"Решила: раз допинг выветривается за полтора месяца – проскочу"
Бегунья на длинные дистанции Сабрина Кадашева откровенно рассказала о том, зачем приняла допинг и о роли в этой ситуации личного тренера и врачей сборной.
Несмотря на то, что число дисквалифицированных только в легкой атлетике сейчас достигает нескольких десятков в год, признательные показания из них не дает практически никто. Наши спортсмены по-прежнему отрицают любой факт употребления допинга, несмотря даже на наличие очевидных доказательств обратного.
Сабрина – попалась на допинге в 17 лет. На тот момент она была членом юношеской сборной страны и победительницей Всероссийской Спартакиады на дистанции 2000 метров. Результаты были хорошими, то есть теоретически, еще несколько лет – и мы могли бы услышать о Кадашевой уже как об участнице Олимпийских игр или чемпионата мира.
Но летом 2017 года, как раз после победы на Спартакиаде, Кадашева попалась на употреблении запрещенного стимулятора "Триметазидин". Это тот самый препарат, положительную пробу на который сдала во время Олимпийских игр в Пхенчхане бобслеистка Надежда Сергеева.
История Кадашевой пронзительна и очень показательна. Можно сколько угодно рассуждать об обширных образовательных программах, шикарных буклетах и регулярных семинарах об антидопинге. Но вот вам реальность российской провинции, где "прекрасно" все. Спортсменке с врожденным заболеванием говорят в больнице похудеть и попасть в сборную – то есть делать ровно то, от чего у нее случились первые приступы. Девушка сразу после операции на сердце, вопреки рекомендациям врачей, едет на соревнования, потому что неудобно: пропадут купленные регионом за 30 тысяч рублей билеты. Личный тренер и сама бегунья (между прочим, члены сборной страны) понятия не имеют, что такое терапевтическое исключение и как его оформить. Ну и, как закономерный итог всего этого: положительная проба и дисквалификация.
Бороться за себя Кадашева не стала и сразу призналась. Сейчас она – студентка Московского государственного юридического университета и, возможно, будущий спортивный юрист. То есть в ее конкретном случае, наверное, действительно – что ни делается, все к лучшему. Но вообще, конечно, печально: насколько же реальная жизнь отличается от красивых заявлений и деклараций...
У меня темнело в глазах и я ложилась на дорожку
– Я из Уссурийска (город в 100 км от Владивостока с населением в 160 тысяч человек – Прим. "СЭ"), из самой обычной семьи. Легкой атлетикой начала заниматься в пятом классе. Тренер сразу заметила склонность к длинным дистанциям, да и мне понравилось бегать. Поначалу мы больше играли, но лет с 14 уже началась серьезная работа на результат.
Не могу сказать, что я прямо мечтала об Олимпиаде. Скорее, думала о более близкой перспективе: чтобы нашу сборную допустили до юношеского первенства Европы. Тогда уже наша федерация была отстранена, но никого не пускали соревноваться даже под нейтральным флагом. А мне хотелось поехать заграницу, почувствовать, что это вообще такое – международные соревнования.
Перед самым первым моим годом в секции тренер велела пройти диспансеризацию. Мы с мамой пошли в районную детскую поликлинику. Там кардиолог впервые заметила, что есть проблема. Меня перенаправили в другую, платную клинику, где нам сказали: у меня синдром WPW (синдром Вольфа-Паркинсона-Уайта, врожденная аномалия строения сердца – Прим. "СЭ"), который лечится только в Москве и в Новосибирске. Но в принципе, ничего страшного нет, люди живут с ним и до ста лет. Мне прописали витамины и отпустили.
Несколько лет все было нормально и синдром никак не проявлялся. Но с началом переходного возраста у меня появились приступы. Дважды на тренировках у меня поднимался пульс до 200 ударов, я не могла сделать вдох, темнело в глазах. Стоять было тяжело, и я просто ложилась на дорожку. Потом такое тоже дважды повторилось на соревнованиях. Тогда мы с мамой решили снова пойти к врачу.
Я полежала в больнице во Владивостоке. По итогу, мне сказали две вещи: нужно скинуть вес и попасть в сборную, чтобы уже там получить направление в какую-то из федеральных клиник. Я так и сделала: выиграла первенство России и попала в списки на сборы национальной команды. Сразу после сборов меня отправили в Детскую центральную клиническую больницу ФМБА.
На фоне нагрузок, сердце стало настолько тренированным, что даже врачи не сразу смогли разглядеть синдром. Но после обследований, все равно было принято решение делать операцию. Она прошла не совсем так гладко, как планировалось, и сразу после нее мне стали капать "Предуктал". Причем я сразу предупредила врачей, что я спортсменка. Но мне сказали: хоть он и запрещенный, этот препарат тебе действительно нужен. Его необходимо пить еще три месяца после операции. Причем в эти три месяца нужно воздерживаться от физических нагрузок.
Мне было 16 лет и я не понимала, куда бежать и что делать
Я, честно, сомневалась, стоит ли пить этот препарат. Но решила: раз он выветривается из организма месяца полтора, у меня как раз будет время восстановиться и набрать форму. Что такое терапевтическое исключение, я на тот момент даже не слышала. Тренер, видимо, тоже, потому что она была в курсе всей ситуации.
Поначалу я действительно только отдыхала. Потом поехала на сборы к морю, но теоретически, должна была там просто купаться и восстанавливаться. Затем меня отправили на первенство Приморского края во Владивосток. А там тренер уже подошла, выдала форму и сказала: ты едешь на Всероссийскую Спартакиаду в Майкоп. После операции на тот момент прошли всего два месяца...
Почему я согласилась тренироваться и выступать? Если честно, было страшно. Но на меня уже были куплены билеты, причем недешевые – 30-40 тысяч в один конец. Мы с родителями были в шоке и не понимали, что нам делать. Да и чувствовала я себя нормально, приступы ушли, только восстанавливаться было чуть тяжелее, чем обычно.
Я всегда помнила о том, что пью запрещенное лекарство. Снова напомнила об этом тренеру, на что она ответила: "Ну и ничего страшного, пей, никакого допинг-контроля там не будет". Но когда я выиграла дистанцию 2000 метров, первое, что я получила, было направление на допинг-контроль...
К тому моменту я уже недели полторы, как по собственной инициативе отказалась от лекарства. Конечно, врачи велели продолжать, но я решила перестраховаться. Поэтому у меня была слабая надежда, что допинг не найдут. При сдаче пробы я даже указала в форме, что пила "Предуктал". Потом стала спрашивать тренера: может, позвонить врачу сборной? Или в РУСАДА? Мне было 16 лет, и я реально не понимала, куда бежать и что делать. Но она, думаю, никуда в итоге так и не позвонила. Видимо, тоже надеялась, что ничего не найдут.
Получив документы о положительной пробе, я переправила их тренеру. Это был единственный человек, к кому я могла обратиться, кто должен был знать, что делать. Я работала с ней с детства, я ей доверяла. Она сказала: нужно признаваться. Я подписала признание и получила четыре года дисквалификации. На этом, собственно, моя карьера как спортсменки закончилась.
