Автограф на программке
В конце июня 1995 года на Ваганьково хоронили Анатолия Тарасова. Вот в такие же солнечные дни, как сейчас.
Я, юный репортер, успел к тому моменту увидеть Тарасова на трибуне — он даже на костыль опирался подбородком как-то по-особенному.
Это Александр Генис говорил про Бродского — «стоило ему заглянуть в комнату, становилось понятно — пришел кто-то великий».
Приблизительно так же было и с Тарасовым: скользнешь рассеянным взглядом по трибуне старого дворца ЦСКА, никого не ищешь. Вдруг зацепишься глазом за Анатолия Владимировича. Нельзя не зацепиться! Тот словно вулкан. Потухший — но не до конца. Мощь, взгляд...
Я не утерпел, протиснулся с программкой. Анатолий Владимирович хмуро черкнул поперек, заехав лихим автографом на название — «Спартак». С ним играл в тот вечер ЦСКА — и Анатолий Владимирович даже в мелочах чужих не щадил. Как и прежде.
Где-то эта программка лежит. Наткнусь — и снова все вспомню. Вспомню, как не решился о чем-то спросить. А стоило бы.
Чем дальше отходишь от тех июньских дней 95-го — тем интереснее мне слушать про Тарасова от других, его знавших. Тем лучше я Анатолия Владимировича понимаю во всем. Любой поступок — даже записанный в причуды. Книжный Тарасов оживает, становится человеком необычайно ярким. Я слушаю всех — и благодарных Тарасову, и отсылающих проклятия с этого света на тот. Всех понимаю, всех люблю.
Чем чаще слушаю — тем больше вопросов. Слушаю жадно. Потому что способные рассказать уходят внезапно. Как Виктор Кузькин или Эдуард Иванов.
Чем дальше — тем более осязаемым становится мой Тарасов. Во многом выдуманный. Новые штрихи идеально ложатся на написанный воображением портрет.
Что-то не могу понять и сегодня: вот как Тарасов мог закончить тренировать в 55? Это ж даже не расцвет — это тренерская юность. Миллион идей рвут мозг — только воплощай.
Я не понимаю.
Не понимаю, как жил, не тренируя. Надеялся ли на возвращение. Чем утешался. Получалось ли. Когда понял, что возвращения не будет.
Годы заставляют примириться со многим, с чем не готов был мириться еще вчера. Примирялся ли Тарасов? Это ведь мучительно, Анатолий Владимирович?
Но я дорисую и это в портрете Тарасова для самого себя. Если получится дожить до 55.
Кто круче: Тихонов или Тарасов? Неизвестное интервью великого капитана сборной СССР«Движение — это жизнь»
Была в жизни необычайно дорогая встреча — счастье мое, что успел напроситься в ту самую квартиру, где жил Анатолий Владимирович. Откуда отправился в последний раз в госпиталь.
Жива еще была чудесная старушка Нина Григорьевна, вдова Тарасова. Счастлива была и вспомнить, и поговорить с корреспондентом. Говоря каждому: «Движение — это жизнь».
Ходить в тот дом у метро «Сокол» вообще было счастьем. Сейчас уж почти не к кому — а тогда живы были Бубукин и Николаев. Гомельский. Бодры и памятливы вдовы всех великих. Например, вдова легендарного капитана ЦДКА Алексея Гринина.
Я проходил сквозь арку и замирал. Оглядывался. Не здесь ли съехались капот к капоту две 21-е «Волги» — Тарасова и Боброва?
Никто не желал уступать — так и стояли долго-долго нос к носу. Литые олени с капота глядели глаза в глаза.
Может, никто и не узнал бы о том противостоянии легендарных — если б не наблюдал за происходящим с балкона Александр Гомельский. Умирая от смеха. В тот же вечер о случившемся знала вся Москва, разумеется.
Я дотрагивался до перил, хранящих тепло рук удивительных людей ХХ века. Наслаждался грохотом древнего лифта. Даже тем, что дверцы в нем закрываются вручную изнутри. Быть может, и сейчас все так же.
Тарасов жил на пятом этаже. Помню очень хорошо.
Клюшки в коридоре
Я увидел те самые тарасовские клюшки в коридоре — ни у кого из родни рука не поднялась отправить их на чердак дачи в Загорянке. Догадываясь о сентиментальности Татьяны Анатольевны, поручиться готов — клюшки стоят и сейчас.
Нина Григорьевна была так бодра, так обворожительна и смешлива, что я подумал — на сколько ж лет она младше покойного мужа?
Я даже спросил — и этот вопрос старушке понравился:
— Я на десять месяцев старше! Мне уже 86 — а Анатолию Владимировичу исполнилось бы 10 декабря...
Поразился я совершенно искренне, такое удивление не подделаешь.
Нина Григорьевна была почти благодарна:
— Никто мне этих лет не дает! А был бы Анатолий Владимирович, он бы сказал: «Ей не 86, а 96...» Все поддевал меня — хорошо, мол, выглядишь. Пятьдесят не дашь, все шестьдесят. Шутил, чтоб я не слишком обольщалась...
Мы проговорим часа два-три — и дверь вдруг распахнется. На пороге возникнет гневная Татьяна Анатольевна:
— Молодой человек! Маме 86 лет. Вы помните об этом?!
Я, стушевавшись, начал собирать свои бумажки. Пальцы мои мелко дрожали.
Нина Григорьевна внезапно прервавшемуся разговору огорчилась даже сильнее, чем я. Только-только войдя во вкус.
Утешились мы тем, что продолжим при случае. Непременно договорим.
Зачем Тарасов предложил проиграть канадцам? Как сборная СССР победила на дебютном чемпионате мираКолечко
Очень хорошо помню кресло Тарасова — с жесткой-жесткой спинкой. Я еще подумал: домой бы мне такое.
Помню взгляд Анатолия Владимировича с фотографий вокруг — мне он казался насмешливым. Да таким, наверное, и был.
— Здесь все как при муже? — обвел я взглядом комнату.
— Да нет, какие-то перестановки сделали, — вздохнула Нина Григорьевна. — Тяжело на это решались. Стол отдали Тане — чтобы продолжала дело отца. А стул его — вот он, теперь я сижу... Мы здесь каждый год встречаемся, в день рождения.
— Вы же 55 лет прожили? — проявил я осведомленность.
— Точно!
— Самый дорогой подарок?
— Вот это колечко, — дотронулась Нина Григорьевна до пальца.
Колечко и впрямь было чудесное.
— Это на 50 лет свадьбы. Обручальных-то у нас не было. Мы такие скромные были! Это-то кольцо девчонки, дочери заставили подарить: «Отец, как тебе не стыдно? 50 лет свадьбы с мамой отмечаете, а у нее даже кольца нет!»
— Сам остался без кольца?
— Без, конечно...
Китель на даче
Мы говорили-говорили — и проступал вдруг откуда-то живой Тарасов. Китель называющий «военным платьем». Кто еще так скажет?
— Военное платье ему шло! — восклицала вдруг Нина Григорьевна.
Я вспоминал какую-то давнюю фотографию — где Тарасов на кремлевском приеме при погонах.
Охотно поддакивал:
— Да, шло, еще как шло...
Нина Григорьевна обрадовалась такой поддержке:
— Он же какой аккуратист был! Начищал это платье, пуговицы драил. А вот это что?!
Нина Григорьевна провела рукой вокруг. Из шкафов торчали корешки каких-то блокнотов, взлохмаченные прожитыми годами края исписанных бумаг. Я обратил внимание — чернильной ручкой. Чернила выцветают — и написанное смотрится еще значительнее.
— Что это?! — ждала ответа Нина Григорьевна.
Я боязливо пожал плечами. Не ведая, о чем речь — однако ж стесняясь признаться.
— Смотришь на его работы, поражаешься — когда только успевал все подчеркнуть? Уму непостижимо!
Но я помнил — про военное платье мы не договорили. А я чувствителен к таким вещам. Сам примерял дедовскую гимнастерку.
— Китель его полковничий остался?
Нина Григорьевна задумалась. Судьба кителя, способного украсить любой музей Москвы, казалась размытой.
А я представил, как расширяются глаза экскурсантов в каком-нибудь музее Советской армии, когда укажут им на этот китель:
— Его носил сам Анатолий Тарасов...
Я бы возле такого экспоната задержался надолго.
— Не знаю, не знаю... Может, висит на даче...
Тут-то мне и вспомнилась легенда — многие из того поколения рассказывали, как мечтал стать Тарасов генералом. Ну и Героем Соцтруда.
Лично я считаю, что достоин был того и другого как никто. Это очень странная история: в «Динамо» свой Герой Соцтруда был — Лев Яшин. В «Спартаке» тоже — Николай Старостин. Оставался ЦСКА.
Не я один мыслил в этом направлении — люди поумнее уж собирались дать звезду кому-то из ЦСКА. Тарасова к тому моменту в живых уже не было. Вот и отправили документы на Владислава Третьяка. Как на образцового.
— Это был 89-й год, — подтвердил мне, улыбаясь, сам Владислав Александрович. — Все, я уже должен был стать Героем Соцтруда! Почти получил! Как раз в «Динамо» звездочку дали Льву Яшину. Он уже плохо себя чувствовал, еле ходил. В «Спартаке» получает Старостин. В ЦСКА — нет человека! Надо найти. Решили — вот, Третьяк. На партсобрании проголосовали, характеристику написали. Все стадии прошел! Осталась одна.
— Это какая же?
— Должен был подписать прошение маршал Язов, министр обороны — «полковник такой-то представляется...» Спортом в Министерстве обороны командовал генерал Марущак — поехал к министру с бумагой. Возвращается обескураженный: «Смотри, что он написал». Гляжу — «38 лет — слишком молодой для Героя Соцтруда!» Все.
— Так в ЦСКА своего Героя и не нашли?
— Нет.
Ни одного ордена Ленина
Но генералом Тарасов вполне мог стать — и эта мечта не сбылась. Не порадовали старика. Даже видя, как угасает. Быть может, чуть продлили бы жизнь — что стоило министру обороны распорядиться? Пошить новый мундир, торжественно примерить?
— Генералом Анатолия хотели сделать, — отчего-то переходила на шепот Нина Григорьевна. — Хотели!
— Почему не сбылось? — шептал в ответ я.
— Нюансы помешали.
— Какие? — еще тише, едва слышно спрашивая я.
— С чехами как-то играли в Саппоро — и Тарасову наше начальство приказывает проиграть. Представляете? У Анатолия Владимировича и Чернышева глаза округлились — в голове не укладывалось.
— Отказались?
— Конечно, отказались. Поэтому многим хоккеистам дали ордена Ленина, а Тарасова с Чернышевым обошли. Правда, у Чернышева уже был орден. Павлова не послушали. Потом эта история с орденом Ленина получает продолжение... Знаете, в ЦСКА есть Аллея славы?
— Конечно.
— Так Тарасова на ней нет. А ученики его есть, тот же Третьяк. ЦСКА 18 лет выигрывал первенство Союза — это же не так просто? Я спрашивала, а мне в ответ: «У Тарасова ордена Ленина нет!» Идиотизм?
— Идиотизм, — подтверждал я. Ведь в самом деле — идиотизм.
Может, кто-то ознакомился с тогдашним нашим разговором. Или дошло до больших начальников ЦСКА — через два года бюст Тарасова на аллее установили. Жаль, орден Ленина в 2006-м было уже не выписать. Даже посмертно.
«В ЦСКА Тарасов склонил на свою сторону зачинщиков бунта, и они сдали игру «Динамо». Истории легендарного советского вратаряРужье в утешение
Если б меня спросили, сколько у Тарасова орденов Ленина — я был предположил: штук одиннадцать. Как у товарища Патоличева, министра внешней торговли.
Что нет ни одного — это просто поразительно. Как возможно?! Вот вам любимец Советского Союза и персонально маршала Гречко.
— Этот орден Ленина Тарасов мог тысячу раз получить — но кланяться не пошел! — креп голос Нины Григорьевны. — А маршал Гречко, министр обороны, Анатолия очень любил. С Анатолия Владимировича «заслуженного тренера» сняли, когда он команду со льда увел на глазах Брежнева — так что Гречко сделал?
— Что? — спрашивал я, зная ответ. Восстановил при первой возможности, все вернул.
Оказалось — было кое-что еще.
— Гречко ему в утешение ружье подарил!
— Вот как, — задумчиво произнес я.
— Да! — будто продолжала спор с кем-то вдова Тарасова. — Тогда за хоккеем на самом высоком уровне следили. Я страшно боялась, что он со своим характером наделает бед, и не только себе... Все наше семейство будут гноить в Сибири.
— Я понимаю, почему Тарасов отказался помогать чехам, — вдруг произнес я — неожиданно даже для самого себя. — Те его не любили страшно. А он отвечал взаимностью. Правильно делал.
— Это потому, что главнее чехов соперников не было. Тогда, когда чехи выиграли-таки в Саппоро, Чернышев с Тарасовым сказали: «Все, хватит нам...»
— Как Анатолий Владимирович команду со льда уводит, вы в этой квартире по телевизору смотрели?
— Да, в этой квартире — на хоккей в тот день не пошла. Почему-то не могла. Тот момент на коленях пережила: «Господи, что ж ты делаешь?! Там Брежнев, столько времени...» А трансляция шла!
— Наказали же не сразу?
— Пауза была в три дня. Тарасов эти дни провел где-то с командой. Понятно было — что-то сделают. Накажут. Но как?! Потом в газетах сообщение, что Тарасова разжаловали. Таня видела, что он плакал — когда сняли «заслуженного»... Столько он трудился — и вдруг всего лишиться? Ему нехорошо было, сердце схватило. Положили в госпиталь — вы даже не представляете, сколько писем шло со всей страны. «Ты молодец, правильно сделал...» Люди к нему искренне относились. Хорошо.
— Он те письма читал?
— Читать их было невозможно — я ему самые интересные отбирала. Как мешок прочитаешь? Приносила ему в госпиталь. Потом где-то выступал: «Не знаю, за что сняли с меня «заслуженного», и не знаю, за что вернули...»
Впервые материал опубликован 30 июня 2023 года.