Она пережила блокаду Ленинграда и стала олимпийской чемпионкой. Памяти Галины Зыбиной
В субботу вечером в Санкт-Петербурге на 94-м году жизни скончалась легенда отечественного спорта, олимпийская чемпионка-1952 в толкании ядра Галина Зыбина.
У нее поразительная судьба. Четыре раза участвовала в Олимпийских играх — и трижды возвращалась домой с медалью. Из Хельсинки в 1952-м — с золотом. Из Мельбурна в 1956-м — с серебром. Из Токио в 1964-м — с бронзой. Вот в 1960-м в Риме, куда приехала, не успев восстановить форму после рождения сына, в призеры не попала.
Кроме того, Зыбина — единственная в истории спортсменка, ставшая призером чемпионата Европы в обоих видах метания (в 1950-м копье — бронза, в 1954-м диск — бронза) и толкании ядра (в 1954-м — золото, в 1962-м — бронза).
Все это удивительно еще и потому, что Зыбина пережила блокаду и в 12 лет получила медаль «За оборону Ленинграда».
— Ужас блокады до сих пор в памяти? — спросили Галину Ивановну в 2015-м обозреватели «СЭ» Юрий Голышак и Александр Кружков.
— Папа сразу ушел на фронт, а мы, пятеро детей, — с мамой. Хотели по Ладоге выбраться. Комплектовали грузовик. Мама уже вещи собрала, но мы с братом заявили: «Не поедем!» Заперлись в квартире. Половина дома уехала, там и погибли. Разбомбили, этот грузовик провалился под лед.
— Как выживали?
— Папа — хозяин хороший, оставил запас дров. Я с пяти лет с ним вместе пилила. Они ровненькие должны быть. Чуть пила в сторону — р-раз, и мне по башке. Приучил!
До мая 1942-го школы были закрыты. Когда 116-я на Сердобольской открылась — записалась туда. Май, а ходили в пальто. В школе давали стаканчик молока и вареную брюкву. Постоянно проверяли, не превратились ли за блокаду в идиотов. Вышло постановление, чтобы дети с 5-го класса начинали работать.
— Куда отправились?
— В совхоз. Фамилии не фиксировали, так писали: «Из школы пришло трое». Эти-то еле двигались. В 12 лет меня наградили медалью «За оборону Ленинграда».
А мама устроилась в райком Выборгского района уборщицей. Вода замерзла, отопления нет. Так мы с ней в пять утра дров напилим, перетащим на третий этаж райкома. Оттуда в школу, пытаюсь что-то выучить.
— Засыпали на ходу?
— Спала по три-четыре часа. Почему-то не могу вспомнить себя спящей. По двое суток стояли в очереди за хлебом. В 40 градусов мороза — это кошмар! Если мама подойдет, сменит — убегу домой погреться. Иногда стоишь, но привезут не хлеб, а муку. Мама наставляла: «Нет хлеба — бери дрожжи!»
— Что такое — 125 граммов хлеба в день?
— Совсем маленький кусочек. Но плиту растопим, сухарей насушим. Старший брат лежит умирает. Прямо кричит. Мама сухарик достанет, парочку ему в рот положит — оживает, открывает глаза. Младший брат пролежал все три года. Шатаясь до туалета шел.
— Какой на вкус блокадный хлеб? Кислый?
— Вкусный! А дуранду я бы и сегодня полизала!
— Это что?
— Ошметки от всяких семечек. Плотные, как конфета. Вот этот вкус прекрасно помню. Бывало, придет в класс Элечка Гуфельд, что-то под партой режет, режет... Потом подходит — и в рот каждому кладет кусочек мяса! Говядина!
— Откуда?
— У нее папа работал на складе. Наверное, воровал. У многих одноклассников питание дома было нормальное. Чья-то мама в совхозе трудилась, чья-то — в детском саду. Кому-то с фронта паек пришлют.
— Верите, что товарищ Жданов в Смольном ананасы ел?
— Про ананасы, конечно, брехня. Но проблем с питанием у партийных руководителей не было. Я же приходила к маме в райком, помогала с уборкой — и видела, какие там накрывали столы. От запахов кружилась голова. Порции, правда, маленькие. Зато были даже пирожные. Кондитерская фабрика, хлебозаводы продолжали работать.
А мы с мамой как-то отравились оладьями из лебеды. Начисто оглохли, глаза были мутные. Мама утром пошла в райком убираться, ее окликнули: «Вы что не здороваетесь?» А она не видит ничего. Недели две еще и не слышала.
— С людоедством столкнулись?
— Был у нас на втором этаже мужичок, дядя Петя. Грозился съесть кого-то из детей. Мы на крюк от него закрывались.
— Не добрался до вас, судя по всему.
— Скончался дня через два. Видимо, было предсмертное сумасшествие.
— На ваших глазах люди умирали?
— Нет. Но часто обессиленные спотыкались на улице, падали. Зимой — самое страшное. Можно не встать. Однажды с мамой подняли из сугроба женщину в полуобморочном состоянии, усадили на скамеечку. До сих пор в ушах ее голос — как просила кушать. А у нас с собой ничего. Мама заплакала. Когда назад шли, женщины уже не было.
— Какие были игрушки в блокаду?
— Я любила прыгать на скакалке, играть в прятки, лапту. Дальше всех во дворе кидала палку. Как-то на спор с трех шагов хоккейный мячик через дом перебросила.
— Ого.
— Так стимул был! Мальчишки запугали, что проигравший лезет на чердак, где котлы парового отопления, а там черти сварят.
— Пуля или осколок рядом пролетали?
— Помню солнечный день 1942-го. Мама отправилась за хлебом. Когда завыла сирена и началась бомбежка, помчалась обратно. На лестнице перемахнула ступеньку, в следующую секунду туда вонзился осколок. Младший брат сидел на кухне возле приоткрытой створки. Я из комнаты добежать до него не успела. Взрывной волной трехлетнего Стасика отбросило к двери. Мимо меня из одного окна в другое пролетел столб пламени. То, что обошлось без пожара и никто не пострадал, — настоящее чудо. А след от осколка на лестнице так и остался. Наш дом на проспекте Карла Маркса по-прежнему стоит. Стены толстенные. Когда бомбили — чуть-чуть шатался.
— Что известно о судьбе отца?
— Прислали похоронку: «Погиб 10 января 1944-го в деревне под Гомелем». Годы спустя брат ездил туда. На мраморной стеле среди павших солдат высечена и фамилия отца. Местные жители рассказали: «Тут было кровавое месиво. Очень много народа полегло — и наших, и фашистов».
— Со временем ненависть к немцам утихла?
— Честно, не было никогда такого чувства. Впервые их увидела через несколько месяцев после войны. Пленных немцев вешали на площади около кинотеатра «Гигант». Я на казнь не пошла, но смотрела, как их вели. Собралась толпа, все молчали. Мне показалось, к ним испытывали жалость. Не оскорбляли, не швыряли камни. Наоборот, протягивали хлеб.
— Сталина видели?
— В 1946-м в Москве на «Динамо», когда отмечали День физкультурника. Сталин на трибуне принимал парад. Мое участие было символическим — помогала расставлять барьеры. Пригласили в Москву не для этого, а на Всесоюзный сбор молодежи. Вот там действительно чуть с голоду не померла.
— Почему?
— Кормили ужасно. Выедали из тарелки мутноватую жижу, в гущу добавляли воды — вот тебе и первое, и второе. При этом еще тренировались! У одной девочки, Дуси, началась водянка. Опухла, ходить не могла. На носилках погрузили в поезд, привязали к полке, дали телеграмму родным в Ленинград: «Встречайте на скорой».
— Выжила?
— Еле спасли. В команде были ребята постарше, но все молчали. А я, 15-летняя пигалица, не побоялась пойти к руководству. С едой лучше не стало, зато выбила каждому по куску мыла и полотенце. Поняла, что дальше оставаться на сборе нет смысла. Лишних вещей у меня не было, а подружка Любка продала старенькие платья. Купили хлеб, квас и рванули в кассы «Метрополя». Окошко высоко. Посадила Любку на плечи, она сунула деньги, пискнула: «Тетенька, два билета до Ленинграда».
Вернулись к своим, сообщили, что завтра уезжаем. Когда новость долетела до начальника сбора, он из закромов принес хлеб с салом: «Зыбина, держи! Только поскорее исчезни с моих глаз...» На тренерском совете меня потом распекали: «Зачем взяли эту костлявую дохлятину?! Ничего в ней нет».
— Шесть лет спустя «дохлятина» выиграла Олимпиаду в Хельсинки.
— Журналисты после победы допытывались: «Вы счастливы?» А я не знала, что ответить. Вся радость улетучилась, пока два часа ждала награждения. Медаль вручили, когда на трибунах уже почти никого не было. Да еще из-за проигранного копья переживала.
— Был шанс сотворить золотой дубль?
— Вообще-то на меня ставили не в толкании ядра. На последней прикидке в Выборге спокойно метала копье на 52-53 метра. Этого хватило бы для золота — чешка Дана Затопкова выиграла в Хельсинки с результатом 50,47. А у меня 48,35 — и четвертое место.
— Причина?
— Я хорошенько размялась, как вдруг выяснилось, что старт отложен. Затянулись соревнования по метанию молота. Час с лишним просидела. И сгорела. В секторе была пустая, как барабан. Мне кажется, организаторы специально тянули время, чтобы вычеркнуть Советский Союз из числа фаворитов. В ядре тоже химичили.
— Как?
— У Клавы Точеновой украли серебро. Отдали немке Марианне Вернер, которая заступила, однако судьи не обратили внимания. Клава утешилась бронзой. Но у меня в тот день отнять ничего не могли. С первой попытки лидировала. На последнюю выходила уже олимпийской чемпионкой. Толчок — и 15,28! Перекрыла мировой рекорд на 26 сантиметров!
