«Я оскорбил Семина, вышел далеко за грань. А он потом говорил команде: «Разозлитесь на меня, как Евсеев!»
11 мая Юрию Семину исполнилось 73 года. Мы публикуем отрывок из автобиографии Вадима Евсеева «Футбол без цензуры», литературную запись которой делал наш обозреватель Игорь Рабинер. В ней Евсеев, игравший у Семина в «Локомотиве» с 2000-го по весну 2005-го и дважды ставший в его составе чемпионом России, рассказал множество интереснейших историй о взаимоотношениях с главным тренером красно-зеленых.
Палыч сказал мне: «У нас 10 лет чемпионства. Собирай народ, я угощаю!»
Звонит мне в ноябре 2014 года Юрий Палыч. И говорит: «Вадик, ты помнишь, что у нас десять лет с чемпионства 2004 года?» Выяснилось, что я даже не помню, какого числа мы в Ярославле с «Шинником» играли! Оказалось — 11 ноября.
В этот момент был перерыв на матчи сборных, и Семин проводил со своей «Мордовией» сбор. У меня же в Иваново осенняя часть сезона уже закончилась. И он говорит: «Собирай народ, встретимся на Рублевке в ресторане «Царская охота». Отметим юбилей, вспомним. Я угощаю!»
Я ему: «Палыч, да у меня даже телефонов половины ребят нет!» Он своей хрипотцой отвечает: «Не-ет, давай собирай, ты у нас самый ответственный». На все про все он отвел мне пару дней.
Вот оно, оказывается, как — если я много говорю, значит, самый ответственный. Но, если серьезно, я такой и был. А есть те, кто говорит-говорит, но на поле — ноль. Меня же он в первую очередь ценил за то, как я играю. А насчет того, что я творил за пределами поля, порой не сдерживался, один раз даже сказал: «Заканчивай со своим дебильным юмором!»
А на встрече я встал и произнес тост. Говорил долго. «Когда я решил переходить в «Локомотив», все меня отговаривали. Но я принял это решение и ни капли о нем не пожалел. Да, может какую-то роль сыграл и финансовый момент, то, что вы, Палыч, пообещали мне квартиру, подъемные и более высокую зарплату, чем в «Спартаке».
Тут все засмеялись, и начали меня подкалывать: «А, так ты из-за квартиры перешел!» Нет, ну а почему за дружеским столом я не мог об этом сказать? Рос-то пусть и в четырехкомнатной, но 60-метровой квартире, где нас жило восемь человек. А благодаря «Локомотиву» и маме с сестрой, и брату с семьей по «трешке» купил, и себе дом построил. Обо всем этом тоже ведь забывать нельзя...
Но сквозь смех ребят продолжил: «На тот момент я уходил из лучшей команды страны, которая четыре года подряд становилась чемпионом, и мне было что терять. Но главное, что обрел, — не квартиру, машину и подъемные, а лучший коллектив в моей жизни».
Лось говорил Семину: «Спасибо, что вы меня терпели, потому что знаю: вначале я показывал не то, что вы хотели видеть». В Ростове-то он, как признавался, привык на чистых мячах играть, а Палыч от всех требовал биться и в оборонительных действиях участвовать. Но потом Дима перестроился: да, главной его ценностью оставались пасы и голы, но никогда такого не было, чтобы Димка играл вопреки команде и заставлял нас пахать за него...
Первый разговор с Семиным у нас состоялся в Сокольниках, в его «Мерседесе». Было это еще в сентябре 1999 года, за пару месяцев до конца сезона.
«Хочу, — говорит, — тебя в команде видеть, вижу в стартовом составе и очень на тебя рассчитываю». А потом об условиях рассказал. Сколько, спрашивает, ты получаешь в «Спартаке» — три тысячи? Будут тебе шесть, а может, и больше. А самая большая зарплата в «Локомотиве», как потом выяснилось, тогда была то ли 12, то ли 15 тысяч долларов. Кажется, у Лоськова.
Еще квартиру пообещал. «Спартак» в свое время, как я уже говорил, на свадьбу дал однушку в Ясном проезде, на северо-востоке Москвы. А тут Семин про квартиру спрашивает, и я возьми да брякни, что мне четырехкомнатная нужна.
Юрий Палыч реагирует тут же: «Сто квадратов!» А я даже и не знал тогда, сколько это. Жил в однушке и такими категориями не мыслил. Но на всякий случай решил чуть-чуть поторговаться: «Нет, сто десять!» — «Ну хорошо». И подъемные по тем временам хорошие.
Договорились. В последнем туре «Спартак» обыграл «Аланию», Семин мне звонит: «Приезжай». Встречаемся, вижу, он «Спорт-Экспресс» держит: «Ну что, пишут, лучший ты был вчера?» А там, смотрю, оценка — 7,5. Такие редко кому ставили, особенно когда матч ничего уже не решал.
Показывает — и обращается к сидящему рядом Филатову: «Да-а, Николаич, сейчас, наверное, больше будет просить!» Посмеялись. Больше просить я не стал. Там же и подписали контракт на два года.
Игровая практика для меня имела огромное значение, но и семью надо было обеспечивать — ребенок уже родился. В 98-м, через полтора года после свадьбы. Квартиру мне предлагали в Крылатском, потом на «Войковской», где многие локомотивцы живут. Но в итоге мы взяли в Мытищах готовую, сто пятьдесят квадратных метров.
Просто попросил в итоге то, что выделялось на квартиру, отдать деньгами. А в Мытищах метр стоил гораздо дешевле, чем в Москве. Поэтому и удалось купить в полтора раза больше.
Овчинников с Пашининым рассказывали: в 90-е Семин после матчей останавливал автобус, покупал пиво на всю команду. На базе говорили за жизнь
Филатову и Семину я благодарен за то, что он сделали из меня не только футболиста, но и личность. То, что я стал называть вещи своими именами, и научился нехорошему человеку в лицо говорить, что он нехороший человек, — это их заслуга. Отношение к игрокам в «Локомотиве» вообще было намного лучше, чем в «Спартаке».
Там мы на предматчевых сборах сидели по два-три дня, в «Локо» за день до игры заезжали. И атмосфера была раскрепощеннее. Базу всегда оставляли открытой для жен. Шашлыки делали, за жизнь говорили. Когда Овчинников в команду вернулся, рассказывал, что в середине 90-х после матчей ехали на автобусе на базу — так Палыч останавливал его возле магазина, на свои деньги пиво покупал, молодым давал, чтобы несли. И Пашинин, и Дроздов такими воспоминаниями делились. И на базе они потом общались под это дело. Никто не напивался. Но главное, что все были вместе.
В «Локо» оттренировался — и делай что хочешь. Рассказывали, что как-то на сборе в Германии ребят с лишним весом отсадили за отдельный столик, листьями салата кормили — Джанашия, Черевченко, Арифуллина и Соломатина. Вот только рядом с гостиницей был ресторан с колбасками, и никто не мешал там парням наверстывать... Не проверяли, кто там сидит, не стучали — такое у Палыча вообще не в чести было. Стукачей у него в команде отродясь не было. Это потом, при Бышовце, все изменилось.
С Семиным, в отличие от Романцева, всегда можно было свободно поговорить, более того, он сам любил подискутировать, где-то нас даже заводил. И ты мог не бояться, что скажешь что-то лишнее и потом это тебе нехорошо аукнется. А раскрепощенность — она даже в том выражалась, что на матчи мы в «Спартаке» ехали при мертвой тишине в автобусе, никто не рисковал что-то сказать. А в «Локо» не только говорили — музыка играла постоянно.
Да, я мог использовать в разговорах, в том числе и с тренером, и с президентом, разные слова. Если в горячке, во время игры или тренировки, — не всегда хорошие. Но никогда такого не могло быть и не будет, чтобы сейчас я говорил тебе комплименты, а едва ты повернулся ко мне спиной, тут же начал твоему соседу рассказывать о тебе гадости.
С Семиным почему так легко? Потому что он очень открытый человек, простой и легкий в общении мужик. Да, может накричать, отругать. Но зла не таит, и если, остыв, понимает, что не прав, всегда извинится. Пусть он тренер, а ты игрок. Ему это не стыдно и не зазорно, несмотря на весь его авторитет. Многим другим людям его уровня через свое «я» трудно переступить, вслух признать свою ошибку. А с Семиным это случалось не раз.
Еще удивляло то, что он очень часто ездил на зарубежные стажировки в знаменитые клубы — тогда очень мало кто из наших тренеров это делал. Прямо перед тем, как я перешел в команду, Палыч побывал у Алекса Фергюсона в «Манчестер Юнайтед». После чего, поговорив с сэром Алексом, здорово расширил обойму игроков — понял важность ротации. Потом был в «Баварии», «Челси», «Барселоне» — и всякий раз привносил в тренировочный процесс какие-то новые упражнения. Порой даже возвращался из таких поездок с новым вариантом разминки.
Как Палыч учил игроков не бояться «Спартак»
На поле Палыч всегда требовал предельной боевитости. Говорил: «За весь сезон вы играете только матчей пять, когда идеально себя чувствуете. В остальных матчах нужно себя переламывать, перебарывать». Я эти слова запомнил, и так оно и есть.
То, что у этой команды характер есть, я понял, еще когда за «Спартак» играл. «Локомотив» два года подряд в полуфинал Кубка кубков выходил, и поскольку игры проходили в разные дни, мы смотрели их, а они — нас. И однажды они в четвертьфинале играли с греческим АЕКом. В гостях 0:0 сыграли, дома было 1:1, судейство, помню, очень плохое было.
И в самом конце игры, когда команда Семина пошла ва-банк, случился эпизод, когда грек в контратаке должен был забивать в пустые ворота, но решил спижонить, убрал мяч под себя. Его выбили. А в ответной атаке капитан команды Игорь Чугайнов — а шло уже добавленное время — забил победный мяч. Так греческий вратарь побежал на этого нападающего, который под себя убирал, с кулаками — и даже побил. Но как же «Локомотив» до последней секунды бился!
Знаете, как он учил команду не бояться «Спартак»? Когда Романцев был тренером «Спартака», Семин говорил так: «Представьте, что сегодня игру никто не посмотрит, но завтра все возьмут в руки «Спорт-Экспресс». Если тренеры «Спартака» будут расписывать, как хорошо «Локомотив» играл, — значит, мы точно проиграли. Зато если с их стороны начнутся сотрясания кулаками: «Костоломы! Агрессоры!» — значит, все в порядке».
Против «Спартака» тогда можно было выстоять только так. Жестко, не давая ни метра свободного пространства и ни секунды времени. И ведь стало получаться в конце концов! А слова Семина сбылись, когда после одного из матчей с ними, когда мы не проиграли, пресс-атташе «Спартака» (!) назвал Вову Маминова «спецназовцем». Хотя он грубо вообще никогда не играл.
По-моему, это было после моего первого дерби со «Спартаком» в составе «Локомотива», ранней весной 2000 года. В предыдущем сезоне, когда я еще играл за «Спартак», красно-белые два раза по 3:0 выиграли, а тут — 0:0 в почти полных «Лужниках». Такое рубилово было!
Радости от ничьей было много, потому что к тому моменту «Локомотив» четыре года подряд в чемпионате «Спартаку» все матчи проигрывал. Хотя из-за меня могли и тут в самой концовке уступить. Я в штрафной случайно толкнул Титова, судья Бутенко показал на одиннадцать метров, а мне — вторую желтую карточку.
Повод для назначения пенальти был, но верно и то, что Тит умело подставился. Я специально расставил руки, чтобы его не трогать, но он вовремя притормозил. И тогда я упал на него всем телом — избежать столкновения я никак не мог.
Когда Бутенко назначил пенальти, Семин был так возмущен, что хотел увести команду с поля. С большим трудом его успокоили.
Мне пришлось уйти с поля, и я не мог успеть подсказать Нигматуллину, куда будет бить Тихонов. Впрочем, Руслан играл несколько лет в «Спартаке» — и сам это прекрасно узнал. А может, просто угадал. Удар Андрея Нигма из нижнего угла отбил, и матч закончился вничью. Радость у нас была сумасшедшая.
В «Локомотиве» людей ценили больше. После игры думал — что мне скажут по поводу этого удаления и пенальти Филатов с Семиным? Отругают? Но все вышло наоборот — оба поздравили меня и остальных игроков с хорошей игрой. И уже только на разборе спустя пару дней Юрий Палыч отметил, что зря мы ближе к концу игры ушли в оборону. Он ведь говорил на установке, что не надо этого делать. Но желание не пропустить пересилило — «Спартак» тогда все-таки боялись.
Это потом уже наступит время, когда в «Локомотив» придет группа техничных игроков, Семин перестроит под них стиль игры и мы даже в Лужниках будем полностью доминировать и громить красно-белых — 5:2. А тогда, в 2000-м, «Спартак» еще считался явным фаворитом.
По раздевалке сумки летали. А однажды Семин на эмоциях даже ногу повредил
В случае чего Семин не давал нам спуску. По раздевалке сумки летали. Ребята рассказывали, как однажды — кажется, во Владикавказе в 1999 году, — Палыч даже ногу повредил: ударил по сумке, а там что-то тяжелое лежало.
При мне таких случаев не было. Но, когда он заводился, иногда аж пена изо рта шла. И ведь действовало! Это на сильные команды нас настраивать не надо было. Со слабыми все обстояло сложнее. Но встряхивать игроков в разных ситуациях приходилось. Когда прямо на поле старого стадиона «Динамо» команда готовились к дополнительному времени финала Кубка 2001 года с «Анжи», телекамера находилась прямо рядом с Женькой Харлачевым и зафиксировала то, как Семин ему напихал. Очень жестко и громко, но, как сам Женька в интервью верно заметил, без единого слова мата.
Юрий Палыч сам эмоционален и понимает эмоции других. У меня они иногда, что скрывать, били через край. Особенно сильно это проявилось в одной истории, о которой я уже вскользь упоминал, а теперь расскажу поподробнее.
В «Локомотиве», причем на раннем этапе моей тамошней карьеры, приключилась моя первая тяжелая травма — разрыв крестообразной связки левого колена. Причем сломался я уже на первой минуте июльского матча с «Ротором». Правда, степени серьезности травмы не понял, сказал доктору: «Перевязывай!» — и отыграл в таком состоянии сорок минут. Только после этого попросил замену. Врача Ярдошвили в той ситуации не виню: я сам никого не слушал, встал и сказал: «Играть буду».
До того месяц-другой боль чувствовал — делали уколы в сустав. Но и после того, как заменился, тяжесть травмы определили не сразу. Когда уезжал в Штутгарт лечиться, сказали, что полетел мениск. А там доктор ногу посмотрел, поболтал ее в разные стороны — и замахал руками: «Ноу мениск!» Мениск у меня только на правой летел, а на левой — два раза «кресты»...
Проходит полгода, я к январю восстановился — и еду с командой на сборы в Израиль. Сначала месяц работаю индивидуально, потом перехожу в общую группу. Первая игра на втором сборе — с какими-то то ли «пивняками», то ли лесорубами, для разгона такое лучше всего. Выхожу в основе. И где-то на пятнадцатой-двадцатой минуте Семин меня меняет. И ничего не говорит, хотя я понять не могу — в чем дело.
На следующей тренировке подзывает и говорит: «Слышь, у тебя все пропало». Я пожимаю плечами: «Ну я не знаю, тренируюсь, все делаю». — «Нет. У тебя все пропало. Скорость пропала, резкость пропала. Вообще все».
А я ведь месяц сам пахал, потом — с командой. И после этого он такое сказал. Меня эти слова здорово задели. Как это — все пропало?!
Но я рук не опустил. Пропало — значит, надо работать. И возвращать навыки. Чем и занимался.
Мне те слова Семина врезались в память и задели. Наверное, так и надо было. Не сказал бы — я продолжал бы тренироваться, как обычно. А тут разозлился.
Тем не менее в первой половине 2002-го выходил только на замену. В основном на десять-пятнадцать минут, максимум — на полчаса. И вот в последнем туре перед перерывом, связанным с чемпионатом мира, играем дома с «Ротором».
За неделю до того нас разбили в Самаре — 0:3. А тут еще и выбыли несколько защитников, Джейкоб Лекхето, игравший на фланге в основном составе, уехал готовиться к в составе сборной ЮАР к чемпионату мира, кого-то дисквалифицировали. И Семин мне за неделю до «Ротора» сказал: «Готовься, будешь играть».
Я настраивался, как зверь, всю неделю только об этом и думал. А на установке узнал, что остаюсь в запасе. Видимо, по тренировкам в ту неделю он сделал такой выбор. Но как же я разозлился! Правда, до поры держал эту злость в себе.
В результате у нас два человека травмировались, и мы с Дроздовым вышли на замену еще в первом тайме. Я — вместо Сереги Игнашевича, который получил сотрясение мозга.
А на 88-й минуте при счете 1:0 я забил. Не бог весть как — все сделал Макс Бузникин, и мне оставалось только попасть головой в пустые ворота.
Но я испытал в этот момент такие эмоции, что подбежал к скамейке и заорал: «Семин, сосать!»
Это было, конечно, за гранью допустимого. Причем далеко за гранью. И, когда я пришел в себя, ожидал чего угодно. Но он как будто ничего не услышал. По крайней мере, ни в раздевалке, ни потом эта тема вообще не поднималась.
Хорошо, что в тот момент наступила пауза в чемпионате, иначе какого-то объяснения было бы не избежать. Но мы разъехались по отпускам, кто-то полетел на чемпионат мира в Японию. И только потом — во Францию, готовиться ко второй части сезона.
А знаете, чем все закончилось? После перерыва, связанного с чемпионатом мира, я до конца сезона выходил в стартовом составе и забил девять голов. Вытеснил из состава Обрадовича — самого дорогого футболиста команды. И в конце года оказалось, что я, крайний защитник, наравне с Лоськовым и Пименовым — лучший бомбардир команды. По семь мячей забили в чемпионате. А в целом за сезон у меня девять было — еще два в Лиге чемпионов.
И Семин приводил меня всем в пример. Говорил: «Разозлитесь на меня так же, как Евсеев! И на поле это покажите!»
С катушек меня, что скрывать, периодически срывало. Думаю, Юрию Палычу и ребятам того «Локомотива» некоторые мои фразы врезались в память. В газете и даже книге такого не напечатаешь. Я очень обижался, когда меня Семин в состав не ставил. Но он такой человек — любил людей, которые доказывают. И не было случая, чтобы я не доказал свою правоту.
Палыч знал меня и не обращал внимания на мои высказывания. Я мог сказать что угодно — и ему, и в интервью. Говорил, например, что по-прежнему переживаю за «Спартак». Нет, ну а правда — разве кто-то из футболистов моего поколения, когда рос, болел за «Локомотив»? Ручаюсь: ни одного такого не найти. Кто-то, как я, был болельщиком «Спартака», кто-то — «Динамо» московского, кто-то — киевского. Тот же Овчинников — воспитанник «Динамо», за него и болел. На «Локомотив» ходило-то по сто человек — работники РЖД да родственники игроков.
А за «Локо» люди стали потихоньку переживать уже в 90-е годы, когда предыдущее поколение Семина начало Кубки брать и медали выигрывать. А в массовом порядке — уже когда мы чемпионами становились и в Лиге чемпионов из группы выходили и «Интер» громили.
«Может, тебе и водочки?»
Зимой 2001 года работали на предсезонном сборе в испанской Ла-Манге. Там есть норвежский футбольный центр, где проходят разные международные турниры. Как сейчас помню, в нашем домике жили Макс Бузникин, Олег Терехин, Игорь Чугайнов, Игорь Черевченко и я.
Что такое пиво, я на тот момент знал весьма приблизительно — хоть и двадцать пять исполнилось. Нет, знал, конечно, — но вот то, что оно бывает разное, не очень себе представлял. Меня послали в магазин, купил банок пятнадцать. Холодненьких, думал — самое оно. Прихожу, все уже в нетерпении. «Купил?» — «Да».
Вынимаю. Чуг и Тереха смотрят и за голову хватаются: «Вот ты идиот! Сам его и будешь пить». — «А что такое-то?» Показывают куда-то на банку. Там написано — двенадцать градусов алкоголя. А я-то откуда знаю, сколько нужно было? Не предупредили...
Отыграли матч, пошли в баню, потом по домикам. Ребята в карты играют, а я пивко попиваю — что добру пропадать. И со спины Семин в домик аккуратненько так заходит. Смотрю, Терехин, который лицом ко входу сидел, сделал мастерское движение — свою банку спрятал. Опыт, реакция!
А я не успел. Палыч со спины подходит и со своей хрипотцой насмешливо: «Че, может, тебе и водочки?» Я не растерялся: «Нет, Юрий Палыч, я водочку не люблю. Только пиво». Санкций никаких не последовало.
На свой день рождения я тренерский штаб отдельно угощал. Как-то виски им покупал. А Юрий Палыч — он же вино любит, так однажды я купил пару бутылочек красного по сто евро каждая, поставил на балкон — и потом на ужин принес. А во Франции в горах в январе холодно — вот и вино остудилось прилично. Само вино-то Семин одобрил, но как прикоснулся к бутылке: «Оно же холодное! Что ты сделал?!» — «На балконе стояло». — «Ну ты дурак!» — «Так это вы, Юрий Палыч, в вине разбираетесь. А откуда мне, футболисту, в нем что-то понимать?»
Когда перешел в «Локомотив» из «Спартака», появилось очень много свободного времени, к чему я не привык. В «Локо», в отличие от «Спартака», тебе доверяли, никто над тобой не стоял. И с непривычки стали возникать разные эксцессы. В частности, на дорогах.
Дважды за месяц в 2000 году случалось, что бил окна, когда меня нагло подрезали в пробках. Один, на «четверке», подрезал меня в Черкизове на глазах у милиционера, который ноль внимания! Я в районе полудня на тренировку ехал — занимались тогда прямо на стадионе.
Так я вместо того, чтобы повернуть к стадиону, за ним поехал. Жена на соседнем сиденье в нашем «Ниссане Тиана» сидит, говорит: «Ты куда? Вон стадион!» А я за ним дальше. Встали на светофоре, где трамвайные пути. Тут я говорю Татьяне: «Садись за руль».
Добежал до него. Ногой бью в его водительское стекло — но не разбил. Потом дал рукой — теперь получилось. Он вышел из машины, начал кричать: «Милицию вызову!» — «Вызывай!» Тут жена рядом останавливается. Я сел в машину и уехал. Как же она на меня кричала: «Что ты творишь?!»
Во двор заехали, сумку взял, говорю: «Езжай». А сам пешком пошел. Рука в крови. В Черкизово прихожу и сразу к Савелию Мышалову: «Савелий Евсеич, со мной что-то происходит. Дайте мне чего-нибудь успокоительного». — «Что такое?» Показываю руку, объясняю. Он говорит: «Вон Семин идет. Ему скажи».
Поскольку стыдно было, и я действительно испугался, что со мной что-то происходит, согласился. Говорю: «Юрий Палыч, что-то я не то творю», рассказываю. Он спокойненько так: «Все-все, понял. Доктор, дайте ему что-нибудь. А по игре я тобой доволен, не волнуйся».
Сильно подозреваю, что Мышалов дал мне нечто совсем простенькое вроде обыкновенного анальгина. Как это называется в медицине, когда пациент сам себе внушает, что таблетки действуют, — эффект плацебо? Вот и у меня то же самое было. Попил с недельку и успокоился.
Опять же — Семин мог раскричаться, узнав обо этих ситуациях, но отнесся по-человечески. Да я и сам понимал, что надо пересмотреть отношение к жизни, не быть таким агрессивным. По крайней мере, за пределами поля. Щелкнуло: делаю что-то не то. Подумал — а если попадется такой, что не ты ему, а он тебе? И опустился с небес на землю.
Вообще-то со мной всякое приключалось. Зимой 2003-го произошел инцидент на сборах. В испанской Ла-Манге, на той же норвежской базе, где Семин годами раньше нас за пивом поймал. Играли контрольный матч с каким-то клубом из Норвегии, а там рыжий нападающий — все время бил, провоцировал, что-то явно мерзкое кричал.
Ну и допек меня. Я ему сначала кулаком в лицо дал, а потом еще ногой добавил. Семин бежит: «Ты что делаешь, сумасшедший?!» Меня уже держат, а у этого рыжего глаза такие: уберите, мол, отсюда этого ненормального!
Когда красную дали, я пошел оттуда в гостиницу через все поля, на которых люди другие матчи играли — вообще себя не контролировал. Но никто слова не сказал.
Через какое-то время Семин ко мне в домик заходит, садится и говорит: «Ну что, идиот? И тебя дисквалифицируют, и всю команду!» А ведь турнир проходил под эгидой норвежцев, они все и организовывали. Но я-то еще не остыл, говорю: «Мне все равно».
Он злится: «Нас же сейчас отсюда выгонят, кто сборы будет оплачивать — ты, что ли?» — «Я заплачу, успокойтесь!» Вроде бы главный тренер говорил разумные вещи, которые должны были меня смутить. А я сижу спокойный как танк: ну, нужны деньги — значит, отдам. Палыч, видимо, ждал другой реакции, а так только рукой махнул, буркнул: «Иди извиняйся...» и вышел из домика.
Ну, через пару дней, успокоившись, я пошел извиняться. Прямо к этому парню. Уладили все. За сборы «Локомотива» как-то не хотелось платить...
В перерыве Семин сказал, что мы сдаем игру. После матча извинился
Ни один человек — ни из руководства, ни из тренерского штаба, ни из ребят — мне по поводу моих слов о любви к «Спартаку» замечаний никогда не делал. Потому что, во-первых, на поле я бился, а во-вторых, не лукавил, и все это знали. В ту пору, а главное — в том «Локомотиве» это можно было себе позволить.
Как и поспорить с Палычем. Семин — человек прямой. Если что-то накипело и скажешь в сердцах — поймет. Лучше пусть так, чем держать в себе, злиться и саботировать работу. Помню, он выговаривал мне в 2001-м: «Сегодня против «Торпедо-ЗИЛ» ты сыграл хорошо. А в предыдущем матче, с «Соколом» — слабенько». Я ответил: «Нет, Юрий Палыч, с «Соколом» играл отлично, вот с «ЗИЛом» — плохо...» Он только рукой махнул: «Ладно, иди тренируйся».
Был памятный момент, когда мы встречались с московским «Динамо» и горели к концу первого тайма — 0:2. В перерыве Семин нас, команду, обвинил в том, что сдаем игру. Овчинников вспылил, вскочил: «Вы не имеете права так говорить!» В итоге мы выиграли — 4:2. А тренер потом извинился...
Теперь не сомневаюсь, что Палыч таким образом нас просто заводил. Но после игры мы всей командой минут пятнадцать не заходили в раздевалку. Устроили забастовку. А Семин с Эштрековым сидели одни и понять ничего не могли: где все?
Не раз Семин во время занятий на меня кричал. А я в ответ уходил с тренировки. Но потом главный тренер ставил меня в состав, и я играл. Хорошо, когда у тренера на первом месте не личные амбиции, а футбол. Таких людей нельзя не уважать.
Был, правда, эпизод перед матчем с киевским «Динамо» в Лиге чемпионов. Накануне — двусторонка на втором поле стадиона в Черкизове. Минут за десять до конца Марат Измайлов пытался меня обвести, а я прыгнул двумя ногами. Сыграл в мяч, Марата не задел. Но он перелетел через меня, упал. К нему помчались доктора. Семин тут же дал финальный свисток. Я не сдержался: «Что, сынульку побили?» Но вот тут Палыча, видимо, это всерьез задело, потому что с Киевом в стартовый состав я не попал. Это, пожалуй, был единственный случай, когда я реально пострадал за свои слова.
Марата Палыч оберегал — он же очень талантливый, но «хрустальный». Помню, перед игрой на базе сидим, посмотрели телевизор, идем спать — а утром он с мениском просыпается. Бывало, тренировался только индивидуально, в командных упражнениях не участвовал — но на матчи выходил. А тут по нему вообще каток проехал...
Помню, как в последнем туре чемпионата 2000 года мы разгромили «Уралан» — 9:0. Вообще все залетало, я тоже отметился. А установка Семина была простая — все играем на Лоськова, чтобы он стал лучшим бомбардиром чемпионата. Три из первых четырех мячей Лось и забил. На этом, правда, остановился. Но и того хватило.
Лоськов легко мог меня подбить на любые авантюры. Один такой прикол многие до сих пор вспоминают. Зимой 2004-го поехали на три недели на сборы во Францию, в среднегорье. Местечко Фон-Роме, два часа на автобусе от Барселоны, час — до Андорры. Силенок набирали — вначале в горку ходили, чтобы привыкнуть к разреженному воздуху, потом уже начали бегать. Вверху бегали, внизу — игровые тренировки.
А там, где бегали, — горнолыжная база. В магазине лыжи стоят 700 евро, ботинки — 500. Я уже горными лыжами к тому времени увлекся, поэтому на второй неделе сбора не выдержал — купил. И очки горнолыжные тоже. Принес в номер, Лось увидел: «Отдам тебе тысячу долларов, если ты в этих ботинках и очках весь путь со сбора домой проедешь». По очкам, правда, договорились, что их только в самолете нужно носить. А вот ботинки — от гостиницы до Шереметьева. Семнадцать часов. Сели в автобус и поехали.
А Семин в аэропорт на машине рванул, он всего этого безобразия не видел. Встретил команду уже в очереди к металлоискателям. Палыч подходит, команда ржет, он вначале не поймет: что такое? Ему на меня указывают. Он за голову хватается: «Ой, е..!» Это его любимое выражение.
Через рамку он прямо передо мной проходил — и тут уже настал его черед шутить. Он, смеясь, говорит полицейскому: «Проверь вот этого. Наверняка в ботинки что-нибудь припрятал». А тот все всерьез воспринимает: «Снимай ботинки!» А их, поди, снимешь. Пытался отбиться, говорил, что по-английски ничего не понимаю. Не вышло — пришлось снимать, а после рамки надевать по новой.
Так, в ботинках, и в duty free пошел, народ в аэропорту Барселоны повеселил. И в Москве тоже.
Семин с Джанашией на тренировках играл на деньги. И всегда выигрывал!
Заза Джанашия — вот колоритный экземпляр! С ним не соскучишься. Лучшие его годы в «Локомотиве» случились еще до того, как я пришел, но легенды о нем ходили — например, что только приехав в Москву и сев за руль, Заза три круга подряд по МКАД дал...
Вначале, правда, он попытался меня на место поставить, когда я в команду пришел. Говорит: «Слюшай, ты кто такой вообще? Я в Кубке забивал, там-то, там-то...» Я смеюсь: «Слышь, я четыре раза чемпионом был. Это ты кто такой?» А Палыч, оказалось, рядом стоял, весь этот диалог слышал. И как заржет! Мы с Зазой в тот момент походили на Паниковского с Балагановым из «Золотого теленка». А дискуссия эта возникла перед тренировкой в квадрате, когда решалось, кому из нас с ним внутрь заходить.
Семин на тренировках с Джанашией всегда на деньги играл — например, когда надо было попасть в маленькие ворота с центра поля. И, что поразительно, тренер всегда выигрывал!
Булыка, Дима Булыкин, не реализовал свой талант и на десять процентов. Какой он гол в финале Кубка 2000 года ЦСКА забил, причем в овертайме! Взял мяч на своей половине, протащил метров шестьдесят и под перекладину вколотил. Пока под сотку не стал весить, от кого угодно убежать мог, если ему на ход дать.
Но слишком уж он был на позитиве, слишком уж его было трудно разозлить. В жизни это, может, и хорошо, но в спорте — не очень. И лень все перевесила. Переоценил свои способности. Уже в «Динамо» Семин кричал ему фразу, ставшую знаменитой: «Булы-ыкин, ва-арежки сними!» Прежде чем что-то сделать на тренировке, спрашивал: «А зачем?», «А почему?» И не потому что реально разобраться хотел, а потому что лень было работать...
Зато по-английски говорил и в мобильных телефонах разбирался, как профессионал. Чуть что случится, Палыч ему: «Ну-ка посмотри, что тут с телефоном». Пять минут — и он разбирался. Если б еще на поле так!
Драки случались: Руслан Пименов с Андреем Лавриком на сборе в Германии во время двусторонней игры поцапались, Семин их прогнал с поля и сказал бегать по кругу. Они побежали в разные стороны — а когда встретились, Лаврик Пименову как дал — губа в кашу превратилась. Лаврика оштрафовали тогда. Нормальный, кстати, парень — после моего прихода он ведь сел на лавку, но на меня не окрысился. Конкурировали, но отношения были совершенно обычные.
А к таким вещам, как та драка Пименова с Лавриком, Семин спокойно относился. Более того, у него была фраза типичная в конце сезона: «Вы что, морду не можете друг другу набить? Значит, что-то не то в команде происходит!» Он имел в виду, что все слишком гладко. В конце сезона многие друг друга уже видеть не могут, и какие-то страсти должны быть.
Палыч считал, что если какая-нибудь драка случается, значит, все в порядке, коллектив живет естественной жизнью. А когда тишь да гладь — это не то. При нем Асильдарова точно бы не отчислили.
На банкете после победы в матче Лиги чемпионов в Стамбуле над «Галатасараем» я мог запросто сказать, что такой стандарт, с которого я забил победный гол, мы с Лосем в сборной у Газзаева наигрывали. Знал, что Семин мне за это ничего не сделает. А многие другие тренеры поступили бы по-другому. Тем более что мы и в «Локомотиве» наигрывали то же самое...
Никогда не забуду и 20 ноября 2002 года. Переигровку за чемпионство с ЦСКА, когда «Локо» первый раз в истории завоевал золото.
До того «Локомотив» три раза подряд брал серебро. Но не помню, чтобы у нас было истерическое чувство: «Сейчас или никогда». Как-то вообще об этом не думали, что все время останавливаемся на пороге. Если бы нас такой мандраж охватил — точно проиграли бы. ЦСКА-то при Газзаеве командой по-спортивному наглой был. Слабину у соперника почувствовал бы — тут же съел бы и не поперхнулся.
А все потому что Палыч себя правильно вел. Абсолютно спокойно.
Никогда не забуду установку на золотой матч. Семин тогда пространно не рассуждал, был краток: «Если проведете этот матч точно так же, как последние игры, то все будет хорошо. Вперед, на поле». Там и не нужно было перегибать, все сами все понимали.
Обстановка была накаленная, даже Семин с Газзаевым, друзья по жизни, в какой-то момент сезона перестали друг с другом разговаривать. Этот накал перекинулся и на болельщиков. В первую очередь — армейских. Помню, мы с Лосем были шокированы реакцией армейских фанатов на нашу победу. По пути со стадиона они избивали всех подряд — и болельщиков «Локомотива», и обычных прохожих...
Помню, минут за двадцать Семин меня подзывает: «Будешь мяч от ворот выбивать». Видимо, у Овчинникова нога заболела. Никогда прежде этого не делал, но, к счастью, ни разу не киксанул. А может, и не в ноге Босса было дело, а в желании Палыча время таким образом потянуть.
В чемпионской раздевалке, кстати, шампанского не было! Я, помню, удивлялся: «Наверное, это потому, что первенство выиграли в первый раз». Перешли в грузинский ресторан с другой стороны стадиона «Динамо» — и там уже все было накрыто по полной.
Но прошло два года, мы победили в Ярославле, взяли чемпионство 2004 года, заходим в раздевалку — и опять нет шампанского. Да что же это такое?! Потом выяснилось. Оказывается, в 98-м году, когда я еще играл в «Спартаке», администраторы «Локомотива» заранее купили два ящика. Но Тихонов забил победный гол, и после этого Семин с Филатовым постановили: никакого шампанского до победы!
В конце 2004 года у меня закончился контракт. Приглашали «Спартак» и киевское «Динамо». Его предложение с финансовой точки зрения было самым привлекательным. Но я остался в «Локомотиве».
Потом об этом и жалел, и не жалел. Соблазн вернуться в родной «Спартак», где начинал играть и за который болел с детства, был очень велик. Киев привлекал деньгами. Но я остался своим человеком для болельщиков «Локомотива», которые всегда рады меня видеть, а если бы тогда ушел — не факт. Зарплата приходит и уходит, а отношение людей — остается...
А жалею потому, что в следующем году из «Локомотива» в сборную ушел Семин и больше прежней атмосферы в команде никогда не было.
