«Приснился отец и направил меня». Дочь Константина Сарсании заходит в агентский бизнес
Кажется, я все знал про доброго своего знакомого Костю Сарсанию. Про какие-то сделки. Про то, как комплектовал «Зенит» и когда-то «Рубин». Про то, как стал агентом № 1 в России — в прямом и переносном смыслах. Лицензия его была под первым номером — как партбилет у Владимира Ильича.
Но был поражен! Спустя почти два года после кончины Сарсании позвонил мне его отец, Сергей Константинович:
— Его дочка Надя вернулась из Венесуэлы...
Господи, я и забыл, что у Кости была дочка. Тем более — живущая в Венесуэле. Каким же будет продолжение?
— Она пытается войти в агентский бизнес. Очень смышленая девочка. Много чего знает. Это же интересно?
Не то слово!
Розовая пантера
Через пару дней сидим в дедовской квартире на окраине Москвы, вспоминаем Константина Сергеевича с улыбкой. Светлый был человек. Добродушный, порядочный. С юмором. Уж не знаю, имел ли я какое-то прозвище — но вся родня получала. Это дело неизбежное.
— Какое было у вас, Надя?
— Ой, я была и Надюсончик, и Нэдиссон сквер-гарден... Маму мою звал Булясик, деда — Пепс.
— Баловал вас отец?
— Нет! Считал, больше толку выйдет, если строго воспитывать. Не было у меня ни брендовых платьев, ни сумок. Машину папа мне тоже покупать не хотел, хотя все друзья уже сидели за рулем. Сейчас ему за это благодарна.
— В самом деле?
— Клянусь вам. Помню случай — в студенческие годы опоздала на рейс в Испании. Тут же пропали все мои стыковочные рейсы. В тот же день заканчивалась виза. Что делать?
— Звонить папе.
— Так я и поступила. Тот спокойно, не меняя интонации, ответил: «Ну, молодец. Больше никуда не поедешь». Заняла у испанских друзей денег, купила нереально дорогой билет. Потом возвращала, работая репетитором испанского и английского. Это папа во мне вырабатывал умение выпутываться из любой ситуации.
— Вижу — выработал.
— Даже при таком отношении долго не могла найти себя. Думаю, это происходит со многими детьми состоявшихся родителей, когда особо шевелиться не нужно. Плывешь по течению. Когда папа умер и поддержки не стало, я взглянула на себя со стороны — а что собой представляю? Пришла к выводу, что не реализую свой потенциал даже на 50%...
— С отцом вы были близки?
— Да. Очень. Мы редко виделись — зато созванивались постоянно. Иногда ему было сложновато меня понять, все-таки я девочка и не росла с ним рядом. Упустил мой переходный возраст.
— Сколько вам было, когда родители развелись?
— Лет пять. Он не очень понимал, как обращаться с девочкой. Что вообще нужно говорить дочери. Вот сообщила, когда появился первый серьезный молодой человек. А папа не знал, как реагировать! Мне-то ничего не сказал, зато потом позвонил маме. Ругал ее: «Что это такое?!» Хотя я была уже очень взрослая. Вот в такие моменты он не знал, что делать. Мы встречались, я что-то рассказывала — и он терялся...
— Самые теплые воспоминания из детства?
— Маленькая Надя к нам приходила. Такая была смелая для девчонки, — вступает в разговор дед Сергей Константинович. — Прыгала вот на этот диван! А потом ее родители развелись, Костя ушел в другую семью. Стали редко встречаться. Потом у Кости сын родился в новом браке, Денис. Я говорил: «Познакомь сына с Надей-то!» — «Нет, еще рано. Они не поймут». Да какое «рано»? Уже взрослые!
— Во сколько познакомил?
— Мне было 13 лет, — улыбается Надежда. — Сейчас столько всего вспоминаю — но как-то вспышками... Очень хорошо помню нашу квартиру во Франции, папа там играл за «Дюнкерк».
— Были мы с женой в той квартире, — замечает дед. — Произвела удручающее впечатление.
— Да, мы жили бедно, — подтверждает Надя. — У меня, например, была только одна игрушка.
— Это какая же?
— Розовая пантера!
— Сохранилась?
— Это прямо история. Мне уже было лет 15, с отцом ездили по Европе. Бельгия, Франция... Заехали и в Дюнкерк. Папа ведет машину — а я комментирую: «Вон здесь был «Макдоналдс». А вон там — наша квартира...» Он поразился: «Ты все это помнишь?!» Заскочили к папиному другу Кристиану — а он вдруг выносит ту самую розовую пантеру! Все эти годы хранил! Я взяла — у нее глаза нет, одна лапа еле держится...
— Сейчас в Москве?
— Да, увезла. Сразу столько воспоминаний! Как мы с мамой на трибуне, она указывает: «Смотри, вон папа». Тот выходит на футбольное поле. У меня такая гордость! Мы много ездили по Франции на автомобиле — папа все время покупал мне в автоматах малюсенькие-малюсенькие киндеры, без игрушки внутри. В России таких не было. Я обожала! Брал меня на руки, приподнимал — учил саму засовывать монетку в автомат...
— Когда-то Костя достал телефон, показал мне прощальную эсэмэску от Кержакова: «Спасибо за все». Хранил ее, не стирал.
— Я храню сообщение папы, которое запало прямо в сердце. Уже жила в Венесуэле, мы с ним разговаривали по телефону — и вдруг связь прервалась. Я смотрю на замолчавший телефон — и вдруг приходит эсэмэс: «Я тебя люблю». Наверное, первый раз такие слова от него...
«Нога болит»
— Для вас развод родителей трагедией не стал?
— Нет. Я ж совсем маленькая была.
— А для мамы — удар?
— Не знаю! Мама с папой сохранили хорошие отношения — ей звонил даже чаще, чем мне. Они очень дружили, постоянно общались. Меньше чем за месяц до смерти у папы было ностальгическое настроение — разговаривали с мамой подолгу, вспоминали Францию, юность... Жаловался, что болит нога, — и мама тогда сказала: «Надо сходить провериться на тромбы. Твоя же мама от этого умерла!» А он отвечал: «Да-да, я проверяюсь, у меня все нормально...» В последний раз мама ему напомнила про тромбы прямо накануне кончины.
— Настолько болело?
— Да, снова говорил: «Нога болит». Но как обычно, между делом. Никаких жалоб — «умираю, не могу» — не слышали никогда. К врачу так и не собрался.
— Незадолго до кончины я видел Костю в Химках — выглядел фантастически.
— В том-то и дело! Мне отправлял фотографии — я, помню, сказала: «Папа, как ты хорошо выглядишь! Похудел!» — «Спасибо...» Это было за неделю до случившегося.
— Последняя встреча с отцом?
— Мы у дедушки виделись.
— На 80-летии?
— Нет, на 80-летие я не ездила, только родила. Кормила, вообще не выходила из дома. С папой мы долго не виделись. То у него не получалось, то у меня. Лишь созванивались. Жили далеко друг от друга — я в Гольяново, он в Щербинке. Встречались обычно в центре.
— Меня все приглашал завтракать в «Балчуг». А вас?
— Да, «Балчуг» — его любимое место. Плохо-то ему стало как раз там, из «Балчуга» отвезли в больницу... Очень люблю самое первое место, куда он меня пригласил. На улице 1905 года есть ресторан. Когда папа умер, я пошла туда снова. Сидеть и ностальгировать.
— Сели за тот же столик?
— Нет, столики там уже расставлены иначе. Меню совсем другое. Но все равно — сидела и вспоминала.
Константин Бретт
— За последнее время — самый памятный разговор?
— У нас были серьезные разговоры, когда уезжала в Венесуэлу, выходила замуж. Прямо серьезные-серьезные. Отец и Дочь.
— Переживал Константин Сергеевич?
— Очень!
— Надо думать, был потрясен вашим выбором.
— Это тоже. Расстраивался, что я уезжаю в такую непростую страну. Говорил: «Всегда мне звони!» Я действительно звонила постоянно. Когда вернулись в Москву, началась катавасия с документами для мужа. Как раз трансформировалась вся миграционная система. Никто толком объяснить не мог, что делать, куда идти. Нас бросали то туда, то сюда...
— Муж делал паспорт?
— Нет, разрешение на временное проживание. Несколько раз пришлось ему улетать в Венесуэлу, потом возвращаться. Как-то был на руках билет «Люфтганзы», виза заканчивается в этот же день. Тут выясняется — авиакомпания бастует!
— Вот это поворот. Как быть?
— Узнаем — возможно улететь из Питера той же «Люфтганзой». Муж, не знавший на тот момент русского языка вообще, мчится туда. Тоже отмена! На следующий день рейс есть — но уже не выпускает паспортный контроль. Просрочил пребывание.
— Разве грозит за это не одно лишь порицание таможенников?
— Если бы! Нужно делать новую визу, транзитную. Потом можешь улетать. Уйдет на это до пяти дней. Я еще не работала, мы только-только вернулись из Венесуэлы и в финансах были ограничены.
— Отец при его миллионах помог?
— С момента, как закончила институт, я у папы денег не просила вообще. Мне было неудобно. Считала, что уже выросла.
— Сам не подсовывал?
— Когда встречались — да, подсовывал! Что в кармане было — то и доставал.
— Помню тот живописный ком из денег всех стран на свете. Кошельками Константин Сергеевич не пользовался.
— Да. А вот тогда настигла нас эта сложность в Питере. Как раз папа звонил маме, она ему все рассказала. Сразу мне набрал, отругал. Даже, кажется, обиделся...
— Что говорил?
— «Слушай, я не последний человек в Петербурге, у меня здесь столько связей. Куча людей, которые могут помочь. А ты даже не позвонила». Я смутилась: «Пап, не хотела тебя беспокоить...» Вот тогда он помог деньгами. За три дня муж сделал визу и улетел.
— Константин с вашим мужем познакомился?
— Нет. Не успел.
— Внука тоже не успел увидеть?
— Это моя большая боль. Не успел! Ладно, не увидел мужа — но вот внука... Очень хотел повидать, регулярно ему отправляла фотографии. Папа комментировал. Однажды звонок: «Я тут неподалеку, есть свободный час. Сейчас заеду». — «Папа, а мы на даче...» Собирался приехать на крестины — тоже сорвалось. Когда умер, Костику было 3 месяца.
— Как отреагировал, что назвали внука в его честь?
— Спокойно. Без всяких «ох» и «ах». Принял как само собой разумеющееся. А фамилия двойная — Константин Бретт Сарсания. На латиноамериканский манер.
— Чем же вас венесуэлец покорил?
— А я могу объяснить чем! В Венесуэле больше мужчин, чем женщин. Может, поэтому мужчины невероятно галантны. Очень семейные. Сколько мы ходили с будущим мужем по вечеринкам — я везде видела одно и то же: мужчина сначала должен найти своей женщине стул, спросить: «Что ты будешь, дорогая?» Принести все. Женщины остаются разговаривать — а мужчины отправляются на кухню. Шуршат там.
— Чем заняты?
— Готовят!
— Шутите?
— Я вам клянусь — у них все наоборот! Вот это почитание женщин меня и подкупило. Я не слишком хозяйственная. Люблю работать, зарабатывать деньги. Женщинами, готовыми сидеть дома и создавать уют, просто восхищаюсь, но это не про меня. А тут встречаю человека, который снимает с меня обычные женские заботы.
— Со временем не изменился?
— Нет. Может, уже не так прыгает вокруг меня, как прежде. Но по большому счету — все как раньше.
— Муж ваш ездит сейчас по странам Латинской Америки, пропагандирует самбо. Самые большие приключения, которые его там настигли?
— Вот недавно вернулся из Доминиканы, говорит: «Очень шумно. Что-то я отвык». Я так смеялась! «Отвык» он!
— Вы учились вместе?
— Нет. Познакомились, когда я работала в самбо. Все время предлагали работать с английским языком, а я пыталась найти что-то на испанском. Чтоб язык не потерялся. Так я оказалась в самбо.
Вещие сны
— Как узнали, что отец в плохом состоянии?
— Помню этот момент. Я очень верю в сны! У меня часто случается то, что называют «вещими снами». Стараюсь прислушиваться. Не ко всем, конечно. Так вот накануне мне приснилась грязная вода. Я по ней хожу, вижу большой белый сверток. Подхожу ближе, вижу — он обвит змеей. Слышу: «Костя, Костя...»
— А дальше?
— Я проснулась. Подумала, что-то с моим малышом. Перекрестила его, до утра просидела рядом. Очень беспокойная ночь. Было это с четверга на пятницу. А в субботу укладываю маленького Костю днем спать, телефон без звука. Вижу — папина сестра, моя тетя Татьяна, звонит, звонит... Ответить не могла. Потом приходит эсэмэс: «Надя, у нас беда». Уложила маленького и перезвонила. Никак не могла подумать, что могло что-то стрястись с папой! Ну вообще!
— Это кошмар.
— Таня сообщила, что отец в реанимации. Я не знаю, как описать то состояние. Сложно в такое поверить — молодой, здоровый человек еще вчера говорил: «Я приеду, я приеду...»
— Когда поняли, что шансов мало?
— Мне не сразу сообщили, что папа в больнице. Боялись, что буду нервничать, молоко пропадет. Это, собственно, потом и случилось. Я обо всем узнала, когда шансов почти не было. Врачи давали один процент. Через час после звонка папа умер. А дальше — все в тумане...
— Не успели отца увидеть в больнице?
— Нет. Я была привязана к ребенку, никуда не выходила. На похоронах присутствовала только в церкви, на кладбище не поехала. Ребенка не на кого было оставить. Бутылочку он не брал, всегда на груди. Никак не выйти! Приехала в храм, попрощалась с папой — и домой.
— Отцу на вашей памяти бывало плохо?
— Ни разу не видела и не слышала! Бывало, говорил: «Ой, что-то... Впрочем, все нормально». Всегда и все у него было «нормально». Сколько мы с ним ездили — никогда не было даже вопросов по здоровью.
— Как все случившееся уложили в своей голове?
— У меня был жуткий год — пережила потерю молока, проблемы со сном, гормональный сбой, плюс 30 килограммов... В общем, тяжело. Папа часто снился. Это невозможно пережить на сто процентов! Сейчас уже приняла произошедшее. Даже не приняла, а поняла. Его больше нет. Долго не могла это осознать. Мы редко виделись — поэтому казалось, папа куда-то уехал, работает...
Церковь на Шаболовке
— Прошло почти два года. Как одна секунда.
— Через год с чем-то удалось отогнать мысли. Только прошедшей зимой пришла в себя.
— Когда отец снится — что говорит? Как выглядит?
— Выглядит он всегда хорошо! Но каждый раз во сне я понимаю, что он — неживой. Почему я и пришла к идее зайти в футбольный бизнес: папа постоянно снился. Разговаривал со мной. Не то что говорил мне: «Иди туда-то...» — нет! Все иначе.
— А как?
— Произносил спокойно, с улыбкой: «Надь, ты можешь вот это. И это можешь. Говоришь на языках, ты у меня умная». Подбадривал! Я проснулась — и мысль: «А почему бы нет? Я могу!» С тех пор папа перестал сниться.
— Как интересно.
— Вот говорят же — умершие близкие приходят к нам во сне, если хотят что-то до нас донести. Мне кажется, папа донес до меня то, что хотел.
— Когда уходит близкий человек, узнаешь из рассказов о нем интересное, — что узнали об отце?
— Я понятия не имела, что папе приходили какие-то просьбы о помощи на e-mail — и он отправлял то деньги кому-то, то телевизор в Африку... Не знала, что помогает финансово церквям в Литве и Москве. Как раз той церкви на Шаболовке, где его отпевали. Правда, знала, что он каждое утро начинает с того, что заезжает в церковь, ставит свечку. Все остальное — никому не рассказывал.
— Сергей Константинович, ваш дед, рассказывал — на похоронах был в таком состоянии, что замечал происходившее вокруг вспышками. Например, запомнил упавшего в обморок Цорна. Что помните из того дня вы?
— Я даже не помню, сидела или стояла...
— Наверное, сидели. С ребенком-то.
— Нет, ребенок оставался на улице с моей крестной. Я помню, в церкви летала то ли пчела, то ли муха... Странное ощущение. Думала: может, это папа на нас смотрит? Не хотелось, чтоб ее прогоняли. А все гнали и гнали. В какой-то момент мне показалось, что папа улыбнулся. Наверное, мозг был не совсем здоров, сказывалось состояние...
— Боюсь представлять, в каком состоянии уезжали оттуда.
— Мне очень хотелось поехать на кладбище. Вот такое состояние — хочешь разорваться, а не можешь! Как это описать? Встречаешься с родными — пытаешься о чем-то говорить, выдавливаешь улыбку. А ощущение, будто это сон! Все это не со мной! Осознание долго не приходило. С 2014-го по 2017-й много родственников пришлось проводить. В церкви на отпевании видишь человека — и понимаешь: его нет...
— С папой было иначе?
— Все иначе, в том-то и дело! Я смотрела — он совсем не был на себя похож. Как можно настолько измениться за несколько дней?
Хиджабом не напугать
— Так сколько языков вы знаете?
— Когда поступала в лингвистический университет, хотела продолжать изучать французский. Все-таки детство провела с родителями во Франции, в школе учила. В анкете его указала. Но почему-то меня определили в испанскую группу! Как же я расстроилась!
— Папе пожаловались?
— Пожаловалась — а он плечами пожал: «Ну-у... Странно! Что делать?» А менять язык на бесплатном отделении нельзя. Так и осталась в испанской группе. Повезло с преподавателем, тот много лет прожил на Кубе. Был влюблен в испанский язык и культуру. Меня тоже влюбил. Оказалось — судьбоносный момент.
— Жизнь сложилась причудливо благодаря этому испанскому.
— С четвертого курса меня отправили на практику в Кадис. Так понравилось, что закончила свой университет — и снова отправилась в Испанию, получила еще один диплом. Как ни странно, экономический факультет. Хотя это вообще не мое, я чистый гуманитарий! Слушала про микроэкономику, макро — вообще ничего не понимала. Дома перечитывала на русском — тот же эффект...
— Страшно представить.
— Было тяжело. Но как-то закончила эту магистратуру. А сейчас третью специальность осваиваю — буду клиническим психологом.
— Вот это да.
— Это уже для себя. Из интереса к психологии человека. Как взялась — стала лучше понимать людей, с этими знаниями легче жить. Стала гораздо спокойнее. Ушел весь негатив, никакого осуждения даже внутри...
— Папа ваш был психолог от природы.
— Это и моя черта. Когда училась в школе, все подруги говорили: «Тебе надо идти на психолога». Я и хотела с самого начала!
— Что помешало?
— Не дали мне родители. Папа сказал: «Лучше языки изучай». У меня способности были. Все правильно папа говорил. Языки открывают мир. Когда говоришь с человеком на его языке — совсем другое отношение. Много новых дорог открывается. У меня сегодня испанский, английский, французский и немножечко арабский.
— Ого. И арабский?
— Арабский сейчас ушел в пассив. Но он так нравится! Хотя очень «мужской» язык.
— Это как?
— Четкий! В испанском можно подменить слово, по-женски увильнуть. В арабском есть это слово — на другое его не поменяешь. Корень всегда остается один!
— Вся эта вязь — для вас не секрет?
— Не секрет. Читать, писать умею. Изучала для себя. Понимала, что, как женщине, мне с арабским языком работать не придется.
— Готовы надеть балахон и отправиться на футбольные переговоры в Саудовскую Аравию?
— Надеть «балахон» — без проблем! Хиджабом меня точно не напугаешь. Чтоб договориться, языка мне, может, и хватит. Но был опыт переговоров с арабскими людьми. Довольно печальный.
— Очень интересно. Что случилось?
— Арабский мир не готов работать с женщинами!
— Как было у вас?
— Начинаешь с ними говорить по-арабски — очень воодушевляются. Улыбаются. Но как только переходишь к делу, улыбка сползает с лица. Сразу: «До свидания!» — разворачиваются и уходят. Такое повторялось несколько раз. Я тогда работала в федерации самбо с арабскими странами. Потом сказала — на этот регион нужен мужчина. Для араба женщина — это несерьезно. Женщина должна рожать детей, поддерживать уют дома и быть красивой. Все.
— Как любопытно.
— Хотя по отцу у меня абхазские корни. Там традиции почти такие же. Впервые оказалась в Абхазии в сознательном возрасте. Сразу поняла про некоторые свои черты характера — откуда они...
— Это какие же?
— Латиноамериканцы говорят быстро — а про меня подруга-чилийка высказалась: «Ты разговариваешь, как дама XIX века. Так размеренно...» Я физически медленный человек. Не люблю торопиться! Даже делая что-то быстро, не спешу. Не знаю, понимаете ли, о чем говорю. Когда иду по городу — меня все обгоняют. А я иду и смакую! Смотрю по сторонам!
— Наслаждаетесь?
— Вот именно — наслаждаюсь жизнью! Абхазы это умеют. Как и латиноамериканцы. Лишние телодвижения им совсем ни к чему.
Каракас
— Какой историей особенно сразили Константина Сергеевича?
— Своей любовью к Латинской Америке. Вот этого он понять не мог.
— Что Константин Сергеевич говорил?
— Уехала я жить в Венесуэлу, через какое-то время началась история с дефицитом. Однажды нашли супермаркет, где продавалось все — стиральный порошок, курица, мясо, молоко! Это были такие эмоции!
— Папа не оценил находку?
— Как раз в этот момент он мне позвонил — и я кричу в трубку: «Папа, представляешь, я в супермаркете! Здесь есть все!» Иду вдоль прилавков — и перечисляю: «Курица, мыло...» В трубке молчание — и вдруг: «Мм... Тебя уже удивляют эти вещи?» Тут у меня самой щелкнуло в голове: чему я удивляюсь? Папа был абсолютно другой человек. Ему нравилась Европа.
— Вид на жительство у него был во Франции?
— В Германии. Вот его и удивляло — почему мне так нравятся страны третьего мира?!
— Каракас — город опасный.
— Не то слово.
— Нравится ощущение опасности?
— Как вам сказать... Я не трусиха! Не могу сказать, что хожу по Каракасу и мне страшно. Съездила в июне, и не было страха ни разу. Но отправиться в трущобы, специально искать приключения — это совсем не про меня.
— Самая большая опасность, с которой столкнулись в этом городе?
— Мы только начали жить с мужем. Поругались из-за какой-то ерунды, он ушел на второй этаж. А я хлопнула дверью... Или не хлопнула? Точно не хлопнула! Ушла потихоньку. Чтоб он не сразу увидел, что меня нет. Испугался и кинулся искать.
— Куда отправились?
— Куда глаза глядят. Уже на улице думаю: отправлюсь-ка в кино. А муж пусть переживает. До торгового центра нужно пройти довольно зловещий пустырь. Вдруг рядом со мной тормозит машина, высовываются ребята, что-то спрашивают... Я отвечаю на хорошем испанском с венесуэльским выговором. Они взглянули внимательнее — и уехали. Подумали, что местная. В этот-то момент мне и стало не по себе.
— Что такого?
— В Венесуэле на тот момент был развит киднепинг — похищение людей. Тогда ходил параллельный доллар. Если меняешь доллары на черном рынке, на сотню можно было жить полгода. Ни в чем себе не отказывая!
— Какая благодать.
— Естественно, каждый иностранец для местных — богач. Похищают!
— Сколько просят?
— Если родня местного богатого человека — попросят 10 тысяч долларов. За иностранца могут требовать и 100.
— Все всерьез? Не будет денег — пришлют ухо?
— Человеческая жизнь там не много стоит. Могут застрелить за пластиковые сережки. Я несколько раз оказывалась в такой ситуации! Шли со свекровью, уже поворачиваем к дому — а чуть поодаль два подростка «отжимают» телефон. «Отжимают» — наверное, не то слово, вычеркните...
— Самое то.
— В общем, «отжимают». Венесуэльцы сразу схватывают глазом такие вещи. Свекровь меня хватает за рукав — и к первым же соседям во двор! Знаем мы этих людей, нет — неважно! Сидели какие-то парни, говорит им: «Там грабители. Можно, у вас отсидимся?»
«Мы не местные»
— Могли застрелить?
— Запросто. Пистолеты у всех. Была еще история — поехали в национальный парк Меданос-де-Коро. С одной стороны — море и пустыня, с другой — дорога и город. Ходим, фотографируемся, все красиво... Уже выходим — навстречу две пары с профессиональными фотоаппаратами. Идут, смеются. Потом выяснилось — у них медовый месяц. Мы с Джуниором только успели на выходе купить кокос...
— Джуниор — это?..
— Муж. Вдруг крик! Все бегут! Оглядываемся: что такое? А оказывается, этих ребят, которых встретили три минуты назад, нагнала компания с пистолетами. Отобрали все, вплоть до колец.
— Если б те сопротивлялись — что было бы?
— Перестреляли бы всех. Венесуэльцы, даже ненадолго выходя из дома, кладут в карман мелкую банкноту. Небольшую денежку — чтоб откупиться. Если скажешь «ничего нет», грабители сразу будут стрелять. Но сейчас все иначе.
— С оружием еще недавно был каждый второй?
— Ну да.
— Вы-то не купили?
— Нет. Я-то чуть не угодила в приключения в самой первой поездке. Отправилась в Каракас по работе, 2013 год. Соревнования по самбо, с собой дали три тысячи долларов. Расплатиться с судьями. Собрались с начальником погулять, в гостинице решили деньги не оставлять.
— Тоже опасно?
— Да, воруют. На сейфы лучше не полагаться. На ресепшене расспрашиваю девушек, как добраться до центра, те видят в моих руках телефон: «Хотите взять с собой? Не стоит — у нас такая преступность! Оставьте в гостинице!»
— Это она про три тысячи долларов не знала.
— Ну да. Телефон-то я, конечно, не оставила — как же фотографироваться? Какую-то ерунду, думаю, говорят. На такси добрались до центра, прекрасно погуляли. Сидят дедушки, играют в домино, кто-то поет, граффити с Уго Чавесом, Че Геварой и Карлом Марксом... Очень красиво! Паласио-де-Мирафлорес — удивительное место, рядом президентский дворец. Решили подкрепиться. Говорю: «Раз мы в Венесуэле — пробовать надо венесуэльскую кухню». Идем — ничего не можем найти!
— Спросили бы.
— Подхожу к местным, не успеваю рот открыть — все сразу шарахаются! Странная реакция! Кто-то остановился, махнул рукой в сторону: «Вот там что-то...» — и скорее от меня. Идем, мусора становится все больше. Свалки прямо на улицах. Странно как-то!
— В самом деле.
— Натыкаемся на какой-то бар. Все на нас поднимают глаза — даже не знаю, как описать эти взгляды...
— Вы уж опишите.
— Ощущение, будто попали в тюрьму строгого режима. Лица страшные! Не внешне — а просто злые.
— Никто вам не рад?
— В том-то и дело! Весь бар смотрит исподлобья! На кухне работали китайцы — у тех глаза расширились от страха. Мы для вида прошлись туда-сюда: «Нет, не останемся. Пожалуй, пойдем...» — и отправились назад. Наш генеральный директор говорит: «Лучше покушаем в гостинице. Надо искать такси». Вижу около дороги полицейских, подхожу: «Мы не местные. Помогите доехать до гостиницы». Парень ловит машину, а девушка в форме болтает с нами, расспрашивает про Россию... Тут чувствую — что-то долго полицейский ловит такси. Все пролетают мимо — хоть горит зеленый огонек, свободны. Не останавливаются!
— Что такое?
— Спрашиваю девушку — видно, что ей неловко, но рассказывает: «Они боятся. Мы же находимся в одном из самых опасных районов Каракаса». Мы оглядываемся: «А, да?! Правда? Здесь красиво!»
— Добрались нормально?
— Да, слава богу. Потом рассказывала венесуэльцам эту историю — все были в шоке: «Ты родилась в рубашке! Наверное, в том баре подумали: ты женщина какого-то мафиози, поэтому такая отчаянная. Лучше не трогать. Чистое везение». Я в самом деле ходила с такой уверенностью!
Собака на дереве
— Последняя капля, после которой уехали из Венесуэлы?
— Это неприятная история! Уверены, что хотите это слышать?
— Еще как хочу.
— Я очень хотела стать мамой. Но, живя в Венесуэле, понимала: в такой обстановке развиваться, расти детям сложно. Обожаю гулять. А в Венесуэле тяжело с этим! Говорю мужу: «Пошли прогуляемся». Отправились в парк. Что-то ему рассказываю на ходу — и чувствую: да он вообще не слушает! Только смотрит по сторонам. Не дай бог где что. Ладно, говорю, пошли отсюда, так я гулять не желаю...
— Я бы тоже не захотел.
— На каждом окне решетка — живешь будто в тюрьме. На небо не посмотришь, оно в клеточку. Из дома выйти одна не могла — потому что опасно, а я похожа на иностранку. Вот и думала: а как же ребенок? Никаких театров для детей в Венесуэле нет! Никаких развивашек!
— Поставили мужа перед фактом?
— Плавно подводила к мысли — «в Москве нам было бы лучше». Вы спрашивали про «последнюю каплю»? Была последняя!
— Говорите же, Надежда.
— Деньги у мужа были вложены в бизнес, давали какой-то доход. Прежде жили на эти 35 тысяч месяц, ни в чем себе не отказывая. А тут, страшно экономя, едва протягивали неделю! Инфляция сумасшедшая! Вот однажды едем на машине — вижу, кто-то на бульваре повесил собаку.
— Ой, господи.
— Так провисела она неделю — на солнцепеке. Никто и не думал снимать. Это было ужасно! Когда в очередной раз наткнулась глазами на эту гниющую собаку, сказала мужу — все...
— «Или снимай собаку, или едем в Москву»?
— Никаких «или». Сказала твердо: я не хочу здесь жить. Едем в Москву! В воздухе витал негатив. Людям стало очень тяжело. За два месяца Венесуэла стала другой страной.
— Сейчас еще хуже?
— Сейчас-то стало лучше! Совсем другая жизнь! Недавно там была — венесуэльцы смеются: «Уехали все преступники, не у кого стало воровать». Сейчас там долларами можно расплачиваться, параллельный доллар исчез. Дефицита никакого. Зарабатывай — и живи! Электричество и воду вот только отключают. Но в хороших районах, где живут богатые, такого не бывает.
— Ваш хороший?
— Наш отличный. Но вот посмотрите: минимальная зарплата сейчас 7 — 8 долларов, а килограмм курицы стоит 4. Обычные бутсы — 40.
Терешкова, Коллонтай
— Собираетесь войти в агентский бизнес. Правильно я понял?
— Да.
— Кто особенно отговаривал?
— Много кто из товарищей папы отговаривал! Зато в семье — поддержка: «У тебя получится, все будет отлично». Футбольные люди говорили: «Женщине здесь делать нечего. Никто с ней работать не будет». Но это же неправильно?
— Конечно, неправильно.
— У нас страна великих женщин. Взять Терешкову, Коллонтай...
— Фанни Каплан.
— А из современных — Матвиенко. Все это стереотипы! Я уверена, в агентском бизнесе женщина может быть успешнее, чем мужчина.
— Это еще почему?
— Женщина лучше справляется с многозадачностью. Мозг у нас устроен по-другому! А в агентском бизнесе многозадачность постоянная. Представляете, сколько нужно удерживать в голове?
— Вы меня убедили.
— У женщин лучше развита интуиция. Способность почувствовать человека. Адаптируется, не адаптируется? Потянет? Как поведет себя на поле? А главное — материнский инстинкт. Многие футболисты не адаптировались в других странах из-за того, что их привезли и бросили. Сложно адаптироваться, совсем другая обстановка! Женщина-агент своего футболиста не бросит никогда.
— Футбол-то вы любите?
— Разумеется! Иначе не работала бы!
— Брат ваш пытается идти этой же дорогой. Как он отреагировал?
— Денис был одним из первых, кому я рассказала. Встретились, поговорили... Он тоже пытался отговорить. Говорил: «бизнес тяжелый».
— Вы знаете собственный характер. Что в этой профессии будет для вас самым тяжелым?
— Я гордая. Не люблю просить!
— А придется.
— Уже успела убедиться. Приходилось переступать через себя. Кто-то всегда занят, кто-то не отвечает, кто-то говорит: «Я отвечу, но...»
— Но?
— Но — забывает. Приходится напоминать, просить снова. Пытаюсь адаптироваться.
— Отец ваш чуть жизнью не заплатил за какой-то трансфер. Когда об этом вспоминаете — что говорите самой себе? «Эти времена давно в прошлом»?
— Мне 31 год, в жизни было достаточно опасных историй. Ощущение, что могу договориться всегда! Каких-то вещей а-ля 90-е не боюсь. Или историй вроде той, что случилась у папы в Колумбии.
— Про историю в Колумбии не знаю. Слышал про бельгийскую.
— К нему пришли в отель. Перевезли на виллу к человеку, который контролирует весь колумбийский футбол. Папа не представлял, как в этой стране все устроено. А этот человек объяснил — работать надо только с ним, а не решать вопросы через кого-то. Все прежние договоренности полетели коту под хвост. Вот такая история.
— Продолжения не было?
— Больше в Колумбию он не ездил. Все!
— Вот почему до России доехал только один колумбиец.
— Вот-вот!
Шандор
— Кто-то из друзей отца реально вам помог?
— Владимир Абрамов сказал: «Ты молодец, но придется сложно». Все мне как-то так формулировали — вроде «ты сама не понимаешь, чего хочешь». А потом я решила связаться с Шандором Варгой.
— Позвонили?
— Написала. Как и многим, у меня остались контакты отца. Звонила людям и рассказывала: «Вот я хочу...» Долго билась в закрытые двери. А Шандор проявил настоящий интерес. Тепло отреагировал: «Давай я тебя поддержу». Сейчас меня направляет.
— Ездили к нему в Будапешт?
— В январе списались — я дождалась его приезда в Москву. Появился он в апреле.
— В джинсовом костюмчике.
— В спортивном. Очень мило поговорили, Шандор произнес: «Все, мы в одной команде, можешь на меня ссылаться».
— Шандор многим говорил — «мы в одной команде». Чувствуете, что это всерьез?
— Да. Он мне реально помогает. Очень ему благодарна. Это мой футбольный папа. Направляет меня, дает советы, делится опытом. Обаяние у него космическое. Для меня большая честь учиться у такого человека! Рассказывал, как 15 лет отработал в Саудовской Аравии, вспоминал папу... До этой встречи я не подозревала о многих деталях профессии. Не было четкого понимания, куда бросаться, за что хвататься.
— Так за что хвататься?
— Уже схватилась! Венесуэла — это кладезь, роскошный рынок. Там молодежь живет футболом. При этом критическая ситуация в экономике. Таланты можно вывозить за бесценок. Шандор размышлял недолго: «Надо ехать!»
— Вы отправились?
— Да.
— Что делали?
— Понятно, ехала не в пустоту, у меня достаточно связей. Уже встречалась с руководством клубов «Каракас», «Карабобо», «Минерос Гуаяна»... Много встреч!
— Там в порядке вещей — разговаривать с девушкой о делах? Это не Саудовская Аравия?
— В Венесуэле это абсолютно нормально. Вообще, в Латинской Америке такое только в плюс. Друг отца из Бельгии Пол Курант напутствовал: «Женщины вообще лучше все делают. Это они правят миром. Ты молодец!» Так что ехала я, уже имея договоренности. Организовала там мероприятие, на которое должны были приехать 60 футболистов. А явилось 126!
— Просмотр?
— Ага, просмотр. Думала, будут парни из второго дивизиона, а приехали даже из высшего. Оценивала их не только я, а профессиональные тренеры, которым доверяю. Проводили тесты.
— Ездили за свой счет? Или Варга оплатил?
— За свой.
— Во сколько обошлось?
— Я заехала еще в Аргентину... 200 с лишним тысяч рублей. Вложилась в себя!
— Есть ощущение, что вложились с толком?
— Есть ощущение, что я отобрала просто бриллианты. Настолько в них уверена, что готова вкладываться и дальше в этих мальчиков. Оплачивать им дорогу на просмотры. Кто их увидит — захочет оставить, сто процентов!
— Где они сейчас?
— Один в Испании, в команде второго дивизиона. Проезжал через Колумбию, там потренировался с командой второго дивизиона, чтоб время не терять. Так после первого занятия облепили со всех сторон: «У тебя есть агент?» Есть, отвечает. Другого не надо. Второго мальчика смотрят в испанской команде третьего дивизиона, которая собирается выходить во второй. Футбольные люди сразу видят — вот «оно».
— Сколько у вас сейчас футболистов?
— Серьезно сконцентрирована на троих. При этом помогаю еще нескольким, у которых другие агенты. В Аргентине мне помогает женщина-агент, Тамара Альвес. Очень с ней сошлись, с первого слова! Ей тоже поначалу говорили: «Куда ты лезешь...»
— Известная?
— Если я дочь известного человека и успела наслушаться, что пытаюсь вылезти за счет папиной фамилии, то у нее вообще сумасшедшая история. Она бывшая модель, муж известный футболист. Представляете, какое к ней было отношение? А потом автобус с командой перевернулся в Венесуэле, мужу отрезало пальцы на ногах. Играть как-то продолжает...
— Газеты в бутсы заталкивает?
— Нет, что-то у него осталось. Но главные деньги в семье зарабатывает теперь Тамара. Освоилась в агентском бизнесе!
— Чего и вам желаю.
— Я вот что думаю: папа отдал свою жизнь футболу, жил им. Поэтому и не «услышал» свое здоровье. Что-то в личном плане у него не сложилось. А сколько всего не успел! Я чувствую — память о нем растворяется. Сегодня еще многие помнят, а через несколько лет придет молодое поколение. Которое не представляет, кто такой Константин Сарсания. У меня есть возможность что-то сделать в его память. Чтоб имя звучало.
— Вы о чем?
— Есть в планах создание фонда имени Константина Сарсания, варианты с футбольной командой, академией. Пока размышляю.
— Это здорово. Троицу футболистов ведете сами? Или под маркой Варги?
— Под маркой Варги. Это важный момент. Они уже в реестре Base Soccer.
— У вас сейчас прекрасная размеренная жизнь. Готовы к приключениям?
— Я мечтаю о них! Когда окунулась в футбольное дело, поняла: вот наконец нашла себя. Это то самое, чем всегда хотела заниматься, мое предназначение! Здесь реализуются все мои сильные качества.
— Вы же самой себе определили срок — сколько готовы работать в минус?
— Знакомые рассказывали: один сидел три года без сделок, другой два. Но я себе поставила цель — если вдруг сейчас не получится, то зимой кого-то подписать в клуб. Торопиться не стану. В последний свой Новый год папа пожелал мне жить в гармонии с собой и быть счастливой. Я и буду!
