28 января 2022, 19:30
«Во всей этой ситуации был один плюс: меня как советского ребенка вывезли на три месяца с чернобыльской зоны по лагерям. Я был в Молдавии, Одессе и Витебской области. За эти три месяца заасфальтировали все детские площадки, все вымыли с мылом, детям давали кучу препаратов для того, чтобы убрать последствия радиации. Половину города, в котором я жил, — Хойники — сравняли с землей, это было в 70 километрах от Чернобыля. У меня отец от этого умер — он был инженером, участвовал в ликвидации. Первые недели три он ездил в ту зону, возвращался домой и обратно. Через год или два у него начался цирроз печени из-за этого».
«Мне стыдно за то, что было в ЦСКА, когда я уехал на неделю в Минск. Горячее говно очень быстро остывает. Через день я понял, что совершил глупость. К счастью, Роман Юрьевич (Бабаев, гендиректор клуба. — Прим. «СЭ») держал со мной связь: «Давай остынешь, потом еще пообщаемся». Потом посмотрел на эту ситуацию глазами ребят: приехал, уехал, что он там вообще делает? Смотрю на Влашича, а он думает: «Где ты был? Что с тобой было? Да ну тебя на фиг!» Ты всегда чувствуешь, как к тебе относятся футболисты. До этого отъезда у меня контакт с игроками ЦСКА был лучше, чем после него. Было что-то незримое, за что мне и сейчас стыдно».
«Давайте по порядку. То, чему меня научила «Кубань», — это тому, что, какой бы уход ни был, он не может быть хорошим, а только достойным. В любом случае остается недовольным либо тренер, либо клуб. После «Кубани» я понял, что нужно стараться избегать комментариев на эту тему. Зрителям могут быть интересны причины ухода, но вдолгую это всегда работает против тренера. На данный момент у меня хорошие отношения с ЦСКА, с Бабаевым, могу общаться с Орешкиным, с Григорием Викторовичем Ивановым, с Газизовым тоже дружеские отношения. С «Краснодаром» вражды нет».
«Человек столько сделал для футбола, у меня язык вообще не поворачивается говорить что-то плохое в его сторону. Когда ты попадаешь в «Краснодар», то понимаешь, насколько тщательно все сделано для футбола. Условно говоря, если это база, то там гранитный бордюр, если это трава, то должно быть 20 человек, которые меняют друг друга и должны ее косить».
«Прочитал на сайте, что «Краснодар» расторг со мной контракт. Я общался с начальником команды по поводу того, что мы будем делать на сборах, с какими командами будем играть. Общался с тренером по физподготовке. Мы готовились работать дальше. Сразу после этой новости я позвонил Васе Березуцкому и Ермаковичу. На этом давайте закроем тему увольнения».
«Надо понимать, кто тебе противостоит. Хорватия. Ты должен понимать, что будешь очень много работать без мяча, что есть Модрич, который в любой момент может тебе осложнить жизнь, что, как бы ты ни договаривался контролировать мяч, он тоже умеет это делать. Карпин имел в виду, наверное, другое: когда простой мяч идет защитнику и он может его сохранить, а он его выносит. Все остальное — это самобичевание Валерия Георгиевича. Это была, на всякий случай, Хорватия — она любую команду может заставить обороняться все 90 минут».
«До конца этого сезона я точно работать не буду. На данный момент не стремлюсь стать тренером сборной. Любой — России или Белоруссии. Потому что, на мой взгляд, это все-таки что-то более возрастное. Саламыч (Станислав Черчесов. — Прим. «СЭ») с укором, наверное, смотрит. Карпину сколько? 52 года. Может, в 52 года и у меня такие мысли будут, но мне пока 44. Мне нужна каждодневная рутина. Мне жена говорит, что нужно идти срочно работать, потому что начинаю меняться, заниматься самобичеванием».
«Перед матчем с «МЮ» ко мне подходит Моуринью и начинает на английском спрашивать: «Слушай, а Федя Смолов подойдет к нам в команду?» И я на своем английском ему великолепно ответил. Мне показалось, что он ни хрена не понял, но кивал головой. Я сказал: «Конечно, подойдет, берите».
«С Тедеско мы любим один и тот же ресторан — La Bottega Siciliana. Я его пять раз там встречал. Мы с Доменико великолепно общаемся».