«Позиция неясная? Так сделайте ясной!» Владимир Крамник вспоминает, как работал пиковый Гарри Каспаров
В ноябре 2000-го Владимир Крамник обыграл Гарри Каспарова в матче за шахматную корону и стал 14-м чемпионом мира в истории.
Победа Крамника не была оглушительной сенсацией (особенно для профессионалов — к примеру, Ботвинник еще в начале 90-х предсказывал, что именно Крамник свергнет Каспарова), но определенной неожиданностью, безусловно, стала. Уж слишком могучий ход набрал Каспаров под конец XX века — к моменту матча с Крамником он удерживал корону почти 15 лет (до этого срока не хватило шести дней), достиг самого высокого рейтинга в истории счетной системы ЭЛО (2851 в 1999-м; только спустя 15 лет его превзойдет Магнус Карлсен, выбив 2882), а в 1999-2000-м выиграл шесть супертурниров подряд.
Но главное — это то, какую силу игры он развил. Пройдя пятиматчевую школу с Анатолием Карповым, Каспаров сам стал выдающимся позиционным игроком и при этом сохранил и развил свой огромный счетно-комбинационный талант. Плюс Гарри работал как проклятый (трудно найти другого игрока с таким уровнем рабочей этики и такой трудоспособностью), а в 90-е одним из первых начал подключать к подготовке новейшие на тот момент компьютеры.
Помимо четырех побед над Карповым были у Каспарова (и это главное подтверждение его величия) защиты титула против игроков уже совершенного нового поколения — Найджела Шорта, у которого он выиграл матч в 1993-м, и Вишванатана Ананда, которого он победил в 1995-м, защитив шахматную корону. Это грандиозный вклад в наследие чемпиона, когда он обыграл не только игроков предыдущих эпох и современников, но и новую волну. К примеру, великому Карпову этого сделать не удалось — он зачистил предыдущее поколение, дважды победил в матче за корону гораздо более возрастного Корчного, обыграл в супертурнирах всех современников, но лучшего из нового поколения — Каспарова — одолеть так и не смог.
Каспаров же победил в самом начале 1980-х легендарных старичков (Корчной, Смыслов), затем выиграл у всех лучших из текущего поколения (Карпов, Белявский, Тимман, Хюбнер), а затем дважды защитил титул против сильнейших из нового поколения (Шорт, Ананд), также попутно разнеся в супертурнирах и всю другую элитную молодежь — Иванчука, Топалова, Широва (личный счет по победам 14-0 в пользу Каспарова; а ведь Широв должен был в 2000-м играть с Каспаровым вместо Крамника, но из-за проблем со спонсорами не смог получить право матча за корону, а получил его проигравший Широву Крамник), Пономарева, Гельфанда, Морозевича и так далее. Просто вдумайтесь — Каспаров бил поколение за поколением, начиная от рожденных в 1940-х и 1950-х до появившихся на свет в 1965-1975-м!
И тем не менее Крамнику удалось найти ключ: им оказалась одна из лучших дебютных систем XXI века — непробиваемая берлинская защита, через которую Каспарову пройти так и не удалось: Гарри не смог выиграть в матче ни одной партии. Огромную помощь Крамнику в подготовке к этому матчу оказал опыт совместной работы с Каспаровым. В 1995-м они провели сборы в Хорватии — тогда Гарри готовился к Ананду и привлек к работе 19-летнего Крамника. Те сборы стали для Владимира переворотом мышления, потому что он впервые увидел рабочую этику и интенсивность, которую способны брать на себя великие чемпионы.
Необыкновенно интересными воспоминания о хорватских сборах Крамник поделился в интервью YouTube-каналу Levitov Chess.
«..Когда Каспаров готовился к матчу на первенство мира с Анандом, он пригласил меня пройти с ним сборы. Я как-то сижу в своей съемной квартире, звонит Клара Шагеновна (мама Каспарова. — Прим. «СЭ») и говорит, что Гарри сейчас в Хорватии и ему нужный сильный шахматист для подготовки к Ананду. Финансов никаких не полагается, но зато десять дней в Хорватии покушаю нормально, в море покупаюсь. Я тогда молодой был, питался одними бутербродами.
И вот я приехал к Каспарову в Хорватию. Конечно... организационный уровень подготовки, глубина анализа и интенсивность работы были для меня чем-то новым. Я впервые такую интенсивность работы видел. Я же, ну как, молодой, поработал полчасика, потом чаю попил, позвонил кому-то, потом еще полчасика поработал, потом пошел куда-то, вышел по делам, потом еще часок поработал... А тут я помню, что мы сидели, мне тогда было 20 лет, и я в конце дня просто падал. Я настолько уставал, что на этих сборах в 23.00 уже ложился и просто отрубался. Я просто не мог не заснуть. Хотя тогда я по жизни очень поздно ложился. Но здесь я безумно уставал, потому что была интенсивность такая, к которой я не привык. Шесть часов работы непрерывной с небольшим перерывом минут на двадцать — чаю попить, воздухом подышать.
То есть шесть часов постоянного напряженного думания. А тут рядом сидел Шакаров (методист Каспарова, вел базу дебютов. — Прим. «СЭ») с компьютером, заводил ходы, а ты постоянно оппонируешь... Шакаров был такой как бы бландерчекер (человек, проверяющий зевки-ошибки. — Прим. «СЭ»). Он тут же заводил наши ходы в компьютер, а когда мы что-то зевали в анализе, говорил: «Нет-нет, тут зевок из-за этого». Тогда компьютеры были слабые, могли только простую тактику проверять. Интенсивность колоссальная, твой оппонент постоянно набрасывает идеи, и ты должен выдавать свои, находить ресурсы в защите. Я помню это чувство, все эти десять дней я просто падал, с ног валился к вечеру.
И тут я понял, как на этом уровне, на чемпионском, работают люди. И глубина... Я помню, как-то мы пришли с тренерами и смотрели Сицилианскую и Найдорфа (дебютные системы. — Прим. «СЭ»), принесли анализ, ставим его на доску, и возникает страшная позиция, страшный замут: все висит, динамика, все несбалансированно... Ну, неясная позиция. Я говорю Каспарову: «Неясная позиция, в вашем стиле, может пойти, но... очень остро все. Надо сидеть сутки, чтобы что-то понять... Но играть можно».
А он спрашивает: «Ну а какая оценка позиции?» Мы говорим: «Ну неясная позиция». И тут идет блестящая фраза, которую я потом часто вспоминал со смехом и сам применял. Каспаров говорит: «Неясная? Ну пойдите поработайте и сделайте из нее ясную». Для меня это был новый подход совершенно. Раньше, когда тяжелая, острая позиция на доске возникала, я часто говорил: «Ну можно играть». А у Каспарова этого «ну можно» не было. Он копал на максимальную глубину. Там, где все заканчивали, он только начинал — и продолжал, и копал глубже, глубже и глубже..."
