"Зенит": какой грустный, нелепый вечер…
ЛИГА ЧЕМПИОНОВ. 1/8 финала. Ответный матч. "ЗЕНИТ" – "БЕНФИКА" – 1:2
Юрий ГОЛЫШАК
из Санкт-Петербурга
Всякому посоветую хоть раз, да рвануть в Питер радищевским путем. Заезжая в деревни. Никакой "Сапсан", никакой самолет не порадует так любителя приключений. Что увидишь из "Сапсана"?
А плетешься тихонечко мимо деревень, мимо сползающих набок домишек – и видишь на этом тракте жизнь настоящую. Чуть съедешь в сторону – вот они, чудеса. Вот оно, интересное. Какой-то домик выстроен на фундаменте того постоялого двора, где заночевал Радищев. Вот другой – где от екатерининских времен сохранилось много больше.
А вот деревенька Мясной Бор – кто знает, тот мимо не проедет. Чуть поодаль Долина смерти – здесь произошло одно из самых страшных сражений последней войны. Погибла целиком 2-я Ударная армия, огромные тысячи человек. А генерал Власов бродил по этим лесам – чтоб несколько дней спустя сдаться в деревеньке рядом.
Неподалеку погиб под налетом 20-летний солдатик, сын поэта Багрицкого. А памятник ему на деревенском кладбище оформлял сослуживец Вучетич. Это потом он станет великим скульптором – создавшим Родину-мать в Волгограде, Феликса на Лубянской площади, советского солдата в Трептов-парке…
Кто-то проскочит этот указатель "Мясной Бор" – и не заметит. А кто-то к Лиге чемпионов приурочит грандиозную ознакомительную часть. Сделав обычное путешествие в Питер незабываемым. Вот как я.
***
Город встречает мерзкой изморосью – и я жмусь к обочине. Качу себе тихонечко. А мимо пролетают добрые питерцы – слякоть им в радость. Непогодой здесь никого не удивишь.
Зато назавтра распогодится – и все внезапно успокоятся. Я, разогнавшись до 120, чувствую себя Айртоном Сенной. Самолеты жирным брюхом зависают прямо надо мной – кажется, кого-то из пилотов охватил азарт. Собирается приземляться со мной наперегонки. Но нет – вон оно, Пулково. А вот указатель – "Киккенка"…
Кому ж, думаю, выйдет киккенка на "Петровском"? Не "Зениту" ли? Португальцы хороши!
Как же я люблю этот город, как люблю окрестности! Какое чудо – древний Ораниенбаум. Так люблю, что останавливаюсь там на полдня – и брожу, брожу по талым сугробам. Бреду в порт, где разгружаются суда – и оторваться не могу от этой красоты. Вот корабль "Шуя", вот ржавый ледокол "Буран"… Вот гора желтого, мартовского льда у пристани…
– А вы сходит на кладбище, – внезапно окликает меня какой-то бездельник. Заметив фотоаппарат на груди.
– Господи, – отозвался я. – Зачем?
– Там царские адмиралы. Все позабыто-позаброшено. Очень живописно. Только бронзу с памятников содрали, рядом прием вторчермета…
Я забираюсь в Кронштадт – и чувствую, как прихватывает ветром щеки. Исполнилась бы дедовская мечта, стал бы нахимовцем – держал бы здесь вахту. Замерзали бы ленточки на моей бескозырке в направлении ветра. Зато выдали бы кортик. Это плюс.
Питер – совсем другой. В каждой улице, в каждом повороте. Барышни в метро достают толстенные бумажные книги – а не вздорные айпады. Слюнявят пальчик, перелистывая страницу. Я шарю глазами по сторонам – натыкаясь глазами на плакат: "Давайте говорить как петербуржцы". А давайте! Тем более, взят в поручители Горький с неуклюжей цитатой: "Слово – одежда всех фактов, всех мыслей"…
***
У "Петровского" то, что всякий местный не замечает – а зоркий москвич выхватывает сразу. Наставление на часовенке: "Бога бойтеся, царя чтите". Всякого тугодума на зебре подстегивает гневливый женский голос: "Заканчивайте переход, заканчивайте переход!" В Москве к судьбе пешехода относятся безразличнее.
Португальские фанаты кучкуются под красными знаменами с птичкой. В глазах паника от питерских ветров, неулыбчивости, – но при виде русских дам опасливо оттаивают на секунду. Подмигивают. Хочется приключений, но страшно.
Блаженный, ответственный за VIP-калитку, внезапно принимается голосить при виде меня: "Все на матч!" Шапка-петушок приподнимается на темени, как у Юрия Палыча в лучшие годы.
Я смотрел на толпу, стекающуюся к "Петровскому" – и поймал себя на забытых ощущениях. Как в юности охватывала меня дрожь за пару часов до матча – достаточно было увидеть такую вот людскую мощь, огни прожекторов. Представлял себе: вот команда выходит из автобуса, вот сидят сейчас в раздевалке, переговариваются вполголоса…
На секунду все вернулось. Та самая дрожь.
***
Было тревожно – не знаю, как смотрелось у вас в телевизоре, но мне на студеном "Петровском" "Бенфика" казалась командой почти образцовой. При всех своих кадровых потерях. Говорили про вратаря, троих центральных…
В "Зените" отсутствовал Гарай по причине довольно странной – если верить тому инсайду, что получил я прямо перед матчем. В Краснодаре внезапно охватила дрожь, приступ панического страха. Такой случается. Помню, рассказывал мне народный артист Лев Дуров про актера Мартынюка: "Стал бояться сцену".
Наворотят ли заменившие трех центральных у португальцев – вот это вопрос! Кто-то из них начинал перекладывать мяч с ноги на ногу, играя последнего – торпедовец Саша Полукаров в такой ситуации отправлял мяч прыгать на Восточную улицу. Такие вольности обещали "Зениту" сладкую жизнь. Но недолго – ветреного португальца одернули свои же.
"Характер игры таков…" – донесся с верхнего ряда осипший голос человека с радио.
Каков – хотелось бы понять. Но договаривал тот в микрофон шепотом. Как обессилевший полярник с льдины. Впрочем, все мы в этот вечер были немного полярниками.
От холода, не иначе, Элизеу начал вдруг огрызаться на самую звонкую, самую злую трибуну "Петровского", – с той минуты освистывали его персонально. Интересно, это расизм? – подумал я. Или просто неприязнь?
Бедолага Элизеу, почесывая ушибленное ухо, уходил к докторам. Ухо оперативно восстановили, Элизеу голосил у бровки – но арбитр о нем позабыл. Не оборачивался. Вот это расизм так расизм. Вот это я понимаю.
Халк старался, пластался – но не получалось вообще ничего. Как и у всего "Зенита". Был бы вял один Халк – можно было бы поступить как с Ковальчуком. Эксклюзивный невский способ взбодрить команду.
Ветераны ленинградском журналистки, протирая заиндевевшие окуляры, кинулись в перерыве куда-то наверх. Как оказалось, за дармовыми бутербродами. Их резвости позавидовал бы Элизеу. Уж точно завидовал я, примерзший к креслу №35. На события вокруг реагировал легким поворотом головы. Кажется, издавая при этом волнующий скрип.
***
Все мы начинали второй тайм в чем-то обновленными – Виллаш-Боаш вышел с лицом столь значительным, будто вот-вот начнет передавать сигналы точного времени. Мне тоже было что показать – пальцы замерзли в одном, экзотическом положении. Я бы назвал это положение "снежинка". Допечатывать пламенный репортаж пришлось указательным пальцем – оттопырив его левой рукой.
– Это у нас еще грелки стоят, – указал коллега на светящийся прибор. – Но эти, кажется, только подмораживают. Вот в Эйндховене грелки так грелки…
Птичка с флангов "Бенфики" смотрела все более хищно. Как же мне хотелось, чтоб стало птичку жалко!
Но Халк заряжал чуть ли не с центра поля – и было во всем этом что-то обреченное. "Зенит" был совсем весенний. Трибуны требовали гол, позабыв про Элизеу. Пахнет жареным, что нам Элизеу! Победа нужна!
На упущенный Дзюбой момент откликался трудовым подвигом Лодыгин, даря шанс. Но с каждой минутой на "Петровском" шансы эти уходили куда-то далеко. Таяли в ледяной темноте, как контуры Владимирского собора…
Но единственная счастливая секунда перевернула все – Жирков сделал гол от и до. Халку оставалось голову подставить. Скамейка португальцев кинулась толкать ни в чем не виноватого резервного арбитра – а главный тренер Руй Витория шагнул в сторону нашего доброго Боаша. Что ему резервный? Разве уровень?
И "Зенит" уже казался не таким весенним, и Халк не таким предсказуемым. Творческие личности, и даже Нету – творческая. Когда принялся юлить с мячом, обводя троих португальцев. Ломбертс смотрел на эти фокусы, выпучив глаза. "Бенфика" сжалась в почтительном недоумении. Дзюба, момент! "Петровский" аплодирует!
85-я минута запомнится надолго и Лодыгину, и всем нам в ложе. Как тянулся вратарь "Зенита" за мячом! Как тянул свое "гооол" португальский комментатор в микрофон!
Какой грустный, нелепый вечер…
