Откровения вдовы Всеволода Боброва. «Муж и сын снятся до сих пор...»
Живы еще потрясающие люди ХХ века. Свидетели великих дел. Прекрасные мужчины тех лет по большей части ушли, вдовы — еще бодры.
В глубоком-глубоком Подмосковье, за Истрой стоит деревянная избушка. Сюда и пригласила в гости Елена Николаевна, вдова Всеволода Боброва.
Жизнь ее то ли счастливая, то ли нет. Спрашивать я не стал — а сам догадаться не в силах. С одной стороны ее, одну из самых красивых женщин Москвы, окружали лучшие люди этого города. Всякий за честь считал поцеловать руку. Поймать улыбку.
А жизнь била как никого. Кто об этом знает?
Елена Николаевна по прежнему красивая женщина — смотришь и понимаешь, почему великий Бобров выбрал ее. Кто-то после таких испытаний «держался» бы — а она не держится, она живет.
Красивая женщина долго не будет одна — Елена Николаевна уже много-много лет с другим великим хоккеистом, динамовской легендой Станиславом Петуховым. Человеком космического обаяния.
«ЧТОБ СЕВА — И УМЕР?!»
— За город перебрались насовсем?
— Редко бываю. Прежде на выходные приезжала, после работы. А сейчас на пенсии — вот и сидим вдвоем. Жила бы в Москве — выглядела бы совсем старенькой. Выйти некуда. А здесь — целые дни среди сосен...
— Всеволод Бобров в этом доме успел пожить?
— В 76-м мы эту дачу выстроили за три месяца, а в 79-м Сева умер. Уезжал ранним утром как раз отсюда на тренировку ЦСКА, за ним приехал солдатик. Подошел сосед: «Всеволод Михайлович, захвати с собой в Москву». Вместе сели в машину. Мы с женой соседа вышли провожать, вдруг эта Аза Трофимовна побледнела: «Лена, какой ужас! Ты не видела?» Оказывается, прямо перед колесами проскочил огромный серый заяц. Соседка охает: «Такая плохая примета, точно не к добру...»
— Всеволод Михайлович этого не слышал?
— Нет, конечно. Они уехали. А я значения не придала.
— Плохо ему стало через несколько часов?
— Сева бил по воротам, разминал голкипера. Говорит новенькому массажисту: «Что-то в ноге сильно кольнуло, в самом низу...» — «Ложитесь, Всеволод Михайлович, я вам ногу помассирую». Это шел тромб. Вот и размассировал.
— Подогнал к сердцу?
— Когда Севу привезли в больницу, пульс зашкаливал. А все вокруг успокаивали: «Не страшно, это игровое. Сейчас отдохнет — и все пройдет...» А тромб шел наверх. В 5 утра Севе стало лучше. Подозвал женщину-врача: «Сейчас поправлюсь, приглашу вас на дачу. Лентя у меня гостей любит».
— Называл вас так?
— Ну да. Через некоторое время опять потерял сознание — и больше в себя не приходил.
— Врачи уже все понимали?
— Врачи говорили, что состояние плохое. Но они «борются и есть надежда». Решились мне позвонить в 8 часов, а умер Сева без двадцати час... Я до трех сидела в фойе красногорского госпиталя, они не знали, как сообщить.
— Вы-то понимали, что плохо дело?
— Да ничего я не понимала! Чтоб Сева — и умер?! Что угодно, но только не это. Аритмия у мужа была, но мы боролись. Как-то не придавали этому значения. Алкоголем никто из нас не увлекался. Можно выпить, если гости придут.
— За что-то вы обижались на легендарного доктора Белаковского.
— Конечно, обижалась! Он ехал свою жену забирать в красногорский госпиталь — и Севу туда отправил. Хотя начальником госпиталя Бурденко был генерал Кравков, который очень мне симпатизировал.
— Красногорский госпиталь считается плохим?
— Нет, не плохим. Просто был тогда совсем молодым госпиталем. В тот же день, когда случилось несчастье с Севой, то же самое произошло с Кожедубом. Пошел тромб. Его моментально привезли в Бурденко, уложили на операционный стол и удалили часть аорты. Прожил больше десяти лет.
— Из похорон мужа что-то помнится? Или все — как во сне?
— Все в тумане. Я осталась с двумя детьми. Без денег вообще — мы все вложили в эту дачу. Помню, хоронили Всеволода Михайловича через три дня после выступления во дворце ЦСКА Мохаммеда Али. Ринг не успели разобрать, гроб поставили прямо туда. Только канаты свернули.
Место дали на Кунцевском. Неподалеку от нас — мать Ельцина. Как-то с нашей могилы украли бронзовый мяч — иду к директору вся в слезах. Навстречу Наина Иосифовна. Меня видит: «Что вы все плачете, уже надо успокаиваться».
— Вы знакомы?
— Несколько раз виделись. Думала, рыдаю по мужу или по сыну. Говорю: «Обворовали могилу Всеволода Михайловича». А у них, оказывается, с могилы уже утащили вазу, у адмирала рядом спилили бронзовую чайку...
— У Всеволода Михайловича памятник необычный.
— Вы видели, да? Не понимаю, когда расписывают — «Чемпион мира, олимпийский»... Кому это надо? У нас просто: «Всеволод Бобров». Этого достаточно. В бронзовую клюшку вмонтирована настоящая игровая клюшка Севы. Потом я занималась похоронами Валерки Харламова, его положили совсем рядом с Севой.
— Дружили с Харламовым?
— Да я была последней, кто видел Валерку живым!
— Что за встреча?
— Было шесть часов вечера, мы с Валеркой стояли вдвоем около тренировочного катка. До этого ходили слухи, что Харламова в Канаду не возьмут. А тут все стало ясно окончательно.
— Почему?
— Валерка же заболел. Мы с ним стоим, ребята садятся в автобус, уезжают. Мы остаемся на крыльце. Это была пятница — и он, глядя вслед автобусу, говорит: «Твою мать, из-за какого-то рожистого воспаления меня не взяли в команду...»
— Он уехал на дачу?
— Да. Я тоже. Субботу и воскресенье пробыла здесь, в ночь на понедельник проливной дождь. Проснулась от шума в доме. Над спальней протекла крыша, весь пол в воде. Я вызывала солдатиков из соседней части, там командиром был приятель Севы. Звоню во дворец сказать, что задержусь — а там плач: «Елена Николаевна, такое несчастье — погиб Харламов!»
ДУРАЦКИЙ МОТОЦИКЛ
— Та история с зайцем — это мистика какая-то. Много было мистического в жизни?
— У Севы последняя тренировка перед отлетом на Суперсерию-72. Дней за десять до этого у соседей, генеральской семьи, купила хрустальную люстру. Чехословацкую, необычайную!
Маленький Миша под этой самой люстрой разложил железную дорогу, которую Сева ему привез. Зову его обедать. Только вышел из комнаты — огромная люстра падает на то самое место, где он сидел! Хрусталь по всей квартире — а бронзой впилась в паркет, чуть пол не проломила!
— Какой ужас.
— Меня всю трясет. Звоню судье Андрею Старовойтову, тот был при сборной: «Андрей Васильевич, у меня такое случилось! Люстра рухнула!» — «Я тебя умоляю, ни в коем случае не говори Севе. Если выиграем в Канаде, я куплю тебе люстру...» Улетали они в 6 утра военным самолетом...
— Купил?
— Нет. Тогда был смешной случай — мы дружили с семьей Павловского, заместителя главкома сухопутных войск. Иван Григорьевич курировал спорт в армии. Умолял: «Лена, результат мне первому сообщать! Сколько б ни было времени!» Матч я отправилась смотреть в телецентр, 4 утра. Выигрываем 7:3 в Монреале, первая шайба Зимина... Звоню Павловскому, рассказываю.
— Зачем ему это надо было?
— Сосед у него в Баковке — замминистра иностранных дел. В 6 утра встречались на пробежке. Разговоры, конечно, только о хоккее — у всех в голове: как пройдет первая игра с профессионалами? Один говорит: «Проиграют». А Павловский-то результат знает: «Улетели с хорошим настроем. Выиграют, и крупно! Спорим на ящик коньяка?» Поспорили. Через час является порученец: «Иван Григорьевич, выиграли!» Вечером приезжает ко мне адъютант Павловского и привозит этот ящик. В подарок.
— После потери мужа ждала вас еще одна трагедия. Погиб сын Миша.
— В 28 лет.
— Это случилось неподалеку отсюда?
— В пяти километрах от дачи. Все это место проезжают. Друзья Миши хотели поставить обелиск, но я не позволила. Когда проезжаем мимо, сигналим, меня до сих пор слезы душат. Я не видела его в тот момент — но представила, как это было... Все время представляю!
— Почему-то остались жить в этом месте.
— Я не могу уехать из поселка — это было любимое место Севы и Миши. Сын в последний день своей жизни ремонтировал дачу. У нас работали четверо литовцев. Суббота, я с утра наделала сырников. Накрыла стол на улице, всех угостила. Миша ребятам дал отдых: «Такая жара, идите, купайтесь. Я тоже сегодня хочу отдохнуть...» В этот день его «Мерседес» должны были пригнать из ремонта, а дурацкий мотоцикл забрать. Этот японский мотоцикл не его был, чужой!
— Что было дальше?
— Литовцы искупались, возвращаются: «Миш, нужно кое-что купить. Съезди в магазин, и мы тебя больше не тревожим. Сами будем возиться». Этот хозяйственный магазин рядом, до сих пор существует!
— Видел его.
— В область плотный поток, суббота. Какой-то парень, три месяца как за рулем, пошел на обгон — а Миша навстречу. Тому уже деваться некуда. Миша хотел уйти, но не смог, его зацепило... Ой, страшно...
— Сыну ногу сломало? Умер от шока?
— Отрубило кусок голени. Не вышел из болевого шока.
— Как вы узнали?
— Наш старенький сосед проезжал мимо. Внучка его прибегает: «Тетя Лена, с Мишей что случилось!» Помчалась туда. Только увидела, как его забирают, сын был без сознания. Успела его поцеловать. Все...
— Вы-то как выжили после такого?
— Думала, не выживу. Невозможно было жить. Меня преследовала мысль — я должна уйти вместе с Мишей. Не знаю, что за сила во мне проснулась, но я трезво взвешивала «за» и «против». У Мишки остался ребенок, два годика, ничего не понимает. Тот самый Бобров, о котором мы все мечтали. Когда Миша родился, обсуждали: «Вот сейчас будет Михаил, потом Сева, новый Всеволод Михайлович...» Понимала — этого ребенка подниму только я.
— Понятно, что вас удержало.
— Сейчас на третьем курсе МГУ, отличник. В спорт не пошел, ему хорошо даются языки. Недавно познакомили его с Александром Жуковым, тот говорит: не представлял, что можно быть настолько похожим на Всеволода Михайловича... Одно лицо, копия. Руки, ноги... Нос курносый, чуть картошкой. «Ему в деревне бы с гармошкой...» Вылитый Сева!
— Не могу представить, как вы приезжали в этот дом — и оставались одна.
— А мне почему-то хотелось оставаться одной. Приезжала на эту дачу, ревела... Надо было каждый день ходить на работу во дворец ЦСКА. А там все сына напоминает! Иду мимо поля — вижу его. Он тут тренировался, играл. Безумно тяжело. Я и сейчас вспоминаю Севу и Мишу каждый день.
— Тот человек, из-за которого погиб Миша, с вами общался?
— До сих пор общаемся. Пришлось с ним судиться. Недалеко от нас живет. Заглядывал два дня назад, деньги привез. До сих пор платит пенсию — 3 тысячи рублей в месяц, пока внук институт не закончит. Прекрасно понимает, что натворил...
— Трезвый был в тот день?
— Он сердечник, вообще не пьет. В тот день отца вез на дачу. От неумения его авария случилось.
— Если б вы настаивали — могли посадить?
— А как настаивать? Еще одну семью отца лишать? Мишку-то не вернуть! Я была в таком состоянии — только хотела уйти к сыну, и все.
ПАРОХОД «ФЛАГМАН» И БЕЛЫЙ «МЕРСЕДЕС»
— У сына вашего, кажется, здорово шло в бизнесе.
— Да я бы не сказала. Начал заниматься хоккеем в ЦСКА вместе с сыном Рагулина Антоном. Не получилось. Отучился в питерском военном институте — но офицером пробыл недолго. Тут пришло в голову приобрести пароход!
— Вот это да.
— Это был третий частный пароход в Москве! С приятелем пригнали его из Перми. Для меня это был шок, что-то страшное. Но сына поддерживал в этой затее тесть. Очень успешный, интеллигентный человек.
— Помог деньгами?
— Дал 5 тысяч долларов. У нас таких денег и близко не было! Я думала — все, конец... Этот пароход до сих пор ходит. Его весь переделали, салон такой красивый. Я просила Лужкова, чтоб позволил назвать кораблик «Всеволод Бобров». Тот дал добро!
— Что помешало?
— Мишка был против. Говорил — «некрасиво». Все-таки внутри ресторан, дискотека... Ему казалось, мы ресторан называем «Бобров». А я считала — ничего позорного нет.
— Как назвали?
— «Флагман». Недавно Стас встречался с внуком на набережной — тот заметил кораблик: «Стас, смотри, наш!» Шел в сторону ЗИЛа. Реклама чего-то хрустящего на борту.
Оказалось — такое затратное дело! Началось все с 5 тысяч долларов — потом одно за другим. То зимой док надо оплачивать в Долгопрудном, то еще что-то.
— До гибели сын успел от парохода избавиться?
— Корабль до сих пор принадлежит его жене Наташе. Тянет этот бизнес.
— Девушки сына вам нравились?
— А я ни одну не знала. Как-то приезжаю домой — а он заходит с Наташей: «Знакомься. Влюблен! Буду жениться!» Ой!
— Обрадовались?
— В ужасе была. Хотя сыну уже 25 лет. Девочка худющая, модная, на машине. В тот же день у нее эту машину угнали.
— От вашего подъезда?
— Неподалеку жила ее подружка, остались у нее ночевать. Утром автомобиля нет. Время спустя к нашей даче подъезжает машина — это приехали свататься ее родители! У нее был потрясающий отец. Сгорел в один момент. 60 лет! Просто красавец! К Мишке прекрасно относился, как-то легла у него душа к этому зятю.
Сын с Наташей увлеклись гидроциклом — у нас водохранилище рядом. Я смотрела, какие они пируэты крутят — переживала: «Наташа, у тебя же маленький ребенок!» Что творила!
— Какой-то разговор с сыном вспоминаете как особенный?
— За час до смерти сказал мне: «Мама, сейчас твою мечту не исполню. Закончу ремонт дачи, хорошо бизнес с пароходом пошел. Но вот в следующем году куплю тебе белый «Мерседес».
— Вы мечтали о «Мерседесе»?
— До этого пригнал мне ярко-желтый «Опель». Я так его любила! Говорю: «Миша, не нужно мне больше ничего» — «Нет, ты у меня еще поездишь на белом «Мерседесе»...» У него самого был огромный автомобиль — темно-синий 600-й «Мерседес». Все предупреждала его: «Мишуль, смотри, осторожно! Не ты ударишь — так тебя...»
— Муж, сын во сне возвращаются?
— Прошло 35 лет после смерти Севы — но я помню его запах. Мне он до сих пор снится. Я так радуюсь, когда он приходит ко мне во сне! Это часто случается!
— Как он выглядит во сне?
— Приходит ко мне вроде бы просто повидаться — потому что где-то у Севы появилась новая семья. Должен туда уйти, но не знает, как со мной поступить, переживает... Все время один и тот же сон!
— Михаил тоже приходит?
— Миша снится маленьким. Каким был еще при жизни Севы, до 12 лет. А вот взрослым — вообще его не вижу! Недавно была годовщина, Мише исполнилось бы 47. Такого дня у меня не было несколько лет. Состояние — постоянно хотелось плакать... Валя Яшина позвонила: «Лена, нарыдайся, легче станет».
— Сыну Всеволод Михайлович был очень рад?
— Не то слово! Миша засыпал только у него на руках. Муж тогда работал в Спорткомитете, на работу надо было к 9 утра. Если Мишка кричал среди ночи, Сева первый к нему бежал. Клал к себе на плечо — тот снова засыпал. Зато Всеволод Михайлович не высыпался постоянно. Сын был для него как талисман, они вообще не разлучались. На каждую игру его таскал. Даже на дублирующий состав.
Честно вам скажу: я после смерти Севы думала: «Вернуться мне в Киев...» А потом решила — нет!
— Почему?
— Все равно он местечковый — после Москвы-то. Мишка подрастает, здесь у меня квартира. Бывший свекор умер, мама моя пережила Севу ненамного. Умерла почти сразу. А окна нашей квартиры выходили на Раду. Рядом могила Ватутина.
— Что-то у вас в Киеве осталось?
— Вообще ничего. Вся родня перессорилась из-за политики. Племянница к нам приезжала, так все нравилось. А сейчас настолько против России!
Я в позапрошлом году приехала — не могу, слезы градом! Такие розы, каштаны в том парке, где у меня дочка росла. Мы с Севой уезжали отдыхать — а маме подбрасывали Мишку.
— У вас же была дочка от первого брака. Как сложилась ее судьба?
— Света окончила Военный институт иностранных языков. Неожиданно для всех вышла замуж за сына Вениамина Александрова. Родился сын. Семь лет после окончания института отработали в Венгрии. А после Венгрии отправили в Хабаровск. Вот это семью и сломало. Лучше б сначала в Хабаровск, а в Венгрию — потом...
— Развелись?
— Да, как только ребенок в школу пошел. Светлана вскоре с новым мужем уехала в Канаду, он питерский парень. С ним, правда, тоже не сложилась. Увлекался казино. Когда в очередной раз уехал в Россию за деньгами, оформила развод.
— Казино — это ужас. Уж лучше пил бы.
— Не знаю, что лучше. Ей трудновато было с ребенком вдвоем там, сын с 5 лет занимался хоккеем. Закончил школу, приехал в Москву и уже 7 лет не уезжает. Наконец нашел работу по душе. До этого за что ни брался — не нравилось. Казалось, может все бросить и вернуться к маме...
— Чем занимается?
— Работает в хоккейном ЦСКА. Заведует ветеранскими делами, музеем. Вижу — действительно увлечен. А Светлана в Канаде осталась одна. Недвижимостью занимается.
ПОДАРОК ОТ СТАЛИНА И ГАУПТВАХТА
— Что в этом доме сделано руками Всеволода Михайловича?
— Все стены покрывал лаком. Приезжал с игр — сразу: «Ну-ка идем, посмотрим, что ты там сделала!» А в доме я постоянно занималась перестановками, мебель двигала туда-сюда. Сева в отъезде — я обязательно что-то переделаю. Это до сих пор моя слабость. Стас куда-нибудь уезжает, я тут же берусь за дело.
— Что ж при нем мебель не двигаете?
— А он консерватор, ничего не дает делать. Считает, баловство какое-то. Потом смотрит: «Ой, как хорошо...»
Я этим домом занималась. Сева очень любил баню, кто только не приезжал в гости. Здесь отмечали чемпионство ЦСКА, устраивали шашлыки. Всегда поднимали знамя.
— Господи. Это Всеволод Михайлович поднимал?
— Ну да. Да вон он, флагшток, сохранился. Это были такие праздники! После смерти Севы я всю дачу переделала. Прежде не было газа, отопления... Видите столбы? Там у нас была открытая терраса. Осталась фотография — мы с Севой вешаем ящики для цветов. Когда мужа не стало, я это все застеклила. Получилась еще одна комната. А пару лет назад Стас уехал на Олимпиаду — я вообще пристройку сделала...
— В его отсутствие?
— Да. Зимой! Он приехал в совершенно другой дом! Поэтому у нас сейчас так просторно. Рядом живут строители, я для них зимой находка. Они же сидят без работы. Мне придет что-то в голову — они тут же бегут и все делают. Стас приехал — ахнул: «Это что такое?!»
— Всеволод Михайлович одобрил бы?
— Да, да! Сева как раз всегда был «за». Ему нравилось.
— Моим соседом по даче был знаменитый хоккеист и судья Анатолий Сеглин. Указывал на пол: «Мы вместе с Бобровым его стелили»...
— Да, они вместе делали! Мы вообще часто ездили к Толе. Сеглин привез из Лужников старые борта. Получился каток прямо на участке. Заливали и играли в хоккей. Столько смеха было...
— Вы тоже вставали на коньки?
— Конечно! У Сеглина всегда было несколько пар чешских коньков «Ботас». Вы таких и не видели, наверное. Ногу в них вставляешь — и она не качается, все зафиксировано. Молодые были.
— Никогда бы не подумал, что Всеволода Боброва может увлечь дачная жизнь.
— Да ничего он не хотел — когда-то Василий Иосифович (Сталин. — Прим. «СЭ») подарил Севе участок в Усово. Тогда было принято — особенно часто академикам дарили участки с домами. Но Сева была совершенно не по этим делам. Передарил все это хозяйство приятелю. Сталин как-то приезжает к Севе домой — его нет. «Едем в Усово. Он там, наверное...» А в доме уже другие люди живут!
— Обиделся Василий Иосифович?
— Не то слово. Отправил Севу на гауптвахту. На трое суток, кажется. Годы спустя военные помогли — за три месяца выстроили этот дом. Всеволод Михайлович в него влюбился!
— Можно понять.
— У него была своя грядка — рядом с соседскими заборами. Лук сажал, еще какую-то зелень. Я к земле равнодушна, могла только указать: «Хочу здесь, хочу это!» Соседи у нас интересные, любили выпить — Сева каждую неделю привозил ящик чешского пива. Не представляете, какой это был дефицит. Хоть стоило дорого — 8 рублей ящик!
— Где ж Всеволод Михайлович брал?
— Директор кафе на Соколе был его ближайшим другом. Всегда ящик оставлял.
«СКАЖИТЕ, А КТО ТАКОЙ БОБРОВ?»
— Ваше знакомство с Бобровым — чистая случайность?
— Вроде случайно, а вроде бы — и не совсем... Приехала в Москву из Киева. Город посмотреть.
— Не были ни разу?
— Нет. Я замужняя, в Киеве осталась дочка. Тогдашний свекор — министр легкой промышленности Украины. Организовал, чтоб поселили меня с приятельницей в украинском постпредстве, там крошечный гостевой домик на три-четыре номера.
У сестры моей друг в Москве — молодой полковник, летчик Григорий Скориков. 1 мая прилетаю, встречает у трапа. Я не узнала — он в генеральской форме!
— Красиво.
— Дослужился, кстати говоря, до маршала. А генерала вне очереди как раз в те дни присвоили — за то, что Пауэрса сбили. Отвез нас Скориков в постпредство: «Размещайтесь, через два часа подскочу. Поедем на обед к приятелю».
— Не говорил — к кому?
— Нет. Приехали вчетвером на Сокол. Мы с подругой и два молодых генерала, летчики. Сева тогда жил в угловом подъезде. В той квартире, которую ему Сталин дал. Рядом Гринины, Тарасовы, Федотов, Николаев, Демин, у Бориса Разинского комната в коммуналке, время спустя Гомельский здесь же получил квартиру...
— Дом удивительный.
— Но я ничего этого не знала. Открывается дверь — на пороге Всеволод Михайлович в белой нейлоновой рубашке. Потом история с ней вышла, с этой рубахой. Я худенькая, волосы длинные. Бобров смотрит на меня пристально — и вдруг произносит: «О! Вот на такой я бы сразу женился!» Я так взглянула на него...
— Не обрадовались?
— Во-первых, я понятия не имела, кто это. Во-вторых, у меня в Москве всего несколько дней — и огромная программа. Во все театры сходить!
— Как принимал Бобров?
— Стол уже накрыт, помогали какие-то женщины. Потом они ушли, а мы осталось. Еще сестра Севы была.
— За кого вы его приняли?
— Мужчина — да и все. Даже не думала об этом. Вокруг меня с детства были только военные. Даже школу заканчивала — дружила с суворовцами. Хотя с нами учились Витька Каневский, Вовка Щегольков, Лобановский. Будущие звезды киевского «Динамо».
...Садимся мы за стол — вижу, в соседней комнате на шкафу кубки стоят. Спрашиваю шепотом у генерала: «Мы в чьей квартире?» — «Боброва...» Через некоторое время поворачиваюсь к Всеволоду Михайловичу: «Скажите, а кто такой Бобров?». Я же не знала, что это он!
— Прекрасно.
— Тот усмехнулся: «Да как объяснить... Футболист, хоккеист». Я моментально потеряла интерес, тихонечко говорю Скорикову: «Давайте скорее пойдем отсюда». Тогда только-только Кремлевский дворец открыли, у нас билеты были на «Спартак» Хачатуряна.
— Бобров почувствовал настроение?
— Да. После обеда пригласил нас в Сокольники. Идем через парк — замечаю: люди почему-то оглядываются на нашу компанию! Я-то, дурочка, думала, что это смотрят на молодых генералов-красавцев. Или на нас, двух девиц. Прислушалась, а народ шепчет: «Бобер, Бобер...»
— Выглядели вы прекрасно?
— Костюмчик серого цвета, под ним украинская блузка с вышивкой. Это было о-очень красиво! Еще замшевые шпильки, купила в Киеве за огромные деньги.
— Как сложилась судьба первого мужа?
— Окончил институт легкой промышленности, но особой карьеры не сделал. Уехал в Чехословакию и там умер. Зато с матерью Игоря мы еще много лет были в хороших отношениях. Уже после смерти Севы ко мне приезжала.
Мы вместе учились в школе — Игорь был старше на год. У них очень благополучная семья, с домработницей. Все кричала ему: «Гурочка! У тебя музыка!» Он казался успешным парнем. Вместе на каток «Динамо» ходили. Красивая была жизнь.
— Что ж вы развелись?
— Бобров меня развел!
— Как Игорю объявили, что расстаетесь?
— Вы посчитайте, сколько лет назад это было — если Мише исполнилось бы 47! Все стерлось из памяти! Помню только, что особо не расстраивалась. Хотя переживал весь Киев. Особенно моя мама и та семья. Я всех поставила перед фактом. Была одурманена, наверное.
— Бобров действительно был настолько завораживающим человек?
— Потеряла же я голову! Это у нас было обоюдное. В один день неожиданно уехала из Киева. Мама долго не могли смириться, что я бросила Игоря и переехала в Москву — тем более, Сева старше меня на 14 лет: «Стыдно кому-то сказать! Футболист, хоккеист...»
— Рождение сына примирило маму со случившимся?
— Когда должен был родиться Мишка, она говорила: «Ты хоть представляешь, они всей командой будут скидываться на подарок!» А потом мама Севу полюбила больше жизни. Видите — колокольчик? Он висел прежде в нашей городской квартире. Сева поздно возвращался — всегда его рукой придерживал. Из Швейцарии привез, там коровам на шею такой вешают. Мама никак не могла смириться, что Всеволод Михайлович может среди ночи вернуться. А если еще и придет под этим делом... Она сидит и ждет его.
Мама моя в Киеве с 45-го года была хозяйкой Дома офицеров. Какая там роскошь! Все трофейное — люстры, мебель!
— Красота.
— Красота — это не то слово. Вот сейчас там беднота — ворвались радикалы, устроили там госпиталь. Страшно представить, во что все превратилось.
В подвале был шикарный бильярдный зал для генералитета. Мама тихонько открывала — и Всеволод Михайлович играл сколько хотел. Я понятия не имела, что Сева с Аликом Тайванчиком могли на день улететь в Киев играть в бильярд. Вечером садились в поезд — утром в Москве. Мама от меня все скрывала!
— Как узнали?
— Однажды звонит мне: «Как ты там?» Ничего, отвечаю. Сева на сборах, завтра игра. Она расхохоталась: «Я от тебя скрывала, но сейчас скажу. Целую ночь у меня играли!» Все успевали.
— Откуда он в те годы знал Тайванчика?
— Алика мы знаем с 14 лет.
— Боже. Кем же он был в 14 лет?
— Рассказываю. Это были 60-е годы — Сева из хоккейного «Спартака» ушел в футбольный ЦСКА. Борис Майоров сразу дал статью: «Она посчитала разницу в пенсиях!» А я этого и не скрывала. Да, посчитала! Потому что ушел в отставку муж подполковником, до хорошей пенсии не дотянул. «Спартак» — ведомство гражданское. Тут Иван Павловский начинает курировать армейский спорт, сразу Севу позвал: «Приходи в ЦСКА на футбол, получишь полковника!»
— Это трезво.
— Мы согласились. Сева сразу набрал новую команду — взял Афонина, Абдураимова, Пшеничникова, Еськова из Ростова... Эта команда в 70-м году выиграла золото!
— Только с другим тренером.
— С Николаевым, который пришел за три месяца до конца сезона. Это история своя. Но вот когда муж звал Абдураимова, тот выставил условие: «Я должен забрать с собой из Ташкента Алика». Это его родственник. 14-летний Алик был картежник, надо было держать под присмотром. Чтоб не попал в какую-то неприятность. Сева согласился: «Привози мальчишку, найдем ему дело. Мячи будет подавать». Я лично ездила его встречать на вокзал — Алик в своей книге даже написал: «Первая женщина, которую я встретил в Москве — жена Всеволода Михайловича Лена...»
— Рос на ваших глазах?
— Да. Представляете, столько знакомы?
— Он должен быть очень признателен.
— Ко мне очень уважительно относится! Часто созваниваемся. У него день рождения — 1 января. Все время приглашает к себе в Переделкино, мы собираемся с Валей Яшиной туда приехать. Такая радость у Алика — дети-близнецы! Две девочки!
— Возможности у него огромные. Хоть раз его помощь понадобилась?
— Когда Всеволоду Михайловичу исполнялось 90, Алик сказал: «Я сам все организую!» Было 103 человека — одни спортсмены.
АБОРТ
— На ваших глазах Всеволод Михайлович как-то драку устроил.
— Все случилось в Доме журналиста. До этого Сева из Японии привез мне белые сапоги и очаровательную шубку. Мы были выпившие, вышли с приятельницей раньше. Сева заглянул в туалет. Я пытаюсь в гардеробе эти новые сапоги застегнуть, ничего не получается. Громко говорю: «Вот раньше были мужчины, бросались к ногам женщин, одевали...»
— Кто-то случился неподалеку?
— Два очкарика, тоже выпившие, услышали. Один метнулся, начал мне застегивать сапоги. Тут в фойе выходит Всеволод Михайлович. Долго не раздумывал — ка-а-к дал, тот отлетел в сторону... На следующий день Севу вызывают к Епишеву, начальнику Политуправления страны. Тот с порога: «Всеволод Михайлович, не буду долго тобой заниматься. Вчерашнюю историю знаю. А вот знаешь ли ты, кого избил?» — «Какие-то два очкарика». Оказалось, первые наши диссиденты. Отмечали отъезд, устраивали прощальный ужин. Епишев смеется: «Будь я на твоем месте — врезал бы еще сильнее!»
— Была же еще какая-то история.
— В гостинице «Москва» дожидается лифта — открываются двери, выходят слегка поддатые депутаты. Один остановился: «О, Бобер, и ты сюда?» — «Я тебе дам — «Бобер»...» Врезал ему от души. Сева фамильярности не терпел, а тогда еще и выпивший был.
— Замяли дело?
— Начали было Севу таскать, но депутат сам покаялся: «Я хотел выразить... Какая, мол, радость — встретить...»
— На вас руку Всеволод Михайлович хоть раз поднял?
— Один раз случилось.
— Был повод?
— Сказала ему мимоходом: «Ну ты дурачок...» — тут же получила по губам! Хорошо получила!
— За такую ерунду?
— Вот не переносил он слово «дурак»! Ничего обиднее для него быть не могло. Сказал тогда: «Чтоб это было в первый и последний раз». Я на всю жизнь запомнила.
— Еще рожать вы планировали?
— Когда мне исполнилось 40 лет, я сделала аборт.
— Почему?
— Ну так! Двое есть уже. Куда еще? Дачу строим, денег нет вообще...
— Всеволод Михайлович знал?
— Знал. Хотел, чтоб я ребенка оставила. В мае на свой день рождения я позвонила главному гинекологу Москвы Николаю Савицкому, нашему приятелю. Все сделала. Бабушка-соседка напекла блинов — знала, что пошла машина забирать меня из больницы. Устроили мне день рождения прямо на улице. В этом дворе, вот под этим фонарем. Севе как-то сказала — он страшно расстроился...
— До слез?
— Да. Тем более, по некоторым показателям это была девочка. А 1 июля он умер.
— Ни разу не пожалели о том, что сделали?
— У меня был такой токсикоз, — я не выносила! Он меня просто убивал! И со Светой, и с Мишкой это было, но тогда вытерпела. Сейчас — не смогла.
— Еще когда-нибудь слезы Боброва видели?
— Один раз. 70-й год, Николаев принимает ЦСКА за три месяца до конца чемпионата. Выигрывает с ними золото — а Всеволода Михайловича даже на чествование команды не пригласили. Поздно вечером после банкета ребята пришли к нам под балкон — кричали, стреляли шампанским... Вот тогда я увидела слезы Севы.
— Пригласили всю команду в квартиру?
— Поначалу-то он даже выходить не хотел на этот балкон. Вышла я, а там все-все-все: Назар Петросян, Ольшанский, Тарханов... Кричу им: «Все к нам!» Здесь быстренько накрыла стол.
— Отношения с Николаевым у мужа были непростые?
— Николаев работал в Хабаровске — все время Севе звонил: «Попроси того, попроси этого, чтоб меня вернули...» Всеволод Михайлович добился, перевали его в ЦСКА. Так Николаев его составом выигрывает — и мужа не приглашает на торжество. После этого так себе было общение. Хоть и соседи.
ЖЕНА МАРШАЛА
— Какая из бывших подруг Всеволода Михайловича доставила вам особенно много неприятностей?
— Когда я только приехала, столько звонков было! Ужас один! А Всеволод смеялся. Говорил: «Что ты, дурочка, ревешь? Их семь — а ты хозяйка всем!»
Особенно меня в то время доставала жена маршала Казакова. У Севы с ней случился романчик. Сам Василий Иванович, маршал, был намного старше ее. А влюблена она была в Севу. Всеволода Михайловича из-за нее уволили из армии.
— Почему?
— Потому что Василий Иванович все узнал!
— Соблазнять жену маршала — штука рискованная.
— Сева таким мелочам вообще значения не придавал. Она вроде бы до сих пор живая. Где-то у меня фотография ее есть.
— Хорошенькая?
— Один в один Санина, первая жена Севы. Та черненькая, евреечка — и эта такая же. Ровный пробор, черные волосы. Одинаковые прически.
— Всеволоду нравились такие женщины — типа Лили Брик?
— Так обе эти женщины его добивались, а не наоборот! Санина не так давно умерла. Вот она меня даже в театр приглашала.
— Бобров отпустил?
— Всеволод Михайлович был страшно недоволен — но отпустил. «Сильва» — это ее коронка была. Так-то она заикалась, а на сцене все пропадало. С новым ее мужем тоже познакомилась. Цель всей жизни Саниной была — Василий Иосифович!
— Вот как?
— Ну разумеется. Сева был трамплином. Прожили-то всего полтора года, но десять лет он не получал документы о разводе. Некогда было, не придавал этому значения. Всеволод Михайлович ее застал с Гудковым, главным конструктором ракет, кажется...
— Это его Бобров отлупил?
— Ну да. Скандал был страшный. Хорошо досталось и Саниной, и Гудкову. Сева прилетел в Москву, не предупредив. Только заходит в квартиру, тут же звонок: «Всеволод Михайлович, ты дома? Жена твоя, Санина, находится там-то и там-то...» Назвали номер дачи.
— Где это было?
— В Серебряном Бору. Кинулся туда — голыми поднял их с постели. Она и подумать не могла, что Сева в этот день явится в Москву.
— Давайте лучше о маршальской жене. Досаждала с выдумкой?
— Да названивала постоянно. Я ей по-украински отвечала: «Всеволода Михайловича нэма...» — «А кто это?» — «Домработница!» Она снова звонит. И снова. Когда все ясно стало, как-то набирает мне среди ночи: «Ты спишь?» — «Сплю» — «Передай Всеволоду, что он забыл у меня майку». Оставьте, говорю, себе на память.
— Как отбили ей охоту звонить?
— Написала заявление на телефонной станции, там засекли, откуда звонки. Сева этого не знал. Дали мне номер, я позвонила — трубку взял сам Василий Иванович Казаков. Все ему рассказала!
— Как отреагировал?
— Ужасно! В бешенство пришел! Сева-то уже не был офицером. До маршала и прежде новости доходили — а тут выяснилось, что жена продолжает в прежнем духе. Машину перекрасила в те же цвета, что у Севы. Муж сзади посадил льва, моргающего в сторону поворота. Она повторила!
— Эк ее пробрало. Сам Всеволод Михайлович как реагировал?
— Ну, ухаживает за ним жена маршала, что — плохо?
— Забавляло его?
— Да. Не думаю, что Сева был в нее влюблен. Увлечься мог. Вот когда у него появилась стабильная семья — за это он дрожал. А так... Сколько мы бывали в ресторане — постоянно ему женщины записки передавали: «Позвони мне по такому-то телефону». Помню, как первый раз это заметила. Были в ресторане, вышла в туалет. Возвращаюсь — от нашего столика отпорхнула дама. У Севы был постоянный столик в ресторане «Центральный» на улице Горького. Угловой, где зал закачивался.
— Вдалеке от всех?
— Да! Вы помните, там вход был из переулка. У Севы такое место, с которого видно, кто заходит в «Елисеевский». Я замечаю, что-то эта женщина оставила. Записка! Гляжу на Севу — а он равнодушен: «Прекрати! Я не реагирую — тебе тем более не надо...» Я такая влюбленная была! Ревнивая! А когда Мишка родился — вся ревность ушла.
— До этого прямо психовали? Пытались уйти?
— Рыдала. Уезжала несколько раз. Как-то Дима Богинов, друг Всеволода Михайловича, меня из Киева в Москву возвращал. Он как раз тренировал киевское «Динамо». Звонил, выманивал меня...
— Богинов сам был невероятный человек. Работая в горьковском «Торпедо», брал «Чайку» директора автозавода — и ехал на ней в Москву. Там гонял по разделительной полосе улицы Горького. Постовые отдавали честь — думали, внутри кто-то из Политбюро. Торопится в Кремль.
— Да, Дима был лихой!
— Какой проделкой вас особенно удивил?
— Я знала нескольких его женщин. Жена Лида — крупная такая дама, изумительно вязала. Это было нечто. Когда выводила гулять бульдога, весь Киев знал — это собачка Богинова. Жили на улице Леси Украинки.
Вдруг Богинов стал появляться с совсем молоденькой девчонкой, москвичкой. Работала она в «Детском мире». Как-то Дима у нас остался ночевать с ней — было так неловко, я же знала его жену... Мне Лида даже звонила из Киева!
— Что хотела?
— Пыталась выведать что-то об отношениях Димы и этой девушки. Но я сама мало что знала — кроме того, что у них родилась девочка. Проходит время — я узнаю, что Богинов и с ней расстался. Женился официально на другой молодой, переехал к ней в Балашиху и уже родился сын!
— Вот это жизнелюбие.
— Богинов красивый был мужик — но возраст! Он же старше Севы!
СМЕРТЬ БАБИЧА
— Еще одним другом Всеволода Михайловича был легендарный Евгений Бабич.
— Женька вместе с Севой меня из роддома встречал. Всеволод Михайлович был в Иране с футбольной командой. Прилетел по такому случаю на два дня. С Бабичем и еще одним приятелем нарисовали огромный плакат: «Привет, Михаил!» Миша родился очень большим — 4600. В первый раз вышли прогуляться во двор, у Севы сверток с ребенком на руках. Идем через арку — а навстречу какие-то болельщики: «Смотри, Бобер уже дедушка!» Всеволод услыхал, поворачивается: «Я вам сейчас дам — «дедушка»! Отец я!»
— Как Бабич погиб?
— Он повесился.
— Почему?
— Целая история. В тот день мы улетели в санаторий в Гурзуф. Заселились, балкон прямо над морем, люкс... В соседнем номере Ярослав и Иржи Холики. Полночь — стук в дверь: «Вас срочно к городскому телефону!» Звонит Ритка: «Женя ушел из жизни...»
— Ритка — жена его?
— Да, я очень ее любила. Симпатичная. А сын Коля сейчас посол в Гватемале.
— Вы развернулись — и на похороны?
— Да нет, невозможно было. На похороны мы не попали. К тому моменту Женя и Рита уже разбежались, у Бабича характер взбалмошный был. Вышло так, что Рита привела в двухкомнатную квартиру на Песчаной Эдика, полковника. За которого потом вышла.
— Ничего себе.
— А Женька нашел себе подружку — тоже привел в эту квартиру! Рита с полковником в большой, Женька в маленькой.
— Сын при них?
— Сын учился в МГИМО, его отправили к бабушке. Мама Риты жила в соседнем подъезде. Ритка была с чудесным характером, совсем безобидная. Утром встречалась на кухне с подругой Жени: «Ой, ты кашу варишь? Не надо, он такую кашу не ест...» Но все равно, с какого-то момента стали друг другу назло что-то делать.
— Прямо «Покровские ворота».
— Женя недолго выдержал новую любовь, выпроводил ее. А Ритке все грозил: «Если ты меня окончательно бросишь, я покончу с собой!» Она значения никакого этим словам не придавала, у нее уже Эдик в голове был. А последний день вышел таким — Бабич позвонил Гринину: «Слушай, как лучше уйти из жизни?»
— Тот посоветовал?
— Лешка — парень с солдатским юмором: «Господи, что тут думать? Хочешь вешаться — получше смажь веревку, это важно. Если выпрыгивать — сразу выбирай высотку...» Пошутил!
— Это шутка прекрасная.
— У Бабича приятельница работала в парикмахерской у кинотеатра «Ленинград». Пришел к ней: «Подстриги красиво, чтоб производил впечатление в гробу». Тоже юмор проявил. Та усмехнулась, причесочку ему сделала.
А Рита была почти слепая, совершенно ничего не видела. Вблизи особенно. Открывает дверь: «Жень, ты дома?» Тишина. Еще раз кричит — снова тишина. На стуле чистая рубашка, брюки сложены. Приготовил все чистое. Заглянула в ванную — Женя висит...
ЧЕТЫРЕ МОЩНЫЕ ПАЛОЧКИ
— У Всеволода Михайловича было пижонство настоящего спортсмена?
— Еще каким пижоном был! Одевался просто роскошно. Вот джинсов у него никогда не было, терпеть их не мог. Красивые рубашки, море галстуков, платочек в карман обязательно, самые лучшие ботинки...
До сих пор эти рубашки висят в шкафу. Любимый джемпер из коричневой замши. Когда Борис Щербаков в фильме играл Всеволода Михайловича, ему подобрали точно такой же.
— Понравилось, как сыграл?
— Да. Мне сам Щербаков симпатичен — Сева был таким же скромным, без выпячивания. То, что женщины на него прыгали — от этого никуда не денешься... Было!
— Вся Москва шила такие же кепки, как у вашего мужа. Но он-то заказывал одному и тому же старику портному в Столешниковом переулке.
— Помню, как-то мы с Севой поехали в Столешников, в мастерскую вход был со двора... Этот дед даже Мише нашему кепку сшил! Так появился знаменитый снимок на открытии Гребного канала. Назывался «Человек и его дело». Эта фотография потом была выставлена на площади Маяковского: Сева и Миша сидят в одинаковых кепках...
Помните, я рассказывала про ту белую рубашку, в которой увидела Всеволода Михайловича первый раз? Оказывается, Сева привез из Америки «недельку». Тогда появились первый нейлоновые рубашки для негров. Какое-то время носишь, потом выбрасываешь. Стирке не подлежит. Это рабочая одежда была — а я-то думала: нейлон! Такой и не видела никогда!
— Постирали?
— Да. Хотела как лучше. Та превратилась в бумагу.
— В жизни вашего мужа иностранных машин не было?
— Нет. Уже после смерти мужа, в 1984-м году, мне предложили купить списанный из посольства «Мерседес». Я не взяла, а Бесков согласился. Сначала сам ездил, потом Лера.
— На машине у Всеволода Михайловича были какие-то особенные номера.
- 11-11 МОЩ. Сам смеялся: «Четыре мощные палочки!» А у меня было 55-55. Это мне посодействовали через Чурбанова. Тогда и права сделали «без права проверки».
— У Всеволода Михайловича такого талона не было?
— Нет. Да и я этот талон достала единственный раз в жизни. 9 мая с приятельницей возвращались с кладбища, проехали те ворота, через которые заезжают в Кремль. То ли Боровицкие, то ли Спасские. Между садом и манежем светофор, как раз проверяли какого-то генерала. Я заговорилась — проскочила на красный! Случайно!
— Что за машина у вас была?
— Черная «Волга». Рядом никого, Москва пустая. Гаишник сразу свистнул, я остановилась. Подходит: «Ваши документы». В талоне этом написано, что не должна передавать его в руки ни милиции, никому. Если серьезное нарушение — оставляешь особый жетон и уезжаешь. По этому жетону потом разбираются.
Я всегда носила очень открытые платья. Под белым пиджаком красный топ. Взяла и талончик вставила вот сюда — а он понимает, что не имеет права руками брать! Смеется: «Вижу, вижу...» Я десять раз извинилась. В багажнике у меня всегда клюшки лежали — одну оставила ему на память.
— Галину Брежневу вы знали?
— Нет. Вот с Чурбановым была знакома, даже танцевали на юбилее адмирала Шашкова. Тогда он пришел почему-то один. Рядом Сева был, а он такой ревнивый... Я в молодости была кокетка. Но присутствие Всеволода Михайловича меня сдерживало.
Вторая часть беседы — завтра
