Лучшая легкоатлетка России 2024 года по мнению ВФЛА прыгунья в высоту Мария Кочанова втягивается в зимний сезон, проведя уже два старта, первый — 17 января в Челябинске, где она проиграла Кристине Королевой, а второй — 1 февраля в Москве, где выиграла. В прошлом летнем сезоне у Марии была впечатляющая серия из 12-ти побед подряд, она выиграла и взрослый чемпионат страны, и первенство среди молодежи, и Игры БРИКС, и кучу всего еще. За лето Мария подняла личный рекорд до 1,97, и этот результат, показанный трижды, стал причиной разговоров в стиле: «А что было бы если бы она поехала в Париж?» Подиум Игр закрылся на высоте 1,95.
О том, как Мария подходит к зимнему сезону, с какими проблемами борется почти всю свою взрослую жизнь в спорте, как долго и тяжело она меняла свою самооценку, спортсменка рассказала «СЭ».
— У тебя уже второй зимний старт, в Челябинске было 1,92, на «Битве полов» — 1,95. Форма улучшается?
— Да уже почти сезонные кондиции. Старт в Челябинске был скорее тренировкой, а сейчас уже вхожу соревновательный режим. По сравнению с прошлыми зимами чувствую себя увереннее. В последние три года зима проходила просто отвратительно — то травмы, то ковид, то просто что-то болело. Видимо, на фоне тяжелой, ударной подготовки с сентября по ноябрь вылезали все имеющиеся проблемы. Тяжелый тренировочный блок мог доходить до середины декабря, и организм просто не выдерживал. Мы, наверное, чуть-чуть зарабатываемся, закладывая объемы на лето. А сейчас травма, полученная в ноябре, дала возможность пройти эти месяцы в более мягком режиме.
— Ты наверняка знаешь истории про то, что у многих спортсменов лучшие сезоны порой случались после травмы, когда тренеры были вынуждены дать отдых организму атлета?
— Я тоже на этом сейчас делаю акцент. Очевидно, что после месяца достаточно легких тренировок, разгрузки вся та работа, которая была проделана в сентябре-октябре и начале ноября, не стала перебором и легла в основу той формы, которая есть сейчас.
— Ты упомянула тяжелый тренировочный блок осенью. Речь про силовую работу?
— Я бы не сказала, что делаю больше остальных высотниц по количеству силовых тренировок. Так же две силовые в неделю, базовые упражнения — взятие, рывок, присед, фронтальный присед, полуприседы с выпрыгиванием и без. Но, наверное, вес, который я беру на силовых, побольше за счет того, что я от природы очень сильная и у меня изначально были достаточно высоки базовые силовые возможности.
— Давай огласим цифры.
— Если, например, говорить про присед с максимальным весом, то при собственном весе 62-63 кг полтора года назад я делала 125 кг на один раз.
— Ты сказала, что одарена с точки зрения силовых показателей. Это создает проблемы с весом?
— Мне никогда не предлагали менять вид, хотя я часто об этом задумывалась — наверное, физиологически и антропометрически я не идеальная высотница. Это мое мнение. Может, получилось бы в тройном прыжке или в длине. Мои данные требуют значительно больше усилий, чтобы показывать результаты в высоте, чем у классической высотницы, которая худая сама по себе. За счет склонности к набору мышечной массы я быстро добавляю в весе и затем тяжело вхожу в соревновательную форму. Этот вопрос стоит очень остро — после каждой силовой тренировки я отекаю, и нужно время, чтобы эффект прошел, а затем следующая силовая — и так по кругу.
— Как с этим ты справляешься? Бывают кризисные моменты?
— Я лет в двенадцать познакомилась с диетами и всей этой темой. Стало очевидно, что я вырасту, скажем так, массивнее, чем сверстницы, у которых другая физиология. До начала силовых тренировок я была очень худой, тростиночка, килограммов на пять меньше сверстниц того же роста. А затем — начало силовых, пубертат, и вопрос встал очень остро.
Кризисы пережила уже много раз. И, наверное, они еще не раз повторятся, пока я нахожусь в данном виде спорта. Это очень тяжелые периоды, когда ты делаешь все для того, чтобы вес ушел. Мы до сих пор работаем во многом по советским методикам, не у всех в тренерском штабе есть понимание, что каждый спортсмен индивидуален. То, что у меня другая физиология, вызывает вопросы: «Ты что, просто не можешь не есть?» У них нет осознания, что, если я даже не буду есть, мои мышцы от этого никуда не денутся, отеки после силовых не исчезнут волшебным образом. Сложно с этим работать, и моментами, бывает, руки опускаются. Это, наверное, самая тяжелая тема в моей спортивной карьере, прочие с ней рядом не стоят.
— У тебя были мысли, что годы в таком жестком режиме контроля веса могут сказаться на здоровье, что за это придется платить?
— Да, для меня это очевидно. На самом деле это очень страшно для любой девушки. Хочется же какой-то простой человеческой радости — семьи и так далее. А ты думаешь: возможно ли подобное с учетом таких проблем? Меня это больше всего пугало, наверное, в подростковом возрасте, когда у меня были самые большие проблемы с телом. Я не могла адекватно оценивать сама себя, свой вес, свой рацион, и все превращалось в кромешный ад. Не хотелось бы, чтобы такое повторялось у современных девочек.
— Доходило до страха взвешивания, когда ты подходишь к весам и думаешь: надо снять белье и вынуть заколки из волос, чтобы цифры были поменьше?
— С этим живешь, и, наверное, пока я не закончу свою спортивную карьеру, так и будет продолжаться. Со временем, конечно, это все уйдет, но это очень большой вопрос именно времени.
— Ты обмолвилась, что, возможно, получилось бы в тройном. Ты же первенство России по девушкам до 18 лет в тройном выигрывала. Как тебя туда занесло?
— Мой тренер выступала за многоборскую подготовку, закладывала базу — мы делали все. Я прыгала в длину и тройным, бегала спринт, барьеры, средние и длинные дистанции, кроссы. И так лет до 15-16. Но при этом основным видом уже тогда была высота. И лет в 14-15 у меня буквально за месяц в летнем лагере очень вырос результат в тройном, добавила метр или полтора, с ходу, без особых тренировок. Мы решили попробовать на соревнованиях, и в результате я еще долго совмещала тройной с высотой, последний раз прыгала в 2021 году. Это способствует развитию, ты отвлекаешься, в другом секторе совсем другая среда.
— Другая среда, потому что у девушек, прыгающих тройным, и высотниц разный менталитет?
— Да. Или, может быть, это уже я воспринимала иначе, не считая себя девушкам в тройном конкуренткой, — приходила и просто получала удовольствие. Тройной стал отдушиной, мне нравились многоскоки, это ощущение полета на скорости. В тройном ты успеваешь это прочувствовать по сравнению с высотой, где одно мгновение — и ты уже за планкой.
— Высоту воспринимала иначе?
— Это мой основной вид, и там я чувствовала конкуренцию с детства. Когда мы были маленькие, то не очень здраво друг друга оценивали. Сейчас оглядываюсь на себя четыре года назад, сравниваю — совсем разное отношение к соревнованиям, среда, иные люди. Когда мы были маленькие, не возникало мыслей, что нам нечего делить за пределами сектора и нужно не забывать оставаться в первую очередь человеком. Сейчас я лояльно отношусь ко всем соперницам, у меня нет пренебрежения. Как мне кажется, я никогда себя так не вела, но внутренние ощущения в секторе были скорее негативные. В женской среде это с детства. Тебя с кем-то сравнивают, постоянно что-то говорят, но это не подстегивает, а задевает, особенно в момент становления самооценки. Потом понимаешь, что все это ерунда.
— Можно сказать, что в твоем поколении юниорский сектор высоты был токсичным?
— Да, вполне. У нас никто ни с кем не дружил, не разговаривал, все были сами по себе, все отдельно. Никто ни с кем особо не здоровался, никто никого не поздравлял. Сейчас мы выросли, и все совсем по-другому себя ведут, разговаривают, общаются. Вот, допустим, в Челябинске Кристина Королева прыгнула в 1,96, обыграла меня. Я была искренне за нее рада, побежала ее обнимать, потому что это нереально круто, когда ты видишь со стороны, как человек работает. У него травмы, еще какие-то сложности, а он из них выбирается и реализуется. И ты радуешься именно этому моменту. Я стараюсь сейчас настраивать себя в том ключе, что соперничаю с собой и планкой, а другие девушки двигаются в своем темпе роста результатов.
— Насколько формированию спокойной атмосферы поспособствовало то, что вы на международные старты поехать не можете и всегда прыгаете небольшим и очень стабильным по составу коллективом?
— Мне кажется, сильно поспособствовало, потому что мы все в одной лодке, и это сплачивает нас. Хочется друг друга поддерживать на соревнованиях, взаимодействовать. Высотницы в любой стране — это всегда небольшой круг, их немного. В Италии, например, сейчас всего три девушки высокого уровня. И лучше работать спокойно, не раскачивать эту лодку.
— В прошлом летнем сезоне у тебя была серия из двенадцати побед, на которую все обращали внимание, и в итоге ты стала лучшей легкоатлеткой России. Насколько эта серия давила?
— Я безумно горжусь собой в этом плане, потому что забила вообще на всех. На Олимпиаду, на комментарии, на чьи-то ожидания — на все. У меня в тот момент была уже устоявшаяся психика. Я просто пришла к пониманию того, что просто двигаюсь от старта к старту, реализуюсь, показываю свой результат, и меня вообще не волнует все, что происходит вокруг. Сама от себя в шоке. Это было круто. Это что-то взрослое, стоящее, но, конечно, потребовавшее от меня большой работы над собой. Я целенаправленно работала в этом направлении.
— Сама работала или прибегла к помощи психолога?
— Работаю с обычным психологом уже на протяжении почти четырех лет, и она мне помогает познавать себя. Читаю много литературы по пониманию себя и психологических аспектов личности. Стараюсь разобраться в этом очень глубоко, потому что хочется открыть в себе лучшее, что можно использовать. И так как психолог у меня какое-то время была только в очном формате, приходилось многое делать самой. Постоянная саморефлексия, чтение, постепенное обучение как раз вот этому разумному пофигизму. То есть ты, по сути, просто отключаешься.
— В таком случае, учитывая твою генетику, ограничения с международными стартами, ты должна была задать себе вопрос: «Зачем я, Мария Кочанова, продолжаю тренироваться и прыгать в высоту?» И ответить на него.
— Я не пыталась найти ответ на этот вопрос, честно говоря, но он очень актуальный. Скажу так: я читаю сейчас замечательную книгу, в которой идет речь как раз о самопонимании, о том, зачем мы в этом мире. И там рассматривается очень интересная позиция — по сути, большая часть людей в мире 80 процентов своей жизни занимается тем, что они не любят и не хотят делать, для того чтобы потом оставшиеся 20 процентов заниматься тем, что любят, например на пенсии. А зачем заниматься тем, что ты не любишь, ради того, чтобы потом, когда-нибудь, сделать то, что любишь?
Я искренне, на самом деле, люблю то, что я делаю. Мне очень нравится, я себя в этом нашла, есть дикая самоотдача, интерес, и мне бы хотелось, наверное, привнести в высоту что-то хорошее, потому что я понимаю, что могу сделать. У меня есть определенное социальное влияние на подростков, девочек, которым я также могу помочь, что-то подсказать, поделиться опытом. Потому что, когда у тебя есть понимание того, что ты не один и что у условной Маши Кочановой было в твоем возрасте все то же самое, что сейчас у тебя, и она такой же обычный человек, у нее такие же проблемы, все точно такое же, то пройти через кризисный момент легче.
У нас в российском спорте не принято вслух вспоминать о плохом, все отмалчиваются, говорят только о хорошем, а о плохом — тишина. Но я считаю, что о каких-то сложных моментах, о таких острых темах, как вес, пубертат, о проблемах, которые возникают на твоем пути, нужно рассказывать и делиться этим с молодым поколением. Поэтому я считаю, что моя основная цель в спорте, сопутствующая результативности и всему остальному, отчасти гуманистическая. Хочется донести какие-то моменты, ценности детишкам, девочкам, подросткам, хочется именно социально участвовать в подобных процессах, и мне это очень нравится. Я очень люблю людей и очень в этом заинтересована.
— Если не передавать опыт ошибок следующим поколениям высотниц, то каждое новое будет вставать на те же грабли.
— Да.
— Ты сказала, что забила на Олимпиаду.
— Я, конечно, ее смотрела, всю. Забила скорее в своей голове. Мне очень многие писали, что, мол, жалко, что меня там нет, бла-бла-бла, в таком контексте. Сложно от этого полностью отстраниться, начинаешь думать: «Блин, а что было бы, если бы я была там? Смогла бы или нет?» Но в момент, когда подобные мысли посетили меня впервые, я сразу сказала: «Стоп! Мне этого не надо». Я не там, я там не буду, это не мое, это не моя жизнь, меня там нет. Если я хочу жить и реализоваться здесь и сейчас, то мне надо быть здесь и сейчас. В такие моменты нужно просто заземлиться, напомнить себе, что ты здесь, а не там. И там ты не будешь, а все, что произошло, уже произошло, и ты никак не можешь на это влиять, что-то с этим сделать, поэтому реализовываться нужно так, как ты можешь, здесь и сейчас.
— И ни слезинки не упало?
— Я плакала. Но не в тот момент, а после сезона. Накрыло сильно, я была эмоционально разбита и вымоталась на самом деле за те три месяца. Конечно, ты в любом случае тяжело это проживаешь, но главное — в нужный момент я смогла убрать все это в дальний ящик и не ассоциировать с собой.
— Когда увидела мировой рекорд 2,10 в исполнении Ярославы Магучих, что было в голове?
— Смотрела в записи и была очень сильно удивлена — не думала, что это случится так быстро, что она настолько стремительно выйдет на уровень подобных прыжков. Не вспомню сейчас, но она до этого, на предыдущих стартах, не так много делала попыток взять 2,10. И тут сразу. Но это круто, безусловно, круто. Ярослава еще в юношеском возрасте была выше по уровню. То есть, когда мне было 16, а ей 17, я прыгала за 1,85, а она — на десять сантиметров выше. Было понятно, что она может на такие результаты претендовать — и гораздо раньше, чем мы.
— За счет чего она так прыгает?
— У нее в плане техники самый обычный прыжок, но он ровный, в нем нет самых главных ошибок высотниц — отклонений, напрыжек, лишних движений. У нее прыжок выглядит слитно и уверенно. На самом деле в высоте главное — уверенность. Если ты хоть чуть-чуть сомневаешься, твой прыжок просто уходит в никуда. Сомневаться вообще нельзя.
— Когда предложили уехать в США, ты не поехала. Засомневалась?
— Меня приглашали несколько раз в разные университеты, много об этом думала. Конечно, когда видишь, насколько это другой уровень и отношение, — кому бы не захотелось? Но останавливали страхи, неуверенность в себе, у меня очень долгое время были проблемы с самооценкой, с пониманием самоценности. Не могла отделить свое мнение и свое ощущение от мнений и ощущений других людей и, как следствие, понимание себя и мнение о себе складывалось из слов других. Поэтому я не решилась оба раза, и это, наверное, было глупо.
— Зимний сезон уже идет, но я забегу вперед и спрошу про главный — летний. Какие высоты ты видишь реальными?
- Всегда говорю, что мы не знаем наших пределов и всех возможностей организма. Поэтому очень сложно предугадывать такие вещи. Конечно, хотелось бы преодолеть два метра, выйти на стабильный уровень прыжков под два и выше.
— Ты же не знаешь возможностей тела. Если оно скажет, что готово на 2,06, сильно удивишься?
— Объективно, физически, именно физически, я, наверное, сейчас готова на уровне двух метров, может быть, на пару сантиметров выше. Но это же столько должно вместе совпасть, сложиться и форма, и техника. Но если вдруг тело скажет, что готово выше, — не удивлюсь.