«Сказал Василию Сталину: «Хочу остаться в «Спартаке». Тот ответил: «Ну иди». Симоняну — 95!
«СЭ» поздравляет юбиляра и публикует его монолог из книги Игоря РАБИНЕРА «Спартаковские исповеди», которая вышла в 2011 году.
***
Перед глазами живой легенды мирового футбола (именно так назвал Симоняна в разговоре со мной президент ФИФА Йозеф Блаттер) прошла почти вся история «Спартака», память его — феноменальна. Всем тем, у кого есть возможность и кому небезразличны красно-белые цвета, с ним надо говорить и говорить. Записывать и записывать. Не делать этого — преступление, что я лишний раз и понял, на протяжении четырех часов наслаждаясь беседой с ним для этой книги.
С четырехкратным чемпионом СССР в качестве игрока «Спартака» и двукратным — в роли его главного тренера (еще раз он выиграл первенство во главе ереванского «Арарата») мы общались в спорткомплексе «Олимпийский» во время Кубка чемпионов СНГ 2010 года. За окном леденила кровь январская стужа, а в пресс-центре арены на Проспекте Мира я с каждой минутой все больше погружался в совсем другую жизнь. С политической и бытовой точки зрения — в миллион раз более сложную и страшную, но с точки зрения души и человеческих отношений — несравнимо более теплую. И естественную. Такую, каким в симоняновские годы был сам «Спартак».
***
— 26 декабря 2009 года на стадионе имени Игоря Нетто на Преображенке я участвовал во встрече ветеранов «Спартака» многих поколений. Такие встречи в последние годы вошли в добрую традицию. Клуб собирает чуть ли не до ста человек, поздравляет с наступающим новым годом, накрывает стол, вручает подарки. И это здорово, потому что позволяет всем нам чувствовать себя одной семьей. От четырех оставшихся в живых олимпийских чемпионов Мельбурна-56 — Парамонова, Исаева, Ильина и меня — до ребят, игравших в «Спартаке» в 90-е годы. Я 11 лет отдал родному клубу как игрок, еще 11 — как старший тренер, и мне есть чем поделиться, что вспомнить. Многим другим — тоже. Убежден, что без идеалов и традиций настоящего клуба быть не может. И в моменты таких вот предновогодних встреч мы ощущаем необходимость преемственности поколений острее всего.
Сейчас в это трудно поверить, но судьба складывалась так, что я должен был стать торпедовцем. Переехав в 1946-м в Москву из Сухуми, играл за московские «Крылья Советов». Но в 48-м эта команда заняла последнее место, и ее было решено распустить, а игроков по разнарядке распределить в другие клубы. Вот меня и направили в «Торпедо».
Но я хотел в «Спартак». Ведь туда из «Крыльев» перешли оба тренера — Абрам Дангулов и Владимир Горохов, и они позвали меня с собой. А у Горохова, которого считаю своим вторым отцом, я три года проспал на сундуке в темном чулане...
С жильем тогда, после войны, был полный караул, люди в основном жили в бараках. Вот Горохов меня и приютил. Но спать, кроме чулана и сундука, было негде: я подкладывал матрац — такая вот «кровать» и получалась. Бывало, что они с женой приглашали меня в свою комнату, но спустя неделю Владимир Иванович начинал ходить вокруг меня и сопеть. Я отвечал: «Понимаю, что вам нужно супружеские обязанности выполнять» — и шел на свой сундук...
Этому человеку принадлежала инициатива пригласить меня из Сухуми в «Крылья», когда я во время сборов сыграл два матча против их юношеской команды. Горохов стал для меня родным человеком, и мне невозможно было представить, что я буду играть против его команды. И я подал заявление в «Спартак». Плюс к тому была еще одна причина: в нападении «Торпедо» блистал Александр Пономарев, и я, еще неоперившийся, понимал, что конкуренции с ним не выдержу. Много лет спустя Пономарев говорил мне, что зря я не пошел в «Торпедо» — ставили бы нас вдвоем, и мы терзали бы всех. Но первичной причиной для меня все-таки были личности Горохова и Дангулова.
Но официально я должен был оказаться в «Торпедо», и устроить переход в «Спартак» было непросто. Как-то рано утром за мной приехала машина. И отвезли меня не к кому-нибудь, а к генеральному директору будущего ЗИЛа (тогда он назывался ЗИС — Завод имени Сталина) Лихачеву, человеку влиятельнейшему. Если бы тот наш разговор сейчас показали по телевизору, было бы сплошное «пи-и» — мат шел через слово. Лихачев бушевал: «Как же ты хочешь за тряпичников играть?!» «Тряпичниками» он «Спартак» называл. Но я все это выслушал и в конце сказал: «Иван Алексеевич, и все-таки я хочу играть за «Спартак». Резюме директора было таким: «Ладно, иди играй за свой «Спартак», но запомни, что тебе дороги в «Торпедо» никогда больше не будет, даже если у тебя на заднице вырастут пять звездочек».
Упорство, чтобы отстоять свое право играть за «Спартак», мне приходилось проявлять и в других случаях. В 51-м году, когда я уже играл и вовсю забивал за красно-белых, мы с командой находились в санатории имени Орджоникидзе в Кисловодске. Пошли в санаторный клуб. И вдруг слышу: «Симонян, на выход!» Выхожу — а там стоит Сергей Капелькин, бывший игрок ЦДКА, и Михаил Степанян. Оба они были адъютантами Василия Сталина — сына вождя и патрона команды ВВС. Сказали: «Никита, есть разговор».
Повезли на госдачу, которая была близко от санатория. И начали: «Василий Иосифович приглашает тебя в команду. Можешь себе представить — вы с Бобровым составите сдвоенный центр, будете всех на части рвать!» Я резко ответил, что никуда из «Спартака» не уйду. Попытались зайти и с другой стороны: мол, Василий Иосифович, как депутат Верховного совета СССР, приглашает тебя на прием. На меня не подействовало и это. Хотя условия он для игроков делал фантастические — квартиры, которые тогда были наперечет, и прочее.
Самым действенным оказался третий способ — накачали меня спиртным, сволочи, причем прилично. (Смеется.) А потом говорят: «Слушай, ну ты можешь себе представить: командующий послал военно-транспортный самолет, шесть летчиков, нас, двух дураков, и мы приедем, не выполнив задания. Что он с нами сделает?! Никита, знаешь что, давай поедем — а если ты хочешь отказаться, то сделай это у Василия Сталина». В трезвом состоянии я бы от такой затеи отказался, а тут махнул рукой: ну ладно, поедем. Привезли меня в аэропорт Минвод, в самолете накрыли мехами, за время полета я отоспался.
В Москве нас встречал полковник Соколов, который потом повел себя по отношению к Василию как последний гад. Отвезли меня на Гоголевский бульвар, дом 7, где Сталин-младший жил. Каждый раз, когда проезжаю эти места, — вспоминаю...
Посадили меня на диван — и тут выходит Василий Иосифович в пижаме. Мне показалось, что он был уже подшофе. Но, может, только показалось. И начал с ходу: «Я поклялся прахом своей матери, что ты будешь у меня в команде. Отвечай!» Может быть, в силу молодости и непонимания серьезности ситуации о последствиях я не подумал. И сказал, что хочу остаться в «Спартаке». Сталин неожиданно спокойно отреагировал: «Да? Ну иди». Я побежал вниз. А за мной — его адъютанты. Бегут — и говорят, что командующий просит меня вернуться.
А тогда Первым секретарем московского областного комитета партии был Никита Хрущев, а городского — Иван Румянцев. И Сталин сказал: «Слышал, ты боишься препятствий со стороны Хрущева и Румянцева. Не волнуйся, я с ними договорюсь, улажу».
Я ответил: «Да нет, Василий Иосифович, прекрасно понимаю, что, если дам согласие, через пять минут буду в вашей команде. Но, знаете, в «Спартаке» благодаря партнерам и тренерам я вроде бы состоялся как игрок. Разрешите мне остаться в «Спартаке».
Вот это его подкупило. Он тут же обратился к своим — а их там было человек шесть-семь: «Вы слышали? Правда лучше всех неправд на свете! Спасибо, Никита, что ты сказал мне правду. Иди играй за свой «Спартак». И запомни, что в любое время, по любым вопросам ты можешь обратиться ко мне, и я всегда приму тебя с распростертыми объятиями».
Но и это еще не конец истории. Жил я тогда на Песчаной, и часов в 9-10 вечера раздался звонок в дверь. Я решил: опять за мной. Открываю — стоит солдатик. И протягивает мне, как сейчас помню, форму №28 со звездочкой: «Вам билет на поезд в Кисловодск». Мало того, тут же позвонил Виктор Макаров, который в свое время был председателем российского совета «Спартака», но Сталин-младший переманил его в ВВС. «Никита, командующий просил проводить тебя на вокзал и ждать, пока не исчезнет последний вагон. Ты ему понравился за правду, а время-то позднее, сам понимаешь...» — «Да доберусь я, Виктор Иваныч, что вы!» — «Ну, если командующий при встрече спросит тебя, скажи, что я тебя проводил». Я уехал, и обошлось без всяких приключений.
Возвращаюсь в Кисловодск. А меня уже все хватились, никто не может понять, что происходит. «Где ты шлялся?!» А я решил их разыграть. Подбоченился и говорю: «Как вы смеете так разговаривать с офицером Советской армии?» — «Каким еще офицером?» — «Офицером и игроком команды ВВС». — «Не говори глупости». И тут я показываю им эту самую форму №28: «Не видите? Убедитесь!» — «Набьют тебе морду спартаковские болельщики и правильно сделают». Только тут я и объяснил, что это розыгрыш. И рассказал, как все было на самом деле.
Вскоре после смерти отца Василий Иосифович на восемь лет оказался в заключении, которое провел во Владимирском централе. И когда он уже освободился, я как-то ужинал в ресторане «Арагви» и на выходе встретил его. Он обнял меня: «Ой, Никита, здравствуй! Как я рад тебя видеть!» Предложил как-нибудь встретиться, сказал, что ему страшно хочется поговорить о футболе. Я ответил: в любое время. Но вскоре он сбил на машине какую-то старушку, и его отправили на поселение в Казань, где он позднее и умер. А упомянутый мною полковник Соколов, сволочь, дал показания на суде, что, когда Сталин переманивал меня из «Спартака» в ВВС, и я вышел из особняка, Василий якобы дал указание пристрелить меня где-то из-за угла.
Его похоронили в Казани, но потом перезахоронили на Троекуровском кладбище в Москве. И я каждый раз, когда туда приезжаю, приношу цветы на его могилу. Все-таки в то время он так отнесся ко мне. Не сломал жизнь.
Полностью монолог Симоняна читайте здесь
