«Ты чего ждешь, когда задаешь такие вопросы Щербаковой?» Фигуристка «напихала» журналисту «СЭ»
Что делать спортсменам после завершения карьеры — один из самых острых для них вопросов, причем в фигурном катании он стоит прямо-таки на самом видном месте, а не лежит в шкафу и вылезает к 35 годам. Здесь искать себя приходится уже в 20. Анастасия Скопцова — прекрасный пример удачного перехода. Танцорша выигрывала юниорский чемпионат мира, но не добралась до Олимпиады. И ушла в пиар и журналистику, снимает влоги на канале «Фигурка» и органично работает в кадре.
Мы проговорили полтора часа на одном из этапов «Гран-при России», и дискуссия неожиданно переросла в спор о том, какие вопросы можно задавать журналистам и стоит ли развивать спорт как шоу. Если это читают фигуристы, им наверняка понравится. Мы планировали опубликовать и аудиоверсию на YouTube-канале «Кваксель», но поскольку изначально разговор шел не под подкаст и, кхе, изобиловал просторечными выражениями, то решили, что как-нибудь встретимся в эфире и продолжим острую дискуссию.
Я бы потеряла в здоровье больше 300 тысяч рублей, если бы продолжила
— Настя, не обидно ли тебе смотреть этапы «Гран-при России»? 200 тысяч можно было бы заработать.
— Дело же не только в деньгах. Деньги — это важно, эквивалент ценности всего в мире, показатель успеха в нашей жизни. Я не привыкла врать, так что не буду тут говорить, что они неважны. Но дело и в отношении к себе. В рамках себя самой, своего здоровья, в том числе ментального, я бы потеряла намного больше, чем 300 тысяч за «Гран-при». В какой-то момент ментальное здоровье стало намного важнее, чем деньги. Но я очень надеюсь, что смогу заработать и после спорта. (Смеется.) Не смогу — ну, судьба такая.
— А если бы встали в пару с... Милохиным, то взяли бы в Сочи 200 тысяч?
— Стоп, Милохин непрофессионал.
— Хорошо, дадим пару месяцев ему на подготовку.
— Какие пару месяцев? Люди с трех лет этим занимаются, мой партнер — с шести. С самого детства!
— Но с Кириллом Алешиным бы взяли?
— Очень на это надеюсь. Мне приятно думать об этом!
— Недавно Габриэла Пападакис разразилась постом про абьюз женщин-фигуристок, потому что в танцах, мол, в три ночи встают ради макияжа. Это правда?
— Только я не назвала бы это абьюзом. Это правила игры. Есть игра «Монополия», если не знаешь правил — не выигрываешь. Да, девочки должны быть красивыми сразу. Такой изначально субъективный вид спорта, когда приходишь в него, ты уже должен быть к этому готов. В беге есть секундомер, у которого нет чувств и эмпатии. А у нас — судьи, и к ним надо относиться уважительно. Это такие же люди, не роботы, со своими чертами характера.
— Относиться уважительно не только на катке?
— Ты приходишь работать в компанию и хочешь понравиться людям — это же нормально? Так и тут: ты даже на тренировку стараешься прийти так, чтобы быть красивее других участников. Требовать абсолютной объективности от судей нереально, это не секундомер же. Мы живем в мире сравнений, кому-то нравится одно, кому-то другое. Без них и эволюции бы не было. Если бы ты жил на необитаемом острове, то не знал бы, что лучше, — не с чем сравнить. А спорт — изначально сравнение.
Мы не выбирали быть публичными людьми, но нам приходится.
— Тебя не беспокоит, что на российские этапы «Гран-при» приходит не так много народу? В Сочи был полупустой зал, в Москве на первом этапе тоже немного народу.
— Всех беспокоит, спортсменов многих тоже. Думаю, я могу еще говорить от лица спортсменов. Мы действуем в рамках того, что нам предложили. Есть возможность участвовать в заграничных стартах — рвем всех и вся, чтобы туда поехать. Когда нет — мы берем и то, что дают. Спортсмены исходят из данных, они их не формируют. Я еще немного ощущаю себя спортсменом, и пока не сменится поколение, буду на одной волне с ними. Я с ними разминалась в одном зале, знаю их.
— Нет ли уже у тебя конфликта внутри себя? Что как журналист ты должна о чем-то рассказать, а как спортсмен не стоит это раскрывать?
— Я себя вижу с двух сторон. Мне было бы неприятно как фигуристке услышать определенный вопрос, но и со стороны журналиста-ведущего мне было бы неприятно, если бы на мои вопросы отвечали как-то не так. Столкновения пока нет. Но я пока не чувствую себя ни там ни там.
— Тут вообще тонкий вопрос, что можно задавать, что нет.
— И я как раз хотела с тобой об этом поговорить. Давай сейчас такое интервью у интервьюера возьмем.
— Давай, легко.
— Вот спортсмены видят — ты спрашиваешь у Ани Щербаковой после чемпионата России, почему едет на Олимпиаду она, а не Лиза Туктамышева. Ты чего ждешь, когда задаешь такой вопрос Ане? Ее лучшие ожидания исполнились. Думаешь, она кого-то посадила в судейскую бригаду, подговорила кого-то?
— Нет, нет. Мне кажется, это додумывание с твоей стороны, и не только с твоей. Я оговорюсь, что фигуристы — главные герои, а не мы, и я против каких-то особых условий для журналистов, достаточно просто не мешать. Когда я задаю вопрос, нет мысли, что ответит человек. Скорее есть мысль — тема должна прозвучать. Я вижу по соцсетям — очень много пишут про судейство. У Ани полное право послать меня куда подальше, сказать «не комментирую» или сказать, что судейство было нормальное.
— Но любой ответ на твой острый вопрос повлечет за собой новые вопросы.
— Но она отлично ответила. Еще и собака Трусовой меня облаяла. Наверняка это многим понравилось. То есть родился мем. Люди посмотрели и такие: «Смотри, тупой журналист задал вопрос, а его облаяли, ха-ха!» И все друг другу пересылают. И на YouTube-канале, котором ты работаешь, та пресс-конференция набрала сотни тысяч просмотров и попала в тренды. Часто ли пресс-конференции попадают в тренды?
— Здесь другая проблема. Я понимаю — то, что делают журналисты, отчасти из-за желания самим хайпануть, но во многом это попытка популяризировать спорт. Не было бы журналистов — не был бы он настолько популярен. Но с другой стороны, я, когда выхожу со старта, еле дышу. Хочется просто лечь и не думать ни о чем, такое моральное опустошение. Причем после национальных стартов зачастую сильнее, так как у нас отобраться на Олимпиаду сложнее, чем выступить там. Меня отдали в спорт в 3,5 года. Нас не готовили быть примером для тысяч людей. Думаешь, я тогда понимала, что могу стать негласной ролевой моделью для многих? Нет, конечно! Да, в Сочи пришло 1500 человек, но и это немало.
— Тут вообще никто не спорит.
— Ты не выбирал быть публичным человеком, но тебе приходится. И ты много чего не можешь сказать, потому что чувствуешь ответственность.
— Но возвращаясь к вопросу к Ане — она, ответив на него, только приобрела уважение, на мой взгляд. И показала себя примером. А мы такими нестандартными вопросами стараемся сделать спортсменов героями. Прости, но мы задаем за день соревнований сотню вопросов, из них цепляются за три-четыре. Вот Коляда в начале сезона сказал мне, что ему не нравится Советский Союз. Это интереснее же, чем если бы он сказал: «Прокат нормальный, сколько четверных — завтра посмотрите».
— У него есть краски, да.
— Именно. Он думает, он личность. Иногда вопросы получаются острыми, и мне интересно было бы поговорить с Аней не под запись, спросить ее мнение. Потому что морально спрашивать такое тоже нелегко. Может, ты права — стоит выделять день общения с прессой после соревнований, а микст-зоны отменить. Но вот годами в спорте выработали такой формат.
— Правила игры, о которых мы говорили. Просто спортсмены выходят и знают, что сейчас им придется в два раза сильнее напрягать свой мозг. Ты пытаешься привлечь популярность, окей. Но готов ты ли заплатить за это цену, задав фрустрирующий вопрос? К которому они не готовы. У нас с Кириллом спросили после чемпионата России: «Считаете ли вы, что распрощались с шансами на Олимпиаду и вообще перспективами?»
— Хотя вроде бы он по делу.
— Да, по делу, по факту. Тактичный? Не совсем. Мне хватило наглости, смелости ответить: «На нас многие ставили крест, смотрите на себе не поставьте». Но даже в 16 лет ты не думаешь о публичности. Спасибо моим родителям, они обращали внимание на мое образование. И старались из меня сделать если не знатока формул, то человека, умеющего поддержать диалог. Возможно, образование стоило мне карьеры. В какой-то микромомент я потеряла свое место на Олимпиаде, когда ночью учила уроки. Чтобы попасть в лучшую сборную планеты, а это Россия, нужна колоссальная вовлеченность в процесс. И мы не на экзаменах ЕГЭ по русскому, никто не смотрит, как кто отвечает на вопросы, смотрят, как катаются. Никто не обязан отвечать на сложные вопросы, и здесь не за что осуждать спортсменов.
— Абсолютно согласен. И поэтому у спортсмена есть полное право на «без комментариев» или «следующий вопрос».
— Но ты же понимаешь, что это приведет к додумываниям. «А, она не ответила про судейство! Все понятно!»
— Слушай, мы вообще очень много чего додумываем. Информационное общество, понимаю, но в итоге анализируется не суть, а пузырь, возникающий вокруг события. Аня имеет право так сказать. А обращать внимание сейчас на комментарии в соцсетях... Ну мне тоже пишут иногда «умри», и что ж теперь? Фигурное катание — в целом токсичный вид спорта.
— Да любой вид спорта токсичный. Спорт равно конкуренция, и в нем не может победить дружба. Либо ты первый, либо никакой, думаю, со мной многие спортсмены согласятся. Абьюз, страдает ментальное здоровье? Да. Но когда после лет 7-10 в спорте ты остаешься, ты принимаешь большое решение. Не все осознают, что за ним стоит. Это ты сам его принимаешь, не федерация тебя заставляет или тренеры. В своем нынешнем возрасте я понимаю, что жаловаться на комментарии глупо. Но такие вопросы звучат как... не ненависть, но попытка найти в спортсменах изъян. А мы и не хотели казаться идеальными! Но нас строят идеалами по чьим-то ожиданиям. Я выбирала кататься, а не отвечать на вопросы!
— Я понимаю, что это так может звучать, и мне неловко за это. Но я стараюсь просто поднимать темы, которые в тени. Не только собачки и «какая вы красивая», но и переходы, судейство. Я ж не сразу к этому пришел.
— Нет, вообще я согласна — ты делаешь важное дело, прокладываешь через неудобные вопросы путь к тому, чтобы спортсмены умели отвечать на вопросы. Может, не ответят на острый, но на более спокойный ответят интереснее.
— Спасибо. А фигуристы правда всерьез воспринимают каждый комментарии?
— По-разному, но спортсмены внешне сильные, а внутри может быть тонкая душевная организация. Какой-нибудь один коммент может тебя задеть, стать триггером, говоря языком психологов. Я много раз слышала про свой лишний вес. И я когда сейчас тренирую, понимаю, что любое слово в отношении ребенка может стриггерить. Как это происходит — наука до сих пор не может установить. Условно, для тебя «мешок с картошкой», может, ничего не значит, а для меня это оскорбление меня, матери, партнера.
На месте Камилы я бы ни за что не говорила о деле
— Наверное, в принципе должно быть больше доверия между спортсменами и журналистами.
— Не у всех оно есть. Ко мне кто-то подойдет, почему я должна отвечать на его вопросы?
— Ну на это и есть пресс-служба. Хорошо, давай такой пример — выходит Камила Валиева. У нее нужно спросить про расследование РУСАДА?
— Здесь у меня четкое мнение. Если антидопинговая инстанция решила, что дело конфиденциальное, то не стоит об этом говорить. Мы же обозреваем российский спорт. Это правила игры. Может, тебе очень хочется узнать, что там, но РУСАДА решило так.
— То есть я не должен даже попытаться? МОК и ВАДА не согласны вот с закрытием дела. А вдруг она взяла бы и рассказала?
— Вообще я безумно поддерживаю Камилу в данной ситуации. Не знаю, что там случилось и какой будет результат, но я никогда не хотела бы в ней оказаться. И если бы РУСАДА признало гипотетически мое дело конфиденциальным, я бы ни за что о нем не говорила. Зачем об этом спрашивать?
— У меня был вообще заход через слово «вера», как это все влияет, просто коллега был быстрее и задал напрямую, можно было тоньше. Но она имела право не говорить, конечно. И если мы исходим из пафосной предпосылки, что мы глас народа, и говорим о том, что важно людям, то спросить надо было. Это дело было главной темой обсуждений перед этапом в Москве. В РУСАДА позвонили, в ВАДА позвонили. Остается главная героиня — Камила.
— Если журналисты готовы к тому, что им не ответят и скажут, что это некорректно, их подденут в ответ, тогда да. Кто-то говорит про Никиту Кацалапова, мол, он тебе на чемпионате Европы ответил: «А кто вы вообще такой?» Но это обычная коммуникация — ты поддел, он поддел в ответ.
— Абсолютно.
— Мы проецируем на других то же, что применяют по отношению к нам. Это здесь работает. Я не говорю, правильна или нет такая коммуникация, в мире вообще нет ничего правильного, это все наши ярлыки. Но если тебе говорят: «Привет, ну чего ты, лох?», ты ответишь так же. Я не говорю, что журналисты не должны задавать вопросы. Просто они должны быть готовы к последствиям: нежелание спортсменов говорить с вами, нежелание пресс-службы, федерации доверять вам. Это те риски, на которые вы идете.
— Безусловно. Насчет Никиты только скажу — там он тоже здорово ответил. И, в общем, не особо я его поддевал, просто спросил: «Между вами было на прошлых турнирах 5 баллов, сейчас 1,5, вас это не настораживает?» Мы же вроде договорились, что спорт — это сравнение. Это тоже провокация? И ту пресс-конференцию в танцах тоже здорово посмотрели. Кто их вообще смотрит?
— Я понимаю отношение многих к танцам. (Смеется.) Но при всем моем уважении к четверным, многие, кто переходил из одиночного в танцы, понимали, насколько здесь тяжело физически и морально — ты же в паре. Касательно вопроса — его можно же было задать по-другому. И ответ был бы другой.
— Просто Никита, мне казалось, любит такой, мужской, пацанский разговор. Как по мне, получилось в итоге здорово. Просто не должно оставаться обид. Окей, я поддел, он поддел, посмеялись. А что за риск приходится платить — ты права.
— Окей, я понимаю твою мотивацию. Но понимаю и мотивацию спортсменов. И этот контраст, наверное, и прекрасен.
— А я понимаю твою. Постараюсь быть нежнее.
— Да, работай над нежностью, Кузнецов!
Если люди хотят что-то сказать — надо дать им свободу
— Давай пока еще позадаю ненормальных вопросов. Про фотографии в купальниках, например. Это же капитализация своего бренда, эпатаж, не так ли? С этим в западном спорте лучше, чем у нас.
— Мы живем в обществе, в котором капитализацией занимаются все. Даже те, кто не имеет соцсетей, общаются, обрастают связями, которые капитализируются. Если бы никто ее не хотел, все бы сидели дома, ждали маму и папу. И наши фигуристы гораздо более популярны и открыты в соцсетях, чем иностранцы. Каролина Костнер — давай посмотрим, сколько у нее подписчиков? 130 тысяч? У наших фигуристок в разы больше, они популярнее. У нас в медиасфере больше вариаций, фигуристы ходят на футбол, хоккей, больше открытости. Не просто селфи в зеркале. Больше личности у наших спортсменов. ISU вот ведет соцсети, но много ли там треш-тока, неожиданного? Мне писали в директе после фильма об РПП, я всем ответила. Немногие иностранные спортсмены готовы идти на такой контакт.
— Кстати, треш-тока и у нас немного. Хотя в условиях, когда интерес падает — а зрителям интереснее смотреть наших против американцев, это могло бы быть выходом. Вспомни Плющенко против Тутберидзе. Почему бы Марку Кондратюку не поддеть Евгения Семененко, а тому не облить водой первого? Условно.
— Это было бы уместно в том мире, где они враждуют. Но если они в раздевалке сидят и мило разговаривают... В каждой шутке есть доля шутки, а остальное — правда. Это будет фальшь. Заставить кого-то априори неправильно. Люди поймут, где правда. Люди, которые нас сейчас слушают или читают, не дураки. И ложь не приживется. Если люди хотят что-то сказать — надо дать им эту свободу.
— Вот тут согласен! Опять на примере. Уверена ли ты, что в том же «Хрустальном» между фигуристками такая дружба, как о ней нам рассказывают публично?
— Так или не так, не знаю даже, хотя я давно в этом котле. У тебя наверняка есть знакомые, в которых тебе что-то не нравится, но ты не говоришь об этом. Это личная коммуникация. Кто-то любит в себе удержать. Почему мы тогда говорим, может, у них и нет дружбы.
— Конечно. Это все гипотетические вопросы, противоречащие кодексу этики.
— Ну ничего, я не фигуристка, за мной уже Александр Ильич [Коган] не стоит. Хотя они с Александром Георгиевичем [Горшковым] великие люди, которые вывели фигурное катание на новый уровень, вот честно.
— Тогда еще один гипотетический вопрос. Эротическая фотосессия — допустимо? Ради капитализации бренда. Хотя могут сказать — аморально.
— У меня есть свои границы, я не готова следовать чужим границам. Кому-то в лосинах ходить аморально, а я в них всю жизнь тренировалась. Если это не перечит моим ценностям, то я за. В запрещенных соцсетях есть мои фотографии — они не пошлые, они красивые, по-моему. Такое я выставляю. Если концепция мне понравится, как у Лизы [Туктамышевой] или Жени [Медведевой], то почему нет. У них это было эстетично. На них хочется смотреть. Может, странно прозвучит, но я хочу на смертном одре понять, что прожила жизнь так, что я никого не осуждаю. И меня не осуждают. Не суди, да не судим будешь.
Обидно, что я никогда не смогла бы получать как наши футболисты
— Если фигурное катание у нас так популярно, почему многие фигуристы нищие? Есть топ, которые где-то далеко наверху, но большинству трудно.
— Согласна. И при всем моем уважении к другим видам спорта, наши ребята, в том числе и мировые топы, недостаточно получают за то, чем пожертвовали. У меня есть близкие друзья в топах. Они не жалуются, но они достойны намного большего.
— Ты в минусе, если брать всю карьеру?
— Если считать все вложения моих родителей — то да, конечно. Когда ты в сборной, у тебя есть коньки, костюмы, сборы оплачивают федерация, Москомспорт. Их надо заслужить. Не хочу сейчас обвинять федерацию, она делает очень многое. Особенно в сравнении с тем, что за границей, где каждая минута платная. Там катаются только обеспеченные люди. У нас дети из семей без достатка могут выбиться в люди.
Не буду лукавить, у меня обеспеченные родители, но я знаю слишком хорошо людей, у которых нет возможностей. Они зарабатывали буквально на еду, будучи фигуристами. И были вынуждены есть дошираки. Федерация не может всех спонсировать. Тогда было бы не 100 фигуристов, а 20. Таковы, опять же, правила игры.
— Но и у тебя тоже были маршрутки в Балашихе.
— Да, 2,5 часа в одну сторону до 18 лет ездила. Нет, деньги важны. Сидеть и рассказывать, что они не играют роли, — детская позиция. Мы не в племени живем, где можно было тушу животного принести. И у меня вызывает диссонанс, почему в таких видах больше денег. Мне обидно за то, что я, не самая великая фигуристка, но хорошего среднего уровеня, входила в топ-30 мира, я бы никогда не смогла получать столько, сколько получают наши футболисты или хоккеисты. Да, у них старты через день, а у нас восемь в году. Но наши спортсмены точно не халявят. У нас соревнование начинается за неделю до старта. Мы прилетаем в город, акклиматизируемся. Мы с Кириллом полетели в первый взрослый сезон в Канаду, миллион часов с десятью пересадками. А оттуда — в Японию. Понимаете, каково спортсмену? Так и еще хорошо кататься надо, чтобы зарабатывать. И на своем катке меняются тренировки за несколько дней до старта, чтобы выйти на пик.
В футболе за 90 минут ты можешь сделать ошибки, но их можно исправить. В фигурном катании за 3,5 минуты ты не имеешь права ни на одну ошибку. Ты теряешь все. Я знаю, как тяжело в хоккее, знаю профессиональных спортсменов, какие они мертвые после игр, безумно уставшие. Но и фигуристам нелегко. Да, в футболе не нужны коньки за 60 тысяч, а сейчас за 100, лезвия за столько же, платья за 100 тысяч со стразами. Даже у худых девушек коньки ломаются от четверных чуть ли не каждый месяц. Фигурное катание не народный вид спорта, потому что его не понять. Танцы не понимают многие танцоры. В хоккее все понятно — гол, не гол. Такая, видимо, наша ноша — меньше получать. Мы не можем кататься каждые два дня.
— Ты сейчас получаешь больше, чем в фигурном катании?
— Если без призовых — то да. Если с ними, то нет. Будучи спортсменами, мы и от спонсоров получали какие-то выплаты, от Первого канала. Это не колоссальные суммы. Но я знаю, что раньше у фигуристов и такого не было. И я благодарна федерации за то, что в фигурное катание пришли бренды.
Получаю я сейчас больше, но и трачу больше. Если раньше я возила на тренировки вареные яйца из контейнера и целый день была на катке, то сейчас могу жить полноценной жизнью, ужинать в ресторане, летом в аквапарк «Лужники» ходить. У меня к тому же не одна работа, я не могу лежать весь день, сидеть в TikTok. Люблю себя реализовывать. С точки зрения здоровья переход из спорта удачный и органичный. У многих спортсменов с этим проблемы. Тренировать не каждый может, это великий талант. Это не знания, это призвание. Мне говорили — ты же моделью можешь быть. Ничего, что у меня РПП было и я 10 килограммов сразу набрала после завершения карьеры. То есть я могла бы поддерживать вес, но какой ценой? Я знаю многих известных спортсменов, которые годами не могут найти призвание. Так что я рада не заработкам, а тому, что нашла себя и осталась рядом с фигурным катанием. У меня было сначала такое отвращение, хотелось сказать — я туда никогда не пойду! Но теперь я понимаю, что выйти на пустой лед в наушниках — самое ценное в моей жизни. И я счастлива, что осталась в фигурном катании.
