Статьи
«Меня изолировали. Я медленно умирал». Как чемпиону мира по шахматам пришлось тайно убегать из Парижа
Кирилл Зангалис — спортивный журналист, эксперт по баскетболу и шахматам, сейчас является менеджером Сергея Карякина и пиар-директором Федерации шахмат России. С разрешения автора «СЭ» публикует главы из его книги «Незвездные встречи со звездными людьми». В первом материале — история чемпиона мира Бориса Спасского.
«Я уже 20 лет не даю интервью»
В 1980-х годах маленьким мальчиком я занимался в шахматной школе в Ташкенте на картонных досках с портретами чемпионов мира. Стейниц, Ласкер, Капабланка, Алехин, Ботвинник, Таль, Смыслов, Петросян, Спасский, Фишер, Карпов и Каспаров* (внесен Минюстом России в список физических лиц-иноагентов. — Прим. «СЭ») считались небожителями. Мы, совсем еще зеленые ученики, черпали информацию о кумирах из дефицитных биографических книг и редких передач по телевизору. А еще разбирая виртуозные партии шахматных мэтров. Но увидеть живого чемпиона да еще и поговорить — это было сродни самой смелой детской мечте. Примерно как вступить в отряд космонавтов и полететь на Марс.
Так сложилась судьба, что в вузе я выбрал профессию спортивного журналиста и начал специализироваться на баскетболе. Но в 2004 году мой земляк и друг по шахматной школе Рустам Касымджанов одержал сенсационную победу в нокаут-чемпионате мира ФИДЕ. И с тех пор я начал изредка писать заметки о шахматах. В августе 2010 года газета «Советский спорт», где я в то время работал баскетбольным обозревателем, вспомнила о моем хобби и отправила в командировку на Всемирную шахматную олимпиаду в Ханты-Мансийск. Перед самым отъездом я оказался на московской пресс-конференции, посвященной предстоящему старту соревнований. Ее главным спикером был тогдашний президент ФИДЕ Кирсан Илюмжинов. А в одном из гостей я узнал 10-го чемпиона мира Бориса Спасского...
— Борис Васильевич, а можно сделать с вами интервью, большое, обстоятельное? О вашей жизни, о детстве, о Фишере... Да обо всем на свете!
— Молодой человек, простите, но я уже 20 лет не даю интервью, — вежливо, но твердо произнес мэтр. — Хлопотно это. Да и не хочется ничего вспоминать. Вы уж простите.
Спасибо Кирсану Николаевичу, с которым мы всегда были в хороших отношениях. Глава ФИДЕ в свое время помогал Спасскому и в тот же день каким-то непостижимым образом убедил его в необходимости интервью.
— У меня единственный свободный вечер в Москве, завтра я улетаю во Францию, — раздался знакомый голос из мобильника. — Подъезжайте к станции метро «Рязанский проспект». Сделаю для вас исключение.
Мы встретились на улице. Я стоял возле светофора и вдруг увидел, как Спасский с непокрытой головой уверенно идет сквозь толпу и осенний дождь. Промелькнула мысль: окружающие ведь даже не догадываются, что этот неприметный пожилой прохожий двигал фигуры, когда еще жив был четвертый чемпион мира Александр Алехин...
Борис Васильевич сказал, что у нас есть 40 минут. Мы проговорили четыре часа. В Спасском было столько достоинства! Но при этом он был со мной вежлив и скромен, не подавлял и не поучал. Я старался ловить каждое слово и на нервах постоянно проверял цифровой диктофон — идет ли запись. Помню, еще подумал, что старый добрый кассетник как-то все-таки надежнее.
Сильные эмоции накрыли, когда Спасский вспоминал голодное военное детство, родителей-фронтовиков, уличные университеты.
— Папа был военным, — рассказывал мэтр. — А мама похоронила бабушку и выжила только потому, что ей достались ее карточки на хлеб. Отец же оказался на грани смерти от истощения. Даже попал в палату смертников. Никогда не догадаетесь, как мать спасла батю: продала все вещи и купила бутылку спирта. Пришла в палату и стала искать его среди десятков людей. А он так исхудал, что мама даже не могла его узнать. Отец был суровым, несмотря на слабость, раскричался: «Ты что, мужа родного не узнаешь?» После чего выпил всю эту спиртягу и поднялся. Чудо? Нет, говорят же, что водка калорийная. Как только отец пришел в себя, они тут же поехали в наш детский дом, где я умирал от голода. Родители забрали меня с братом в Подмосковье, где мы пробыли до лета 1946 года.
...Это сейчас современные дети имеют любую игрушку и воротят носы от еды...
Сердечный приступ
Дома я тут же сел за работу. Пальцы буквально летали по клавишам. Расшифровал все до последней секунды записи. К полуночи текст интервью был отправлен на утверждение. Спасский предупредил, что из-за плотного графика сможет посмотреть его не позже утра...
На следующий день раздался звонок. Это была московский агент и близкий друг гроссмейстера Валентина Кузнецова.
— Интервью не выйдет в газете! — отрезала она.
— Почему? — Сердце мое опустились до самых пят. — Я плохо написал?
— Нет, все отлично. Но Борис Васильевич не успел отредактировать последнюю главу.
— Так мы подождем, — буквально выдохнул я с облегчением.
— В ближайшее время он не сможет это сделать. — Раздались короткие гудки...
Хотелось рвать на голове волосы. Затем отчаяние и полное непонимание. Что случилось? Почему? Только спустя трое суток узнал, что во время редактирования интервью Бориса Васильевича хватил сердечный приступ и он оказался в реанимации...
Мне казалось, что именно я виновник несчастья. Зачем держал старика четыре часа на улице? А после этого заставил в ночи читать интервью?
Я перезвонил Валентине Кузнецовой, и она меня успокоила, сказав, что предпосылки были и раньше. Что так просто совпали обстоятельства. Единственное, о чем она попросила, — отложить публикацию: «Вот, поправится Борис Васильевич, отредактирует последнюю главу — тогда и выпустите».
Спасского доставили самолетом домой во Францию, где он прошел курс реабилитации. А ровно через полтора года мне на электронную почту пришло полностью отредактированное интервью.
«Советский спорт» напечатал текст 30 января 2012 года — в день 75-летнего юбилея великого шахматиста.
Побег из Парижа
23 сентября 2010 года Спасский попал в одну из московских клиник с диагнозом «инсульт». А когда через несколько недель вернулся во Францию (гроссмейстер, имеющий двойное гражданство, проживает там с 1976 года), то угодил под домашний арест. Причем в роли цербера выступила его жена Марина Щербачева...
После того как Спасский был перевезен во Францию, я созванивался с Валентиной Кузнецовой, чтобы быть в курсе, как проходит восстановление великого чемпиона.
— Кирилл, Бориса Васильевича надо спасать! — кричала мне в трубку Валентина. — У него там кошмарные условия! Не знаю почему, но у меня есть ощущение, что его хотят убить и завладеть наследством. Никакого ухода за ним нет, его пичкают таблетками и превращают в растение. Если Спасского не вытащить оттуда в ближайшее время, то может случиться непоправимое!
Я вздыхал, но до конца отказывался верить в происходящее. Все-таки Борис Васильевич — красавец мужчина и известный гроссмейстер не только за шахматной доской, но и по женской части. Возможно, думал я, Валентина просто влюблена в Спасского и ревнует его к жене. Но оказалось, что во многом она была права.
— Спасский сбежал из Парижа! — слышу в трубке голос закадычного друга, имя которого называть не могу; пусть будет Алексей. — Точно знаю, что Борис Васильевич в Москве. Во Франции был настоящий триллер: его вывозили тайно! Знаю, что в этой операции участвовали агенты из органов, летавшие его вызволять. А все это дело организовал Кирсан по просьбе самого Спасского, который был уверен, что его убивают его же близкие. Кстати, у него даже документов не было — всё прятала жена. И он проходил пограничный контроль по спецбумагам...
Ну, подумал я, похоже, что все окончательно сошли с ума, начитавшись шпионских романов. Как можно выкрасть человека из Парижа, да еще и без документов? Какие спецслужбы? Как в этом замешан Илюмжинов?
«Я даже не мог ходить»
В «Советском спорте» главным редактором тогда был бывший ответственный секретарь «Комсомолки» Игорь Александрович Коц. А начальником он был, мягко говоря, строгим. За невыполнение задания мог голову снести. Любимым выражением было: «Вы почему задание не выполнили? В танке горели или кровью харкали?»
Вот это харканье крови меня и ожидало. Раз я в свое время довел до конца историю с многострадальным интервью Спасского, то сейчас, если весь этот побег окажется правдой, Коц «грузанет» меня искать чемпиона в подвалах НКВД. А если его не окажется в Москве, то заставит меня отправиться к нему в Париж.
— Привет, Кирилл! Это Игорь Коц (кто бы сомневался). Мне звонили из «Комсомолки» (мы с ними были в одном холдинге, и приказ «комсы» был похлеще, чем приказ товарища Сталина). Спасский бежал из Парижа; у тебя есть три часа, чтобы решить вопрос. Ну, ты меня понял. — Коц завершил короткий монолог.
— Мне тут сказали, что Спасский в Москве, — с последней надеждой набираю номер Кузнецовой. — Валентина, я не верю. Скажите честно, что случилось, меня тут начальство на куски рвет! — взмолился я.
— Кирилл, мы вас помним и уважаем. Секундочку!
— Здравствуйте, — услышал я знакомый размеренный голос.
— Борис Васильевич, вы ли это? Расскажите скорее, что с вами произошло?
— После инсульта я был отправлен в парижскую клинику, где со мной очень неважно обращались, — начал свой рассказ маэстро. — Вместо занятий по физиотерапии пичкали успокоительным и снотворным. Когда наконец перевезли домой, оказалось, что все телефоны отключены, нет доступа к интернету. Меня изолировали. Я умолял отправить меня в Россию, но никто не слышал. Я до сих пор не понимаю, кому это было нужно.
— Может быть, у вас есть какие-то предположения?
— Возможно, у кого-то были меркантильные цели в случае моей скорой смерти. Обвинять никого не буду. Бог им судья.
— А вызвать полицию? Ударить кулаком по столу?
— О чем вы говорите? Я не мог даже ходить. И сейчас передвигаюсь с помощью специального аппарата. Из-за того, что они травили меня фармацевтическими препаратами, по телу пошли гнойники. Я медленно умирал.
— Как удалось спастись?
— Все-таки есть верные друзья. Они смогли организовать мой побег.
— Каким образом?
— Для начала мне нужны были документы. Потому что загадочным образом пропали все мои бумаги: и французские, и российские. Ребятам удалось вытащить меня из дома, посадить в машину и довезти до российского посольства. Там мне выдали одноразовый паспорт на въезд в Москву. Спасибо, что не стали с этим тянуть.
— Как вы себя чувствуете?
— Намного лучше. Надеюсь, что в ближайшие месяцы смогу встать на ноги и вернуться к привычной шахматной жизни.
— Чем же вы занимались эти два года, находясь, по сути, в тюрьме?
— Я писал автобиографию «Мой шахматный путь». Понимая, что мне не дают смотреть в будущее, решил окунуться в прошлое.
— Вы вернулись в Россию навсегда?
— Надеюсь на это...
***
Только за выставочный матч против Роберта Фишера, который прошел в 1992 году, Спасский получил два миллиона долларов. Не исключена вероятность того, что жена метила на наследство чемпиона. Известно, что перед отлетом в Москву Спасский подал жалобу на Щербачеву во французскую полицию; о ее содержании гроссмейстер говорить отказался. В интервью он ни разу не назвал имени жены.
После этого интервью в редакцию газеты пришло письмо от сына гроссмейстера. Он обвинял корреспондента Кирилла Зангалиса в том, что никакого разговора с Борисом Васильевичем у него не было, и грозился подать в суд.
Как видите, прошли годы, а Спасский все еще здравствует и будет здравствовать, дай бог, много лет. Последний раз мы с ним виделись на его 80-летнем юбилее в 2017 году. Надеюсь, что отметим и «соточку».
