До и после Победы. Военные истории
СТАРШИЙ СЕРЖАНТ Владимир САВДУНИН
Родился 10 мая 1924 года. Заслуженный мастер спорта по футболу. Выступал за "Динамо" Москва (1944 – 1956). Чемпион СССР 1945, 1949, 1954 и 1955 годов. Обладатель Кубка СССР 1953 года. В чемпионатах СССР провел 186 матчей, забил 62 гола. Двукратный чемпион СССР по хоккею с мячом. Работал дипкурьером в МИДе. Умер 27 октября 2008 года.
Савдунин бодр, подтянут, энергичен. Едва ваш корреспондент переступил порог его квартиры, как хозяин, повязав галстук, тоном, не терпящим возражений, сообщил: "Едем ко мне в фонд на Курскую. Там и поговорим. Тебе, надеюсь, известно, что я уже восьмой год вице-президент Фонда ветеранов футбола имени Савдунина?"
Он закрыл входную дверь и, к моему удивлению, проигнорировал лифт, прытко одолев четыре лестничных пролета: "Привык ходить пешком". Когда мы направлялись к моей машине, Владимир Григорьевич обронил: "Я-то днями свою старенькую БМВ в ремонт сдал". "Вы что же, до сих пор сами за рулем ездите?!" – ахнул я. "Конечно, – невозмутимо раздалось в ответ. – Стаж у меня уже более 60 лет. Я в войну, хоть и служил в разведке, и танк порой водил, и самоходку".
Войну Савдунин не просто помнит – в деталях. Не стершихся за давностью лет. Его фронтовые воспоминания были настолько обстоятельны и захватывали дух, что блокнот с вопросами я так и не раскрыл...
– Застала меня война прямо на футбольном поле, – начал свой рассказ Савдунин. – 22 июня 1941-го "Старт" из моего Лефортова играл с испанскими беженцами, представлявшими завод "Каучук". Матч доиграли, после чего большинство его участников разбрелись по военкоматам.
Меня в 17 на фронт, разумеется, не взяли. Пошел на завод – помогал собирать авиационные двигатели для штурмовиков. Была бронь, но я от нее отказался, только 18 исполнилось. Неудобно себя чувствовал. Едешь в трамвае, и кажется, что весь народ на тебя с упреком смотрит: мол, здоровый малый, а не в армии.
Мечтал летчиком стать – отказали. В пехоте, объяснили, люди сейчас нужнее. И послали в военное училище под Ярославль. Я был хорошо подготовлен физически, выделялся выносливостью, вот меня и определили в разведку, где, случалось, мы больше марафонцев за день пехом покрывали – километров по 60.
Разбили нас в первом же бою прилично. Те, кто уцелел, отошли к Воронежу. Там формировали новые части. Меня назначили в разведроту 50-й танковой бригады. Наш комбриг Коновалов иногда использовал нас как десантников на танке. Узнав об этом, командир второй танковой армии генерал Богданов пришел в ярость и снял Коновалова с должности со словами: "Разведчиков надо беречь! Они особые задания выполняют. А десантников у нас и без того хватает".
Беда первых отечественных танков была в том, что они прямой наводкой били метров на 500. Немецкие же – на два с половиной километра. Смекаешь? Пока наши подъедут, один фашистский танк успевал их еще издалека спокойно расстрелять. Да и остальные орудия – пушки, минометы, пулеметы – прежде всего против танка направлены. А горит он, знаешь как? Будто коробок спичек! Запас-то снарядов огромный. Взрыв достигал такой силы, что танковая башня отлетала на 20 – 30 метров.
Как-то я с ребятами за ней на броне сидел во время контрнаступления. Попадает снаряд. Хорошо, что куда-то между гусеницами. Спрыгиваем на землю, отползаем. На второй танк лезем – его тоже подбивают. И снова под гусеницы. Атака захлебнулась. Пополз по-пластунски обратно. Нейтральная полоса. До наших окопов – километра полтора. А в кустах на высоком обрыве засели немецкие корректировщики артогня. Я у них как на ладони. Пули все ближе и ближе. Делать нечего, вскочил и думаю: "Будь что будет". Петляя, побежал во весь дух. Повезло. Не попали. Сам поражаюсь, как ноги унес. "Ну ты, парень, и бежал!" – встретила меня пехота. А я рухнул в окоп и натурально отключился.
Отдышавшись, пошел к начальнику штаба. Тот с ходу заявляет: "Ты где шляешься? Надо срочно "языка" достать!" Возвращаюсь я в тот окоп и говорю солдатам: "Вон бугор видите? Стреляйте туда не переставая, чтобы эти корректировщики даже головы от земли поднять не могли. А я покамест в гости к ним наведаюсь".
Состояние было шоковое. Мысленно, если честно, приготовился к худшему. Однако никто из немцев меня не засек. Юркнул я в обход с фланга, подполз к обрыву, смотрю – там два окопавшихся фрица. По дальнему дал очередь из автомата, а тому, что поближе, по морде прикладом врезал и поволок к нам. Скатились вниз. Немцам из-за этого холма нас не видать. А наши, меня с "языком" заприметив, выслали в подмогу танк. На нем и доехали. Привожу пленного к начальнику штаба, который "по-доброму" так ко мне отнесся, докладываю... И тут рядом разрывается мина. Офицеру осколок попал в голову – погиб на месте. А мы от него в двух шагах стояли – и ни царапины. Опять везуха.
Приключения мои на этом не закончились. Велели мне "языка" в штаб фронта отвести. Так сначала в поле за нами вражеский истребитель гонялся, а на обратном пути меня свои же по ошибке чуть не пристрелили. Нет, удача мне в тот день определенно благоволила.
На следующее утро поехали хоронить наших бойцов. Навстречу машина с пленными немцами. Среди них обнаружился и мой вчерашний знакомец. Узнал меня, черт, рукой машет, улыбается: живой все-таки остался. "Что за фрукт?" – спрашивают бойцы. "Да приятель один", – отвечаю...
Разведчиков обычно забрасывали на передний край. Мы брали "языков", выясняли обстановку. Помню, на Украине искали брод на Днестре для наших танков. Вдруг с пригорка кричат то ли узбеки, то ли киргизы: "Вы русские?" – "Русские". – "Скажите, когда наступать будете. Мы не станем по вам стрелять, на дно окопа заляжем". Это были так называемые национальные батальоны, воевавшие на стороне Гитлера. Состояли они в основном из представителей республик Средней Азии и Кавказа. Некоторые, вроде тех, что нам кричали, опосля нашим в плен предпочитали сдаваться.
Предатели и дезертиры попадались в то время нередко. К примеру, под Курском накануне наступления заняли в лесу позиции. Просыпаемся утром – на деревьях плакаты развешаны: "Смерть СССР!", "Смерть Сталина спасет Россию!" – ну и в таком духе. Откуда взялись? Позже выяснилось, что это проделки переодетых в нашу форму солдат, которые перешли к немцам.
Или вот случай. В украинской деревне на бывшего немецкого старосту наткнулись. Он выдрессировал своих овчарок так, что клал им за ошейник записки со сведениями о дислокации советских войск, и псы по определенному маршруту бежали к немцам. Во как! Бывает голубиная почта, а у него собачья была.
В начале марта 44-го, когда отбили Киев, нашу часть перебросили к реке Буг. Требовалось захватить переправу у села Джулинка. Было нас три танка да 15 разведчиков. Ночь, пурга лютая, видимость почти нулевая. Мы мчались вперед, обгоняя по дороге отступающих немцев. Они, как ни странно, по нам даже ни разу не выстрелили. Может, не признали в темноте? Встали мы у моста, дали залп по деревне. Поднялся переполох, фашисты рванули к мосту, а мы их там с автоматами уже ждали.
Затем получаем приказ: переправиться на другую сторону Буга. Въезжает наш танк на мост, а он заминирован. Слава богу, высота небольшая была. Карабкаемся из воды, на нас по льду бегут немцы. Спасло лишь то, что на противоположном берегу находились румыны, которые из пулеметов начали по ним палить.
Я выбрался на лед. Огляделся, вижу: из реки на мгновение показался командир танка Николай Егоров и вновь под воду ушел. Нырнул я, вытащил его. Отнесли Егорова в ближайшую хату. Тут наши войска подоспели. Вовремя. Нас-то всего пятеро осталось. На рассвете вышли на улицу и оторопели: все село было усыпано трупами полуголых немецких солдат, с которых местное население за ночь поснимало почти всю одежду.
Спустя много лет, уже игроком "Динамо", я приехал на матч в Ленинград. И на стадионе неожиданно встречаю... Егорова. Мать честная, вот это сюрприз! Коля рассказал, что его, раненого, выходила хозяйка того дома. Потом она стала его женой. После войны Егоров осел в Ленинграде. Гулял по городу, увидел футбольную афишу, мою фамилию в составе "Динамо" и решил узнать, не тот ли это Савдунин, что вытащил его из ледяного Буга.
А меня в мае 44-го под Яссами ранило осколком в третий раз. Самым серьезным, правда, было предыдущее ранение: немец, зараза, в бедро и руку засадил. Ничего, оклемался. 15 сезонов за "Динамо" отыграл, причем не только в футбол, но и в русский хоккей.
Из госпиталя меня отправили на лечение в Москву. Я жил в одном районе с Костей Бесковым. Столкнулись. Костя предложил сыграть за его полковую команду с "Фрезером" на Кубок Москвы. В том матче я забил аж семь голов, и меня моментально перевели служить в 7-й полк НКВД. Оттуда чуть позже Якушин забрал в "Динамо". Началась новая жизнь.
Но война отпустила не сразу. Год еще нормально спать не мог. Кошмары мучили. То снится, что в бой вступаю, то танк немецкий на меня прет. Каждую ночь в холодном поту просыпался...
СТАРШИНА Алексей ВАНИН
Родился 9 января 1925 года. Мастер спорта по классической борьбе. Серебряный призер чемпионатов СССР 1956 и 1959 годов, бронзовый – 1955 и 1960 годов. Заслуженный артист России. Умер 22 мая 2012 года.
Солдат Ванин прошел всю войну – от Калининского фронта до Эльбы, где состоялась легендарная встреча советских и американских войск, ставшая символом окончания Второй мировой.
Борец Ванин 12 лет входил в сборную Советского Союза, неоднократно выигрывал первенства Москвы и Вооруженных сил, четыре раза был призером чемпионатов СССР в полутяжелом весе.
За плечами заслуженного артиста России Ванина 80 ролей в кино, среди них – "Чемпион мира", "Калина красная", "Они сражались за Родину". Более молодое поколение наверняка помнит его по эпизоду в "Джентльменах удачи". Это он со словами: "Я же тебе говорил, что завязал" – спускает с лестницы беднягу лже-Доцента.
А еще он прекрасно рисует. Дома у Алексея Захаровича все стены увешаны его работами. Тут и милые пейзажи родного Алтая, и портрет Василия Шукшина, с которым Ванина связывала давняя дружба. Такая удивительная судьба.
– На фронт я ушел добровольцем в 17, приписав себе год, – рассказывает Ванин. – У меня родственник работал в паспортном столе. Пришел к нему и говорю: "Скоро в армию идти, а метрику потерял. Помогите документы восстановить". И назвал ему другую дату рождения – 13 февраля 1924-го. На самом-то деле родился я 9 января 1925-го, но по паспорту с тех пор на год старше.
В Сталинской сибирской добровольческой дивизии его зачислили в снайперы и направили на Калининский фронт.
– Стрелять я умел, благо с батей часто в лес выбирались поохотиться. В дивизии нас, новобранцев, сразу повезли на стрельбище. Я с одним парнем разделил первое-второе места. "Все, – сказали мне, – снайпером будешь". Однако человека убить – это, брат, не шутка. Отчетливо помню, как своего первого немца держал на прицеле, только курок спустить оставалось. Меня в тот момент так затрясло, что выстрелить не смог. Конечно, чувство это быстро ушло. Война все-таки. Вскоре с винтовкой к нейтральной полосе выдвигался уже как на охоту.
Ванин не являлся офицером, и после контузии его из госпиталя направили в новую часть. Там, услыхав, что он неплохо рисует, определили в дивизионную разведку. Глядя в стереотрубу, Ванин карандашом делал наброски местности – где минометные расчеты противника стоят, где проволочные заграждения.
Несколько раз он был на волосок от смерти. Однажды вышел из землянки воздухом подышать, а через минуту прямиком в нее угодил снаряд. На куски разнесло и землянку, и всех, кто там был. Мог Ванин погибнуть и на минном поле, через которое по неведению повел его роту командир.
– Бывают же чудеса! Представляешь, прежде чем нас заметили, мы немало успели прошагать по этому полю, но ни один солдат не подорвался. "Стойте! – внезапно заорали нам издалека. – Здесь мины!" Мы застыли на месте, боясь пошевельнуться. В итоге подоспевшие ребята из ближайшей части аккуратно вывели нас оттуда. На все воля Всевышнего... Из трех моих ранений два были тяжелыми. Особенно то, что в 43-м под Донцом получил. Немец-то как попер, все наши отступили, а я в окопе остался. Отстреливался. Мне в бедро попали. Перевязал его худо-бедно и пополз в густой траве к проволочным заграждениям. Думаю, надо поискать место, где их могло снарядом разорвать. Немцы совсем рядышком, наших раненых добивают. Как они меня не увидели... Жарища еще была страшная! У меня от потери крови галлюцинации начались. Ползу, и мне кажется, что кто-то протягивает котелок с водой. Тяну к нему руку и... утыкаюсь в землю. К вечеру отыскал-таки дырку в заграждении, дополз до своих.
На войне – как в жизни. От грустного до смешного полшага. В Польше в нейтральной зоне Ванин полез в сад за яблоками. Заметил, что на соседнем дереве кто-то копошится. "Наверное, садовник", – мелькнула мысль. Пригляделся – фриц! Тоже яблоки собирает. Пару секунд они испуганно смотрели друг на друга, потом немец погрозил Ванину пальцем. Тот в ответ показал кулак. После чего оба спрыгнули на землю и разбежались в разные стороны.
– Раньше на Девятое мая я часто ездил в Киев к ветеранам моей 5-й гвардейской армии. Но рассказывать и вспоминать о войне не любил. Слишком тяжело. Поэтому в канун 40-летия Победы написал стихотворение. Из него, мне кажется, все понятно без лишних слов:
Сутуля сгорбленные спины,
От Украины до Москвы
Через овраги и долины
Лежат продрогшие мосты.
А даль бывает так прекрасна,
Так удивительно светла,
Как будто всей России тайны
Дорога в зеркало взяла.
У Прохоровки обаяние,
У Белгорода и Орла.
Земля, взрыхленная боями,
Передо мною пролегла.
Здесь реки кровь еще не смыли,
Здесь родники слезами бьют,
Здесь каждым стебельком ковыли
Поныне мертвые встают.
И небо чистое над нами
Успокоенья не дает.
Летит и требует ответа,
И вновь и вновь нам в сердце, ветеранам, бьет.
Река течением влечет,
Я ощущаю трепет весел.
А на холмах – то дот, то дзот,
В земле таятся сорок весен.
И вдоль нейтральной полосы,
Теперь уж в речке тихой-тихой
Стекают капельки росы
С берез, увитых повиликой.
А там вдали за рядом ряд
Колючей проволоки струпья,
Деревья сумрачно стоят
С колючей проволокой на сучьях.
Им ноши той не опустить,
Проволока вросла уж в тело.
Но как деревьям объяснишь,
Что канонада отгремела?
А может, лес меня мудрей
И бдительней стоит на страже
Исконных наших рубежей,
Пропавших копотью и сажей.
Его дебютом в кино стал фильм "Чемпион мира", который вышел на экраны полвека назад. Претендентов на главную роль Ильи Громова, деревенского кузнеца, ставшего знаменитым спортсменом, было три десятка человек – и профессиональные актеры, и настоящие борцы. Первые отпали быстро. "Легче борца научить целоваться, чем актера бороться", – объявил после нескольких кинопроб сценарист фильма Валентин Ежов. А на фоне коллег Ванин помимо стати выделялся обаянием и природной артистичностью, что и предопределило выбор в его пользу.
Кинолента имела оглушительный успех, Ванина начали приглашать другие режиссеры. На съемках "Золотого эшелона" он познакомился со своим великим земляком Василием Шукшиным, у которого затем играл во всех его картинах.
Не забывают Алексея Захаровича и борцы. С 1998 года в Подмосковье проходит международный юношеский турнир по греко-римской борьбе на призы Алексея Ванина. Вместе со спортивными наградами мальчишкам там вручают кассеты с фильмом. Каким? Конечно, "Чемпион мира"!
ЛЕЙТЕНАНТ Евгений ЛОПАТИН
Родился 26 декабря 1917 года. Заслуженный мастер спорта по тяжелой атлетике. Чемпион СССР 1947, 1948, 1950 и 1952 годов. Чемпион Европы 1950 года в полулегком весе. Серебряный призер Олимпийских игр-1952 в легком весе и чемпионата мира-1950 в полулегком. Умер 21 июля 2011 года.
В довоенном Ленинграде штангист Лопатин котировался высоко. Чемпион города, мастер спорта. Ему прочили победу на первенстве СССР 1941 года, но одержать ее помешала война.
Жил он с семьей напротив Бадаевских продовольственных складов, откуда снабжали продуктами весь Ленинград. Их там хранилось сотни тысяч тонн. Об этом прекрасно были осведомлены фашисты. Склады они и принялись бомбить первым делом. Лопатин навсегда запомнил запах горящего сахара, который утром вытекал на улицу рекой.
На передовую под Сталинградом лейтенант Лопатин попал в августе 42-го. Его назначили командиром роты ПТР – противотанковых ружей.
– Нет нужды описывать эти тяжелейшие бои, – говорит Евгений Иванович. – Потери с нашей стороны были колоссальные. Люди умирали быстрее, чем ты успевал узнать их имена. В моей роте из ста человек после первого боя выжили семнадцать.
ПТР весил 22 кг, и таскать его Лопатину нередко приходилось в одиночку, так что физическая сила очень пригодилась. 11 сентября 42-го в степи у деревни Ерозовки немецкая дивизия вермахта прорывалась к Волге. Рота Лопатина успешно отбивала их атаки – на ее счету было семь вражеских "тигров".
– А потом меня зацепил снайпер. Четырех солдат, что рядом были, на месте убил, а мне прострелил руку. На том война для меня и закончилась.
Пуля прошла навылет, перебив кость. Диагноз врачей смахивал на приговор: контрактура – ограниченная неподвижность. Пальцы на левой руке у Лопатина практически не разгибались. Грустный лейтенант бродил по саратовскому госпиталю, пока во дворике случайно не увидел свою жену.
Лидия Сергеевна полтора года провела в блокадном Ленинграде. Их младший сын, родившийся в те дни, вскоре умер от голода, а старшего вместе с матерью вывезли по "дороге жизни" через Ладожское озеро. Привезли в Саратов, в госпиталь.
Между прочим, поженились Лопатины сразу после школы – в далеком 37-м. И с той поры они неразлучны. Отпраздновав золотую свадьбу 18 лет назад!
Из госпиталя его откомандировали в военное училище преподавателем физподготовки. Некоторые офицеры не скрывали недовольства: зачем, дескать, покалеченного физрука прислали, он же ничего не может.
Разговоры эти дошли до Лопатина. На следующем занятии, превозмогая адскую боль, он залез на брусья и сделал стойку на руках. Вряд ли кто-то из присутствовавших в зале представлял, чего ему это стоило.
Два года он боролся, чтобы сохранить руку. Два года каторжных ежедневных тренировок. Лопатин разработал для себя комплекс специальных упражнений. Сжимал постоянно пружинную гантелю, резиновый мячик, полусогнутыми, скрючившимися пальцами удерживал гири. Начинал с маленьких – по килограмму, а закончил двухпудовыми.
Постепенно пальцы начали оживать, к ним возвращалась подвижность. И в 45-м штангист Лопатин, сброшенный многими со счетов, снова вышел на помост.
– С вердиктом врачей я не смирился, едва о нем услышал. Тотчас сказал себе: ничего подобного, и я это докажу. У меня была цель не просто разработать руку, а вернуться в тяжелую атлетику, пробиться в сборную. Обидно было бы в расцвете лет завершить спортивную карьеру. Ни боль, ни трудности не пугали. Я знал, что надо лишь верить в свои силы и набраться терпения. Жизнь подтвердила мою правоту. На чемпионатах страны в 45-м и 46-м я дважды занял второе место. А через год с третьей попытки стал чемпионом! Правда, больная рука нет-нет да и давала о себе знать. Порой возьмешься за гриф, а пальцы судорогой сводит. Обождешь маленько, сцепишь зубы и все равно поднимаешь штангу.
На первых для советских спортсменов Олимпийских играх 1952 года в Хельсинки Лопатин завоевал серебряную медаль, уступив американцу гавайского происхождения Томасу Коно, будущему шестикратному чемпиону мира. Но это серебро, ей-богу, дороже иного золота. Недаром другой наш прославленный тяжелоатлет – Яков Куценко – назвал лопатинскую награду триумфом воли.
Кстати, из семи медалей, что получила в Хельсинки команда наших штангистов, четыре ей принесли бывшие фронтовики.
– Иван Удодов прошел немецкий концлагерь. Когда наши солдаты вынесли его оттуда, Ваня весил всего 35 кг! Скелет, обтянутый кожей. А через семь лет он выиграл Олимпиаду! Серебро, как и мне, досталось Ивану Саксонову, который на войне четыре раза проливал кровь. Воевал на флоте и бронзовый призер Игр-52 Аркадий Воробьев. Эх, были люди...
Для Лопатина Олимпиада в Хельсинки стала лебединой песней в спорте. Ему ведь было уже 35. Но со штангой он не расстался. Перешел на тренерскую работу с молодежью в "Динамо", которому отдал много лет.
Самым известным его учеником с полным правом можно назвать сына Сергея, чемпиона СССР 1961 и 1965 годов, мирового рекордсмена в легком весе. Евгению Ивановичу есть чем гордиться – это единственный случай в истории отечественной тяжелой атлетики, когда отец и сын выигрывали золотые медали.
В годы войны на фронт ушли тысячи спортсменов. Одни воевали в составе ОМСБОНа – Отдельной мотострелковой бригады особого назначения, другие – в регулярных армейских частях, третьи – в партизанских отрядах. Вернулись, к сожалению, не все. Вечная им память.
