Мария Сотскова: "Обыграть Медведеву? Ничего невозможного в спорте нет"
– Маша, вы производите впечатление человека, который очень четко понимает, чего он хочет.
– Так и есть. Я достаточно рано решила для себя, что раз уж занимаюсь фигурным катанием, должна выполнять работу так, чтобы получать от нее максимально качественный результат. Иначе вообще, как мне кажется, не имеет смысла тратить время на большой спорт.
– Такие вещи спортсменам вашего возраста обычно объясняют более взрослые люди: тренеры, родители.
– Первой, кто мне это объяснил, была мама. В тот период у меня не очень ладилось в школе, пошли не очень хорошие оценки, и мама сказала, что если я не в состоянии сочетать спорт и школу, нужно просто отказаться от спорта. И что самое глупое – продолжать посредственно заниматься и тем и другим. Мама всегда хотела, чтобы я получила хорошее образование.
– Это я поняла, прочитав, что параллельно с учебой в школе вы уже не первый год серьезно занимаетесь изучением английского языка. В какой момент в вашей жизни появился профессиональный спорт?
– На каток меня привели в три с половиной года, но лишь за тем, чтобы я не сидела дома и не превратилась в толстого ребенка-бездельника.
– Хотите сказать, что родители уже тогда опасались подобной перспективы?
– Да. Вы же сами знаете, как много свободного времени бывает у тех, кто просто учится в школе и ничем больше не занимается. Думаю, что моя мама просто не хотела, чтобы я начала тратить время на всякие неразумные поступки. Поэтому и решила отдать меня в спорт – чтобы я была чем-то занята всерьез.
– Ваша спортивная карьера нестандартна уже тем, что в достаточно раннем возрасте вы уехали тренироваться в Америку к Рафаэлю Арутюняну. Чье это было решение, родительское, или вашего тренера Светланы Пановой? И как вообще возникла такая идея?
– Пока я каталась у Пановой, несколько лет работала над программами с Верой Анатольевной Арутюнян и Надеждой Канаевой. Обе они являются частью тренерской команды Рафаэля Владимировича. И однажды ситуация просто сложилась так, что у Канаевой не оказалось возможности приехать в Москву и поставить мне произвольную программу. Вот тогда мы все вместе и решили, что поездка в Америку будет полезна мне во всех отношениях: это и новый тренировочный опыт, и возможность очень хорошо безо всякой спешки поработать над программой. Хотя психологически это было непросто: раньше я уезжала из дома только на сборы, где рядом со мной был тренер, спортсмены, с которыми я много лет тренировалась на одном катке, их родители. А тут – поездка в одиночку на другой конец планеты, можно сказать. И никого знакомых.
– Тем не менее вам все понравилось?
– Очень. Я жила в американской семье, где меня с утра до вечера окружали всяческой заботой, старались, чтобы я вообще не скучала по дому. Мне очень нравилось, что есть возможность говорить по-английски, что меня понимают, что я сама понимаю, что говорят вокруг. Так что весь месяц, что я провела в Америке, прошел, как в сказке.
– Не хотелось остаться в Америке не только тренироваться, но и учиться тоже?
– Были такие мысли. Когда уезжала в Москву, даже плакала. Тогда и поняла, что обязательно еще вернусь, а может быть, не один раз. Но не навсегда, это точно.
– Не слишком тактичный вопрос, но кто оплачивал ту вашу поездку?
– Я сама – из своих призовых. На месяц в Америке их хватило.
– А почему в конце того сезона вы приняли решение поменять тренера и уйти от Пановой к Елене Буяновой?
– Это решение не было спонтанным. Уйти от тренера, который тебя вырастил, вообще очень тяжело: Светлана Владимировна была для меня всегда, как вторая мама, и это не преувеличение. Но мысль о том, что настала пора что-то менять, становилась все сильнее и сильнее. Причем мысль эта появилась в моей собственной голове, а не у мамы или кого-то еще. В 16 лет, как мне кажется, человек уже способен принимать такие решения самостоятельно.
Меня прежде всего не устраивали условия, в которых приходилось тренироваться. Мало льда, нехватка каких-то других вещей, необходимых для тренировок. Когда я наконец поговорила обо всем этом со Светланой Владимировной, она сказала, что дает мне время на то, чтобы еще раз все обдумать. Но к тому моменту я уже обдумала все очень хорошо.
– Уже знали, что уйдете именно к Буяновой?
– Сначала я поставила в известность о своем решении прежнего тренера, если вы об этом. И только потом позвонила Елене Германовне.
– А если бы Буянова вас не взяла?
– Вот на такой вариант у меня не было вообще никакого плана действий. Было, скорее, понимание, что Елена Германовна – мой единственный шанс остаться в спорте. Мыслей проситься к кому-то еще у меня не было.
– Почему?
– Наверное потому, что хотелось попасть именно к этому тренеру. Почему-то была уверенность в том, что мы обязательно найдем общий язык.
– Почему было не попытаться снова уехать к Арутюняну и продолжить тренировки там?
– Мой уход от Пановой автоматически означал, что такая возможность для меня закрыта. Мне во всяком случае так казалось. Сейчас же у меня есть абсолютно все, что нужно для подготовки: прекрасные постановщики, замечательный хореограф, тренер, с которым у меня полное взаимопонимание. Поэтому ни о каких других специалистах даже не приходится задумываться.
– Тот период, что вы провели в США, оплачивая свою подготовку из личных средств, изменил ваше отношение к работе?
– Да, изменил в корне. До этого я запросто могла прийти на каток и потратить тренировочное время на какие-то совершенно ненужные занятия. В Америке мы мало того, что платили за каждую тренировочную сессию, но и сама такая сессия продолжалась всего 45 минут, и на льду при этом было довольно много спортсменов. То есть нужно было не просто успеть выполнить все, что запланировано, но и непрерывно биться за свое место под солнцем. Рафаэль Владимирович научил меня максимально правильно распределять тренировочное время, чтобы с одной стороны на все хватало сил, а с другой – ни минуты не терялось впустую.
– Это правда, что вы пробовали прыгать у Арутюняна четверной сальхов?
– Нет, я делала этот прыжок два года назад, когда тренировалась в Мокве у Пановой. Правда была тогда на десять сантиметров ниже и намного легче, чем сейчас.
– Объясните тогда: если вы были способны выкручивать четыре оборота, откуда сейчас у вас берутся недокруты на тройных прыжках? Или это следствие изменившихся параметров тела?
– На тренировках проблем с докручиванием прыжков у меня нет. А в соревнованиях недокруты случаются обычно по одной и той де причине: ты пытаешься тщательнее чем обычно контролировать прыжок, начинаешь более осторожно на него заходить, менее мощно отталкиваться, и прыжок сразу же теряет высоту. У меня во всех случаях, когда случались недокруты, сказывалось именно это – чрезмерное стремление подстраховаться. Тем более что нынешний сезон во многих отношениях новый: были первые взрослые этапы "Гран-при", первые взрослые задачи. Не думаю, что недокруты – это реальная проблема. Скорее временное явление.
– Алина Загитова, опередившая вас на чемпионате России в Челябинске, выполнила все свои прыжковые элементы в произвольной программе во второй половине катания. Вы могли бы реализовать подобную схему? И считаете ли нужным?
– Ну раз Алина меня обошла, значит, такая тактика оправдывает себя? Мы ведь все по большому счету выполняем один и тот же набор прыжков. Значит нужно постоянно думать, где и на чем можно набрать дополнительные баллы.
– За счет освоения четверного прыжка, например.
– Знаете, если бы я сама не пробовала исполнять четверной, наверное до сих пор не понимала бы, почему мужчины-одиночники вместо четырех оборотов так часто делают "бабочки". Выполнить такой прыжок действительно очень сложно. Сложно идеально посчитать, в какой момент отталкиваться, в какой – приземляться, чтобы не получить травму. Сложно после четверного снова прыгать тройные – слишком сильно меняются все ощущения. Поэтому нужно быть очень хорошо готовым, прежде чем браться за четыре оборота.
– С тройным акселем та же история?
– Не могу ответить. Я должна полностью представлять себе прыжок, прежде чем пойти на него. Тройной аксель совершенно не представляю, как и четверной тулуп. Не понимаю, как их прыгать. В отличие от четверного сальхова.
– Кстати, когда вы резко выросли, не появилось страха перед прыжками?
– Ой, это все было, как снежный ком: сначала я получила травму – повредила мениск, из-за этого не поехала на чемпионат мира среди юниоров, не каталась в общей сложности полтора месяца. И выросла за это время на 12 сантиметров. Когда вернулась на лед, даже скользила с трудом, настолько непривычными стали все ощущения. Все было просто ужасно. Думала даже о том, чтобы попробовать себя в чем-то другом, настолько невыносимо было заново все восстанавливать. Долгое время прыгала только двойные и реально не понимала, что мне делать дальше.
Еще была колоссальная внутренняя обида: я столько работала, так старалась подготовиться к соревнованиям как можно лучше – за что мне все это? Тем более что я очень хорошо была готова перед тем юниорским чемпионатом, и воспоминания были очень свежи. Все это происходило в окружении прекрасно прыгающих маленьких девочек, которых становилось все больше. И на этом фоне я – дылда, у которой не получается ровным счетом ничего.
– Отвечая на вопрос о заветных желаниях в конце прошлого года, вы сказали, что хотите пробиться в финал "Гран-при", а об остальном говорить не будете. Можете сейчас открыть секрет: что еще было в списке?
– Мне естественно хотелось отобраться на чемпионат Европы и мира, и я очень рада, что справилась с этой задачей. Следующая цель – чисто откататься и в Остраве, и в Хельсинки. Для меня это важнее, чем занятое место. Баллы пусть подсчитывают судьи.
– Подавляющее большинство болельщиков сейчас искренне убеждено в том, что обыграть Евгению Медведеву не способна ни одна фигуристка в мире. А что думаете об этом вы?
– Думаю, что ничего невозможного в спорте нет. Нужно просто работать. Получать за прыжки "+3", как получает Медведева: она ведь действительно прыгает очень хорошо, но никакой невозможности ее обыграть лично я не вижу.
– Какую часть жизни у вас занимает сейчас фигурное катание?
– Большую. В десять утра я приезжаю на каток, в 11 – первая тренировка на льду. Потом перерыв, во время которого я занимаюсь хореографией, ОФП, отдыхаю или ко мне приезжают учителя. Потом вторая тренировка на льду, после которой я возвращаюсь домой. Вечером снова занимаюсь с учителями.
– То что вас постоянно сравнивают с Аделиной Сотниковой, раздражает или льстит?
– Мне вообще, если честно, непонятны разговоры о том, что с переходом к Елене Германовне я стала похожа на Аделину. В качестве скольжения, возможно, определенное сходство есть: в конце концов у нас с Сотниковой один "скользист" – Максим Завозин. Аделина катается очень быстро и широко: в том, чтобы уметь так катить, я вижу только плюсы. Что до программ и стиля катания, они у нас разные.
– Остается тем не менее впечатление, что вам пока абсолютно комфортно лишь в одной из программ – произвольной.
– Короткая просто получилась слишком для меня непривычной, "жесткой", быстрой. Мне по душе более нежные и плавные образы.
– Лирика и розовый цвет?
– Ну, примерно. Но это же не значит, что в таком стиле можно кататься всю жизнь?
– Когда вечером едете домой в метро, мысли заняты учебой, или фигурным катанием?
– Ни тем, ни другим. Я или читаю, или слушаю музыку.
– А не хочется хотя бы на денек бросить все и просто побыть маленькой девочкой?
– Хочется иногда. Но понимаю, что вряд ли получится: я слишком привыкла держать все под контролем. Свои желания – в том числе.
