный, скажу тебе, тесак... Где полёглая пшеница — всё равно надо убрать. Берешь на вилы, а комбайн подводит свою жатку...
— Евгений Васильевич, у нас издание спортивное, а не сельскохозяйственное. Давайте о другом.
— Давайте.
— Вас окружают потрясающие люди.
— Это правда.
— Вот случай: за победную Олимпиаду ваши девчонки получили «Мерседесы», а тренерам не дали. Так благодетель русского гандбола Сергей Шишкарёв от себя лично вам вручил тот белый, что припаркован у крыльца...
— Да.
— Сильно растрогал?
— Шишкарёв — тот человек, который умеет удивлять. Кстати, на вручении скромно сидел в сторонке.
— Кто ж вручал?
— Краевое руководство.
— Удивление номер два от него?
— Чёрт его знает — я до сих пор не пойму... Скорее всего, он в этот спорт просто влюблён. Потому что прежде у него была Школа бразильского футбола. Сколько личных денег закопал в эту школу — страшно подумать! Неудача. Когда они встречались с Мутко, настолько жаркие разговоры были — не о гандболе, о футболе! Я присутствовал несколько раз!
— Яркий какой человек.
— Настолько добрый, что ему даже мешает. У тебя какое-то несчастье — Шишкарёв настолько близко к сердцу примет! Иногда кажется, некоторые вещи из него могут выдавить слезу. Как и из меня. Но я-то по старости — а он на червончик моложе...
— Есть и другая история. Вы с утра, голый по пояс, выходите и кормите всех бездомных кошек квартала.
— Не я, друг мой!
— Кто же?
— Это супруге моей всех жалко. Подкармливает. А когда построились — приблудилась кошка. Потом котята пошли. Кажется, теперь постоянно у нас живут. Знают: в 7 утра и в 7 вечера им обязательно вынесут покушать. Ходит, покупает им еду. Сколько сейчас времени?
— 4 часа.
— Вот сейчас заедем ко мне — уже сидят! Готовы!
— Как назвали?
— Безымянные. Никак не называю. Но каждую знаю: эта наглая, это умная... Во двор их не пускаем — у меня там собаки. Жёстко обходятся. А когда жена не успевает, я хожу кормить.
— Так о чём я хотел спросить-то? Вот кормите вы вчера кошек — вдруг появляются два болельщика. Несут пополнение для вашей голубятни.
— Эээ, нет! Их было не два!
— Сколько же?
— Человек 15. Вывалились из-за угла, несут клетку — а в ней два голубя. Еще громадный торт. Я, честно говоря, не ожидал. Думал, все мероприятия только в гостинице будут. Жена дома спрашивала: «Что-нибудь готовить?» — «Да вроде никого не должно быть...» Но это «никого» превратилось вчера человек в 30. Все шли как-то следом, следом, следом.
— Разошлись ночью?
— За полночь — точно. Всё нормально. Только неожиданно очень.
— Главное, чтоб было весело.
— У меня телевизоров много, но работает только один. Здоровенный. Посмотрели фильм.
— «В бой идут одни старики»?
— «Метод Трефилова» или что-то вроде. Сергей Николаевич на меня все время ругается — что я про режиссеров не так говорю. «Движение вверх», «Легенда №17»... Да, интересные фильмы. Но не дотягивают до настоящей жизни в спорте. Не показывают, что это за труд. Какой риск. Знакомит меня Шишкарёв с режиссером, я сразу говорю: «Да ни хрена не получится» — «Ты сразу прёшь на режиссера, не видя. А он такой-то и такой-то...» Нет ещё фильма, который прихватил бы за душу!
— Прямо ни один не зацепил?
— Мне очень понравился фильм про Тарасова. Совсем давний, документальный.
— Где молодой Геннадий Орлов его расспрашивает. Сидя на даче в Загорянке.
— Точно! Вот там — правдиво. Но Тарасов уже был никакой, сидел в кресле. Еле стоял возле бортика. Если кому-то удастся снять похожее — первый приду и пожму руку. Если дадут пожать-то.
— Вы сейчас много общались с врачами. Самые памятные слова?
— О! Могу!
— Сделайте милость.
— Я когда пришёл в больницу, встретил меня заслуженный врач, руководитель краевой больницы Проханов. Я говорю: «Мне сказали, надо делать операцию. Ладно, я сейчас съезжу на один сбор, потом мне надо это и это...» Вот тут-то он и включил русский язык. Ты всё равно не напишешь — там одни пробелы будут. Если коротко — «такого мудака «Скорая помощь» не довезёт». Очень, очень доходчиво.
— Что вы?
— «Всё! Иду в палату!» Ха-ха!
— В тот же вечер прооперировали?
— Нет-нет. Я потом простудился — меня выгнали на неделю из больницы. В тот-то раз, когда обругал, я смело пошёл. А второй раз — очень боялся! Уже жим-жим был!
— Понимаю вас.
— Всё равно боюсь. Тем более, я после этого в другое отделение загремел на месяц. По моему, шесть раз за неделю под легким наркозом скоблили всё до позвоночника. Никому не советую болеть. Хорошо врачей иметь в друзьях. Но не ложиться под дружеский нож.
— Вся Москва просила уточнить — будете ли ещё тренировать? Я ответил — да Трефилов уже тренирует. Целая команда подходит в перерыве к трибуне, где вы сидите, выслушивает указания.
— Секрет-то небольшой... Я продолжаю тренировать команду «Кубань». Одна проблема, но большая: за полгода, сразу после чемпионата мира, ушло из семи наших основных игроков пятеро. Вся задняя линяя.
— Как же вы играете?
— А вот так играем! Остались два «края» — больше никого. Играем молодыми.
— Школьницы выходят?
— Ну да. Три 16-летние. Представьте: выходит 16-летняя против мадам Грицацуевой. Трудно занять какое-то место. Но всё равно, я надеюсь, к весне команда будет. Но чтоб понимать друг друга — нужен год, два, три. Сыгранность приходит на третий. Уже можно решать задачи по медалям. Хотя и в этом году хочу кое-кого ухватить за причинное место.
— Какие у вас сны, Евгений Васильевич?
— Сны?!
— Ну да.
— Иногда бывают жёсткие. Просыпаюсь, думаю — кто я? Где я? Начинаешь думать, всякая чепуха лезет в голову. Что не успел? Где надо поторопиться? Где надо выпрыгнуть? Лежишь с опухшей башкой.
— Последняя ваша бессонная ночь из-за гандбола?
— После Ростова. Меня там спрашивают: «Вы за кого болели?» Да ни за кого. Переживаю за тех, с кем работал. А в Ростове 80 процентов — из сборной России. Смотрю на их состояние и думаю: что мы будем завтра делать? У нас впереди чемпионат Европы! Мы уже летний сбор профунькали, а это основа! Это станина, на которую водрузим станок. Сбор в конце сентября. Неделя. Что такое — неделя?!
— Смешно.
— Имена не успеешь выучить! Не надо делать умную рожу: «Вот я возьмусь...» Я таким отвечаю: «Вы когда проснётесь — смотрите, за что держитесь. Как возьметесь за спинку кровати или за другое место».
— До сих пор все через себя пропускаете.
— Знал бы ты, как! У меня с Лондона сумка стоит неразобранная. Олимпийская.
— То есть?
— А вот так — бросил в углу. Не хочу даже заглядывать в неё. Вот только не помню: одна форма была красная, а другая — синяя. В Лондоне какая?
— Вроде красная.
— Мне тоже кажется. Вот эту сумка точно застёгнутая. Оттуда вытянул две или три майки — раздарил. Всё! Остальное не трогал вообще. Когда девочки ездили с этими сумками на соревнования, все время хотелось крикнуть: «Уберите!» Мы опозорились — и показывать, что мы с этим ярким Bosco «олимпийцы»... Да мы не олимпийцы! Мы просрали всё, проиграли!
— А «бразильскую» форму?
— Из Рио — надеваю. Но редко. Для чего? Чтоб меня за версту видели, да еще на спине что-то написано? Я скромных уважаю. Почему у меня с олимпийцами и ругань идет.
— Что за ругань такая?
— Я говорю: «Что, олимпиец — это профессия твоя? Это звание!» Ты его получил — а дальше спускайся. Ходи ровнее.
— Кому-то даже в голову запустили удостоверением и значком. Это кому, напомните?
— Это не олимпийское было. Удостоверение мастера спорта международного класса.
— Тоже неплохо.
— Нынешнему комментатору Лене. Тогда у неё фамилия была Чаплина. Вернулась с молодёжного чемпионата мира с золотой медалью и сказала, что всё умеет. Сопли, слюни, шелуха: «Всё, я уезжаю!» Ну я и запустил в шутку. Но запустил.
«Мне 65 — а Соломоновичу 75!»
Дождь припустил как из ведра — а я из того же гостиничного окошка высматривал, как Трефилов безо всякого зонта выходил к парковке. Лично встречать очередного гостя. Ну как не встретить Владимира Максимова, залетевшего в Краснодар на несколько часов — и в разгар вечера снова умчавшегося к своим «Чеховским медведям»? А как не встретить министра спорта Олега Матыцина? Или группу товарищей из Адыгеи?
Стоило вернуться в холл — моментально попадал в хоровод телевизионщиков. Несколько вопросов, камеры выключались — и вдруг ронял кто-то:
— Вы, великий тренер...
— Вот этого не надо! — багровел Трефилов. — Включай!
Камеры включались.
— Вот этого не переношу, — почти по слогам выговаривал Трефилов. — Не, не, не! Ребята, так нельзя! Вон стоит мужик какой-то на карточном фоне — так я натыкаюсь глазами и краснеть начинаю...
Трефилов махнул в сторону зала, откуда гремела уж музыка — и все мы видели картонного трефового короля в человеческий рост. С лицом Трефилова. Ну и короной, разумеется.
— А таких «великих» — знаешь, сколько в России? В каждом городе! Вот приехал Овчинников, боксер-тяж из Майкопа. Мы учились вместе — а он уже был награждён орденом Трудового Красного. Можете представить? А вы говорите — «великий»... Вот ходит великий, легендарный Соломонович... В которого сейчас летят кирпичи. Но он великий! Великий, ребята! Мне 65 — а ему 75!
— 14 октября будет, — уточнил кто-то небезразличный.
— Вот это праздник будет! Вот куда все поедем! А он еще двигается. Он живой еще.
Владимир Салманович Максимов, тот самый «Соломонович», насторожился. Узнавая на ходу, сколько гостей добавилось на его скорый юбилей.
Трефилова заваливали дарами и орденами. Министр вручал знак какого-то «отличника», испытывая лёгкую неловкость:
— Чем могу.
Будь его воля — вручил бы Трефилову самый значительный орден. Но имел в кармане лишь значок. Хоть и предполагающий, скорее всего, прибавку к пенсии.
Собравшись с духом, заговорили и девушки. С которыми выиграно всё на свете. Говорили так, что сами и разрыдались. Пока не прервала это всхлипывание великая Близнова:
— Хорош рыдать. У нас не поминки.
«В Польше кинули нож — рассекли Люде Бодниевой лицо»
Были и танцы. Вот это танцы! Эх, упустил я шанс затесаться в толпу, где одни заслуженные мастера спорта. Но мне простительно — отыскали в холле уголок тишины с прекрасной Надеждой Муравьёвой. Бывшим капитаном выигрывавшей всё-всё-всё «Лады». Девушкой фантастической красоты.
— Помню, оказался я в 2003-м в Любляне, — тяжело дыша, пересказывал я на ходу свою жизнь. — Так я гандбол не смотрел. Только на вас.
Эта мысль Надежде понравилась.
— У вас еще ирокез такой был.
— Ро-о-зовый, — протянула с блаженством Муравьева.
Гляди-ка, помнит!
— Самый трогательный момент в отношениях с Трефиловым?
— Вот я сейчас речь готовлю. Как раз об этом. Вы же помните его знаменитую фотографию из Рио, где стоит Иисус с распростёртыми руками — и Евгений Васильевич раскинул объятия точно так же?
— Прекрасная фотография. Весь мир помнит.
— Кто-то думает, что это по случаю победы — а мне всё время кажется, что это он обнимает свою команду. У него такое большое сердце!
— Ваша личная проблема, в которой он здорово помог?
— У меня были вопросы с возвращением после декретного отпуска. Контрактные проблемы, которые должен решать агент или игрок. А всё решил за меня Евгений Васильевич, впрягся. Все тяжёлые разговоры с руководством взял на себя. Меня оградил. Трефилов всегда видит по глазам, кому тяжело! Человечище!
— «Лада» 2000-х казалось такой крутой командой. А ведь играла каждая из вас за тысячу долларов.
— А мне даже не обидно. Поколение до нас играло за 30 долларов. Мы сейчас сидим за одним столом — обсуждаем не это.
— Когда он на вас кричал особенно громко?
— Да всегда! Евгений Васильевич строит игру от обороны — а когда ты опорный защитник... Фамилия «Муравьёва» употреблялась со всеми прилагательными. Ярко звучала. В 19 лет я впервые приехала к Трефилову — и поначалу было весело. Такая атмосфера! Тренер какой классный, шутит! Но оказалось — это тебе дают недельку на адаптацию. А на восьмой день прилетает так, что оторопь берёт. Но сколько раз Трефилов накричал — столько же раз подходил и извинялся. Ни одной обиды не осталось, даже вспомнить не могу. Вспоминаются только смешные мелочи.
— Например?
— А я такой человек — не умею подстраиваться. Живу по настроению. Все пойдут в чёрной форме, а мне она не нравится — так обязательно розовый шарф намотаю. Нельзя губы накрасить? Ирокез сделаю! Ну, характер. Как-то иду по аэропорту, скоро игра. У меня шарфик яркий, самый модный — настроении чудесное! Нет бы комплимент сказать — а Трефилов:
«Ты не можешь не выделиться?!» Мне так обидно стало. Выдавила: «Нет, Евгений Васильевич. Не могу...» Трефилов-то замечал каждую мелочь. Гляжу на фотографию тех времен — какие же мы были разные! Ну как можно было справиться, к каждой найти подход?
— Сколько я смотрел женский гандбол — всегда думал: во-первых, насколько же он интереснее мужского. А второе — как же девчонок бьют...
— Бьют-то бьют. Но мы держались.
— Самый жёсткий матч на вашей памяти?
— С любыми югославами. Черногорцы или сербы, неважно. Очень жёсткий гандбол. Недавно играли с «Будучностью». Так Аня Сень и Влада Бобровникова — активные в Instagram. После выкладывали свои руки в синяках и царапинах: «Вот какой матч был». Я сразу подумала — ага, вот и вы узнали, что такое югославы. Самое интересное — в игре вообще боль не чувствуешь. Это потом себя в раздевалке рассматриваешь. Но и тогда не больно.
— А когда больно?
— Боль догоняет в гостинице, когда ложишься после душа. «Как болит! Это в каком же моменте ударили?» Вспоминаешь, вспоминаешь...
— В мужских видах спорта кто играл против югославов, тот знает — для них плюнуть в соперника обычное дело.
— У женщин ни разу такого не было. Случалось другое. В Польше и Германии нас всегда плохо встречали. Прямо на приветствии в Польше кинули рулончик бумаги — а внутри был нож. Прилетел Люде Бодниевой в лицо, прилично рассёк. Вот тогда мы стрессанули. Но собрались — и сделали этих поляков...
— В вас ничего не прилетало?
— Никогда. У меня даже настоящих травм не было. Может, поэтому гандбол вообще не снится. Снится другое: команда уехала, а ты опаздываешь на поезд... Или начинается игра, ты снимаешь брюки — и понимаешь, что забыла шорты. Вздрагиваешь!
— Лучше бы снилась Олимпиада.
— Вам тоже кажется, что я олимпийская чемпионка? Это всем так! Вот недавно сидела на игре ЦСКА, сзади молодые девчонки шепчутся — но мне слышно: «Это Муравьёва из Тольятти, олимпийская чемпионка». Постоянно так представляют. Да не было меня в Рио! Раньше поправляла, а теперь думаю — ну и пусть! Зато был чемпионат мира-2001. Когда выиграли молодой командой — а до этого 16 лет не видели медалей. Мы юные, такой же молодой Трефилов, ещё не знавший побед. Вот это был космос.
Звон капели
Огромный, красивый мужчина с бородой, крайне похожий на флибустьера, рвался к микрофону. Спеть!
— Вы кто? — чуть побледнела ведущая.
— Я — Женя! — пробасил тот на ухо. Но услышали все.
Помолчав, добавил:
— Олимпийский чемпион.
— Это не просто олимпийский чемпион, — уточнил для меня кто-то рядом. — Великий! Ему первому из гандболистов прижизненный бюст установили на аллее славы ЦСКА.
А «чемпион Женя» уже пел — да как! Профессионально! Я не выдержал, достал телефон. Начал записывать. Да и все начали.
И нисколько мы с тобой не постарели, Только головы немного побелели. Откружат и отпоют свое метели. Снова будет, будет снова звон капели...
...Разошлись в четыре утра.