Шаман из ФК «Москва», друг Пелевина. Последний, кто видел живым Сергея Доренко

Telegram Дзен
Обозреватель «СЭ» Юрий Голышак отыскал того самого шамана, который помогал футбольному клубу «Москва». Это от него ехал Сергей Доренко в день своей гибели.

Содержание статьи:

Юрий Белоус: ростовские «скелеты»

Гадатель Простислав

Где-то в Telegram мелькнуло — работал, мол, в футбольном клубе «Москва» колдун. Как появился — пошли дела клуба вверх. Как ушел... Вы помните, чем закончила «Москва».

Тот колдун, напомнил Telegram-канал, разговаривал с журналистами, сидя в позе «лотос».

Конечно же, я вспомнил лицо того прекрасного человека! Как забыть?

Но тут и имя мелькнуло — Бронислав Виногродский. Господи! Как же я прежде не сопоставил? Как не додумался?

Это тот самый Бронислав, знаток Китая и обрядов, с которым дружил другой мой добрый знакомый — Сергей Доренко. Именно из Переславля, от Виногродского, ехал Доренко в самый последний свой день. Чтоб, отмотав 150 километров на мотоцикле, погибнуть где-то в районе Таганки.

Это тот самый Бронислав — не просто какой-то там «колдун», а крупнейший специалист по Китаю. Великий знаток чая, державший салоны в центре Москвы. Его лекции стоят колоссальных денег. Это его вывел в своей книжке «Диалектика переходного периода» писатель Пелевин под именем гадателя Простислава.

Денег на персональные лекции шамана у меня нет, не было никогда и не будет — зато есть друзья. Готовые обо всем договориться. Познакомить. Отрекомендовать.

Вот я набираю Юрию Белоусу, бравшему когда-то Виногродского на работу в «Москву».

Очень скоро еду тем самым маршрутом, которым ехал в последний день своей жизни Доренко.

Пожалуй, я счастлив.

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Колокольчики на ветру

Какие-то колокольчики, подвешенные на ветру, погружают — нет, не в сон. В состояние странное, какое-то космическое — да еще под лукавым взглядом Виногродского.

— Вы погуляйте по участку, погуляйте, — наставляет он. — Будете периодически встречать детей. Они очень активные.

Про одиннадцать детей шамана я слышал — но встречу не всех. Только малых. Ну и котов всех мастей.

Отвлекаясь от разговоров и чая, поднимемся в мастерскую. Начитавшись прежних интервью Бронислава, я крепко-накрепко держал в голове занимательную подробность. Его слова: «Ах, скорее бы исполнилось шестьдесят, отошло все плотское...»

Примеривал на себя: ага, мне сорок семь. Колдун-то знает точно! Если в шестьдесят все плотское отходит куда-то в туманные дали — так сколько мне осталось? Прежде чем стану декоративным как мужчина?

При жене справиться у колдуна, отпустило ли, как-то не решился. Зато по дорогу в мастерскую полушепотом интересуюсь:

— Вам шестьдесят четыре! Так что, все? Уже не надо?

— Все в порядке, — равнодушно отвечает он. — Но уже не тот интерес.

Из-под ног наших выскакивают коты. Бронислав нетвердо знает, где свои, где чужие. Это тоже располагает.

Знали б вы, как я обрадовался. Чуть осмелел — и, запинаясь, решился на просьбу:

— А для меня можете нарисовать иероглиф? Хотя бы один?

Сам себя же и проклинаю — разве можно быть таким наглым?

Виногродский расцвел, клянусь вам.

— Нарисую. Знаете, я вам благодарен. Так люблю рисовать!

Полчаса колдует кисточками над здоровенным листом рисовой бумаги. А я рассматриваю каменную подушку, на которой спит мой новый друг. Поднимаю — тяжеленный каменюка!

— Нефрит, — замечает мое любопытство Виногродский.

Он вырисовывает последний иероглиф, с наслаждением подносит к окошку. Смотрит на свет. Кажется, получилось так здорово, что жалко отдавать. Но все-таки отдает.

Переводит, что все это значит, — а я, дурак, не догадываюсь записать. Дурак, дурак, дурак.

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Шпагат

Я догадываюсь — этот человек способен сильно удивить. Аккуратно прощупываю:

— Боярский когда-то говорил: «Могу заплакать в любую секунду, ничего сложного в этом нет». Каким умением вы особенно поражаете людей?

— Способностью в любой момент сесть на шпагат!

— А ну-ка сядьте.

— Да запросто, без разминки. Смотрите. Может, сфотографировать хотите?

— С радостью. Шпагат — это легко?

— Мне — легко.

Вскакивает так стремительно, что бубенцы под потолком переговариваются с тревогой.

Легко, посмеиваясь, усаживается. Мне страшно смотреть на эти акробатические этюды.

— Сколько шли к этому шпагату?

— Да как-то сразу получился. Я и не заметил. Какая-то побочка. Однажды обнаружил, что могу, — вот и все.

— Мне б такую побочку. Трудовой книжки в вашей жизни не было вообще?

— Была! Даже сейчас есть!

— Самая яркая запись — «шаман»?

— Самая первая — «лаборант лаборатории почвоведения Комплексного научно-исследовательского института геологии и тектоники Хабаровска». Вообще-то я был переводчиком, но в должности лаборанта. Пик моей карьеры — старший инженер группы международных связей. Я и скифские курганы копал, и матросом-спасателем работал на пляже.

— С тех пор — пробел в записях?

— Да были, где-то она лежала. Но я всегда говорил — ничего не буду делать ради стажа. А пенсию не стану получать. Не рассчитываю на пенсию от государства.

— Получаете?

— Нет. Даже оформлять не стал. Считаю, это бесчеловечно по отношению к бедному государству. В такие расходы вводить, пенсию требовать. Даже не знаю, какая у меня пенсия должна быть. Мне проще прочитать лекцию где-нибудь в «Газпроме» — и закрыть этот вопрос лет на пять. Сразу!

— Пенсии у вас нет. А больничной карты?

— Тоже нет.

— С коронавирусом справились сами?

— Ну был и был этот вирус. Полежал чуть-чуть. Мне все по фигу. Я даже практики свои не переставал выполнять.

— Корреспонденты до сих пор вспоминают, как вы давали интервью, сидя в позе «лотос».

— Я постоянно в «лотосе»!

— Зачем?

— «Лотос» раскрывает тазовые кости так, что энергия идет беспрепятственно. Меняется дыхание. Становится спокойным.

Стих

За окном той же секундой начинается буря — и колокольчики словно оживают. Бесятся, рвутся с бечевки. Слышно по всему поселку.

— Стихотворение сегодня написал, — ласково замечает под перезвон Виногродский.

— Ой! — обрадовался я. - Прочитайте!

— Наизусть я ничего не помню. Хотя — секундочку... — Бронислав что-то отыскивает в телефоне. — Тэ-э-к... Вот!

Летают птицы, шьют пространство,

миры сшивают в лоскутах,

переживаю постоянство,

улыбкой побеждая страх.

Мне хочется спокойной верой

неторопливо управлять.

Полями мира, свежим ветром — и по ветрам идти гулять.

Какие могут быть дороги

в небесной чистой синеве?

По ним идут глаза.

А ноги — гуляют в росах по траве.

Хватает света и полета,

на каждый миг моих забот.

И это главная работа.

Из множества других работ.

— Это прекрасно. Не стихи ли вы каждое утро рассылаете близким друзьям?

— Я шлю три сообщения. Расшифровываю «Книгу перемен» — и делаю прогноз.

— Сегодня что рассылали?

— Сегодня знак, который показывает — ветер над водой. Расширение зон влияния, экспансия.

— Так что делать-то?

— Смело действуй! Правитель приближается к овладению Храмом предков. — Подумал и добавил: — К овладению Алтарями. К возможности устанавливать контакт.

Я выдохнул облегченно. Приехал по адресу.

— Изумительно у вас здесь. Воздух какой.

— Здесь, на Плещеевом озере, подворье Фиагноста, наместника Троице-Сергиевой лавры. Я был у него в лавре в гостях — и вдруг говорит: «Поехали!» Едем-едем, разговариваем. Я в окна не смотрел. Даже не знал, куда собираемся!

— А потом?

— Потом вышел — и ахнул. Огромное озеро, краев не видно. Вокруг купола, лодочки, причалы. Еще горы! Я так люблю горы! Потом, когда искал место под имение, сразу вспомнил: вот, мне же здесь сильно понравилось! Катались-катались по округе, потом вдруг — раз, нашли эту деревню! Здесь будем!

— Почувствовали?

— Ага. Почувствовал. Хотя место было неприглядное. Заросшее, заболоченное. Какая-то хибара стояла. Все переделали. Уже восемь лет здесь.

— Пелевину тоже прогнозы шлете?

— Всем друзьям. Он же меня вывел в романе «Числа». Сам мне позвонил и рассказал.

— Ну и как вам?

— А мне понравилось, как описал! Не дословное описание, но близко. С шариками, кристаллами в руках, песней «Ой, да не вечор, да не вечор...».

— Неужто поете?

— До сих пор ее пою!

— Там еще кое-что было.

— Гей-стрит-порно? Это уже так, веселые добавки. Мне кажется, Пелевин с максимальной почтительностью меня описал. На которую способен. Я и в кино по Пелевину недавно сыграл!

— Да ну?

— Честно! Выйдет в октябре, снимает Виктор Гинзбург. Тот самый, который снял «Generation П». Постпродакшен заканчивается.

— Стоит смотреть?

— Должно быть нормальное кино. Режиссер-то хороший. Главную роль играет Паша Табаков, Оксимирон там же, Долецкий, Жижкин... У меня роль довольно большая — Локи. Что-то около двадцати съемочных дней. Но мне не понравилось это дело. Тяжелая история. Сказал на прощание: «В следующий раз зовите, если найдете пять тысяч евро за съемочный день». Это отца русской демократии соблазнит.

— Так что, бесплатно снимались?

— Сколько предложили — на столько и согласился. Мы ж друзья с Витей!

— Сколько платили?

— Тысяч двадцать в день. Сто процентов — можно было торговаться! Я почему пошел-то? Интересно посмотреть, как организован съемочный процесс. Оксимирон сказал — явился за тем же самым. Но вряд ли еще когда-то пойдет сниматься. Хе-хе.

Виктор Пелевин. Фото pelevin.nov.ru

В монастырь с Пелевиным

— Юрий Белоус рассказывал, вы ездили по китайским монастырям. А с Пелевиным?

— Обожаю горный монастырь в провинции Сычуань, неподалеку от городка Чэнду. Невероятные места! Называется «Монастырь бывалого человека». А! Еще там крутой монастырь — называется «Пещера небесного наставника». Вот туда мы с Пелевиным ездили. Видели немыслимое дерево гинкго. Ему две тысячи лет. Ствол, наверное, с нашу веранду. По преданию — посадил когда-то Чжан Даолин, даосский патриарх, горный отшельник... Вот это было круто!

— Куда мечтаете попасть, пока не случилось — но обязательно попадете?

— На небо, — вполголоса произносит жена Бронислава Эльза. Но так, что слышим мы все.

— В Перу, — покосившись на нее, виновато сообщает Бронислав Брониславович. — К индейцам. — Молчит секунду и добавляет: — Но обязательно с женой!

Нелишние люди

«На Патриарших прудах появились два гражданина...»

— Так как вас в футбол занесло, Бронислав Брониславович?

— Так мы с Юрой Белоусом знакомы, дай бог, с 1988 года! Он и завел!

— Буддисты свели — в каком-то монастыре?

— Мы вместе организовали при Госкомспорте СССР центр нетрадиционных методов оздоровления. Это было первое крупное учреждение, которое занималось такими семинарами. Мы же привезли в Советский Союз йогу Айенгару.

— Святые угодники.

— Первых мастеров по ушу. Много чего было! На Иссык-Куле провели трехмесячный семинар, в городок Чолпон-Ата привезли о-очень классных мастеров! На все лето! Вот представьте: со всего Союза к нам съезжались люди. Журнал мы издавали.

— Юрий Викторович открывается с новых сторон. Журнал про йогов?

— О нетрадиционных методах оздоровления.

— Самый потрясающий человек, которого туда привезли?

— Самого крутого звали Тянь Юй Цай. Литературный псевдоним — Цянь Чхан. Переводчик с русского и японского языков, выучил когда-то в Харбине. Было ему семьдесят три года. При Гоминьдане сидел как коммунист, при коммунистах — как гоминдановец. Был учеником легендарного мастера Ван Пей Шена, занимался стилем У. Перевел на китайский «Мастера и Маргариту». Показывал мне двенадцать вариантов перевода первой строчки — «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина...»

— Сильно.

— Потом перевел Тургенева. Солженицына. Великий труд! Говорил практически без акцента, хотя до этого в России не бывал. При этом скромно: «Вообще-то я японский знаю немного лучше, чем русский...» Туда съехались бойцы, ушуисты со всего СССР — этот старенький китаец их разбрасывал как детей. На пять метров отлетали. Потрясающий персонаж.

— Удивительная сцена. Хотел бы я видеть.

— Вообще-то меня впечатляют люди, а не «сцены». Но это было что-то — накачанные парни поднимались, трясли головой и не могли понять, что случилось. Тот и выглядел на семьдесят три года! Моложавости никакой — как у всякого китайца. После не видел его лет десять. Приезжаю к одному легендарному мастеру, спрашиваю: «Тянь Юй Цай живой?» — «Поехали, навестим!» Думаю — сейчас увижу глубокого старика. Все-таки восемьдесят три!

— А он?

— За десять лет вообще не изменился! Был профессором в педагогическом институте Пекина. Говорит: «Изучаю сейчас древние трактаты, какие-то практики, «Книгу перемен»...» А я сам эту книгу всю жизнь изучаю!

— Даже перевели на русский язык.

— Совершенно верно. Больше я его не видел. Прошло двадцать лет — вполне допускаю, что до сих пор жив. Это плавность. Человек, двигающийся ровно. Умение плавно длить время своей жизни — великое искусство.

— Вы умеете?

— Учусь. Другой задачи в моей жизни нет.

Юрий Белоус. Фото Дмитрий Солнцев, —

Душистые монастыри

— Белоус обмолвился — вы ездили вместе по каким-то «душистым горам», монастырям Тибета...

— В каких только монастырях я не был! Но Тибет — не самое манящее для меня место. Вообще туда не стремился. Вот однажды человек чуть ли не из ЦК говорит: «Тибет — это такая красота! Ты там головой в небе!» Вдруг тем же вечером звонок из китайского посольства — зовут в поездку с журналистами. Я издавал тогда журнал то ли «Китай.ru», то ли «Цигун». Ну и поехал.

— Что ж вас интересовало — если не Тибет?

— Древние китайские знания. Но не буддизм. Все эти «центры духовности» — не мое. Где ты — там и центр духовности. У меня монастырь свой.

— Там действительно — голова в небе?

— Не то слово! Красота какая-то невероятная!

— Про футбол мы так и не поговорили. Как оказались в клубе «Москва»?

— Юра меня знал, у нас общая тема — хотели запустить цигун. Работа с энергетикой в спорте высоких достижений. Белоус все время про НБА мне толковал — мол, они медитацию практикуют. Ну и меня звал. Может, мое присутствие и повлияло. Кто его знает.

— Новая для вас ситуация.

— Слушайте, «новая ситуация»... Экклезиаст сказал: «Нет ничего нового под солнцем». Люди да и люди. Спорт высоких достижений не особенно гуманен в отношении людей. Но система интересная. Я же не только с футболистами работал — еще с борцами-вольниками.

— Это с кем же?

— Есть у меня близкий знакомый — Омар Магомедович Муртазалиев. Спонсор сборной по борьбе, сам тренер. Так меня возят на соревнования — я всех там знаю!

— Что-то новенькое.

— Я ездил в Бразилию на Олимпиаду! На чемпионат мира в Ташкенте! Если есть время — с борцами куда-то лечу.

— В качестве колдуна, простите?

— Тут история. Мой друг, тоже из Дагестана, сейчас серьезный предприниматель в Силиконовой Долине. Серьезный, большой чел! Периодически езжу консультирую его. Сообщает вдруг: «Говорят, наши-то, дагестанцы, со своим шаманом по соревнованиям ездят». — «Да это про меня!»

— Как любопытно.

— Постоянно меня помещают в какую-то историю. В Киеве до всех революций возили меня по олигархам. Там были предприниматели мирового уровня. Помогал в инновационных делах. Так тоже проходил как «шаман».

— А на самом деле?

— Моя жизнь — успокаиваться и успокаивать. В этом я стратегический советник у многих серьезных людей.

— Никогда эти люди не просили: «Бронислав, нужно здесь наколдовать...»

— Почему не просили? Да постоянно!

— Ну и дела.

— При спокойном раскладе можно повлиять. Я приложу усилия, которые сложно объяснить. Ситуация улучшится. Все равно, как это назвать, — наверное, «энергетика»... Но занимаюсь я семантическими системами. Знаковыми. Как устроено сознание! Через китайскую «Книгу перемен», Тору, веды, древний тюркский текст «Книга знаков», вавилонский эпос «Энума Элиш»... В древних текстах гораздо больше знания о реальном устройстве человечества! Те люди знали способы влияния на процессы в обществе лучше, чем современные, — и я оттуда черпаю знания!

Виталий Смирнов: кабан для Гагарина

Письмо Горбачеву

— Все ведь выводится на вопрос: как мы можем влиять на будущее?

— Не разочаровывайте меня. Можем?

— Как его звали — Горбачева-то?

— Михаил Сергеевич.

— В 85-м году я написал Михаилу Сергеевичу письмо. Вот, мол, власть у вас появилась — так сейчас в первую очередь надо заняться не экономикой, а идеологией! Переработать историю!

— Дошло до него письмо?

— До него — конечно, нет. Но какие-то партийцы, цэковские крысы меня дернули. Отвечаю: «Да вы мне неинтересны! Я с ним хочу повидаться!» — «Что вы, что вы, даже мы, партактив, к нему на минутку...»

— Что бы вы ему сказали?

— Предложил бы создать реальный отдел исследования этих вещей! А сейчас вопрос идеологии — снова номер один. Не говорю: «Я такой умный, подумал и нашел ответы». Ответы не приходят быстро!

— Еще недавно богатые хоккейные клубы на самые важные матчи возили с собой шаманов. Может, и сейчас возят. Серьезные хоккеисты говорили — все это влияет! Верите в эти вещи?

— Разумеется!

— Сердечно рад.

— А что нет-то? Типы внушения бывают разные! Люди — существа внушаемые. За секунду можно твой мир поменять так, что он распадется на световые пятна. Необратимо! Потом придешь в себя, скажешь: «Что это было?!» Поэтому — верю. Но меня интересует другое — истина и знание.

— Вы с таким сталкивались?

— Сталкивался.

— В ваше сознание вторгались?

— У меня такое сознание, что в него еще хрен вторгнешься! Если хочешь жизнь сохранить! Мы всем рады — но как выберешься потом? А так — давай, вторгайся, мы тебя употребим как надо! Есть общее поле, которое всех объединяет. Поле времени. Время — вполне осязаемая штука. Абсолютно гениальный человек академик Козырев измерял его физические характеристики. Идеи были прорывные. Можно влиять на среду.

— Как?

— Вот я на своей территории запустил ощущение безопасности. Вроде незаметная вещь. Можно было нанять охрану, поставить пулеметные вышки. Голливудский тип борьбы за безопасность. А можно иначе — чтоб никто тебя не замечал.

— Так и сделали?

— Конечно! Зачем ты кому-то? А мне зачем здесь люди? Есть чудесная китайская фраза: если долго сидеть на берегу — однажды труп врага проплывет мимо. Но мне нравится по-другому...

— Это как же?

— Если долго плыть по течению — однажды увидишь труп врага, сидящий на берегу.

— Здорово. Так как воздействовали в футбольном клубе?

— А моя задача — не прямые воздействия. Никому не надо втолковывать: «Ты должен быть спокойным, у тебя должна быть сила...» Я создаю канал! Что мне с ними разговаривать? Но летали вместе, общались. Можете спросить: воспитываю ли я своих детей? Практически нет! Но вот среда здесь отстроена — они и воспитываются сами. Растут. Может, сейчас чему-то начну их учить.

— Чему?

— Надо с ними цигуном позаниматься. Научить их правильно дышать. Это главное для практического спорта: правильно дышать и быть в правильном состоянии ума. Все!

— Правильное состояние ума — как это?

— Правильное состояние ума — это когда ты способен останавливать поток мыслей. Сосредоточиться на действии. А у современного человека все время идет внутренний диалог! Надо заставить его не осознавать, а делать. Есть техники.

— В футбольном клубе ребята довольно простецкие.

— Ну да.

— Кто-то к вам относился с юмором.

— Да я и сам с юмором ко всему отношусь! Вообще ко всему — включая отношение с юмором ко мне! Кто-то занимается высокими технологиями. Кто-то — «вот, духовность...». А я на анекдотах! Это мои примеры, как устроен мир! Подает мужик голос из комнаты: «Сонечка, я с работы пришел. Заваришь мне чаю?» — «Я тоже с работы, сижу усталая...» — «А давай сделаем так. Ты мне заваришь чай, а я — тебе?» — «Давай».

— Ну и?

— Заварил мужик: «Сонечка, все готово!» — «Знаешь, я что-то расхотела, выпей сам...» У русского человека все через анекдот. Вот этому я учил футболистов — легкому отношению к миру. С теннисистом одним тоже работал.

— Это с кем же?

— Эрнест Гулбис, латыш. Когда-то был одиннадцатый в рейтинге. Так же его настраивал! У него проблема была: в дружеском матче мог разделать хоть Федерера. Как официальный матч — сам не свой становится. Наверное, это чувство ответственности. Слишком большое значение придавал. Давило!

— О, это моя история. Как исправляться?

— Надо ходить и общаться. Нет такого, чтоб я произнес заклинание — и проблема ушла. По чуть-чуть размагничивали эту историю.

— Помогало?

— Еще как!

— Становится все равно, что будет?

— В какой-то степени. Каждому посоветую научиться. Пока я был в «Москве» — у клуба был пик. Посмотрите по датам. Потом все пошло вниз.

— Что ж ушли?

— А это все не мое дело. С Белоусом мы дружили, он попросил — я и помогал.

— Зарплата у вас была?

— Ну-у... Это вообще не было темой! Я очень мотивируюсь деньгами — но другим образом.

— Это как же?

— Исключительно очень большими деньгами. Маленькие деньги меня не трогают. Мое любимое: «Сколько тебе надо денег?» — «Да все!» Проще помочь просто так. С Юрой мы друг другу помогали.

Сергей Доренко. Фото Global Look Press

Доренко подарок вернул

— Видел в вашем Instagram видео, как встретились в этом самом доме с Доренко. За несколько часов до его гибели.

— Было!

— Кто-то снимает, как падаете друг перед другом на колени, хлопаете по спине. Он приговаривает: «Броничка...»

— Мы так и встречались всегда. Настолько рады были друг другу! Вроде в полушутку — а в этом такт и почтение... Вот, на этом самом месте встретились в последний раз. А сидим обычно на этой самой веранде.

— Говорите как о живом.

— Так я и ощущаю его как живого.

— Мертвые среди нас?

— Да. Но не все!

— Это как?

— Кто-то уходит, а кто-то остается. Вот Сережа откуда-то сверху отвечает за журналистику в России. Что-то с этим делает. Я так чувствую.

— Значит, сейчас где-то рядом?

— Если брать систему греческих богов и духов, принять многобожие — Доренко сегодня бог журналистики. Его дух определяет, куда надо двигаться. Рулит.

— Вас как судьба-то свела?

— Не судьба, а один китаевед. Сережа очень интересовался всем, что связано с «Книгой перемен». Да и вообще с китайскими делами. Этот приятель дал ему мой телефон — Сережа позвонил. Потом приехал. Был у меня чайный клуб на улице Казакова. Вы должны знать это место: в правом крыле — Госкомспорт, а левое было мое. Довольно много лет. Там же общались с Белоусом, там же организовал центр нетрадиционных методов оздоровления...

— Произвел впечатление?

— Да я не особо представлял, кто это такой. Был абсолютно аполитичным. Вот когда произошла его история с мотоциклом и уголовным делом — это я уже следил. Когда Доренко пытались засадить.

— Помню.

— Мне он запомнился настоящим и глубоким интересом к китайской истории! Умением задавать вопросы!

— А еще?

— У него невероятная память! Очень четко знал китайские романы. Помнил персонажей. Эрудиция казалась какой-то невероятной! С легкостью доставал из головы какие-то факты. Просто компьютер. Причем с возрастом становился лучше и лучше.

— Удивительный был человек. С игрой внутри.

— Да он был просто невероятный — Серега! При всей дурашливости — насколько умный, креативный... Мощный коммуникатор. Нет сегодня сопоставимых величин.

— Сергею вы, кажется, дарили браслет?

— Да, да...

— А через какое-то время Доренко вернулся — и подарок вернул.

— А он ему неудобен оказался. Но с ним были другие предметы, которые я дарил. Квадратненький браслет он носил.

— Что ж этот не подошел?

— Сережа хотел большой. Но не представлял, насколько сложно его носить. Неудобно! Тот широкий-широкий...

— Где он сейчас?

— То ли здесь лежит, то ли в городской квартире.

— Приняли назад без обид?

— Нет-нет, что вы! Ну какие обиды?! Вернул и вернул. Никаких подтекстов. У нас за столько лет в отношениях даже тени негативного не промелькнуло. Ноль! Мы чувствовали друг друга. Просто после этого мне еще сильнее захотелось подобрать ему вещицу, с которой не расстанется.

— Не удалось?

— В нашей среде люди, которые занимаются камнями, говорят: «Не ты выбираешь предмет, а предмет выбирает тебя!» Я сам убеждался: вещь меня нашла. Был у меня сложный период — отправился в Китай.

— Куда ж еще.

— У своего друга Али взял один предмет в руку и понял: не могу выпустить!

— Выпросили?

— Купил. Нефритовый дракон. Потом спрашиваю: «Скажи, Али, этот предмет старый?» «Нет, — говорит. — Новый. Но ты не волнуйся, пройдет две тысячи лет — он обязательно станет старым...» Мне так понравились эти слова! Представил: вот оставлю его старшему сыну, тот — внуку. Так и пойдет по роду. Через две тысячи лет кто-то будет помнить, откуда пришел этот дракон. Меня это греет.

— Вещи что-то хранят в себе?

— Энергию. Легенду. То, чего нет в России, — ощущения запуска туда, вдаль! В глубину веков!

— Есть вещи, которые несут черную энергию?

— Еще как! Если ты внимателен — никогда ее не возьмешь. Тут уж надо слушать себя. Но скорее всего, этот предмет будет лежать у тебя под носом — и ты его не заметишь. Но среди моих предметов таких не попадалось.

— Я рядом с Доренко чувствовал себя ниже ростом.

— Такая уж у него сила духа!

— Мне всегда казалось, у Доренко какой-то детский страх перед старением. Вы же это чувствовали?

— Мы о всем говорили! Это житейская штука. Тоже тип игры. Он же всегда был игровой, вы знаете. Помню, начали у него забирать радиостанцию «Говорит Москва», ушел оттуда. Говорю: «Серега, брось! На фиг тебе нужно это радио? Давай сделаем театр!»

— Что-что?

— Театр предложил ему сделать.

— Камерный?

— Театр политической журналистики. Он серьезно отнесся, хе-хе.

— Как это выглядело бы?

— А я не знаю. Может, канал на YouTube. Собственно, то, что он делал потом на канале «Расстрига». Это же чистый театр! Как он это играл!

— Вы правы тысячу раз.

— Мы что-то туда еще добавили бы — все это можно развивать. Есть же за границей Dog Theatre — театр импровизации. Или придумал мой сосед по даче Эдуард Бояков проект «Человек.doc», где я играл самого себя!

— Бояков — ваш сосед по даче? Этой самой?

— Да вон, через два дома. Какой-то шум у него на участке. Собственно говоря, я сюда Эдуарда и заманил. Сейчас он доронинский МХАТ возглавляет. Поэтому с Доренко мы что-то театральное затеяли бы. Сережа написал книгу «2008». Там вроде и правда, но и сочиненного много! Какая-то история! Он артистичный человек. Для него театр невероятно хорош.

Федор Конюхов: «Эверест завален трупами»

Прах с горы Митридат

— Что поняли про Доренко только после смерти?

— Когда близко общаешься, как-то не допускаешь, что человек может быть гениален. Я и сам бойкий, умничать люблю. Зацикленный на себе. Других слушаешь — и не слышишь. Ну и общались так, по-свойски. А сейчас слушаю тексты, которые он писал для «Расстриги», — это же гениально! А «Подъем»? Я ж не слушал его почти никогда! Сейчас стал слушать старые выпуски — это потрясающе!

— Что-то для него рассчитывали по своим методикам?

— Дату свадьбы. Он послушал — в этот день и женился.

— Что еще рассчитывали?

— Делал периодически какие-то прогнозы по «Книге перемен». Много! Вообще-то у нас все разговоры были на стебе. Мир рассматривали как смешное приключение.

— Даже похороны его превратились в приключение — народ собрался, а их отменили. Вы были?

— Нет. Куда-то я улетел. Был бы в Москве — к Сереге сходил бы! Несмотря на сложности.

— Какие сложности?

— Я и Юлю знал, последнюю его жену, и бывшую его семью. Я-то умею прощать и не брать другое в голову, а они на многих обижаются. Можно понять.

— У меня до сих пор перед глазами сцена — вдова Доренко рассыпает прах Сергея с горы Митридат в Керчи. Пускает по ветру. Хотели бы находиться в этот момент рядом?

— А что мне этот прах?!

— Все ясно.

— Он же для меня живой! Я с ним постоянно в коммуникации. А прах — это все человечьи игры. Может, это и важно — «жена выполнила волю мужа», все такое...

— Прах — это не ваш друг Сергей?

— Ну, нет... Что вы...

— Доренко с юмором относился к будущей церемонии собственного захоронения. Говорил жене: «Можешь ссыпать в канализацию, я сам до Керчи доплыву».

— Да-да, вот это правда! Ха-ха! Про это я и говорю. Хотя мы обсуждали — он хотел кремации!

— Боже.

— Я особо не вру...

— Да я не про это. Мне кажется, кремация — это какой-то ад.

— Это ж тема — «избавиться от тела»... Мне тоже как-то не очень!

— Вы как собираетесь?

— Я собираюсь здесь где-то закопаться. Со временем. На участке.

— Как Шолохов — под окнами собственного особняка в Вешенской?

— Вот-вот! В своем саду!

— Так лучше?

— Ну да. Комфортное место. Мне хорошо от мысли, что потомки будут знать — вот здесь лежит родоначальник.

— Что будет после смерти?

— (Лукаво смеется.) Это зависит от картинки мира, которая у вас есть! Как в «Братьях Карамазовых» — один спрашивает: «Вот я не верю! Что ж тогда будет?» А ему отвечают: «Раз не веришь, все по твоей вере и будет». Умрешь — закопают. Есть же не только христианская концепция существования души. Я после смерти Сережи сказал: одни души в небо поднимаются, другие в землю уходят.

— Прекрасные слова.

— Кто-то ушел — хоп, и нет его. Все, закончилась история. А у кого-то здесь интересы, которые не укладываются в рамки жизни физического тела. Но я собираюсь здесь еще поприсутствовать! Поучаствую!

— Чай пили — как мы с вами сейчас?

— Вот в тот раз он отказался, не стал пить. Говорит: «Что-то мне не очень, давай без чая». Обычно мы пили китайский пуэр. Черный, сильно ферментированный. С ярким вкусом, немножко землистым. Я был большим любителем пуэра. Серега тоже втянулся. Вот что такое дружба?

— Что?

— Это все время хочется делиться новым! Все про это! Хочется вместе двигаться куда-то. Если б не гибель Сереги, мы бы куда-то наверняка рванули вместе. На новые дела. Что-то затеяли. Кино сняли. Экспедицию придумали.

— В какую точку земного шара хорошо бы с таким человеком?

— В Африку! Серега любил Африку — а я не был никогда! Полазить по каким-нибудь племенам... Ну и в Тибет или Перу я именно с ним съездил бы с удовольствием. У Доренко на все необычный взгляд!

— Самый потрясающий вид из окна, который случился в вашей жизни?

— Это Ваньчай, район Гонконга. Вид из «Хайятта» на Гонконгский залив. Где на одном уровне с тобой летают орлы. Тишина — и вдруг часов в восемь утра начинается такой движняк по заливу! Я там сидел — и писал стихи. Видели б вы этих орлов! Откладывал стихи — и фотографировал, фотографировал...

— Я сталкивался: есть на свете гиблые места. Вроде крымского Тарханкута. В вашей жизни гиблое было? Куда приезжаете и сразу чувствуете: надо валить?

— Считается, как раз такое место — пустыня Такла-Макан.

— Это где же?

— Через нее шел Великий шелковый путь. Приходил к Хотану. Гибли целые караваны. Пятьсот или шестьсот километров прямой дороги. Чистый-чистый белый песок. Но мне там очень нравилось.

— Значит, для вас — не гиблое.

— Самые-то гиблые места — в городах! Москва — ужасное место, действительно гиблое. Прямо беда. Никак не оживет, сложное у нее состояние.

— Плохая энергетика у этого города?

— У Москвы плохая энергетика!

— У Питера лучше?

— Намного лучше. Бывают большие города с хорошей энергетикой. В Гонконге крутая энергетика, это совершенно точно. У Лондона.

— Чистая?

— Настоящая имперская. Как у Питера. У Москвы этого нет. Москва — какая-то временщица. Что с ней ни делай — а все равно как баба рязанская.

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Маска смерти

— Чему вас Доренко научил?

— Сережа... Главная его тема — способность быть свободным в мечте! Делать, что хочешь! Мы ж с ним чуть совхоз не купили.

— Что-что?

— А вот просто так собрались да махнули на его фургоне «Фольксваген» в Белоруссию. Покататься захотели несколько дней. Куда-то приезжаем — там совхоз загибается. Но работает, какие-то люди копошатся. Дворы, прицепы, фигня какая-то. Увидели Доренко, узнали: «Купи наш совхоз, продается!»

— Что ж не купили?

— Да он нам на хрен не нужен, этот совхоз. Серега по приколу приценивался, торговался. Потом заехали куда-то под Витебск, смотрели какой-то дом... Вот это было реально прикольно!

— Что прикольного?

— Сидим на берегу озера, ночь — и Сергей произносит: «А ведь этот домина мог бы стать таким «укрылищем»...» Он же все время себе укрылище искал!

— Можно понять.

— Было такое мистическое ощущение — приехали туда почти ночью, тьма... Но совхоз тоже был крутой. Это тема!

— Меня Доренко когда-то учил: «Хочешь получить удовольствие от путешествия — никого не гони». Вы о чем говорили по пути?

— Знаете, что запомнилось? Вот последний его приезд сюда был 9 мая. Мы все время говорили о смерти!

— Ну и ну.

— У меня эта тема — нетабуированная. Люблю говорить про смерть. Но — не всегда и не со всеми.

— Кто начал?

— Сергей приехал, сел вот здесь. Вдруг начал говорить про смерть! Говорил, как сильна у нас некрофилия, постоянная идеализация смерти, гибели... Еще термин какой-то вставил, характеризующий эти отношению со смертью, — стараюсь и не могу вспомнить! Вот это все меня прямо вставило. Рассказал ему, что мне невероятно понравилось его выступление в «Расстриге» по поводу памятника.

— Какого еще памятника?

— А как раз ставили большой памятник святому Владимиру. Ка-а-к же классно Сережа выступил по этому поводу! Правильно, говорит, давно надо было поставить. Князь Владимир — это первый революционер. Который ниспроверг историю. Надругался и уничтожил святыни своих отцов. В центре надо поставить — и покрупнее!

— Доренко уехал от вас — и через несколько часов погиб. Про это все вы сказали: «Какая хорошая смерть».

— Да, да!

— В самом деле — хорошая?

— Очень хорошая!

— Почему?

— Это же как в кино — умер в седле! Что смерть была мгновенная — это однозначно. Проехал по большому маршруту. Многое сделал. Это было очень вовремя!

— «Вовремя»?

— Очень вовремя. В этой области он достиг всего. Но с какого-то момента все начинает повторяться. Политика, вся эта актуальность — это повторяющиеся круги. А у нас еще все такое застарелое, по пятьсот лет одни и те же герои. Думаю, Доренко пришел к точке, когда ему все это дико надоело. Но слишком был завязан, чтоб уйти в другую профессию. Поэтому ушел совсем. Очень красиво. Посмотрите, как все было — 9 мая! Проехал через всю встречную полосу Садового кольца — ни в кого не врезался, не принес несчастья людям! Мистика и красота!

— Какую Доренко рисовал себе смерть?

— На коне. С шашкой наголо. Врубаясь в стены крепости. Так оно и случилось!

— Есть зловещая, но реальная шутка — «маска смерти» на человеке, который вот-вот уйдет. На Доренко это было?

— Когда постфактум вспоминал, анализировал — да, была «маска смерти». Я не разглядел! Казалось, это просто сильная усталость. Серега страшно устал! Но «удержать и остановить» — это к нему не применимо. Он же как танк. Все наши «останься» снова не сработали.

— Уговаривали остаться?

— Еще как! Все время ему говорил: «Останься!»

— Хоть раз уговорили?

— Ни разу. Всегда уезжал. Говорил: «Обязательно надо к тебе с семьей приехать». Но он же такой — то туда, то сюда... Ко мне мог заскочить на мотике на полчаса — сделав крюк в двести верст!

— Как в последний свой день?

— Вот именно. Просто обсудить что-то. Побеседовать. Сели — и начали говорить про смерть. Потом стал вдруг вспоминать свою ушедшую родню. Дедов, прадедов. Отца вспомнил. Тот летчик был, генерал. На что бы ни переключились — выводил разговор на смерть!

— Как странно.

— Потом он умчался, я пошел в баню. Вон она, банька-то моя. В соседнем доме. Вдруг звонок: «Сережа умер». Я в ту же секунду понял: ах, вот про что был весь наш разговор!

— Мотоцикл его новый осматривали?

— Я не мотоциклетный человек... Не то что «не люблю», просто не увлекает. Не могу сопереживать.

— Не было мотоцикла в вашей жизни?

— Не-а. Совсем не мое. У близкого друга сейчас то ли Harley, то ли Ducati. Слова-то знаю — разницу не улавливаю.

— Как человек мистики скажите: какой должая быть судьба того мотоцикла, на котором Сергей погиб?

— Я бы в музей сделал!

— Блистательно.

— Вот туда бы его поставил. Потому что Серега, конечно, герой. Герой нашего времени. С невероятной судьбой. Проживший такую жизнь. Только музей! Надо бы выяснить, кстати, что с этим мотоциклом. Интересно!

— Себе какого ухода пожелали бы?

— У меня другие отношения со смертью.

— Тем более интересно.

— Моя тема — уйти осознанно. Это называется «Школа последнего выдоха».

— Господи. Это как?

— Осознанный последний выдох. Когда ты с этим выдохом выпускаешь душу свою! Сознаешь, что покидаешь тело!

— Желаете себе такого?

— Не желаю. Но туда иду.

— Любой человек хоть раз в жизни да умирал. Я, например, отравился в ЮАР, отдавал Богу душу. Сколько раз умирали вы?

— Довольно много, честно вам скажу! Были состояния, когда я полностью вылетал из тела!

— Самые живописные случаи?

— Если живописный — то это другой, смешной. Был на церемонии Аяуаски.

— Это что такое?

— Шаманские дела. Вообще-то это отвар из лианы, готовят индейские племена. Вызывает видения, галлюцинации.

— Прекрасная вещь, судя по всему.

— Добираюсь до Амазонки из Америки, очень просили участвовать. Сдвиг по времени у меня чудовищный. Вдруг на глазах у этих людей испускаю дух!

— В каком смысле, Бронислав Брониславович?

— В самом прямом. Реально!

— Так. Давайте подробнее.

— В молодости я много тренировал задержки дыхания. Это все приводило к тому, что ты теряешь сознание! Напрочь! Вот я и научился терять сознание, не теряя управления телом. Просто в одной очень тонкой точке важно не испугаться.

— Грань тонкая.

— Очень тонкая, очень! Но если ты не испугался — перестаешь двигаться, говорить. Отключаешься. Вот только что был здесь, потом открываешь глаза — и обнаруживаешь себя уже где-то.

— Ну вы даете.

— При этом абсолютно адекватно реагируешь на реальность! Она возвращается!

— Осознанно теряете сознание?

— Вот-вот. А тогда произошло само собой — то ли от усталости, то ли от смены часовых поясов. У людей вокруг полное ощущение, что я умер. Прихожу в себя — они сгрудились вокруг, на лицах ужас. Очень интересно наблюдать, как люди пугаются.

— А вы все держали под контролем?

— Да, держал. Просто был уставший — ну и прилег. Им показалось, что умер. Было похоже. Дышать перестал.

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Конец света по книгам майя

— Спросил тут бывшего хозяина московского «Спартака» про самую большую сумму наличными, которую держал в руках. Оказалось — два миллиона евро. Сколько держали вы?

— Сколько ж я держал... Сотку. Сто тысяч евро. Периодически такие суммы случались, но я значения не придавал. Знакомый мой, крайне богатый человек, говорит: «Веришь ли, Бронислав, я не знаю, как наличные выглядят. В последний раз видел лет пятнадцать назад». Четко для себя сформулировал: никогда не буду мотивировать себя деньгами. Все только для интереса, самопознания и радости. Только не для денег! В 88-м году сюда приезжал Хозе Аргуэльес. Человек, изучавший календарь майя. Это он предсказал в 2012-м году по книгам майя конец света. Который не состоялся. Его бестселлеры — «Земля восходящая», «Фактор майя»...

— Проходимец какой-то?

— Нет. Серьезный человек. Профессор психологии в Колорадо. Невероятно популярный. Вот его главный посыл — «Time is not money, time is art».

— Как хорошо сказано. Прощаю ему несбывшийся конец света.

— Время — эти искусство! Я рождаю в себе энергию — и запускаю ее! Если ты зациклился на деньгах — у тебя постоянно тревога о будущем. Успокаиваешь себя деньгами, деньгами, деньгами, убираешь тревогу... Это как наркотик: действуют резко, но потом очень больно!

— Все правильно.

— Как-то сидели втроем — режиссер Паша Лунгин, Сережа Доренко и я. Мы все дружили. Объединяла нас любовь к тексту Чжуан-цзы.

— Так-так.

— Лунгин очень крутую вещь сказал — я часто ее повторяю. Если человек заработал десять миллионов долларов — тут же появляется жена-дизайнер. Оформляет всем вокруг. Двадцать миллионов долларов — это уже жена-архитектор. Всем знакомым дома строит.

— Что ж тогда пятьдесят?

— Пятьдесят? Это яхта! Сто — замахивается на «Суперджет».

— Миллиард?

— Вот если миллиард — у него появляется лаборатория по изучению вопросов бессмертия!

— Ловко.

— Круто, да?

— Не то слово. Есть что-то, на что вам сегодня не хватает?

— Нет. Я даже не знаю, сколько трачу в месяц. Я же не бухгалтер! Зачем мне считать? Сколько Бог дает — столько и хватит. Так все выстроил, что у меня всегда достаточно.

— Сегодня спорт смотрите?

— Мало. Посмотрите, какая у меня среда вокруг. Она же невероятно спокойная, мягкая! Ну место ли здесь спорту? Вот сидят два монаха, один другому говорит: «Что делаешь?» — «Смотрю, как деревья растут». — «Все суетишься?» Вот и у меня так! Могу сидеть и смотреть на лист винограда. Думать, каким будет осенью. Спорт уже не вызывает тех эмоций, которые должен вызвать. Но помочь во взаимодействии могу. Если понадобится.

— Позвали бы вас снова в спорт — вернулись бы?

— Это было бы интересно!

— Почему?

— Новое время — новые концепции. Йога заняла свою нишу. Все слышали про цигун и медитации. Про осознанность. У всех Google, у всех гаджеты. Легче доносить до них. С нынешним поколением спортсменов интереснее — отнеслись бы с доверием!

— В чем ваша команда точно прибавила бы?

— Через полгода — в сыгранности. В коммуникации. В чувстве друг друга. Вот как наши обделались на чемпионате Европы? Просто не чувствовали друг друга!

Судья Карасев зажег на сцене главного фестиваля металлистов. Он и с гитарой хорош

Uriah Heep

— У всякого спокойного человека был в жизни момент сумасшедшего азарта. Когда это случилось у вас?

— В 86-м году.

— Что случилось?

— В Москву приехали Uriah Heep. Вот там меня вставило! Так орал — потом разговаривать не мог!

— Здорово.

— Это как компенсация за безрадостное детство. А вообще-то во мне азарта совсем нет. Не цепляет эта тема. Может, я просто на очень длинные дистанции бегаю? Меня интересует точка запуска — и точка ухода.

— В казино бывали?

— Бывал. Не трогает. Никаких ощущений! Нет у меня иллюзии, что деньги — это ценность. Азарта тоже нет. Вот есть фильм с Джейсоном Стэтхэмом. Называется то ли «Последняя игра», то ли что-то вроде. Человеку нужно пятьсот тысяч долларов — чтоб купить яхту и уйти из какого-то бреда. Он выигрывает! Идет получать и думает: «Ладно, поставлю в последний раз». Проигрывает все — уходит в чистый ноль.

— Печальная история.

— А все почему? Потому что есть иллюзия: деньги способны решать твои проблемы. Отсюда и азарт. Мне периодически попадаются профессиональные игроки.

— Это публика специальная.

— Одного привезли недавно в гости. Товарищ говорит: «Слушай, у него проблема на проблеме. Поговори, чтоб полегче ему стало...» Сажусь разговаривать. Сразу выясняется — в понедельник надо отдавать два миллиона долларов. Должен серьезным людям, там никто прощать не собирается. Вариантов нет.

— Какое несчастье.

— Так в чем была его проблема? Этот Игорь на катране любого порвал бы. Равных не было. Ну и играл бы! Так их всех что тянет? Казино! Это главное качество человека — гордыня. Собственное достоинство. Показать себя — «я даже судьбу обыграю»! Ну и обыграл...

— Знаменитая по фильму нэцке «Рисующий мальчик» реально существует — стоит в музее Востока. А среди ваших вещиц есть одна — с особенным духом?

— Небольшая нефритовая птица Феникс. Похожая на дракона. В руку. Ношу как символ времени.

— У вас ведь была своя галерея — где такие штучки продавали.

— Была. Некоторые вещички провожаешь — сердце кровью обливается. Один древний магический предмет вспоминаю до сих пор. Зеленая полудуга с узором. Навершие на какую-то бамбуковую штуковину. Его купили — было так жалко! Вот из кармана тоже интересную вещь достаю. Можете потрогать. Это камень, древний амулет. Называется «Небесный глаз».

— Почему?

— Считается — дает правильный взгляд. Если ты на нем концентрируешься. У меня по карманам всегда много предметов. Вот, видите? Это шаманский предмет для управления энергией времени. Называется «диски би». Здесь восемь змей. Инструмент для работы с «Книгой перемен». Очень древняя вещь.

— Сколько этой штучке?

— Думаю, поздний неолит. Тысячи три или четыре до нашей эры.

— Невероятно. Со мной всюду ездит нэцке ХVIII века. У вас есть талисманы?

— Вот эти браслеты я не снимаю никогда. Амулет с шеи тоже. Это вещи с особенной судьбой. В них сила!

— Как это к вам пришло?

— Большая часть этих штуковин пришла ко мне из Синьцзян-Уйгурского автономного района. Эти камни сосредоточены там. Все это подарки. Есть у меня кунак, уйгур. Сидит сейчас. Двадцать пять лет дали за исламские связи. В Китае сложности на эту тему. Давят уйгуров. У него было два браслета — один отдал мне. Сам мне надел. Это невероятные вещи!

— Что они вам дают?

— Способность понимать знаки. Поток знаков становится моей жизнью. Через сознание приближаются, приближаются... Вы звоните — мы договариваемся. Юра, «Спорт-Экспресс», еще Белоус здесь засветился. А потом раз — и вы уже здесь. Этот переход произошел максимально комфортно! Легкая история!

В Хабаровске на меня наставили ружье

— Вы говорили: «Жду не дождусь, когда исполнится шестьдесят. Многие вещи перестанут цеплять».

— Так и есть. Перестали! Да вообще все перестало — именно в шестьдесят! Перестаешь придавать значение фигне. Сегодня как раз писал текст — как трудно не ускоряться в мелочах!

— Это правда.

— Тебе все время кажется, что можешь куда-то не успеть. А в шестьдесят вдруг доходит: ты уже везде опоздал. Можно не торопиться.

— Но вы-то времени не теряли. Одиннадцать детей?

— Одиннадцать. Все пятеро, которые здесь, на домашнем обучении. Это не осмысленно. Просто так совпало — и получилось в кайф. Я живу себе и живу.

— Я после сорока с ужасом ищу в себе признаки старения. А вы — после шестидесяти?

— Чем старше я становлюсь — тем лучше! Оцениваю трезвее. Здоровье только улучшается. Каждый день обнаруживаю — умею делать что-то такое, чего раньше не умел.

— Что появилось?

— Чувство меры. Умение удерживаться от лишних усилий. Сейчас у меня особые отношения со сном — могу заснуть в любое время. В любом месте. Вот хоть сейчас. Сплю по три часа в сутки, уже несколько лет просыпаюсь в половине четвертого утра.

— Господи. Зачем?!

— Так утренние часы — самые лучшие!

— Ну и на что вы их тратите?

— Психофизические практики. Тексты пишу.

— Каменную подушку мы уже осмотрели.

— Китайцы всегда спали на твердых подушках. Или фарфор, или дерево. Самые крутые — нефритовые. Я лет десять назад попробовал. То, что нужно!

— Сразу привыкли?

— Сразу к такой не привыкнешь. Поначалу не заснешь, больно будет. Только время приучит.

— В ангела-хранителя верите?

— Есть силы, которые прикрывают. Но это связано в большей степени с китайскими знаками рождения. Я такой везучий! Несколько раз был на грани того, чтоб помереть. Помереть-то мог вполне. Сантиметра не хватало.

— Какой случай сразу приходит на ум?

— В детстве роемся в котловане — вдруг что-то вокруг обваливается, я сползаю... А рядом со мной пролетает огромный камень!

— Уф.

— Потом случай — мне двадцать три года. В Хабаровске сижу на автобусной остановке. Вдруг слышу выстрелы — прямо на меня выскакивает из темноты человек с ружьем!

— Какая прелесть. А дальше?

— Подходит ко мне и наставляет ружье в голову. А у меня как раз острый период выяснения своего места в мире. Смотрю на него и улыбаюсь. Это так смешно!

— Даже не говорите.

— Это не хохот — а какая-то нелепость. Сижу и думаю: «Боже, как все бессмысленно! Все равно все умрут — но вот так?!» Какая-то достоевщина!

— Меня в Хабаровске одолевали такие мысли без всяких ружей.

— Вот подскакивает это чучело, наставляет на меня обрез. Прямо в лицо. Говорит: «Что, улыбаешься?» «Улыбаюсь», — отвечаю. «А если я на курок нажму?» — «Ну, нажми...» Барышня, с которой я на этой остановке и познакомился, меня оттуда увела. Берет под руку и тихо: «Пойдем, пойдем, пойдем...» А дуло — вот оно, сверкнуло. Раз — и нет тебя. Это ж дело житейское, не особая потеря.

— Больше на вас в жизни оружие не наставляли?

— Что-то я больше не помню. Наверное, внушаю жалость...

Бронислав Виногродский. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

«Серебряные иглы»

— Вы сколько раз в Китае бывали?

— Больше ста. Счету не поддается!

— Первая поездка?

— По линии отделения общества советско-китайской дружбы. Из Благовещенска через Амур в Хэйхэ. Знаете, что там сразило? В обычном магазине — отличный чай «Серебряные иглы»! Столько его накупил!

— Первое, про что в Китае вы сказали: «Да это чудо»?

— Горные виды. Какие-то лестницы, ведущие на скалы. Это Хуаншань, Желтые горы. Какая-то невероятная красота. На картинке мне эти пейзажи казались несуществующими — а реальность оказалась круче!

— Когда была последняя поездка?

— Года полтора назад. Перед коронавирусом.

— Снова что-то для себя открыли?

— Я был в городе Сиань на книжной ярмарке. Там случилось крутое открытие — кисточки, которые заправляются. Такие классные — я после этого стал много писать каллиграфии! Себя самого открыл с новой стороны!

— Рисуете каждый день?

— Обязательно! Каждый день — иероглифы!

— Самый удивительный иероглиф для вас?

— Вот тот, который у вас на руке. Он не идеально сделан, но он главный. Важный!

— Что означает?

— Это Дао — путь! Причем в древности писался иначе. У вас сокращенный вариант.

Рисунок. Фото Юрий Голышак, «СЭ»

Чжуан-Цзы и бабочка

— Тремя словами — про китайскую нацию?

— Вечное почитание древности!

— Тремя словами про себя?

— Ничего без иронии.

— Три «не люблю».

— Не люблю скуку. Не люблю бояться. Не люблю... Не любить!

— Вы лучше всех в стране разбираетесь в чае. Так скажите же — самый потрясающий чай, который пробовали?

— Я пробовал много старых... А! Был такой! Когда-то приехал в деревню. Где производят чай. Попробовал одно, другое. Тут подходят крестьяне — и дарят банку из-под «Нескафе»: «Попробуй вот это». Открываю — а там 15-летний чай «Тигуанинь». Это была сказка.

— Вы же знаете кучу языков?

— Преувеличено!

— Давайте считать.

— Английский. Французский. Китайский. Древнекитайский, который идет сразу за три. Выучить его невозможно! Свободно читаю на немецком, испанском, итальянском и каких-то славянских языках. Изучаю сейчас тюркские. Я люблю учить языки — а результат меня не интересует. Мне наплевать, сумею ли сказать фразу.

— Что тогда важно?

— Игра! Исследование самого себя!

— Из миллиона китайских притч — та, которая вам особенно запала в сердце?

— Моя самая любимая! Готовы?

— Еще бы.

— Однажды Чжуан-Цзы приснилось, что он бабочка...

— Неплохо.

— Которая летает вокруг цветка и не помнит, что она бабочка, а не Чжуан-Цзы.

— Главное — не потерять нить.

— Потом Чжуан-Цзы проснулся и подумал: теперь, наверное, бабочке снится, что она Чжуан-Цзы. Вот бабочка и Чжуан-Цзы — две сущности. Кто кому снится — бабочка Чжуан-Цзы или Чжуан-Цзы бабочке?

— Это всем вопросам вопрос.

— Вот это я называю «превращением вещей»... (Заразительно смеется.)

— Что мне надо сделать, чтоб быть счастливым?

— Первое — пить чай по утрам. Второе — заниматься цигуном. Третье — изучать «Книгу перемен».

— Она поможет?

— Безусловно. Но не будет чая и цигуна — не поможет. Но чтоб рядом с чаем был какой-то нефрит. Мне вообще непонятно, как без нефрита люди выживают. Я понимаю, почему они несчастные. С сочувствием отношусь.

— Ваши слова — «я шут по жизни».

— Так оно и есть!

— Тоска и есть смерть?

— Если ты не играешь — умираешь! Это точно!