Экс-спартаковец Ананидзе закончил с футболом в 29: «Кому-то казалось — симулирую. Как можно «косить» в 22 года?!»
Подобрать слова
Несколько дней Джано подбирал слова. Не решался объявить — «заканчиваю». Наверняка прислушивался к собственному организму — а может, всё-таки?..
Но объявил-таки. Каждое слово пропитано болью. Кто знает Джано — тот поймёт. Этот парень любит футбол так... Как я любил лет в четырнадцать. У меня как-то любовь выветрилась, всё закостенело. Дрожь предчувствия охватывает редко.
А у Джано всё иначе!
Я даже догадываться боюсь, какая это боль — заканчивать в 29. Пытаюсь читать отстраненно, равнодушно про боль, непрекращающиеся травмы, череду операционных столов...
Джано, мне жаль. Но ты умный и светлый парень — и будешь где-то рядом. Из футбола ты не ушёл.
Знай — из недоигравших получаются лучшие тренеры. Не веришь? Записывай телефон Бышовца — закончившего в 26. Я и сейчас уверен — тренера тоньше у нас после Бескова не было.
Кстати, и Бесков не доиграл...
Майка словно парус
Каким я буду вспоминать футболиста Джано? Что всплывёт в памяти через 10 лет?
Какой-то эпизод — выпустили его на замену. Худенький, маленький. Казалось, даже майка на нём висит мешком. Не нашёлся нужный размер — дали ту, какая была.
Но вдруг подхватил мяч около чужой штрафной, раскрутил одного, показал другому, что вот-вот отдаст, — двинул по воротам с такой внезапной мощью, что вратарь одними глазами проводил мяч. Просвистевший рядом со штангой.
Майка не по размеру наполнилась воздухом — словно парус пиратского корабля. Всё это было так красиво, так романтично. Все вокруг смотрели заворожённо — и свои, и чужие. Так когда-то глядели на фокусы Феди Черенкова, покачивая головами. Все такие одинаковые — а он такой разный...
Когда в Свердловске совсем юным погиб чудесный поэт Борис Рыжий, в «Литературке» кто-то проводил его словами: «последний поэт ХХ века».
Когда уходит из футбола живой и юный Джано, мне хочется выкрикнуть что-то вроде «Подождите, вы не поняли! Это же последний великий талант!».
Может, не последний. Может, не такой уж великий талант. Какой-нибудь Кокорин талантливее.
Но на уме такие вот слова. Извините.
Недобрый Будда
Помню, как поехали со «Спартаком» Карреры на сбор в Испанию. Команда на пути к чемпионству — а всё равно как-то не верилось. Чтоб «Спартак» — да в чемпионы?
Славное ж было время! Я замечал в спартаковской гостинице гору чемоданов — и отмечал в заметке: «Не это ли — багаж Аленичева?»
Каррера украдкой курил у крыльца — и шептал проклятия, завидев меня с огромным фотоаппаратом. Проклятия на итальянском звучат словно Confessa 80-летнего Челентано. Судорожно затягивался в последний раз — и отшвыривал недокуренную сигарету. Мистер Трабукки смотрел мне вслед недобрым Буддой.
Напряжение было таким! Только дотронься — заискрит. Каррера, помню, запретил присутствовать даже на тренировках — и я пожаловался случившемуся неподалеку Гинтарасу Стауче. Тот усмехнулся: «Они тренируются в низине — а через шоссе мост. Встал да смотри...»
Слава богу, от присутствия на матчах Каррера меня не отстранил — и я ездил в такие городки, что дух захватывало. Ла-Линеа! Вы знаете, что это? Вот футбольное поле — а рядом огромная гора. Гибралтар! Пограничный пункт, шлагбаум, ученая овчарка. Всё по-настоящему.
Чудесный доктор Вартапетов туда в выходной съездил своим ходом — подружиться к тому времени мы ещё не успели, и с собой поэтому не зазвал. Эх, жалею.
Леонид Трахтенберг, широко жестикулируя рукой с кипой листочков, вёл репортаж для всех радиоточек страны. Где-то за морями Россия прильнула к приёмникам.
А рядом сидела красавица Марья, бывшая гимнасточка. Поработавшая в «СЭ» — а теперь вот помогающая Трахтенбергу в лучшем клубе страны.
Мне-то казалось — я парень хоть куда. Личная жизнь яркая — а будет ещё ярче.
А Марья там, в Ла-Линеа, произнесла тихо, участливо. Каждое слово звучало как отдельное предложение:
— Знаешь... Я бы на твоем месте на себе крест ещё не ставила.
Что-то я отхлебывал в тот момент. То ли суп, то ли чай. Не помню.
Зато помню, как поперхнулся...
«Бесогон»
Насколько напряжен был Каррера — настолько милы и добродушны футболисты. Поговорили с Ивелином Поповым — так сразу после прислал пресс-атташе Трахтенбергу СМС: «Пусть этот корреспондент от «Спорт-Экспресса» приходит всегда». Ещё не заслуженный мастер спорта Илья Кутепов рассказывал, что живет от меня неподалеку — в Мытищах. Читает удивительные книжки. Смотрит «Бесогон».
— Что-что? — вытаращил глаза я.
— «Бесогон», — спокойно подтвердил Кутепов. — Очень познавательно.
Впечатление, кстати, произвел фантастическое. Чистейшая душа.
Только-только пришедший в «Спартак» Георгий Джикия ещё ни одного официального матча не сыграл — и делился со мной тревогами.
— Да ну! — произносил я слова, в которых совсем не был уверен. — Пробьётесь!
Джикия замолкал — и решался:
— Был мне сон.
— Так-так, — насторожился я.
— Сон! — подтвердил Джикия. — Выхожу на «Открытие Арену», с кем-то играем, атмосферу чувствую. Так жду этого момента! Трясёт даже во сне! Просыпаюсь — а мысль одна...
— Это какая же?
— Одного хочу, только одного. Не обосраться.
Джано в капюшоне
Все были веселы и бодры. Печален только один человек — Джано Ананидзе. Честно скажу — я боялся сталкиваться с ним глазами. Столько в них боли.
«Спартак» играл внизу, под весёлым испанским дождичком. Рядом жестикулировал Трахтенберг, ветер доносил аромат духов Марьюшки, горизонт справа заслоняла та самая гибралтарская скала...
А Джано смотрел на все это из комментаторской кабинки. Прямо надо мной. Не узнав его в капюшоне, я задал какой-то насмешливый вопрос по игре — Джано ответил почти шепотом.
Я увидел этот взгляд, эту боль — когда играют все, но только не ты...
Эх, Джано, Джано.
Батоно Резо
Мне казалось, он гений, и близкие Джано эту мысль поддерживали.
Помню, как с Сашей Кружковым охотились за Ревазом Челебадзе, чудесным нападаюшим сборной СССР и тбилисского «Динамо». Батоно Резо добавил 70 кило к игровому весу — но ему шло.
— 145 килограмм обаяния! — восклицал он сам и первый же хохотал.
Реваз вел дела Джано. Это добавляло нам энергии — и в Москве мы его все-таки поймали.
Это был концерт! Знали б мы, что Челебадзе так ярок, — отправились бы к нему в Кобулети сами.
Принимал нас в какой-то съёмной квартире. Рядом сидел худенький гражданин в темных очках.
— Это папа Джано.
Обвел царственным жестом вдоль стен:
— А это квартира Джано!
— Надо ж, — удивились мы. — Всегда здесь останавливаетесь?
— Или здесь, или у друзей. Не помню, чтобы ночевал в гостинице. В этой квартире живет Джано с отцом, а мы почти родственники. Они тоже из Кобулети. Ананидзе-старший, Амиран, играл в клубе, где я был президентом.
— Амиран был хорошим игроком? — спросили мы — и улыбнулись Амирану.
Тот замер, ожидая ответа. Будто сам не знал, каким был футболистом.
— На уровне Грузии — отличным! — воскликнул Челебадзе. — В советские времена мог играть в первой лиге, «Динамо» Батуми. Но случилось ЧП — загулял с девочками, опоздал на сбор. Вернулся в Кобулети, здесь был капитаном команды. Потом стал старшим тренером. Из региональной лиги вывел команду в высшую. Сына какого воспитал. Я-то Джано заметил совсем маленьким — поражался, как он с мячом работал. Отец от него ни на секунду не отходил. Джано — уникум! Когда я в 2003-м стал президентом батумского «Динамо», забрал Джано в свою школу. Каждый день отправлял за ним в Кобулети машину, вечером обратно отвозили. Потом я ушел — и Джано переехал на год в Тбилиси...
— Оттуда вы повезли его в Киев?
— Да. Там две недели потренировался, попался на глаза Йожефу Сабо. Тот сразу ухватился: «Это что за мальчишка? Надо брать!» Сезон играл в юношеской команде, выиграл чемпионат Украины. Тут пришел вызов в сборную Грузии для 17-летних — а Джано не было и пятнадцати.
— Здорово.
— Только тренер его украинской команды, Крощенко, так не думал — никуда, говорит, Джано не поедет. Не будет за сборную играть. Я изумился: «Как это? Поедет!» — «Ах, так? Тогда отчислим его из киевского «Динамо»...»
— Поехал в сборную?
— Конечно. А через две недели получаем письмо: «Джано Ананидзе отчислен из школы киевского «Динамо». И я повез его в «Спартак».
«Кечинов, клянусь, обнял меня!»
Подробности сыпались такие, какие мы и предположить не могли. Челебадзе рассорился с киевским «Динамо» — всё из-за истории с Джано.
— Договориться нельзя было? — уточняли мы.
— Можно, — отвечал Реваз. — Если б начали финансировать. А нам говорили — пока не исполнится 18 лет, никаких денег не получите. «Спартак» же был готов говорить о деньгах, только привозите.
— Черчесов нам как-то рассказывал — если б не он, тогдашний спортивный директор, Джано в «Спартаке» не было бы.
— Не знаю, кто первым его увидел, но мне звонил Смоленцев. Честно скажу, не хотелось портить отношения с Киевом, но тут пришло это письмо об отчислении. Сначала «Спартак» смотрел Джано на фоне ровесников, затем решили подключить к дублю. Едем в спартаковском автобусе на «Октябрь». Смотрю, Валера Кечинов недобро косится — что за мальчишка сидит? А рядом какой-то грузин, похожий на сумоиста.
— Не признал вас?
— Нет, конечно. Шепнул ему тихонько: «Я — Резо Челебадзе...» Так Кечинов, клянусь, обнял меня! С такой душой отнесся! Указываю ему на Джано — так и так, мой пацан. Надо выпустить в игре. А их с Мирославом Ромащенко, главным тренером дубля, никто не предупредил. Кечинов взглянул: «Хорошо, минут на 15 запустим». — «Мы две тысячи километров летели, чтоб на 15 минут выпустить?!»
— Что было дальше?
— 15-летнего мальчишку выпускают за дубль — он две голевые передачи сделал и сам два забил! 5:0 выиграли! До этого я со Смоленцевым говорил об одной сумме, а он упирался: «Много просите». Так после пятого гола сам ко мне подошел: «Мы договорились о цене, больше не увеличиваем». Только дурак мог не взять Джано в команду.
Джано и сборная России
Мы слышали историю — будто могли заиграть Джано за сборную России.
— Могли, — подтверждал батоно Резо.
— Так что ж?
— Я этого не хотел, да и Джано тоже. Мы — грузины. Появился самородок — какое я имею право отбирать эту радость у своей страны? Но если б Джано и его родителям вовремя сделали российский паспорт — они стали бы россиянами, и о сборной России можно было бы говорить. Но мы слышали только: «Завтра, послезавтра, через месяц...»
— Так и не сделали?
— Нет. Хоть у Джано мать — русская. А когда Ананидзе сыграл за сборную, вопрос закрылся. Но лично я чувствовал бы, что подвел свою страну, если б Джано играл за Россию. Мне было бы стыдно.
«Кто — она?» — «Она, Дасаев...»
Нам казалось — Джано скромный. Да и русский знает немногим лучше легендарного Тенгиза Сулаквелидзе. Который в сборной СССР объяснялся с помощью пальцев: «Я даю — она выходит...» — «Кто — она?» — «Она, Дасаев...»
Выяснилось — все не так. Джано скромный, но умница. Правильно говорил Николай Старостин — «дураки в футбол не играют». Да и говорит прекрасно. Хоть и негромким голосом.
Однажды мы встретились — и разговор получился. Мы смотрели на этого мальчишку. Ну что такое — 24 года? А в «Спартаке» он был к тому моменту дольше всех — почти 10 лет!
Сколько месяцев, недель он чувствовал себя футболистом основного состава?
В тот момент он был счастлив — еще не зная, что скоро все это обернется новыми разочарованиями и болью.
Рассказывал, какое ж это чудо — Массимо Каррера.
— Я в клубе с лета 2007-го, лишь на год уезжал в «Ростов». Такого коллектива, как при Каррере, не было никогда. Сегодня один за всех и все за одного. Это Массимо создал атмосферу! Вы же видите, какое желание бороться, побеждать...
— Неужели при Аленичеве всего этого не было? Люди те же.
— Люди те же — а не было! По себе чувствую: за Карреру могут встать все. А доверие — к каждому. Любой в «Спартаке» сейчас так ответит. Каррера — сильнейший тактик! Здорово объясняет, как обороняться, как действовать впереди. Кто-то говорил: «В нападении нужна импровизация». Каррера же выстраивает игру от соперника. С кем-то надо по центру атаковать, с кем-то — через фланги. Мне кажется, над тактикой он работает круглые сутки. С первого дня, едва стал исполняющим обязанности, бросилось в глаза, что хочет выигрывать. Все же тогда писали — в «Спартак» должен этот прийти, тот... Каррера никого не слушал! Заряжал эмоциями! С ним очень комфортно, каждая тренировка — как праздник.
«Маленький Пирло»
Кстати, именно Каррера и произнес это — «маленький Пирло».
— Да-да, он, — улыбался Джано. — Месяца через полтора после назначения. Подошел неожиданно перед двусторонкой: «Хорошо начинаешь атаки, хочу тебя попробовать в опорной зоне. Будешь маленьким Пирло!» Рассмеялся.
Подумал и добавил:
— Хоть до Пирло мне далеко. Он такие передачи вырезает — только беги, мяч тебе сам в ноги придет. Да и в мощи стоило бы мне чуть прибавить. Хотя многие футболисты на этом прокалывались. Садились на протеин, не вылезали из тренажерного зала. Мышцы росли — но пропадала скорость, резкость. Зачем мне это? Божович в «Ростове» тоже говорил — не надо подкачиваться. Главное — выдерживать 90 минут на поле. Сейчас-то могу хоть 120 отбегать. А знаете почему?
— Почему же?
— Играю регулярно. Как перестаешь играть — уже сложнее...
Джано улыбался — и рассказывал нам, как встретит однажды Карреру в Грузии. Ах, как это будет вкусно!
— Сначала в Кобулети проведу по улице, которая считалась самой длинной в СССР. Раньше называлась улица Ленина, теперь — Агмашенебели. Кажется, 16 километров. Недалеко Батуми, вот там есть что посмотреть. Ботанический сад, например. Или курорт Лопота в Кахетии, большое озеро. Красота необыкновенная. У нас что захочешь — то и получишь. Смотря какое настроение. Но если Каррера приедет в Тбилиси — это совсем другая песня! Я бы водил его по Старому городу, а вечером — в ресторан.
— В какой? — уточнял дотошный корреспондент Кружков.
— Чтоб понятно было — ты в Грузии! — восклицал Джано, проделав рукой что-то закручивающееся вверх. — Тарелки глиняные, еда на кеци... На Грузию надо десять дней, не меньше. Ну как Сванетию пропустить? Уникальное место. У меня жена оттуда.
«А вам голову никогда не отрывали?»
Кого-то спросишь про травмы — поморщится. Может, и расскажет, но без наслаждения. Кто-то и вовсе может разгневаться — как тафгай Юдин. Как-то спросили — все ли ломал пальцы на руках? Вопрос как вопрос. Если дерешься, лупишь по чужому шлему — какие пальцы выдержат?
— А вам голову никогда не отрывали? — посмотрел на нас Юдин исподлобья.
Ничего доброго этот взгляд не обещал. Выяснилось, говорить про травмы — форма сглаза. Мы и не думали. Юдин всё понял — и оттаял.
Сглаз? Джано так не считал! Прошёл столько, что счет госпиталям потерял. Что уж тут бояться сглаза, расспросов?
Мы слышали, что два года парень играл с больным голеностопом. Но не верили. Так не бывает.
— Бывает, — произнес Джано и приподнял брючину.
Не помню, что мы разглядели в полумраке кафе. Кажется, расплывчатые очертания шрама.
— Да-да, шрам. Вот он! — указал Джано. — Здесь сухожилие, по этой линии была травма. Бегу по прямой — нормально. Чуть рывок в сторону — адская боль! Но врачи не могли определиться с диагнозом, потому что МРТ ничего не показывала. Ни в Москве, ни в Риме.
— Такое бывает?
— К сожалению. Наши думали, проблема со связками, итальянцы решили — сухожилие. Что-то вкололи — полегчало. Так и предложили тренироваться.
— На уколах?
— Ну да. Одного хватало на три-четыре дня. Если нагрузки поменьше — недели на полторы. Но перед матчем укол был всегда. И в «Спартаке», и в «Ростове».
— Кошмар.
— Концовку сезона в «Ростове» вспоминать страшно. Последние пять туров стопа болела так, что делали не обычный укол, а анестезию. Как зубы лечат — др-р-р... После этого ногу вообще не чувствовал. Порвался бы — не заметил.
— Что потом?
— В отпуске вроде стало получше. Аренда закончилась, приступил к тренировкам в «Спартаке» — боль вернулась. Бегать мог только трусцой. Если в сторону движение, сразу в ноге — «тук-тук»! Итальянские врачи поражались: «На МРТ — ничего. Откуда боль?» Но я же не придумывал!
— Мы понимаем.
— А кому-то казалось — «закосил», симулирую. Как можно «косить» в 22 года?! Да и не в моем это характере. После тридцати пяти отдохну... Честно, был на грани. Успокоил Диего Мантовани, тренер по реабилитации. Сказал: «Случается такое в медицине — травма есть, но ее никто не видит». Посоветовал чудесного финского хирурга Сакари Ораву.
— Это доктор легендарный. Лечил Бекхэма, Гвардиолу, Дешама.
— С Диего прилетели в Турку. Орава пальцем коснулся сухожилия и сообщил, что завтра в 11.00 операция. Даже МРТ не делал!
— Фантастика.
— Наркоз был не общий. Ногу отключили — и я следил за операцией, которая длилась минут сорок. Оказалось еще хуже, чем предполагал Орава.
— Не томите. Что было-то?
— Не одно сухожилие порвано, а два. Но как он мог пальцем почувствовать?! Операцию выполнил идеально, с тех пор никаких проблем. Волшебные ощущения: дотрагиваешься до мяча — а боли нет. Огромное этому доктору спасибо.
«Мама отдала 700 грамм печени, себе оставила 300»
Что, впрочем, все эти травмы — если пережил Джано трагедию самую настоящую?
Смерть отца — который сделал для него всё.
— Я отца вспоминаю каждый день, — тихо произнес он. — Ему было 49. Я потом долго играл под этим номером.
Мы с Кружковым глядели в стол — чтоб не замечать блеснувшую в глазах Джано слезу. Ему будет неудобно, нам тоже.
Он пережидал с полминуты — и рассказывал уже спокойнее. Разве что голос чуть дрожал.
Говорил, как мама отдала часть своей печени для пересадки. Как оперировали папу в Измире. Как помог деньгами «Спартак».
— Папа чувствовал себя отлично, будто и не было сложнейшей операции.
— А мама?
— Вот она еле передвигалась. У человека печень весит килограмм. Мама отдала 700 грамм, себе оставила 300...
— Сколько стоила операция?
— 110 тысяч евро. А получал я тогда 15 тысяч долларов.
— Заняли?
— «Спартак» одолжил мне 100 тысяч евро. По десятке ежемесячно вычитали. Но реабилитация — это тоже расходы, каждые две недели — пять тысяч долларов.
— Ого.
— Уже сил никаких, сплошные долги. Папа решил: «Хватит платить! Еду домой!»
Казалось, всё позади, — но закончилось все трагично.
— Через десять дней пошел смотреть, как играет мой брат, угодил под дождь. Простуда, температура... Я как раз прилетел в сборную. Против Испании не играл, нога болела. Отец тоже добрался до Тбилиси. Я ужаснулся. Лицо такое... Белое! Тут же позвонил в Измир, отвечают — немедленно в клинику. Его сопровождали мама и брат, уложили в реанимацию. Там сердце и остановилось.
Передышка
Этот миниатюрный, славный паренёк Джано пережил столько боли — что желаю ему сегодня одного: передышки. Освобождения от скверных мыслей. Депрессия неизбежна — но кто-то справляется быстрее.
Я желаю, чтоб этим «кто-то» был ты, Джано.
Отдыхай, мой друг. Забудь про боль и травмы. Всё это позади.
Отдыхай год, два. Сколько надо. Изголодайся по футболу.
А потом возвращайся. Роль выберешь сам. В России тебе рады все и всегда. Память самая добрая.
Впрочем, всё это ты знаешь...
Возвращайся!
