«Могу позвонить тренеру и извиниться за ошибку». Вторая часть интервью с судьей Казарцевым
— Вспомните возвращение на поле после отстранения. Матч ФНЛ «Балтика» — «Велес», 13 желтых карточек.
— Там еще было удаление. А в следующей игре 11 карточек показал. Кто-то из товарищей даже пошутил — реально пошутил, — что это те карточки, которые накопились за время простоя.
Эта ситуация опять же показала, как много разумных и позитивно мыслящих людей. Перед игрой ко мне подходили очень многие со словами поддержки, желали скорейшего возвращения в РПЛ. Это приятно удивило. Внутри было нервно и волнительно. В рапорте инспектора даже было отмечено, что со стороны все мои действия казались очень нервными и эмоциональными. Не было какого-то внутреннего успокоения.
— Сейчас оно есть?
— Оно было с момента первого матча после возвращения в РПЛ в Волгограде. Если руководство тебе доверяет и назначает на матч, значит, ты должен показывать стабильность и уверенность. Иначе вообще не стоит на поле выходить.
— Отношение со стороны игроков к вам изменилось?
— Никто еще ни разу не сказал в каком-то спорном моменте, мол, ты в том моменте был не прав, теперь здесь не прав. Такого не было.
Разным судьям сейчас часто задают вопросы, с кем из футболистов тяжело, кто проблемный. У каждого арбитра с опытом приходит, что никто из игроков не проблемный. С каждым можно найти общий язык, просто нужны ключики к взаимопониманию. Это часто удается делать. Не помню негатива в свой адрес даже после спорных или ошибочных решений.
— К кому сложнее всего найти подход?
— Наверное, к игрокам из сборной России. К ним нужно какое-то особое отношение. Чувствуется, что они уже много достигли, а наша задача как судей — помогать им, чтобы они чувствовали защиту и показывали лучшие качества. На персоналии не буду переходить. Всегда можно найти общий язык.
— Вы единственный судья с фамилией на футболке, которого я знаю. Откуда это пошло?
— Не только у меня такое, есть еще в первом дивизионе Лаша Верулидзе. У него под воротником, небольшими буквочками. Помню, откуда это пошло. Это не выпендреж с моей стороны, хотя многие это так воспринимают. В Италии у судей на футболках раньше писали фамилии. Не знаю, как сейчас, но раньше это было из сезона в сезон. Там я это подсмотрел. Нашел мастера и сделал себе.
— Фамилия на футболке, то, что вы перекрасились... Есть ощущение, что вам хочется выделяться.
— Мы как-то разговаривали с одним коллегой, а он в свою очередь говорил с одним из функционеров, что все эти моменты есть у футболистов. Как они выходят в красных бутсах, перекрашивают волосы в яркий цвет, чтобы их было видно не только за счет игры. А мою фамилию на футболке издалека не видно. Когда я красился в другой цвет, это было во время паузы. На поле я вернулся с прежним цветом волос. Может быть, кто-то это воспринимает как выпендреж. Волей-неволей все судьи — публичные люди, и, как показывает недавняя практика, каждый наш шаг под большим прицелом. Поэтому тут выделяться не стоит. Ничего человеческое нам не чуждо. Подумаешь, изменил имидж, потом вернулся обратно к прежнему. Был такой порыв души в тот момент.
— То, что произошло в матче «Ротор» — «Уфа», меня интересует даже больше, чем происходившее в игре «Спартак» — «Сочи». Вообще не понимаю, как можно было не назначить пенальти.
—В том эпизоде я ошибся, был не прав. Возвращаясь к теме извинений перед командами: не вижу в этом смысла, я прежде всего сам перед собой не прав. К сожалению, это сказалось на команде, на тренере.
В чем причина? Главный руководитель судей ФИФА однажды, приехав к нам на сбор, произнес, что все судьи ошибаются, это естественно. Все мы стремимся свести это к минимуму, в идеале — к нулю. Главное — понять причину ошибок, чтобы в дальнейшем их избежать. Наверное, мне нужно сделать вывод, почему это произошло. По горячим следам тяжко это анализировать. Сейчас я нашел причины, почему это случилось. Смотрите, каждый из судей в душе перфекционист и хочет выполнить работу безошибочно. Если судья идет к монитору, значит, он уже совершил ошибку и ВАР рекомендует ему изменить свое решение, ошибку эту признать. В ситуации, в которой я оказался после августовских событий, придя к экрану, я старался найти лишь аргумент в поддержку своего решения. Из 100 процентов я нашел те 10, которые подтверждали правильность моего выбора. А остальные 90 процентов признаков того, что это ошибочное решение, я на тот момент не принял во внимание. Отойдя от монитора, понимал, что есть критерий, по которому я прав, могу оставить свое решение в силе. Я его оставил. Все-таки намного больше аргументов было в пользу того, что я не прав.
— В чем были эти 10 процентов?
— Я объяснял это в диалоге главному тренеру «Уфы» Рашиду Рахимову после матча. По шагам: запрещено ли игроку приседать перед мячом, перед игроком, чтобы блокировать удар? Нет. Требуется ли от игрока-защитника, чтобы он во время этого блока прятал руки за спину? Нет. Если человек присел, какое у него будет естественное положение руки? Вдоль корпуса, практически до земли. Так у него и оказалось. Удар был нанесен с 30-40 сантиметров. Мяч еще киксанул, срезался с ноги бьющего. Куда защитнику эту руку было деть? Это те минимальные критерии, из-за которых я поддержал свое первоначальное решение.
Почему оно неверное? Тут дело в нюансах. Правая рука у игрока была спрятана за спину, значит, левая рука была отставлена умышленно, чтобы закрыть больше пространства. Если это естественное положение, то по физиологии ладонь развернута к телу, а она была открыта на пути полета мяча. Получается, игрок действовал как мини-футбольный вратарь. Это если со спокойной головой оценивать тот эпизод. Если кто-то думает, что я такой упертый и не признаю свои ошибки, вспоминая мое интервью после августовской игры, то это не так. К сожалению, в этом эпизоде я абсолютно не прав.
— Что за разговор с Рахимовым?
— После матча он спрашивал, почему я не изменил свое решение. Все было в культурной форме.
Так, к сожалению, сложилось, что с Рашидом Маматкуловичем я уже второй раз ошибаюсь не в его пользу. В прошлый раз была игра ЦСКА — «Ахмат». После того матча у меня был с ним разговор по телефону. Звонил, извинялся перед ним.
— Это частая практика?
— Нет, просто был внутренний порыв.
— Как он воспринял тот звонок?
— С благодарностью.
— Еще звонили кому-то из тренеров?
— Нет.
— «Это очевидная ошибка арбитра. К сожалению, это не первая ошибка. «Видимо, так он выполняет свои обязанности. Мне кажется, это следствие недостаточной квалификации. Получается, в очередной раз фигурирует арбитр Казарцев. Его предвзятость в предыдущих случаях выявлена не была, но грубейшие ошибки с его стороны продолжаются. Будем делать выводы». Знаете, чья цитата?
— Знаю, Ашота Рафаиловича Хачатурянца. Я из того небольшого, а может, и большого числа судей, которых можно назвать мазохистами. Читаю все, что пишут в прессе. Стараюсь после матча найти все ресурсы, где в том числе пишут негативно про судей. А у нас таких большинство. И после матча «Спартака», закрыв все соцсети, все читал и слушал в СМИ. Своего рода самобичевание.
Высказывание Ашота Рафаиловича было в прессе сразу после матча. Частично он прав. Я совершил ошибку там, где не должен был этого делать. Одно дело совершить ошибку на поле, неверно интерпретировав момент, а другое дело — сделать это уже у монитора.
— Когда я прочитал ту цитату, был уверен, что ваша карьера завершена. Какие были чувства у вас?
— Чувство неудовлетворения от выполненной некачественно работы. В судействе каждая игра может стать последней. Не знаешь, как все обернется после матча. Августовская игра прошлого года могла стать последней. Тьфу-тьфу-тьфу, возможно, каждая следующая станет последней. Не лично у меня — у любого арбитра. Такая наша доля.
— Вы не подумали, что эта фраза означает, что вас отстранят если не навсегда, то очень надолго?
— Мысли были всякие.
— Такие были?
— И такие тоже.
— В какой момент поняли, что никаких глобальных санкций не будет?
— Когда был вызван на сбор в этом году.
— Судя по тому, что вы сказали, возникло ощущение, что у вас есть проблема с принятием собственных ошибок. Вы боитесь ошибаться. Вам не кажется, что это серьезная проблема?
— Не то чтобы я боялся ошибиться. Если ты выходишь с чувством боязни и неуверенности, то ничего хорошего не будет. Это не для красного словца, судья должен быть уверен в себе. Но каждый огрех, недочет приносит капельку в чашу. Когда-то эта чаша переполняется.
— И что происходит?
— Ошибка ошибке рознь, нужно искать причину каждой из них. Очень хочется, чтобы их было меньше.
Вознаграждение от команд: «Спартак» подарил кепку, «Динамо» — статуэтку Яшина
— Когда я готовился к интервью, разговаривал с одним из экспертов в судействе. Мы обсуждали, что после полиграфа к вам уже не может быть вопросов по ангажированности, но мой собеседник сказал, что в российском футболе все судьи так или иначе берут деньги.
— Где? У кого? Сколько? Он не сказал?
— Нет, но он сказал, что речь не про взятки, а про некую благодарность от принимающей команды после матча. Это правда?
— Не знаю, спросите у того, кто вам это рассказал. Мне на эту тему ничего не известно. Готов пройти полиграф.
— Команды не благодарят судей денежно?
— У нас в контракте прописано, что мы можем получить от команд подарок в эквиваленте 150 евро. Это общемировая практика. Судьи могут принять сувениры или атрибутику от команд после матча. Многие команды благодарят после игры и приносят футболки, шарфы, вымпелы. Нормальная практика.
— Самый крутой подарок?
— В декабре прошлого года у меня был день рождения, накануне матча «Динамо» — «Арсенал».
— Помните, кто его комментировал? Это был подарок на день рождения (Шмурнов. — Прим. «СЭ»).
— Помню. Перед матчем попросил комментатора у бровки, чтобы он в эфире передал ему привет.
— Передал?
— В эфире точно нет. Мама очень пристально слушала тот эфир. Он единожды упомянул мою фамилию, когда объявлял составы команд, а дальше было только «судья», «человек со свистком», «рефери».
Так вот, подарок был в виде красивой фарфоровой статуэтки Льва Яшина. Было приятно получить подарок на день рождения. Это было после матча.
— После матча «Спартак» — «Сочи» вам что-то подарили?
— Да, традиционно подарили всем членам бригады шарф и футболку клуба.
Хочу немного вернуться к прошлому вопросу. Это не укор, не претензия и не наезд. Во время интервью порой складывается ощущение, что три-четыре часа разговоров на разные темы несут в себе только один главный вопрос — про деньги, взятки, предвзятость, грязь. Ты уходишь с интервью с мыслью, что все это время человек с тобой разговаривал ради одного вопроса.
— По-моему, по нашему интервью понятно, что это не так. Нет?
— Хочется в это верить, так оно, слава богу, и есть. Я бы мог не согласиться на интервью, если бы к человеку относился как-то негативно. У нас с вами, по-моему, до этого все было в позитивном русле. Я не так часто даю интервью, но каждый раз обязательно эта тема идет красной нитью, и в самый неожиданный момент бабах — и начинается поиск в темной комнате черной кошки, которой там нет. Потом люди, которые читают интервью, максимально эмоционально реагируют на эту часть репортажа. Получается, медиа поддерживают тренд, чтобы собрать клики и лайки. В любом интервью должна быть эта часть, которая обязательно соберет массу хейта или позитива, кучу обсуждений и привлечет внимание. Скажите мне, есть ли критерий в журналистике, что если этой темы не будет в интервью, то материал не удался?
— Нет, но логично, что я должен задать вопрос, который всех волнует.
— Я сходил на полиграф. Этого мало, чтобы доказать свою непредвзятость, порядочность, честность? И после этого все равно идут такие вопросы.
Никому не интересно читать про те ситуации, когда судья прав, когда он разобрался в сложной ситуации, а игра прошла без сучка без задоринки. Обязательно нужно спросить о громкой ошибке, а потом связать с тем, что это произошло не случайно. А если этого нет, то у статьи нет рейтинга и материал не удался. Поэтому у меня и был изначальный вопрос к вам — почему именно я стал объектом вашего интереса?
— Потому что вы один из самых обсуждаемых судей в российском футболе.
— Потому что медиа создали фон того, что судья предвзято судил народную команду. Моя жизнь разделилась на две — до августа 2020 года и после. До этого было тихо, спокойно, несмотря на какие-то громкие ситуации в матчах. А потом стало громко, и я стал каким-то негативным персонажем.
— Не согласен. Фон с намеренной предвзятостью, возможно, был в первую пару дней. После интервью и итогов полиграфа о намеренных ошибках не говорил уже никто. Возможно, говорили о какой-то некомпетентности.
— Чтобы люди во всеуслышание оценивали компетентность того или иного человека, надо как-то владеть предметом. Сложилось ощущение, что у нас в стране все могут играть в футбол, тренировать и судить, кроме футболистов, тренеров и судей. Вы, наверное, тоже. Судите из этих трех пунктов вы точно лучше всего?
— Нет, я признаю, что плохо знаю правила, поэтому и не пишу об этом.
— Наверное, поэтому я с вами и согласился разговаривать. Вы объективны и порядочны.
Служба в Воркуте: полярное сияние, День оленя
— Вы служили в Воркуте. Объясните, как там жить и что вы там делали.
— Служба в Воркуте считается хорошим плацдармом для дальнейшей военной карьеры. Поэтому в 2001 году туда с моего курса отправились три медалиста. Отчасти это было неожиданно. Питал надежды, что буду служить где-то рядом с Петербургом, так как в то время уже плотно занимался судейской деятельностью в местной федерации футбола. Чтобы дальше продвигаться по судейской карьере, надо было оставаться там. Надежда на это была, но в итоге — далекая Воркута. Был там с сентября 2001-го до февраля следующего года. То есть достаточно недолго, всего полгода. Тогда там складывали байки, что так быстро никого не переводили. Все служили там как минимум год. Меня перевели под Питер, в Красное Село, где я 12 лет прослужил.
Может быть, из-за того что знал, что надолго не задержусь в Воркуте, для меня это было забавным приключением. Было интересно. Полярная ночь, День оленя. Обычно в крупных городах машины увозят сугробы снега с центральных улиц, а там наоборот. Помимо того что там и так много снега всегда, его еще и навозили, заваливали центральную улицу города, где потом жители чумов проезжали на оленьих упряжках. Как в советские времена на демонстрациях, в громкоговоритель говорили: «Сейчас проезжает такой-то работник такого-то хозяйства». Холодище, мороз, а народ стоял хлопал. Забавно было.
Холод там ощущается чуть попроще, чем в европейской части России, но все равно. Жили перебежками из здания в здание.
— Самое крутое впечатление там?
— Во времена нарядов по службе ты волей-неволей делал обход части ночью. Было очень красивое полярное сияние. Отголоски есть в Петербурге, там порой тоже что-то в небе просвечивает, но это несравнимо с тем, что происходит за полярным кругом. Реально очень красиво. С учетом того что воинская часть вообще стоит в тундре, в глуши. Темень полнейшая, небо открытое, снежные просторы. В хорошую погоду из окон части виден полярный Урал, что тоже очень красиво. Уральские горы, переливающиеся под лучами солнца.
— Почему вас так быстро перенаправили?
— Не знаю, так получилось. Встреча с президентом никак на это не повлияла (улыбается).
— А что тогда?
— Был официальный запрос из части в Воркуте в часть в Петербург — ввиду спортивной деятельности и участия военнослужащего в жизни части просим в исключительном порядке рассмотреть вопрос о переводе. Учитывая успешную учебу в вузе и положительные характеристики.
— Можете очень коротко и простыми словами объяснить, в чем были ваши обязанности во время службы в армии?
— На каждые сутки была программа работ. Спутники, летающие в космическом пространстве, какое-то ограниченное количество времени могут быть в зоне радиовидимости с конкретной точкой на Земле. В частности, с военной аппаратурой, которая передает сигнал на космический аппарат. Что представляет из себя этот сигнал, мы не могли знать, потому что это проходило по закрытым каналам связи и передавалось на борт. Оттуда шла обратная информация, которая передавалась нами. Мы выполняли роль ретрансляционной станции. Постоянно участвовали в запусках космических аппаратов, сопровождали ракетоносители, выводы спутника на орбиту.
— Мне все равно тяжело. Для чего это нужно? Я про передачу информации.
— Спутников очень много, и у всех свое предназначение. Есть, например, метеорологические. Они принимают информацию о погоде и передают оттуда на Землю. Мы принимаем и передаем это конечному пользователю. Есть разведывательные спутники, которые снимают фото и видеоинформацию. Есть ГЛОНАСС — тут из названия все понятно (ГЛОНАСС — Глобальная навигационная спутниковая система. — Прим. «СЭ»). Наша задача была обеспечить постоянную рабочую связь и работу спутников в интересах страны.
— Вы были всегда рядом с космосом. Не мечтали о нем?
— Стать космонавтом? В детстве каждый из нас об этом мечтает. Но у меня на это отговорка есть: я слишком высокий, чтобы поместиться в кресло спускаемой капсулы. Это шутка, хотя, возможно, там есть лимит роста. Во время моего поступления в академию ее начальником был генерал-полковник Леонид Кизим. К сожалению, он уже ушел из жизни. Дважды герой СССР, много раз выходил в открытый космос. Это придавало антураж службе — что такой человек нами руководит. Но он был совсем небольшого роста. Наверное, тогда у меня и сложилась в голове такая шутка, что все космонавты невысокие.
Но даже мои детские мечты были связаны с футболом. В третьем классе я пошел играть. Каждый хочет стать футболистом. После школы хотел пойти в футбол, но родители не пустили. Тогда был далек от знаний, как это все происходит, где этому учат и так далее. А мысли полететь в космос нереальны. И мечты такой не было.
Помню, был на судейском турнире Латышева в Королеве. Нас размещали на базе какого-то космического центра, там были экспонаты. Так что футбол неразрывно связан с космосом. Даже уже упомянутый наш комментатор-журналист (Шмурнов. — Прим. «СЭ») тоже связан с космической отраслью.
— Вы, кстати, тоже его по имени не называете.
— Александр Иванович Шмурнов. Большой ему привет.
— Не хотите к нему обратиться?
— Не хочу. Я не переплюну его три билборда. Если мы перенесемся в тот эфир после матча — он сказал, что судья действовал как негодяй, то есть прямого оскорбления не было. Он очень грамотно дозировал свои слова. Как будто заранее готовился.
— Вы не дослужили до пенсии 2,5 года. Вам нужно было выбрать что-то одно. Говорили, что не жалеете об этом. Спустя год не поменяли мнение?
— У меня есть цитата по этому поводу. Во времена, когда нашим руководителем был Валентин Валентинович Иванов, у него спрашивали, не жалеет ли он, что прекратил работу инспектором ФИФА и пошел на это неблагодарное дело — руководить футбольными судьями. Он сказал: «Мне следовало бы согласиться хотя бы по той причине, что всегда лучше попробовать, чем испугаться и потом жалеть об упущенной возможности. В любом случае буду обвинять только себя и никого другого». Могу сказать слово в слово о том своем решении. Эта цитата помогла мне сделать выбор в пользу судейства после семнадцати с половиной службы. Не оставь я тогда службу, потом жалел бы. Ничего не испугался и сделал выбор. Прав ли я? Это мой личный выбор.
Перевод правил. Критика
— Есть ощущение, что вы лучше всех судей говорите на английском.
— Ой, бросьте, я не особенно выделяюсь чем-то во владении языком. Поговорить могу.
— Но вы переводили правила.
— Один из ваших коллег в Telegram-канале постоянно говорит, что я ничего правильно не перевел в правилах. И что судья — это не судья, а арбитр. Не знаю, в чем разница.
Чтобы переводить правила, не нужно быть суперэкспертом в английском языке. ИФАБ, который выпускает их, пишет самым простым языком. Не нужно быть лингвистом, чтобы уловить суть. Они выпускают их не только для судей, но и для всех людей в мире, от жителей маленьких деревень до профессионалов уровня чемпионата мира. Моих знаний хватает, чтобы правильно интерпретировать и перевести правила. Возможно, какие-то фразы звучат коряво, но закон не может быть подвергнут художественному переводу. А правила игры — это закон. Возможно, там есть опечатки и шероховатости, но ничего не искажено.
Большая благодарность РФС за то, что у судей есть возможность изучать английский язык на онлайн-платформе. Это подспорье на пользу, однозначно. А до этого все мое изучение языка ограничивалось школой и университетом.
— Что я не спросил из того, что вы ожидали?
— Наоборот, был вопрос, которого я ждал, и вы его задали.
Понимал, что разговор будет про «Спартак», про мои ошибки. Хотелось, чтобы что-то спросили про хорошие решения, чего не было. Получается, что у всех на слуху ошибки, про них масса вопросов. Но никто не пишет, когда судья классно разобрался в моменте.
— Если пилот удачно посадил самолет, это никто не обсуждает, а если борт разбился, об этом говорят все.
— А если выбрался из экстремальной ситуации?
— Тогда пилот должен посадить самолет на кукурузное поле — это тоже все обсуждать будут. Приведите примеры.
— Та же игра в Калининграде — первая после возвращения. Матч получился сверхэмоциональный, но все решения были верными. Тем не менее в прессе писали только о том, что был листопад карточек. Никто не разбирался — прав, не прав. В следующей игре болельщики тоже кричали: «Ты раздал кучу карточек, ты некомпетентен», — и опять никто не разбирался в правоте. И в матче «Ротор» — «Уфа» тоже было много карточек, но скажите по моментам, какая из них показана неправильно? Этого же никто не хочет делать. Проще полить негативом не разбираясь.
В первом матче после возвращения в РПЛ были приняты правильные решения в двух непростых эпизодах без ВАР: пенальти и засчитанный гол. Никто ничего не сказал.
— Нет, это обсуждалось.
— Это обсуждалось в том ключе, что помощник принял правильное решение, а судья поддался. Никто изнутри не понимает, как это происходит. Взаимодействие в бригаде срабатывает на инстинкте.
А понятия об экстраординарности у пилотов и у судей разные. Что должно случиться в матче, что об этом напишут? В вашем понимании это только ошибка.
— Александр Бобров из «СЭ» пишет обо всех спорных ситуациях. Когда судья прав, он всегда это отмечает.
— Что больше читается?
— Если ситуация спорная, Бобров поддержал решение судьи — это тоже хорошо читается.
— Наверное, он единственный, кто пишет не только об ошибках, но и о правильных решениях.
— Потому что он практически единственный, кто в этом разбирается.
— Возникает логичный вопрос: как же тогда остальные могут объективно писать об ошибках судей, не разбираясь в правилах? Ведь тогда большинство ошибок — это и не ошибки вовсе, а домыслы авторов текста. Это однобоко и неправильно, но формирует общественное мнение. Комментаторы формируют его, не задумываясь о последствиях. Чем ярче и острее прокомментируешь, тем выше рейтинги. Получается, все ради хайпа. А кем проще всего манипулировать ради этого? Судьями — они в тренде. Чем негативнее, тем лучше. Но мы знали, на что шли, мы толстокожие, нас не так просто прострелить и съесть, разжевать и выкинуть. Так не только в России, так везде. Всегда проще найти крайнего и все свалить на него, поэтому нам остается только выходить и не ошибаться.
