Первый советский футболист в западном клубе — как это было. Он уехал из «Зенита»
Ровно 40 лет назад, в самом конце 1980 года, состоялось уникальное для всего отечественного футбола событие — отъезд первого советского игрока в именитый зарубежный клуб. Эта невероятная для того времени ответственность и честь выпала 31-летнему ленинградцу, ведущему игроку «Зенита», бывшему футболисту сборной СССР Анатолию Зинченко, который именно в тот момент осложнил свои отношения с главным тренером сине-бело-голубых Юрием Морозовым и оказался на скамье запасных.
О событиях, произошедших до и после перехода полузащитника в венский «Рапид» сам Зинченко вспомнил в автобиографической книге «Зенитовский «шпион» на Диком Западе», недавно написанной им в соавторстве с бывшим собственным корреспондентом «СЭ» в Санкт-Петербурге, журналистом и писателем Александром Кузьминым. Приводим фрагменты из этой книги.
Желание австрийских коммунистов
«Дождался я, в общем, возвращения в Ленинград и в первую же свободную минуту пошел на базе в кабинет к Морозову, — рассказывает Зинченко. — Набрался решимости и говорю: «Юрий Андреич, так, мол, и так, не могу и не хочу сидеть в запасе, команда омолодилась, дай бог ребятам удачи, а меня прошу из «Зенита» отпустить. На учебу хочу приналечь, институт наконец-то надо закончить».
Все это единым духом выпалил — и жду реакции Морозова.
Сказать, что Морозов удивился, — значит ничего не сказать. Андреич просто обалдел! Молча смотрел на меня несколько секунд, явно потеряв дар речи. Было с чего! Футболисты к нему в кабинет по своей инициативе вообще раз в год могли зайти, да и то с робким вопросом: «Юрий Андреич, у меня есть шансы сыграть?» А тут все наоборот — приходит человек с просьбой об уходе из «Зенита».
Но Морозов есть Морозов, быстро в себя пришел: «Да ты что, совсем уже, что ли?! У меня не команда, а детсад настоящий, которому на поле «дядька» нужен. Даже и не думай — никуда я тебя не отпущу! Будешь тут».
А у меня-то характер тоже ого-го! Раз принял сам для себя решение — надо его выполнять. Никому ничего не сказал, но собрал в своей комнате вещи — и на выход с базы! Вернулся в Удельную только через неделю: в костюме, при галстуке, папочка с документами под мышкой — эдакий профессор! Думал уже, что не ходить мне здесь в трусах и бутсах... Ан нет — не отпускает меня Морозов из команды, и все тут! Я не тренируюсь с ребятами и, естественно, не играю, а он все равно не отпускает. То есть, я в «Зените», но без футбола. Зарплату при этом начисляют. И так месяц за месяцем.
И тут наконец-то вызывает меня Морозов. В тот самый кабинет. Но разговор с ним принял совершенно неожиданный для меня оборот с самых первых слов.
— Из федерации футбола мне позвонил Колосков, — начал Андреич. — Тут такое дело: австрийские коммунисты хотят заполучить в местный футбольный чемпионат советского игрока...
Я смотрю на Морозова и ровным счетом ничего не понимаю:
— И что?
А Юрий Андреич спокойно так отвечает:
— Я тебя и предложил. Так что давай начинай оформлять документы перед вызовом туда...
Теперь я уже бессловесно смотрел на Морозова и думал, что один из нас в этом кабинете точно сошел с ума!
Мы в Союзе, за «железным занавесом», отгорожены от всей Европы, кроме разве что стран Восточного блока. Только что ввели войска в Афганистан и там воюем, за что нас клеймят по всему миру и пытаются организовать бойкот московской Олимпиады. Какой «вызов»?! Какая Австрия?!
Андреич будто прочитал мои мысли:
— Ты, главное, начни бумаги собирать, это дело небыстрое. А там посмотрим. Чего мы теряем, в конце-то концов? Получится — хорошо, а не получится — да и хрен с ним...
Такая постановка вопроса смотрелась, конечно, уже более реальной. Кивнул я Морозову и действительно пошел оформлять документы.
«Выпустили?! Разрешили!!!»
«Дело небыстрое» — это было мягко сказано о той мороке! Современный человек при наличии визы в загранпаспорте просто купил билет на самолет, сел и отправился в Австрию. А тогда... Нынешней молодежи при всем желании не объяснишь, какой это был ад — собирать массу этих справок! Не был... не состоял... не участвовал... Всю душу из меня вынули в этом международном отделе! До шестого колена обо всех родственниках информацию раскопали. Несколько месяцев я все эти бумаги собирал. Потом, когда дали команду, привез их в Смольный и весь этот здоровый пакет передал там на лестнице специально уполномоченному дядечке, забыл уже его фамилию. Передал — и выбросил все из головы как страшный сон. Тем более что день шел за днем, неделя за неделей, а из Москвы, куда мои документы переслали, ни ответа ни привета...
В общем, я про этот мифический вариант с Австрией и думать забыл. Уже стояла глубокая осень...
...Возвращаюсь вечером домой — жена вся в слезах почему-то. Протягивает мне бланк телеграммы: «Немедленно выезжайте в Москву. Ваш вылет в Вену назначен на такое-то число».
На сборы меньше суток! Вещи мы собирали в такой горячке, что я даже родителям в Волгоград не успел позвонить. На знаменитой «Красной стреле» в Москву, утром прямо с перрона за начальственными указаниями и напутствиями, ночь в гостинице на Ленинградском проспекте — и оттуда прямиком в Шереметьево.
И там случилась любопытная история. Сижу я уже в накопителе и вдруг вижу за заградительным стеклом до боли знакомые физиономии. Володька Пильгуй, Колька Гонтарь... А это футболисты московского «Динамо» на международный турнир в Алжир летят. Взмолился я: «Выпустите на минутку из накопителя, дайте пообщаться с ребятами, я ведь тоже футболист!» Сжалились. Выпустили. Динамовцы меня обступили в удивлении:
— Толька, а ты-то куда?!
— Да вот... в Австрию... в «Рапид» еду... в футбол играть...
— Выпустили?! Разрешили!!! Ох, ни... ж себе!!! Не может быть!!!
...И ребята полетели на недельку в Алжир, а мы с женой и дочкой — в Вену. И, как оказалось, не на «недельку», а почти на три года!
Угрюмый словак и друг чех
Врать не буду — первый мой сезон в «Рапиде» получился тяжелейшим. Ну, не целиком, а та вторая половина чемпионата Австрии-1980/81, в ходе которой я постепенно вливался в новую команду. Да что там команду — в новый мир!
Я просто попал из Советского Союза, в котором прожил 30 с лишним лет, на абсолютно другую планету. «Только и всего»... И на этой планете, в прямом смысле слова, надо было учиться жить заново. А в футбольном смысле — даже выживать.
В команде ведь было два десятка игроков. И не могу сказать, что я той зимой вызвал своим приездом безудержный восторг у футболистов «Рапида». Удивление? Безусловно! Любопытство к приехавшему «русскому»? Еще какое! Вопросов задавали массу, и все больше про наших медведей на улицах... Даже хорошо, что я тогда мало что понимал. Но радости особой точно не испытывал. Да и откуда ей взяться у тех же молодых из «Рапида», если в команду влился очередной конкурент за место в составе, да еще опытный и, как выяснилось, неплохо умеющий играть в футбол?! Так что я, в свою очередь, быстро выяснил, что щитки под гетры здесь нужно не только на матчи, но и на тренировки надевать. Иначе за целость и сохранность твоих костей никто ручаться не станет.
Но так в ходе наших двусторонок рубился каждый с каждым, дело не во мне. И никакой откровенной вражды я ни разу не почувствовал. Хотя нет, одно исключение все-таки было. Знаете, как принято иногда у нас говорить: «В семье, мол, не без урода»...
Никаким «уродом» нашего флангового защитника Франтишека Веселы, конечно, назвать было нельзя. Просто такой замкнутый и малоразговорчивый тип невысокого роста. Он родился в Праге, но был не чехом, а словаком. А это, как однажды скажет впоследствии мой друг Антонин Паненка, «две довольно большие разницы». Молчал и хмурился этот Веселы целыми сутками.
И представляете, как я изумился, да и разозлился тоже, когда Веселы вдруг однажды разговорился, вспомнил ни с того ни с сего события 68-го года в Праге и советские танки и так разошелся, что свободно перешел на русский язык! Для сравнения: Антон, добрый мой друг Паненка, ни разу за все почти сорок лет нашей дружбы, этой темы даже не касался!
К счастью, Веселы отыграл сезон за «Рапид» и в 37 лет ушел из большого футбола, освободив в клубе одну легионерскую вакансию. А было их всего-навсего две! Как раз для меня и приехавшего в клуб из той же Праги (но не из «Славии», а из «Богемианса») знаменитого чемпиона Европы-1976 в составе сборной Чехословакии Паненки, впервые исполнившего в финале того самого Евро ставший не менее знаменитым удар-«черпачок».
Тренер-загадка Скочик
...Веселы доигрывал в основном составе, Паненка начинал в нем появляться, а я той весной 81-го только на замену выходил. Привыкал жить на новой футбольной планете. И было к чему.
Утром заходишь в раздевалку — там все сверкает. Каждому игроку в индивидуальный шкафчик положены комплекты отутюженной формы. Там же висят два свежайших больших полотенца, банный халат... Пока мы тренируемся, в раздевалку, прямо посередине комнаты, выставляют четыре громадные корзины, куда мы сбрасывали пропотевшие майки, трусы, гетры... Буквально через несколько часов вторая тренировка — и опять все вычищено, выстирано и наглажено. А бутсы? О них отдельно говорить надо! Играли мы, согласно рекламному контракту, в Adidas, так над каждой полоской в трилистнике на бутсах специальные люди трудились. По нескольку раз в день!
Я иной раз смотрел на все это великолепие — и вспоминал свои зенитовские будни в Ленинграде. Как, доползая до дневной кровати после утренних супернагрузок от Зонина и особенно от Морозова, ты просто не имел сил стирать вручную эту потную, вонючую форму. Развесишь ее на бельевой веревке — авось хоть немного проветрится до вечерней тренировки — и падаешь от усталости. А вечером, матерясь сквозь зубы, натягиваешь опять на себя эти прокисшие от твоего пота тряпки — ничего ведь не проветрилось, конечно...
Поражал уровень демократизма в команде. Поселил меня «Рапид» в частном доме. Три минуты пешком до стадиона. Но чаще всего в первом сезоне меня в свой автомобиль забирал... главный тренер Скочик. Ему было по пути. Подъедет к моему дому, посигналит — я со спортивной сумкой выхожу. Мысленно спрашиваю старых добрых товарищей по «Зениту»: можете вы себе представить, чтобы ваш главный тренер-диктатор, тот же Морозов или Зонин, мог весело посигналить у вашего дома и подбросить вас на тренировку, коротая время в пути за дружеской беседой?!
Но на матчи Скочик меня поначалу не ставил. Чем я так не угодил — до сих пор ума не приложу. В тренировках и двусторонках основной команды участвую — точно никому не уступаю. Команда проходит специальное тестирование — мои показатели одни из лучших. Скочик улыбается, хлопает по плечу, дружелюбно спрашивает, как дела... А «как» могут быть «дела», если ты же сам, тренер, меня на матчи не ставишь? Зачем же тогда я вообще сюда приехал? Но ни разу — подчеркиваю, ни разу — я Скочику этих вопросов не задавал. Не в моем это характере. Дело футболиста — максимально подготовить себя к игре. А там уже тренеру решать, необходим ему этот футболист или нет... Поэтому я и молчал. Сцепил зубы поплотнее и вкалывал, вкалывал, вкалывал на тренировках.
Чудо в Зальцбурге
И судьба мои старание и терпение все-таки вознаградила. Вдруг заболевает Кранкль — лидер и лучший бомбардир. Настоящая икона «Рапида», на которую все молились. А у команды через пару дней турнир в Западном Берлине. Делать Скочику в такой ситуации было, видимо, уже нечего. Везут меня на этот турнир, вручают перед его началом «кранклевскую» футболку с 9-м номером: «Давай, Анатоль, выручай!» И я в каждом из двух матчей забиваю голы!
Те два мяча в Западном Берлине сослужили мне громадную службу. Все вокруг резко изменилось. Теперь я уже не только просто тренировался в составе «Рапида» — я стал полноправным членом коллектива. Как говорится, почувствуйте разницу.
Для себя я тогда четко определил игровые приоритеты. Толя, никакого солирования! Никому не нужны здесь твои обводки и финты. Работай только на команду! Будь проще. Ничего на поле не выдумывай: открылся, получил мяч, отдал, снова открылся, получил, отдал и так далее. И команда быстро меня признала. В особенности после маленького «чуда» в моем исполнении.
Предстоял важный матч в Зальцбурге. А у меня — сильнейшая простуда. Полдня даже под капельницей пролежал. Но попросился на поле. «Выдержишь?» «Кайн проблем», — отвечаю. А у самого пелена перед глазами. Почти ничего не вижу.
Выдержал. И на последней минуте победный гол забил! На каком-то автопилоте пробежал по левому флангу через все поле и с ходу, в касание, замкнул передачу через всю штрафную. 1:0 в нашу пользу! На обратном пути в автобусе все ребята только и говорили «про Анатоля»!
Ну а Скочика в начале апреля 82-го неожиданно уволили из «Рапида». Мы тогда на 3 очка отставали в таблице от «Аустрии». Оставалось несколько туров до финиша, и боссы клуба решили встряхнуть команду. Еще более неожиданно подняли в «главные» второго тренера Руди Нуске — и, знаете, сработало! Вынесли мы эту «Аустрию» со счетом 3:0 и стали чемпионами!
ВОСТОЧНЫЙ БЛОК
Приехали в другой город на игру, разместились в гостинице, пообедали, вышли прогуляться. Настроение хорошее, погода, виды... И тут левый крайний Руди Вайнхофер ни с того ни с сего: «Анатоль, вот скажи мне, зачем твои Советы ввели войска в соседнюю страну — Афганистан?!» Смотрю, и другие ребята подтянулись к нам поближе. Ждут, что я ему отвечу. Терять лицо было нельзя. Я же советский человек, в конце концов!
— Вообще-то, Руди, — медленно так, веско отвечаю Вайнхоферу. — Первый руководитель нашей советской страны и вождь мирового пролетариата Ленин самый первый договор нового государства о дружбе и взаимопомощи подписал, насколько мне известно, именно с Афганистаном. Понимаешь, Руди? Братский договор. Вот мы и вошли туда оказывать помощь согласно договору.
Ребята заулыбались. А кто-то рукою махнул: мол, что с вас взять, восточные варвары.
Кстати, о Востоке. Королем этой темы в команде, безусловно, был Кранкль. Он вообще во всех смыслах в «Рапиде» был настоящим королем, но королем демократичным и очень веселым. Но и тут в особенности преуспел. Как же Ханси изводил своими подначками нас с Антоном Паненкой! Тут было все: и «два коммуниста», и «шпионы», и «разведчики», И, конечно же, самое любимое выражение Кранкля относительно русского и чеха в «Рапиде» — «Ост-блок». То есть «Восточный блок».
«Плохие русские слова»
Приезжает в Вену сборная СССР на товарищеский матч с австрийцами. Очень я, конечно, обрадовался. Это было в мае 1983 года. Сыграли вничью — 2:2. Хороший получился спарринг, очень боевой. Но не о нем пойдет речь.
Перед игрой не упустил возможности пообщаться с ребятами из нашей сборной. Сидим, разговариваем, и вдруг Блохин спрашивает: «Толь, слушай, а чего это твой Кранкль так лихо матом по-русски ругается? Признавайся, твоя работа?!»
И смех и грех! Оказывается, Блохин с Кранклем в сборной Европы пересекся. Обоих супербомбардиров, советского и австрийского, пригласили на какой-то «выставочный» матч. И на предыгровой тренировке Олег невольно обратил внимание, как Кранкль беспрерывно «блякает». Мимо пробьет по воротам — «блякает», мяч неудачно обработает — опять то же самое. «Он еще и похлеще мог завернуть!»
Вот тебе на, думаю. Ну и «прорекламировал» меня Блохину старина Ханси! А у нас в «Рапиде», пришла пора сознаться, полкоманды на тренировке между собою с помощью русского мата общались. Удобно ведь — коротко, зато сразу понятно: партнер тобой недоволен...
Русское слово «дурак» куда приличнее того, другого слова — но с «дураком» связана совсем уже анекдотическая история.
Она случилась на тренировке «Рапида». Разминаемся мы на поле, и вдруг я вижу, как неподалеку возникает немолодой уже мужчина весьма представительного вида. К которому все уважительно обращаются. До этого я ни разу его не видел. Этот джентльмен стоит на беговой дорожке и наблюдает за тренировкой. А нам как раз скомандовали пробежать несколько кругов.
И вдруг на бегу перемещается ко мне поближе Кранкль: «Анатоль, а как по-русски будет слово «троттель»?» Я очень удивился, потому что в переводе с немецкого «trottel» — дурак. Или глупец. Но никакого подвоха со стороны Ханси не почувствовал. Отвечаю ему: «Дурак». Он кивнул.
И вот подбегаем мы всей большой группой к этому представительному дядечке, и вдруг Кранкль громко кричит ему: «Фатер! Ду бист дурак!!!» И хохочет во все горло. А у мужчины даже рот открылся от изумления! И мы все машинально пробегаем дальше. А я на бегу думаю: «Господи, это что же — отец Кранкля?!» И нехорошие у меня предчувствия, ой, нехорошие...
И точно! Завершили мы тренировку. Подходят тут же ко мне: «Герр Кранкль очень хотел бы поговорить с вами».
«Ну и влип же ты, Анатолий!» — думаю на ходу.
Жмем друг другу руки. И вдруг Кранкль-старший на ломаном, но вполне понятном русском говорит мне:
— Анатоль, я очень вас прошу: не учите моего балбеса плохим русским словам. Пожалуйста!
Мне сквозь землю захотелось провалиться. Стою весь красный как рак... Но ничего, разговорились. Прощались уже по-дружески. И потом стали много общаться. Выяснились совершенно невероятные вещи.
Оказывается, Кранкль-старший — в тот момент, когда он сам был в семье еще младшим — в 45-м, в последний год Великой Отечественной, был у себя в Австрии призван в армию и тут же отправлен на фронт. В 18 лет. Мальчишкой. И для себя твердо решил: в первом же бою подниму руки повыше и сдамся в плен русским. Хочу жить! Так и поступил. И действительно спас себе жизнь. Правда, целых семь лет пришлось провести в советском плену. Строил дома. Восстанавливал послевоенную Ялту. А мы с моей Леной все отпуска проводили непременно в Крыму! В Ялте, представляете? Как же тесен наш мир!
Вот так я неожиданно приобрел себе в Вене еще одного доброго знакомого. А все этот Ханси! Хохмач и зубоскал.
Однажды он уморил со смеху вообще всю команду. Ребята полегли! Кранкль приехал на тренировку «Рапида» на... крошечном автомобиле. Где он его раздобыл, ума не приложу. Руки и ноги лучшего бомбардира австрийского футбола, героя нации торчали в разные стороны. Но он ехал! И даже как-то управлял машинкой. Это надо было видеть!!!
Но я видел и совершенно другого Кранкля. Причем много раз...
Один случай меня потряс. В одном из наших выездных матчей Ханса очень жестоко «сломали». Какой-то чудак, назовем его так, из команды-соперницы кошмарно, шипами вошел ему прямо в колено. Тяжелая травма... Кранкля унесли с поля и, естественно, заменили. «Рапид» остался без своего главного забивалы.
На следующий день после игры у нас проходили традиционные восстановительные мероприятия. Как сейчас помню, Франц Мюллер меня массирует. Мы травим какие-то байки, и вдруг открывается дверь и, хромая, входит Кранкль. Садится и ждет твоей очереди на массаж.
— Как твое колено, Ханси? — конечно, тут же спрашиваю я.
Кранкль, понурившись, молчит. И вдруг поднимает глаза. А в них блестят слезы! И говорит мне тихо:
— Анатоль, если бы ты знал, сколько же денег я вчера потерял!
И снова замолкает.
Только потом я выяснил у Ханси, что у него практически был уже готов контракт с клубом «Севилья». Выгоднейшее соглашение для самого Кранкля! А как иначе, если он забивал и забивал за «Рапид»? Мяч за мячом. Бомбардирский авторитет укреплялся параллельно с «ценой вопроса». К тому же в Испании еще не забыли, как много он забивал в своем первом сезоне за «Барселону». В общем, оставалось лишь утрясти какие-то технические детали и поставить подписи под контрактом. И тут Кранкля «ломают», причем надолго. Прощай, контракт! Прощай, «Севилья»!
И тут ведь трагедия была не только в потере огромных денег. Просто сам Ханси однажды мне признался, что часто вспоминает отличное время в «Барселоне» и мечтает вернуться в испанский футбол.
Что там говорить, в австрийском чемпионате бомбардиру такого масштаба было тесновато. И скучновато — наверняка. Хотя я не помню ни одного случая, чтобы он как-то отбывал номер на поле. Наоборот! Забивать Кранкль рвался всем без исключения. От «Аустрии» в венском дерби и до команды какого-нибудь пятого дивизиона в контрольной игре на сборе. 336 голов он наколотил в 449 матчах за «Рапид». Примерно 0,75 мяча за матч. Высочайший показатель для любого форварда. Но не для Кранкля.
«Пойми, Анатоль, я — капитан команды. Я — лидер. Поэтому я обязан забивать в КАЖДОМ матче «Рапида», — сказал он мне однажды. И вы бы видели, что с ним творилось после игры, в которой ему не удавалось провести хотя бы один гол. Он плакал в раздевалке! Натурально плакал! Обматывал голову полотенцем и сидел сгорбившись. А вокруг его утешала вся команда: «Ханси, да не переживай ты так. Забьешь, обязательно забьешь в следующей игре!»
Это был суперпрофессионал. Игрок высочайшего класса! Я его иногда называл в шутку «Иоганн Вайс» — в честь героя известных книги и фильма про советского разведчика. А Кранкль же тоже Иоганн по паспорту, только так его в Австрии никто никогда не называл, только уменьшенным вариантом — Ханс, Ханси. И он не понимал, откуда я взял этого «Вайса».
«Почему ты назвал сына Антон, а не Иоганн?!»
Мне приятно вспомнить ту совершенно оригинальную похвалу, которой Ханс меня однажды удостоил.
Это было в мой последний венский сезон. «Рапид» уже принял Отто Барич. Идет тренировка. Я «обслуживаю» Кранкля. Он работает над завершением атаки — отрабатывает удары по воротам из разных позиций в штрафной площадке. А моя задача — навешивать ему мяч с левого фланга. И он заказывает мне: «на высоте одного метра», «повыше», «пониже», «уходящий мяч» и так далее.
Покидаем поле все мокрые от пота. Подходит Кранкль ко мне — а рядом Барич, ребята из команды — и говорит удивительную фразу:
— Блохин — тьфу! (И даже сплевывает.) Анатоль — супер! — и поднимает большой палец.
С такой оценкой Блохина я тогда категорически не согласился. А все остальное было очень приятно, что там скрывать.
И, конечно, просто врезалось в память, как Кранкль гениально меня разыграл. Когда сын у меня родился — Антон. Помню, даже я сам толком ничего не успел узнать у Лены — чего и как, рост, вес, а венские газетчики меня уже вовсю поздравляют! Пресса в Австрии хорошо работала. Из-за нее это все и случилось.
Прихожу на тренировку. У нас в «Рапиде» традиция была: входишь в раздевалку — вначале пожми руки всем тем, кто пришел раньше тебя. Я по кругу всех обошел, машинально отметив, что все уже в сборе, только Кранкля пока нет.
И тут влетает он в дверь. И тоже идет по кругу. Всем пожимает руки, а мимо меня, зло вздернув голову, проходит как сквозь пустое место! И садится в свой уголок. Мне даже не по себе стало. Чего такого, думаю, натворил? Но виду не подаю. Готовлюсь к тренировке. И он тоже готовится, бутсы шнурует. К нему ребята подходят. Он им что-то говорит... Но краем глаза вижу: в мою сторону «зыркает» вовсю. И вдруг, что-то с кем-то обсудив, как захохочет! Удобный психологический момент, чтобы все выяснить. Подхожу:
— Ханси, почему со мной не здороваешься, может, случилось что?
Секунду Кранкль молчал. И вдруг засмеялся — и тут из него как из мешка посыпалось:
— Случилось!!! Я, капитан команды, из газет должен узнавать, что у тебя сын родился! Почему?! Почему не от тебя самого? При чем тут газеты?! И почему ты назвал его Антоном?! В честь этого чеха?! Опять Ост-блок! Везде этот Ост-блок! Почему ты не мог назвать сына Иоганном, например?!
Все кругом хохочут. Кранкль, не выдержав своего пафоса, — тоже. И я смеюсь. А сам думаю: «Ну, не объяснить мне тебе, Ханси, что имя Антон будущему сыну мы с Леной выбрали давным-давно, и наш друг Антонин Паненка здесь совсем ни при чем — просто совпадение...»
Вот такой у нас был капитан команды. Я очень рад, что почти три года играл с ним вместе — с лучшим нападающим из всех вообще, с кем я когда-либо выходил на поле. Центральным Нападающим от Бога.
«Голы посыпались с Востока»
И еще про пресловутый «Ост-блок» — и заодно про венских журналистов. Местная пресса эту тему тоже не игнорировала! Вот яркий пример.
Играли в Зальцбурге. Матч чемпионата Австрии. Очень тяжело для «Рапида» он складывался. Бывают дни, когда все валится из рук. А бывает, когда мячи валятся из ног. Это тот самый случай. Плохо играли.
Но Паненка все-таки смог открыть счет. И тут же пропускаем из-за ошибки ответный мяч. 1:1. Все надо начинать заново. Но во втором тайме мне удается забить два мяча подряд. Побеждаем — 3:1.
На поле ребята меня поздравили, а вот в раздевалке нам совсем не до поздравлений стало. Приходит туда следом за нами президент клуба Хольцбах. Мрачнее тучи! И выдает нам по первое число:
— Это что — игра? Это — игра «Рапида», я вас спрашиваю?! Вы что делали на поле? Вы забыли про наших болельщиков, которые должны получать удовольствие от нашей игры? А это была не игра! Она не должна поощряться. Я лишаю команду премиальных за эту победу!
И лишил. Мой единственный дубль так и остался неоплаченным.
Зато в венских газетах были восторженные комментарии насчет «эффектной волевой победы» и наших с Паненкой забитых мячей. И самый броский заголовок выглядел так: «Голы посыпались с Востока!» Журналисты нас с Паненкой тоже не разлучали! Да и правильно поступали, честно говоря. И на поле мы были не разлей вода, и после футбола — точно так же.
