Из Нижнекамска в «Витязь» позвал Прохоров
— Как получилось с переездом из Нижнекамска в Подольск?
— С этим было связано много скандалов. Это же была та самая команда, которая затем как юношеская сборная России 1998 года рождения участвовала в чемпионате МХЛ и должна была поехать на юниорский чемпионат мира. Но случилась известная история с мельдонием. Убежден — если бы не она, то ребят из той сборной в НХЛ играло бы гораздо больше. У нас была сильнейшая команда, и мы наверняка выиграли бы тот чемпионат мира.
Все началось с того, что команду планировали собрать на базе ледового центра «Созвездие» в Ясеневе. Но оказалось, что рядом нет отеля для проживания игроков. В итоге выбрали базу «Витязя». Я ездил туда на три сбора — прямо по ходу сезона. Команда играла против ЦСКА, «Динамо», сборной Москвы. Недавно виделись с Виталием Прохоровым, и он рассказывал, что приехал в Нижний Новгород на матч с Нижнекамском смотреть защитников Белоглазова и Ермилова. Но так получилось, что именно я попал ему на глаза — и после игры он сказал: «Надо его брать». Взял номер отца, связался, начал общаться.
У нас тогда был выбор между Нижним и «Витязем». Мы несколько раз ездили в Подольск на сборы тайком. Каждый раз придумывали отговорки — то свадьба у тети, то к бабушке в Брянск. Но на третий раз все уже начали подозревать: что-то тут не так. Один из родителей буквально взял меня за шкирку: «Куда собрался? Ты, крыса, уезжаешь от нас?!» И тренер очень на меня обиделся.
Но я, в первый раз приехав в «Витязь», просто был в шоке от уровня игроков и организации. В итоге он выкупил меня со скандалом. «Нефтехимик» не хотел продавать, но и запретить не мог — не рабовладельческий строй все-таки. Там ждали, пока мне исполнится 13 или 14 лет, чтобы продать за 600 тысяч рублей, а не за 450, как до того. Прохорову было без разницы, он не сомневался, что меня надо брать.
«Многие в НХЛ бросают сильно. Но у Овечкина уникально другое». Интервью с Михаилом Сергачевым— Не пожалели?
— Какое там пожалели?! На первый двухнедельный сбор мы на поезде из Москвы поехали в Финляндию. На очень крутую базу, где было много спортсменов из других видов. Озера, рыбалка — и кроме хоккея впечатление было сильное. Потом недельный турнир в Чехии, сборы в Швейцарии... Для меня, мальчишки из Нижнекамска, это было что-то нереальное. Еще недавно я тренировался дома, ездил на турниры максимум в Питер, Пермь или Казань, а тут вдруг оказался в швейцарских горах, в Ликербаде, где готовилась к сезону команда КХЛ — по-моему, «Локомотив». Я был в шоке. До того за границей, может, разок с родителями в Турции был.
Еще когда ездил на сбор, скрываясь от «Нефтехимика», был очень впечатлен огромной базой в Подмосковье, которую нам снимали. Там было все: теннисный корт, бассейн, лучшие тренеры. Через год пришел Игорь Гришин (нынешний тренер «Нефтехимика». — Прим. «СЭ»), с которым очень хорошо общаюсь. Благодарен ему за то, что поправил мое катание. Благодарен и Игорю Владимировичу, и главному тренеру Виталию Владимировичу Прохорову, и Андрею Романовичу Селецкому, нашему меценату, который вкладывал деньги и ездил с нами. Они сделали для нас очень много.
— А как Гришин катание исправлял?
— Мы приехали в Финляндию, и он сказал, что у меня слишком высокая посадка, нужно «присесть». В один момент тренеры настолько взбесились, что сказали: «Если сейчас хоть раз за упражнение выпрямляешься — мы тебя с тренировки выгоняем и бежишь кросс десять километров». И выгнали. Пошел бегать кросс с женой Прохорова. И вот с того момента я начал постоянно думать об этом, и мое катание немножко поменялось.
— В Подольске желание играть у вас было такое, что вы с шести до семи утра каждый день выходили на лед вдвоем с вратарем, и вы ему бросали, бросали, бросали...
— С Мишей Бердиным. Мы с ним до сих пор хорошо общаемся. Часто к нам подключался еще один вратарь — Максим Дорожко. В итоге они оба в КХЛ, а Бердина задрафтовали в НХЛ, почти дошел до нее. С нами еще иногда выходил Гера Рубцов, он сейчас играет в «Спартаке». Мы к нему ездили в деревню недалеко от Подольска — у него прямо возле дома была коробка. Там катались с какими-то дедами. В общем, компания подобралась хорошая.
В Подольске для нас всегда открывали даже не малую, а большую арену — с 6.30 до 7.30. Можно было пропустить первый урок. Я в школу и так ходить особо не желал, а кататься хотел всегда. Любил упражнения с вратарями. Подходил и спрашивал: «Где у тебя дырка, когда падаешь? А где, когда сидишь?» Я всегда был забивающим защитником, и это было интересно. Ребята откровенно говорили — мы же играли в одной команде.
В 17 лет произносил речь в Зале хоккейной славы
— К сезону прохоровской сборной в МХЛ, когда она в итоге не поехала на всеми ожидаемый ЮЧМ, вы уже были в Канаде. Как так вышло?
— У меня тогда был выбор. Вариант первый — оставаться в России и играть за эту сборную, подписав перед тем контракт с «Ак Барсом» на три года. На год тебя отпускают играть в сборной, а следующие два ты по контракту в Казани. Но перспективы были туманны. В Казани тогда молодых особо не подпускали.
— К тому же вы, атакующий защитник, и система Зинэтулы Билялетдинова — «две вещи несовместные». По той же причине уехал за океан и форвард Андрей Свечников.
— Да, я считался перспективным молодым хоккеистом, но у них была своя система, под которую не подходил. Мы разговаривали с клубом, но картины, как планируют мое развитие, не дали. В Канаде же сказали: «Сыграешь год — пойдешь на драфт. Готов — будешь сразу играть в НХЛ, не готов — еще год можешь у нас, потом в АХЛ». Это меня не пугало. А здесь, в Казани, я услышал: «В планах тебя нет». Поэтому родители, поговорив со мной, приняли решение ехать в Канаду. Хотя я не хотел, мне было страшно — другая страна, где никого не знаю, незнакомый язык... Но все прошло нормально.
— Многие россияне, уезжающие в юниорские лиги Канады, не пробиваются. Что помогло вам?
— Наверное, режим. Я там не ходил в школу, поскольку занимался онлайн в России. День начинался так: проснулся, поел, поехал на арену с тренером по защитникам. Полтора часа с ним катаемся, выходим со льда, смотрим видео, обедаю. Дальше сон — или на арене, или дома. Потом приходит вся команда, мы идем в зал и опять на лед. То время, когда, помимо командных тренировок, я три раза в неделю мог заниматься с тренером по защитникам, становиться лучше, отрабатывать броски, мне прямо очень помогло. У меня просто было желание это делать.
— Вас не заставляли ходить на эти индивидуальные тренировки?
— Нет. Хотя там было много отвлекающих факторов — девушки, алкоголь. В Канаде хоккей любят все. Ты можешь вообще войти, что называется, не в ту дверь. Но я к этому спокойно относился, потому что меня интересовал хоккей. Все было очень интересно, все в новинку. Поэтому, наверное, и получилось.
«Они часто кричали на меня. Это двигало вперед». Как российский защитник стал звездой НХЛ— В Северной Америке правила в плане возраста продажи алкоголя соблюдаются строже, чем у нас — по крайней мере, какое-то количество лет назад. Там и меня, человека за 50, спрашивают документ, что мне исполнилось 21. А вам-то как удавалось доставать?
— Были вечеринки все равно. Один из старших игроков, которому было 19, как-то покупал и привозил выпивку на своей машине. В 17-18 лет пройти через это в хоккейной команде неизбежно. Важно, чтобы это не происходило каждую неделю. На второй год у нас начались какие-то вещи, когда я уже сказал: «Надо останавливаться, ребята, мы идем не туда». Но, слава богу, все это остановилось. И тренер у нас был классный.
— Общаетесь ли до сих пор с семьей, в которой жили в Виндзоре?
— Конечно. Они в Тампу к нам прилетали. В Солт-Лейк-Сити еще ни разу, но, когда мы прилетаем в Детройт, они всегда приезжают, в Торонто тоже. Играх на пяти за сезон бывают обязательно. В Монреаль ко мне на игру финала Кубка Стэнли в 2021-м приезжали...
Они стали для меня вторыми родителями. Воспитывали, что-то разрешали, что-то нет, помогали в быту, заставляли разговаривать на английском. Все равно же ты подросток, ушел к себе в комнату, засел в телефон, начал общаться с друзьями из России... Они забирали у меня телефон, а меня — из комнаты: «Все, пошли готовить, рассказывай, как будет нож, как — вилка». Потом генеральный менеджер нанял мне учительницу. Мы ходили в рестораны, она учила, как правильно общаться — с ровесниками, с менеджерами, со старшим поколением. Как проявлять уважение к людям.
— Им вас было легко воспитывать?
— Думаю, сложно. 17 лет, ты бунтуешь немного. Спасибо, что они выдержали, не выгнали меня.
Михаил Сергачев: «Гончар — величайший защитник, а я...»— Когда вы впервые осознали свой настоящий талант, что способны на многое?
— До сих пор об этом как-то не задумывался.
— Хорошо, спрошу по-другому — когда по-настоящему поверили в себя?
— Когда после первого сезона в Лиге Онтарио меня признали лучшим защитником лиги. Сезон закончился, мы вылетели из плей-офф, я сыграл чемпионат мира за молодежку. Возвращаюсь в Россию — звонок: «Ты выиграл приз лучшему защитнику ОХЛ». — «Чего?!» Поехал в Зал хоккейной славы в Торонто получать награду, даже речь там произносил. Для 17-летнего парня это было что-то невероятное.
— В Зале хоккейной славы?!
— О чем и речь! А потом драфт, девятый номер. Подумал тогда: «Ничего себе!» Вот в тот момент у меня будто выросли крылья. Начал уверенно говорить в интервью, что сейчас в НХЛ буду играть. Старшие в «Монреале» смотрели на меня как на дурака: «Что это еще за сопляк тут разговаривает?»
Но я выходил на лед и понимал, что могу быть лучше других. Была уверенность, что могу «сожрать» здесь всех. Сейчас ее, кстати, меньше, потому что с опытом понимаешь, что ты не всемогущ. Но когда тебе 18 лет... И все же быстро случилось: год в Канаде, девятый номер драфта, первые матчи в НХЛ. Самый молодой защитник в истории «Канадиенс»... Из-за этой уверенности, которая меня распирала, мне тяжело было возвращаться обратно в команду ОХЛ. На этих крыльях уже чувствовал себя не юниором, а энхаэловцем.
— В тех нескольких первых матчах в НХЛ, которые вам сразу, в 18, дали провести в «Монреале», чувствовали себя нормально?
— Ну, не так чтобы на сто процентов. Играл свои 12 минут, боялся ошибиться, опыта взрослого североамериканского хоккея было мало. Но весил уже 96 кг, так что и силовой борьбы не боялся. Когда меня обменяли в «Тампу», для меня это был удар, и я думал, что растеряю уверенность. Но в интервью все равно говорил: «Моя задача — попасть в НХЛ. В АХЛ не поеду». Мне Хедман потом рассказывал, что читал это и думал — кто такой, кого мы взяли? Но потом со мной на лед вышел и увидел, что могу. И пошло.
Обмен в «Тампу»
— Тяжело вам пришлось в момент обмена в «Тампу»? Люди иной раз до тридцати доигрывают в одном клубе, а вас после драфта в первом раунде спустя год уже поменяли.
— Очень тяжело было это принять. Мы в тот момент отдыхали на Кипре с родителями и друзьями. Для моего детского эго это был сильный удар. Я расстроился, потому что в голове у меня уже была расписана вся карьера: мысленно я уже играл в первой паре с Ши Уэбером, забивал двадцать голов в дебютном сезоне, забирал большинство у Андрея Маркова. Я любил представлять будущее и прокручивать сценарии наперед. А тут — обмен.
Конечно, обсуждали все с агентом, папой, мамой. Для всех нас это было впервые, никто не знал, как правильно реагировать. Но когда приехал в Тампу, понял, что все к лучшему. Первым меня встретил Никита Кучеров: мы сразу поехали на обед, поговорили. Красавец — в этом плане он всегда поможет. Команда для него на первом месте.
— С Джоном Купером сразу нашли общий язык? Как он вам?
— Купер — крутой. Он больше менеджер, чем классический тренер. Его сильная сторона — управление коллективом, умение выстраивать отношения и внутри штаба, и в раздевалке, понимание, кого не хватает и надо взять. В хоккее он, конечно, разбирается, но его главный талант — находить общий язык с игроками.
— Создается впечатление, что сейчас для главного тренера важнее управленческие и лидерские качества, чем чисто хоккейные. Согласны?
— Возможно. Есть тренерский штаб, который глубоко занимается тактикой, программой подготовки. А главный тренер не обязан вникать во все детали — его задача создать атмосферу, при которой каждый знает, что и зачем делает. Чтобы в раздевалке было комфортно, а на льду — все четко и по полочкам.
«Мечта всей жизни — сыграть за сборную на Олимпиаде». Большое интервью Сергачева— Можете привести пример, как Купер показал себя именно как менеджер?
— В первый год после моего обмена у нас было девять защитников на односторонних контрактах. Я понимал, что шансов у меня мало, но всем говорил: «Я останусь, в АХЛ не поеду!» В итоге меня действительно оставили после лагеря. Мы с Купером поговорили, и он нашел для меня роль.
Часто играли в семь защитников, я получал от восьми до пятнадцати минут, больше доверия тогда было к другим. И я переживал, и родители, все боялись, что все-таки отправят в фарм-клуб. Помню, был выбор — ставить меня или Слейтера Куккука, которого «Тампа» взяла в первом раунде в один год с Василевским. Иногда я оказывался седьмым, но все равно получал время. Иногда его было так мало, что, например, после одной победной игры с «Питтсбургом» я был очень зол. За секунду переоделся и ушел с арены. Не хотел оставаться, просто не мог. Все остались — кто-то общался в раздевалке, кто-то пошел в зал. А я один ушел.
В какой-то момент Купер спрашивает: «А где 98-й?» — «Ушел». Звонит: «Ты где?» — «Дома отдыхаю, спасибо, с победой». — «Возвращайся». Я вернулся, и мы с ним три часа сидели у него в офисе, пили пиво и разговаривали. Купер объяснял: «Не думай, что ты — главный герой этого фильма. Здесь все не крутится вокруг тебя. У нас есть 23 игрока, и мне, тренеру, каждому нужно найти роль. Ты — перспективный парень, но пока ничего не доказал. Твоя задача — играть, развиваться и пользоваться шансами. Все строится вокруг команды». То, что он тогда говорил, помню до сих пор.
— Значит, такое они произвели впечатление.
— Конечно. При этом он успокоил, что не собирается отправлять меня в АХЛ, я в планах, просто нужно время. Я по-хорошему расслабился, выдохнул. Игра пошла, начал набирать очки. В один момент у меня их было даже больше, чем у Виктора Хедмана. Ребята сразу начали подкалывать, Стэмкос сказал: «Иди скажи Хедману, что у тебя больше, чем у него». На вечеринке я так и делал. Витя заставил меня потом извиняться, ха-ха!
Атмосфера была классная, хотя, конечно, доверия мне было не так много. Два года я играл в третьей паре, справа, выпускали при вбрасываниях в основном в атаке или нейтральной зоне. В меньшинстве почти не использовали. Где-то два года я был в этой роли: второе большинство, иногда второе меньшинство. И в какой-то момент начал думать: а где развитие? Но потом выиграли первый Кубок Стэнли, и там я уже играл в топ-4, со временем 23 минуты за матч. Второй Кубок тоже провел в топ-4. Это был серьезный шаг вперед, но все равно чувствовал, что созрел для чего-то другого.
На третий год у меня было меньше очков в регулярке, но хорошо сыграл в плей-офф, хотя в финале проиграли «Колорадо». После сезона встретился с генеральным менеджером, сказал: «Мне нужно больше доверия, хочу повысить квалификацию, мне нужна другая роль». В следующем сезоне 50 процентов времени первое большинство давали мне, 50 — Хедману, и сезон получился лучшим в карьере.
— Парадокс: дважды быть частью чемпионской команды, еще дважды выходить в финал, но при этом играть не ту роль, которой хотелось бы. Насколько сильно это давило по ходу четырех сезонов, когда доходили до финала Кубка?
— В моменте об этом не думал. Но иногда сидишь, бесишься: я свежий, готов, а тренер выпускает уставших. Думаешь: «Я же могу!» Но терпишь. Это тяжело, но потом понимаешь: на льду — Витя Хедман, который только что взял «Норрис Трофи». Он — звезда, это — его роль. Кстати, в том самом сезоне, когда у меня поначалу было больше очков, чем у него, он взял «Норрис».
— Может, это вы его завели, когда сказали на вечеринке, что у вас очков больше, чем у него?
— Пусть будет на 50 процентов да, ха-ха! На самом деле рад за него. Мы с Хедманом друзья, всегда хорошо общались. Тяжело конкурировать с другом за игровое время, но это честная конкуренция. Когда меня начали ставить в первое большинство, он тоже это увидел, завелся и прибавил.
— Чему Хедман вас научил?
— Наверное, спокойствию и уважительности. Есть английское слово humility — смирение, скромность, уважение к окружающим. Вот это — про него. Каждый день я видел, как он общается с персоналом, с партнерами, и просто перенял это. Молодым я вообще почти молчал, ничего не говорил — только на командной вечеринке мог выпить и рот открыть.
«Может, теперь мы платим за успех». Василевский, Сергачев и Кучеров о сезоне «Тампы»— Как Кучеров после победы в Кубке Стэнли.
— Будем считать, что так. Потом смотрел, что и как Хедман говорит, брал с него пример и понимал, что это правильно. Он вообще сильно повлиял. Научил, как тренироваться, как отдыхать.
— А Стивен Стэмкос?
— Он лидер. Такой же менеджер, как Купер, только в раздевалке. Я видел, как он управлял командой, чувствовал, когда нужно подбодрить ребят, а когда жестко сказать. Многое из этого стараюсь использовать уже в «Юте». Я постарше большинства, меня слушают, уважают. Стараюсь быть нормальным, честным лидером, понимаю, что каждое мое движение под микроскопом.
— Задача стать капитаном «Юты» у вас есть?
— Нет.
Третий Кубок Стэнли подряд не выиграли из-за усталости
— Где ваши маленькие копии Кубков Стэнли?
— Дома, в Солт-Лейк-Сити.
— Давайте вспомним первый ваш Кубок. Каково было так долго не видеть родных и близких, находясь в «пузыре»?
— На самом деле у нас все было классно. Повезло, что Восточная конференция играла в Торонто. Несколько баскетбольных и теннисных кортов, площадки для падела и пикбола, бассейн, бар на крыше, несколько ресторанов, большое футбольное поле, кинотеатр. Весь отель был только наш. Я кайфовал, честно. Конечно, тяжело было без будущей жены, но в целом — никаких проблем. У команд на «Западе» все выглядело хуже: их «пузырь» в Эдмонтоне был беднее, возможностей почти не было.
— Какие моменты того плей-офф запомнились как самые тяжелые?
— Их было много. Самый жесткий матч — против «Коламбуса» с пятью овертаймами. После него полторы недели вся команда была просто «вареная» — хорошо, хоть выиграли. Тяжелой оказалась полуфинальная серия с «Айлендерс». Наконец, первую игру финала с «Далласом» мы просто провалили, они перебегали и перебили нас. Казалось, шансов нет. Но во второй встрече мы уже навязали свой хоккей — и пошло-поехало.
Лучший бомбардир, вратарь-рекордсмен... Идите за мечтой, как русская четверка «Тампы»!— Сезоном ранее вы выиграли с огромным отрывом Президентский кубок, установили рекорд по победам — а потом получили 0-4 в первом раунде от того же «Коламбуса» с Бобровским и Панариным.
— Сейчас понимаю, почему мы проиграли. В течение сезона команда обычно делит чемпионат на отрезки из десяти игр. По их итогам оцениваешь, что исправлять, в чем прибавить. А у нас шло идеально — выигрывали постоянно. Появилось чувство неуязвимости. Помню, перед одним из месяцев вся команда собралась в тренажерке, смотрим на расписание: «Мы ни одного матча не проиграем. У «Лос-Анджелеса» выиграем, у «Анахайма», у «Сан-Хосе»...» У всех была уверенность, что нас никто не остановит.
Из-за этого мы стали неправильно оценивать те десятиматчевые отрезки, о которых я говорил. Ошибки были, но мы не обращали на них должного внимания, потому что все равно уверенно выигрывали. Мало работали над обороной: забивали по 6-7, пропускали по 3-4 и считали, что так нормально. А в плей-офф столкнулись с «Коламбусом», который просто встал в обороне, и мы не смогли ничего сделать. Одна травма, другая, дисквалификация Кучерова, ушла уверенность... Весь сезон у нас не было настоящих трудностей. А тут впервые с ними встретились — и посыпались.
— Я был в ложе прессы на двух первых матчах серии. И когда после первого периода первой игры вы вели — 3:0, невозможно было поверить, что «Тампа» проиграет серию.
— То-то и оно. Ведешь 3:0 и думаешь: «Ну какой «Коламбус»?» А потом они забивают — еще и еще. Ладно, казалось, первый матч проиграли, бывает. Но во втором все повторилось — потери шайбы в средней зоне, их атаки «два в один», «три в один». И вдруг выясняется, что уже ничего не изменить. В регулярке все получалось легко, было ощущение, что сейчас Кубок так же возьмем. А оказалось — совсем другой хоккей.
После серии в раздевалке было долгое молчание, потом разговоры между собой: «Что произошло?» Потом разъехались по сборным, на чемпионат мира. Позже уже начали созваниваться и разбирать: в обороне провалились, вратарю не помогали, форчек не работал. В регулярке он у нас был отличным, а против «Коламбуса» просто исчез — они выбрасывали шайбу и играли очень просто. Мы же играли с менталитетом: «Сейчас выйдем и разорвем их». А так не работает. У них тоже сильная команда была, одна из лучших на тот момент.
— И чемпионат мира, когда у сборной России был сумасшедший состав и отличная игра, закончился обиднейшим поражением от финнов в полуфинале.
— Финны играли так же, как и «Коламбус»: закрылись в обороне, в средней зоне стояли 1-4. Но в целом я получил большое удовольствие от турнира, это был мой первый чемпионат мира. У нас состав — один из сильнейших в истории: Овечкин, Ковальчук, Малкин, Кучеров, Капризов, Кузнецов, Гусев, Дадонов, Плотников, Григоренко... Как играла тройка Кучеров — Анисимов — Гусев! Я выходил в первом большинстве, хотя игровое время было всего 15 минут. Атмосфера была потрясающая, раздевалка...
Самый обидный провал в истории российского хоккея. Даже хуже Сочи и Ванкувера— Но разве нормально, когда один тренер ходит на пресс-конференции и называется главным, другой — проводит тренировки, а третий, именуемый начальником штаба, решает все по составу и звеньях? И не это ли повлияло на то, что ограничились бронзой?
— Честно, не замечал всего этого. Возможно, со стороны это смотрелось иначе, но для меня все было нормально. Я просто наслаждался — первый чемпионат мира, Овечкин в раздевалке, Кучеров мне передачи отдает. Но финны нас перетерпели, а потом Вася вытащил бронзу в матче с чехами. Мы вышли в ужасном настроении после полуфинала, а он взял и выиграл фактически в одиночку. У него и в Кубках Стэнли были игры, когда мы держались еле-еле, а он все вытаскивал.
— Во втором вашем победном сезоне он во всех последних матчах серий играл на ноль.
— Да, и когда пару серий так закрыли, команда поняла: надо продолжать так играть в обороне. В итоге мы нашли баланс. Очень похоже на то, что сейчас у «Флориды» с Бобровским. Там тоже сильнейшая команда, которая умеет терпеть, плюс топовый вратарь.
— Шесть сезонов подряд в финале Кубка — команда из Флориды. Четыре из них «Тампа» и «Флорида» выиграли. Многие говорят, что у них есть заведомое преимущество — туда идут: а) из-за климата; б) из-за отсутствия налога штата.
— Да, все это есть. Но важнее — организация. Если бы в «Тампе» или «Флориде» все было плохо, никто бы туда не ехал, какими бы хорошими ни были внешние условия. А у нас и у них были костяки команд, сильные игроки, классные тренеры. Владельцы и генеральные менеджеры сумели собрать коллективы, в которых хочется играть. И это притягивало в первую очередь.
— Почему вас не хватило на третий финал, против «Колорадо» в 2022 году?
— Думаю, из-за усталости. Мы выиграли два Кубка за девять месяцев — не забудьте, что первый сдвинули на осень из-за пандемии. Второй сезон вообще был сумасшедший — 50 с лишним игр за 90-100 дней, почти без перерывов. Я сам не верил, что сможем взять второй Кубок — но как-то все складывалось, вспомнили «пузырь» и пошло.
А вот на третий раз сил уже не хватило. Когда в первом раунде с «Торонто» проигрывали 2-3, был уверен, что все. Но в нужный момент кто-то забил, Вася вытащил — и мы прошли дальше. «Рейнджерс» потом вели 2-0 — мы снова победили. И все-таки в финале против «Колорадо» их суперзвезды все решили. В НХЛ всегда есть команды, которым чего-то не хватает. У того же «Торонто» так уже много лет, хотя против них очень тяжело играть, их звезды в полном порядке. А есть такие, как «Флорида», «Тампа», «Колорадо» в тот сезон — у них все сходится в нужный момент. В том числе и доля везения.
Обмен в «Юту»
— Чем больше всего запомнился визит с чемпионской «Тампой» к тогдашнему президенту США Джо Байдену в Белый дом?
— Телесуфлер работал неправильно, из-за этого он сбивался и запинался. Но главное впечатление — когда Байден выгнал из Овального кабинета почти всех, включая камеры, оставил только пару охранников и сел с нами поговорить минут на тридцать. Просто общались — про то, как в юности играл в американский футбол, про его молодость, про то, как встретил будущую жену... «Ну, вы же знаете девушек. Пошли свидания, и я футбол забросил».
Очень интересно говорил! И нас расспрашивал. Я был в шоке. До этого смотришь по телевизору — он чуть ли не падает, двух слов связать не может. А вживую — абсолютно собранный человек, в полном порядке. Кстати, высокий, почти с меня ростом. В конце встречи всем руки пожал.
— Вернемся к хоккею. В последнем сезоне за «Тампу» у вас случился кошмарный перелом, на который даже смотреть по телевизору было больно. Что чувствует игрок, когда в первом же матче после серьезной травмы ломает одновременно большую и малую берцовые кости?
— Боли почти не было. Был шок. Помню, перед вторым периодом стоял в туалете и сам себе сказал: «Не дай бог сейчас что-то не так сделаю — и кость сломается». Начал себя загонять — и так и произошло. До того ведь в той ноге была трещина, я лечил ее, готовился, занимался плаванием, чтобы держать форму. Хотел как можно быстрее вернуться в строй, подгонял врачей. А когда нога все-таки сломалась, подумал: «Ну и ладно, сезон все равно складывается плохо, главное — не связки». Потому что порвать связки — это минимум девять месяцев, а кость — недель одиннадцать.
— А почему сразу две кости в одном эпизоде сломались?
— Потому что, если большая берцовая ломается внутрь, весь вес уходит на малую. Она тонкая, не выдерживает и тоже ломается. Мне в большую вставили штырь, пластину, шесть болтов, а малую вообще не трогали — дали время, пока срастется сама. Вернулся не к первой, а к четвертой игре плей-офф, потому что как раз ждали, пока малая берцовая полностью заживет. Схожая история в прошлом сезоне была у Овечкина: у него тоже малая сломалась, но на нее нагрузки меньше, в американском футболе с такой травмой даже играют.
— Реабилитация далась тяжело?
— Очень, особенно ментально. Мне при операции разрез сделали спереди, через мышцу. Ее нужно было разработать, а это больно и сложно. Любое движение — мучение. Но я спешил, хотел вернуться к плей-офф.
— Все были в шоке, что вы успели.
— Я сам хотел выйти уже на первую игру Кубка, но получилось позже. Мы тщательно скрывали мое состояние, не афишировали. В соцсетях я выкладывал что-то о реабилитации, но без деталей. Вышел, сразу сделал передачу, в следующем матче забил, но гол не засчитали — Боб красиво упал, и судьи решили, что было нарушение, ха-ха! Но самое главное — я был поражен поддержкой болельщиков. Они же видели тот эпизод с переломом, тоже это переживали. И встретили так...
— А летом случился обмен в «Юту». Это тоже был шок?
— Уже стал постарше, и после серьезной травмы стал попроще к хоккею относиться. Ожидал, что кого-то из тех, у кого большие контракты, будут менять — Сирелли, Черняка или меня. Когда позвонили — конечно, расстроился: в «Тампе» у меня были лучшие друзья — Куч, Вася. Но потом понял: новая организация — это новые возможности. Мне сразу сказали, что это классный шанс, и я почувствовал: наконец-то могу выйти из тени Хедмана и стать тем, кем хочу быть. На Матче года уже представлял «Юту» и был рад этому.
Шокирующий обмен самого дорогого русского защитника НХЛ! «Тампа» отправила Сергачева в «Юту»— То есть эмоции в момент обмена из «Монреаля» в «Тампу» были куда тяжелее, чем год назад?
— Конечно. Тогда был юношеский максимализм: казалось, что я самый крутой, все мне должны, как такое может быть? А сейчас, в 26 лет, все было иначе.
— Логика «Лайтнинг» была вам понятна? Сначала подписывают контракт больше, чем у Хедмана, а в итоге оставляют не вас, а его, который на семь лет старше.
— Видимо, у меня был плохой сезон. Не доказал, что могу быть первым. Хотя считаю, что мне и шанса настоящего не дали. В предыдущем сезоне дали в половине матчей играть по 30 минут, а в следующем пошли травмы. Я начал переживать, загоняться: получаю большие деньги, а не отрабатываю их. Ошибки, бессонница, стресс — и начинаешь думать, что не заслуживаешь этого. Поэтому, когда обменяли, даже обрадовался: не будет больше чехарды — то я играю, то Хедман. Это было ни к чему — ни ему, ни мне.
— Положение в «Юте» нравится вам гораздо больше?
— Конечно. Я кайфую! Да, мы не вышли в плей-офф, но мы до конца регулярки были в погоне. Команда молодая, и я понимал, что, только переехав из Аризоны, сразу выигрывать Кубки невозможно. Нужно работать, привыкать к новому коллективу, организации, помогать ей и вместе развиваться. Задачи стоят серьезные, деньги вложены огромные. Хочется выиграть Кубок. Я был знаком с Клейтоном Келлером, мы хорошо общались раньше и продолжаем сейчас. Но потребовалось игр 15-20, чтобы полностью почувствовать себя частью нового коллектива.
— Как в «Юте» все организовано? И насколько комфортно чувствуете себя в клубе, городе, штате?
— В команде, например, четыре шеф-повара — нигде такого не видел. Даже в «Монреале», где очень крутая организация, их два. Вообще, в городе и штате шикарно. Мормоны — люди гостеприимные. Мы сразу нашли дом у гор — красивый вид, много земли. Соседи приходят знакомиться, приносят хлеб, джем, масло, хотят помочь распаковать коробки, предлагают провести интернет... Сначала после Флориды это было непривычно.
Сергачев продает шикарный особняк после обмена в «Юту». Почти за 11 миллионов долларов— В Юте дом арендовали или купили?
— Купили в ипотеку.
— Помню, как во Флориде и Калифорнии в первые годы тамошних клубов в НХЛ на кубе во время каждого матча проводили ликбез: что означает такой-то термин, когда и что надо кричать. В Юте что-то подобное чувствуется?
— В первых 15 играх было интересно — люди не знали, когда что кричать. Но пиар-служба клуба отлично поработала: объяснили, что такое форчек, бросок в створ, силовой прием, какие-то другие базовые вещи. И болельщики быстро втянулись.
— Знают, что надо кидать на лед кепки, когда ваш игрок делает хет-трик?
— А у нас еще хет-триков не было.
— Как вам выбранное этим летом название — «Мамонт»? Голосовали ли за какой-то вариант вы?
— Если честно, мне и без названия очень нравилось. Было в этом что-то от английских футбольных клубов премьер-лиги. Просто ХК «Юта», минимализм, аутентичный логотип. Но понятно, что имя нужно. «Мамонт» — классно, прикольно. Я, правда, был за Blizzard, он по звучанию перекликался бы с самой известной спортивной командой штата — баскетбольной Utah Jazz. Решили по-другому — и ладно. Изначально, кстати, так и хотели.
Когда еду по Москве на электросамокате, путают с курьером
— В последнее время российские защитники все больше ценятся в лиге — сначала вы подписали большой контракт, этим летом — Гавриков, Романов, Проворов. Тенденция?
— Хоккей меняется в сторону атаки, и защитников, которые умеют подключаться, все больше ценят. Тот же Гавриков по школе всегда был атакующим, просто в НХЛ его записали в «оборонительные». А он умеет и бросить, и очки набрать. Как и Романов, и Проворов. С другой стороны, и к самой защите сейчас отношение изменилось: все поняли, что без нее Кубок даже самой яркой атакующей команде не выиграть. Нужна и оборона, и нападение, и вратари — все вместе. На одном из этих трех компонентов Кубок не возьмешь. На двух — уже можно.
— Но вот «Колорадо», как многие считают, выиграл в 2022-м Кубок без вратаря.
— Давайте не будем умалять заслуги Дарси Кемпера. По факту у него процентов сейвов было меньше 90, но при этом команда играла так, что почти ничего не пропускала. Значит, и с нападением, и с защитой у нее был порядок.
— Единственный индивидуальный приз в НХЛ, который никогда не выигрывали россияне, — «Норрис Трофи». Может ли это случиться с вами?
— Если выиграю — будет круто. Но это не самоцель, не думаю об этом. Не строю карьеру ради индивидуальных трофеев, играю ради команды и ее побед.
— По-прежнему увлекаетесь йогой? А ваша жена ее преподает?
— Сейчас она больше ведет пилатес. А йога мне помогает в первую очередь размяться. Иногда меня тренирует жена, но прямо фанатиком йоги себя не назову. У меня дома тренажерный зал, занимаюсь, когда удобно. Но каждое утро коврик не расстилаю и никого за собой не тяну. Ребята сами знают, что им нужно.
«Юта» выиграла первый матч в истории. Какое будущее ждет клуб?— Раньше вы любили творчество, делали видеоролики, летали на клюшке в образе Гарри Поттера. Это увлечение осталось?
— Мое творчество сейчас — это Матч года. Организация, идеи, ролики — это все мы вместе обсуждаем, и часто мои идеи используют. Например, надпись «офис Овечкина» на льду — это я предложил. Правда, мы ее немного не туда поставили — левее, чем надо. Он должен был быть прямо над точкой вбрасывания, а его сдвинули из-за спонсорских баннеров. Но все равно получилось неплохо. А вот роликами для соцсетей меньше занимаюсь, это мне теперь не так интересно.
— Кем видите себя после окончания карьеры?
— Рано говорить, поскольку не знаю, что мне будет интересно в то время. Не хочу заниматься чем-то только ради того, чтобы «кем-то стать». Не пойду учиться, допустим, на экономиста, если это не будет мне интересно. Сейчас для меня главное — хоккей и семья.
— Важно не потерять 40 миллионов, как в свое время Сергей Федоров.
— Да, но это вопрос окружения. Нужно иметь рядом людей, которым доверяешь. У меня такие и есть, слава богу.
— Вы говорили, что любите читать. Какая книга открыта у вас сейчас?
— «Бесы» Достоевского. Тяжелая книга, множество персонажей. Прочитаешь тридцать страниц, отложишь, а потом приходится вспоминать, кто такой, например, Кириллов. До этого были другие книги Достоевского — «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Игрок», «Записки из подполья». Рассказы Гоголя... Веду список прочитанного и немножко горжусь им.
— Жена в плане чтения что-то советует?
— Конечно. Она-то все это читала в школе и университете, а я — нет. Но читаю не только классику. Например, очень понравился «Код таланта. Гениями не рождаются, ими становятся» (автор — Дэниэл Койл. — Прим. И.Р.) — про то, как распознать и развить способности. Понравился «Джентльмен в Москве» (Амора Тоулза) — легкая, интересная книга про графа, который уехал из Российской империи, а вернулся в СССР, и его вместо ссылки в Сибирь отправили в отель «Националь». Канал НВО по ней даже снял сериал.
— Вы летом тоже живете в центре Москвы, достаточно близко от «Националя». Как вам?
— Очень нравится. Мы на десятом этаже сталинки, с высокими потолками, французским балкончиком и видом на центр. Перебирали много вариантов, новые жилые комплексы и старые дома, но душа легла именно туда. Квартира с новым ремонтом, но в старом доме. Пешком везде можно дойти, да и за город довольно быстро выбраться. Машины у меня в Москве нет, катаюсь на электросамокате, который родители подарили. Например, офис команды, которая готовила Матч года, располагался на Пресне — это десять минут на самокате. Или баня у «Москва-Сити», где часто парились, — тоже рядом.
— На улицах узнают?
— Гораздо чаще, когда я на самокате, путают с курьером. «Оставьте самокат на улице», «Что вы доставляете?» А для маленького сына шоком стали роботы-доставщики, которых в центре Москвы в этом году стало много. Он превратился в их фаната, у него даже игрушка такого робота есть!