«Видения изумительные — дельфины из стен выпрыгивали». Как знаменитый российский баскетболист боролся с ужасной болью
Кирилл Зангалис — спортивный журналист, эксперт по баскетболу и шахматам, сейчас является менеджером Сергея Карякина и пиар-директором Федерации шахмат России. С разрешения автора «СЭ» публикует главы из его книги «Незвездные встречи со звездными людьми». В новом материале — история одного из самых талантливых российских баскетболистов Андрея Фетисова.
Самый одаренный
Наверное, Андрей Фетисов — самый талантливый игрок, который выступал за сборную России в период после распада СССР. Великолепные физические данные, прекрасное видение площадки, средний и дальний бросок, прыгучесть. При росте 208 сантиметров и весе 100 килограммов он был настолько пластичен и подвижен, что при определенном стечении обстоятельств мог бы попасть на место Тони Кукоча в звездный «Чикаго» конца 1990-х.
Фетисов родился в Новокузнецке, но воспитывался, как и я, в Средней Азии, в Таджикистане, куда он переехал в возрасте 12 лет. Как раз в этот период и формируются принципы мужчины, которые остаются с ним на всю жизнь. Азия — это уважительное отношение к старшим, умение постоять за себя на улицах, порой в жестоких подростковых войнах, ну и вредные привычки — раннее пристрастие к сигаретам и алкоголю.
В 16 лет во время юношеских соревнований в Саратове Андрюха познакомился с легендарным тренером Анатолием Иосифовичем Штейнбоком, который уговорил его переехать в Ленинград. Это стало ключевым поворотом в жизни баскетболиста. А сколько всего там случилось с Фитей! Когда я свел в 2017 году своего близкого уже товарища Андрюху с авторами «Разговора по пятницам» Кружковым и Голышаком, то узнал, сидя у узбекского ресторана в компании этой троицы, немало интересного, хотя, казалось, что знаю о Фетисове все.
— Легендарный интернат, воспитавший столько звезд, еще существует?
— Превратился в колледж олимпийского резерва. При мне это была «школа-интернат спортивного профиля № 62». Анатолий Штейнбок, которому скоро стукнет 80, работает до сих пор.
— Бодряк?
— Еще какой! Девять его пацанов сейчас в нашем дубле (в питерском «Спартаке», в котором Фетисов был президентом. — Прим. «СЭ»). В отличие от основной команды, играют здорово.
— Был в СССР баскетбольный интернат сильнее?
— Самые крутые — наш и Алма-Ата. Штейнбок никогда сам не играл в баскетбол, но молодых чувствовал уникально. Вот и везли к нему лучших юниоров со всего Союза. Как меня, 16-летнего, из Душанбе. Здесь все было на высшем уровне — и обучение, и условия. Нам бутерброды с красной икрой давали. Постоянно стоял лоток с мясом и подливой. Хоть обожрись.
— Случалось?
— По субботам пекли оладьи с вареньем и сметаной. А народ-то в выходной отсыпался, к завтраку выходили не все. Так я на спор съел 24 оладушка.
— Отчаянный вы человек.
— Последний разрезал на четыре части. Выиграл у Димы Гетманова 20 рублей! Но на оладьи до конца интерната смотреть не мог.
— Еще случались яркие споры в вашей жизни?
— Не самые умные. Как-то в Бендерах поспорили с Гетмановым, что за 100 рублей переплывет Днестр. Хорошо, ума ему хватило чуть отплыть и вернуться.
— Этот Гетманов, похоже, был главным затейником.
— Вот только с баскетболом не сложилось. Хотя на двухсотметровке легкоатлетов обгонял. При росте два метра. Дыхалка была такая, что в бассейне уходил под воду, и мы долго-долго его голову не видели. Уже тревожиться начинали: вынырнет ли? А потом трагедия — ночью на переходе сбила машина. Причем слетели оба кроссовка — это значит, что случай смертельный. Мало кто выживает.
— Он выжил?
— Да, но с такими переломами о баскетболе пришлось забыть. Говорили, милиционер был за рулем. Его даже не посадили, замяли дело.
— В любом интернате есть дедовщина.
— Я приехал 16-летним — а были старожилы, которые там с шестого класса. Мини-армия. «Полосу препятствий» молодому надо было пройти.
— Это как?
— Пробежать через два коридора с разными сюрпризами. А главная неожиданность — где-то притаился Игорь Курашов, пытался тебя заломать. В нем уже тогда было 120 кило. Не помню, чтоб хоть кто-то эту полосу препятствий прошел.
— Приколы незамысловатые.
— Или приезжает молодой в интернат, зимой не поймешь, то ли утро, то ли ночь. Кто-то влетает в номер: «Проспали, бегом на тренировку! Штейнбок убьет!» Парень спросонья несется с четвертого этажа на первый, путаясь в портках. А над столовой огромные часы с неоновыми цифрами и амбарный замок на цепи. Плетется обратно.
— Чем взрослее становились — тем тоньше шутили?
— Да как сказать. В ЦСКА Эйникис, любимый мой литовец, прикорнул. Так мы ему полную сумку набили спасательными жилетами и свистками от акул. Как он ее пер до машины, а открыть не додумался? Лишь дома обнаружил. Обрадовался, наверное.
— Это не в твоем ли интернате вылезали в окно по пожарному шлангу?
— Забирались наверх!
— Ах, простите.
— В десять вечера двери закрывались, всякого входящего вахтерша записывала. А с утра Штейнбок давал жару. Но можно было по пожарной лестнице залезть на второй этаж, там обвязаться пожарным шлангом — и тебя тянули на четвертый.
— Никто не срывался?
— Нет. Только Колю Валуева не смогли затащить. Поплелся через проходную. Он ведь тоже занимался у нас баскетболом. Но переключился на метание диска, а уж потом на бокс. Я Коле однажды помог.
— Чем же?
— В 1993-м возвращаюсь из Испании. В России мобильники многие еще не видели. А у меня уже был. Смотрю — Валуев пытается влезть в телефонную будку. Это удалось, а вот пальцем, похожим на докторскую колбасу, набрать номер — никак! Подхожу, протягиваю мобильный: «Николай, вот, звони...»
— Дорогущий?
— Здесь новые русские еще ходили с трубками, которые весили как чемодан. А в Вальядолиде за тысячу долларов взял компактный телефончик Sony. По Испании цены на связь были гуманные, но роуминг... Пятьсот долларов, которые клал на счет перед отъездом в Россию, улетали за пару дней. Позже специально для рыбалки купил неубиваемый оранжевый Siemens. Им можно было орехи колоть.
— Шутите?
— Нет. Корпус прорезиненный, с металлической задней крышкой, которая держалась на двух саморезах. Без отвертки не вскрыть. В воду уронишь — не тонет. Кинешь в стену — вмятина на ней остается, а не на телефоне. Года три пользовался, пока не сдох аккумулятор.
Десятилитровая кружка
Этот год стал переломным в моей профессиональной карьере. Я наконец-то поступил на службу в штат газеты «Вечерняя Москва» и стал регулярно писать о баскетболе. И как же я был рад, когда в 2000-м прочитал, что ЦСКА подписал контракт с одним из моих любимых игроков Андреем Фетисовым.
Я не помню, как случилось так, что мы с Фитей в одночасье стали очень близки. Не могу объяснить, почему вдруг он стал доверять мне во всем. В Москве нападающий жил в съемной квартире без семьи, и я постоянно тусил с баскетболистами. Здесь почти всегда ошивался Гинтарас Эйникис. Этот литовский гигант выиграл за свою карьеру серебро чемпионата Европы и три (!) бронзовые медали Олимпиады, множество национальных первенств (Литвы, России, Польши, Чехии). Но и по выпиванию спиртных напитков и азартным играм Эйникис не уступал никому. Думаю, что именно его тлетворное влияние и сказалось на Фетисове, который выступал с ним в саратовском «Автодоре».
— Помню, как мы приходили на утреннюю тренировку после ночных гулянок, — вспоминает Фитя. — Спать хотелось так, что хоть спички в глаза. У нас на этот случай был припасен проверенный трюк. Мы говорили, что дико болят мышцы ног, и нас отправляли к массажистам. Вот там прямо на столах и спали. Конечно, все вокруг понимали, в чем дело, но мы так хорошо играли, что нам все прощали.
Так вот с Пукисом (так звали в баскетбольном мире Эйникиса) мы сошлись сразу. Где только не побывал тогда я, бедный студент, которому на обеды денег не хватало. Фитя всегда брал меня с собой.
— Вот тебе фишек на 50 долларов, испытай удачу, — Андрей никогда не был жлобом.
— Спасибо, старший брат, через час у меня будет 500! — мчался я к столам.
Обычно все это заканчивалась плачевно, но однажды я действительно выиграл крупную сумму, которая меня кормила ближайшие полгода. В общем, Фитя стал мне крестным отцом.
Из интервью Голышаку и Кружкову:
— О ваших юношеских похождениях легенды ходят.
— Почудить умел!
— Что вспоминается прямо сейчас?
— Как с вечера так насиделись с приятелем Кириллом Зангалисом, что наутро я оказался на матче звезд РУДН. Чтоб подстегнуть ребят, предложил лучшему игроку вручить ящик пива. А после матча я готов был поспорить с кем угодно, что в моей машине лежит «Калашников». Озвучивал сумму — 10 тысяч долларов. Никто не решился.
— Блефовали?
— Разумеется. Откуда у меня — автомат?!
— А что было всегда?
— Флакон одеколона. Когда видел ГАИ — немедленно начинал разбрызгивать по салону. Так, что глаза резало.
— Сколько могли выпить пива — и остаться на ногах?
— Литров 10.
— Ого!
— Не за час же! Лето, дача, рыбалка — целый день потягиваешь...
— Анатолий Мышкин мне как-то рассказывал: «Из чего я только не пил! Из ведра, из женской туфельки...»
— Для меня самая экзотическая тара — десятилитровая пивная кружка. В виде сапога. Со «Спартаком» поехали в Германию, это начало 1990-х. Отыграли товарищеский матч, и немцы пригласили в ресторанчик. Проставились на всю команду, вот этот сапог пустили по кругу.
Жуткая травма
Вице-чемпион мира тем временем успешно играл в ЦСКА, помог клубу выйти в «Финал четырех» Евролиги, контракт отрабатывал на совесть. Но все равно это уже был не тот Фетисов, который должен был стать звездой НБА. Ужасная травма колена, с разрывом всех связок, сделала свое дело. Хотя я до сих пор помню, как на моих глазах в матче против «Металлурга» она набрал за 10 минут 23 (!) очка, сделал 6 подборов и 1 блок-шот!
— Травму в 24 года вы пережили страшную. Даже сравнить не с чем.
— Как не с чем? Ты не знаешь, что было с Женей Пашутиным?
— Знаю, слышал от него, но он никогда это не любил вспоминать.
— Возле окон была натянута сетка. Он рванул за уходящим мячом, пробил стекло рукой. Это еще полбеды. Хуже, что выдернул назад — и срезал себе все сухожилия, мышцы. Но Женька — трудяга, никогда не «косил». Физически очень сильный. Сам себя переделал в левшу!
— Ты бы так смог?
— У меня было то же самое — но с ногой. Левую после травмы берег подсознательно, через год толчковой стала правая.
— Про твою травму итальянские врачи говорили: «Обычное растяжение».
— В Римини не было МРТ. А рентген ничего не показал. У меня откололся мыщелок. На семь сантиметров ушел вниз, встал на фоне кости. Рентген это не выхватывает. Через пару дней колено раздуло как шар. Повезли в Болонью на МРТ. Тогда поняли, что у меня перелом и полный разрыв связок.
— Как жил с такой болью два дня?
— На уколах! Но в Болонье в какой-то момент стало так плохо, что заснуть не мог. Капельница с обезболивающим с одной стороны, такая же — с другой. Явилась медсестра: «Делаем укольчик». — «Что за укольчик?» — «Морфин...»
— Полегчало?
— Отключился моментально часа на четыре. Видения изумительные — дельфины из стен выпрыгивали. Так ярко! Как отпустило, прошу: «Еще». — «Нет уж, хватит. Привыкнешь».
— Что говорили врачи в Болонье?
— После двух операций под общим наркозом хирург склонился надо мной: «Все, ты закончил. Ходить будешь, прихрамывая». А я думал: «В 24 года? Да хрен вам! Не дождетесь!» Хотя четыре месяца лежал не вставая. В колене — два титановых болта. Потом их выкрутили в красногорском госпитале.
Откровенно говоря, я никогда не был пахарем. В отличие от того же Пашутина. Женька-то мог тренироваться круглые сутки. А мне все легко давалось. Если была возможность сачкануть, с радостью пользовался. Но вы не представляете, как я работал после травмы! За четыре месяца в гипсе левая нога превратилась в кость, обтянутую кожей. По сравнению с правой разница в мышечной массе составляла семь сантиметров!
— Кошмар!
— Тут я уперся и начал вкалывать. Три с половиной месяца не вылезал из тренажерного зала, с утра до вечера закачивал колено. Вышел — и в первом же матче набрал 24 очка. Правда, на прежний уровень не вернулся. Чувствовал: какие-то привычные движения ушли, прыжок уже точно не тот.
— Как же тебя угораздило так сломаться?
— Приехал после отпуска, тренировался до матча с «Арисом» четыре дня. Говорил тренеру: «Не стоит мне играть». — «Чуть-чуть!» Во второй половине никто мне не мешает — сам прохожу, забиваю сверху. А на линии штрафных лужица — видимо, пот накапал.
— Поскользнулся?
— Да так, что колено вывернулось в обратную сторону. Кроссовок оказался в районе груди. По инерции выправляю обратно — и сам все рву. Хоть, может, все уже было разорвано...
— Контракт с «Римини» успел подписать?
— За шесть часов до игры с «Арисом». Но клуб все равно хотел соскочить.
— Ну-ка расскажи.
— Через два дня в госпиталь присылают письмо — контракт со мной разрывают в одностороннем порядке. Платить «Римини» не собирается.
— Чем аргументировали?
— Ничем. Просто поставили перед фактом. Пришлось судиться. Причем, когда выздоровел, оставался последний матч регулярного чемпионата. Эту встречу с «Реджи Калабрией» надо было выигрывать. Кто побеждает — попадает в плей-офф.
— Вышел играть?
— Да. Мы победили, в плей-офф выступили успешно, «Римини» тут же предложил переподписать контракт. Нет, отвечаю, ребята. До свидания. Вы знаете, как испанцы называют итальянцев?
— Как?
— «Чюло». В переводе — «хитрожопый». И еще куча смыслов — говнистый, набриолиненный, похожий на павлина. Сами испанцы попроще, ближе к нам. Итальянцев не переносят.
— Долго судился с «Римини»?
— Я-то думал — все пышно будет, с людьми в мантиях. Приехал в цивильном костюме. Оказалось — маленькая комнатка, за грудой бумаг сидит человек. Его почти не видно. Мой адвокат, клубный, спортивный директор «Римини». Судья выглядывает из-за этой груды: «Ну, давайте, рассказывайте!» Выслушал адвокатов, подумал и говорит: «Если хочешь — клуб завтра отдает тебе 200 тысяч долларов. Дело закрывается. Или будешь получать 230 тысяч лет десять». — «Лучше сразу 200!» На следующий день перевели.
За тот год, что мы тесно общались, я не нашел в Фите покровителя или спонсора, которому просто по душе было помогать студенту и начинающему журналисту. Я приобрел старшего брата. Мог набрать Фите в любое время, и проблема была бы решена. Надо одолжить денег — пожалуйста. Нужно поехать на его «Ауди» с встроенным телефоном внутри, чтобы произвести впечатление на девушку, — бери. Нужно решить вопрос уличных разборок в универе — без проблем.
Это была умора, но Фитя и Пукис подписали контракт с польским «Шленском». В одном из пунктов было условие сдавать еженедельно тест на алкоголь. Видимо, поляков кто-то надоумил вести жесткий контроль за друзьями-гуляками. Однако все эти ограничения были просто смешны. Равных по силе нашим героям в Польше не было. Но сейчас не об этом...
Вышло так, что у моих родителей один очень непорядочный человек одолжил крупную сумму денег и не хотел возвращать...
— Брат, у вас завтра игра с «Олимпиакосом» в Афинах, — написал я Фите. — Сможете маме и папе помочь? Если ты с Пукисом просто придешь на разговор, они старикам сами все вернут.
— Не вопрос, — ответил Андрюха...
Через неделю родителям вернули все до копейки...
Наши дни...
Пришло время и мне возвращать старые долги. Денежные мной давно закрыты, моральные тоже. Мы давно уже и не пьем, и не ходим по казино, даже за границей стараемся не совершать глупостей. Я, чем могу, помогаю Фите в пиаре его «Спартака» и в его личном имидже. Видимся мы редко, перезваниваемся регулярно. Но я знаю, что мой Тони Кукоч — это все-таки Андрюша Фетисов, Фитя, Фитиль, Вешалка (за ширину плеч) — многочисленные клички не имеют значения. Порядочность и честность не выбить никакими битами, а силу воли можно воспитать только трезвыми мозгами и стальным характером. Думаю, что со времен студенческого парапета до нынешних дней мы с Андрюшей пуд соли съели. Я помню его мальчишеское лицо в финале 1994 года против американской Dream Team — это было лицо счастливого и уверенного в себе человека, последний раз он так же смотрел на меня с экрана смартфона. Значит, все равно судьба ведет Фитю в правильном направлении, даже без «Чикаго Буллз» и чемпионского перстня...
