Как жил и умирал великий комментатор Перетурин. Большое интервью его вдовы Голышаку
«Позвольте вас сфотографирую?»
Когда-то мы смотрели мир глазами Сенкевича, а футбол — глазами Перетурина.
Сегодня мне кажется, что он комментировал каждый матч. Вообще каждый. Хотя точно знаю — что-то оставалось Владимиру Маслаченко. Да и другим уважаемым людям.
Но стоит наткнуться на обрывки трансляций из 80-х — всюду распознаю его интонации. Перетурин поражался со всеми нами голу Шмарова в 89-м. Перетурин разглядел то ли в мониторе, то ли с верхних рядов стадиона «Сан-Паоло» «божью руку» Марадоны — когда слепцом оказался арбитр. Это Перетурин рванул к Борису Ельцину с просьбой выкупить права на показ чемпионата Европы. Ну и что-то выпросил, если память не изменяет. Страна чемпионат увидела. Перетурин присутствовал в лучшем документальном фильме о спорте — «Невозможный Бесков». Удостоившись от Константина Ивановича отдельной реплики. Пусть и язвительной.
Мы делали в 90-е одно интервью, другое, третье. Как-то с Перетуриным даже ходили вместе в баню. Разумеется, его узнавали и там. Хотя прежде мне казалось, что в банях все на одно лицо.
А потом посыпались беды — инсульт, восстановление, изгнание с телевидения, еще один инсульт...
Старость телезвезд тяжела. Но у Владимира Ивановича Перетурина закат был не просто тяжелым. Ужасным!
О нем все забыли. Был «Спартак», было «Динамо» и Центральное телевидение. Был комментатор Перетурин. А сейчас нет.
Владимир Иванович доживал свой век в доме неподалеку от Останкинской башни. Минутах в пятнадцати езды.
Его недуги мало кого занимали. Если твоя профессия «телевидение» — забудь и болезнях. Если заболел — забудь о телевидении.
Я напросился в гости, зная, что дела его плохи.
— Ну, заходите, — безучастно ответил по телефону Перетурин. К тому моменту уже не поднимавшийся с постели.
Помню, я поражался свойствам человеческой памяти. Теряющийся в сегодняшнем дне Владимир Иванович, совершенно не осознающий тяжести собственного положения, вдруг начинал вспоминать далекое прошлое. С россыпью мельчайших подробностей. Откуда это выплывало? Из какого тумана?
Я решился:
— Позвольте вас сфотографирую?
Доставать фотоаппарат мне было ужасно неловко. Снимать человека, которому осталось совсем чуть-чуть, — представьте сами! Ощущение, будто подглядываю. Делаю что-то гадкое.
Думаю, я даже был бы рад, если б услышал — «не надо».
— Пожалуйста, — все с тем же равнодушием ответил Перетурин.
Я несколько раз щелкнул. Нажимал на кнопку одеревеневшим вдруг пальцем.
Перетурин даже не смотрел в мою сторону. Показалось, забыл о моем существовании за секунду. Нащупал иссохшейся рукой пульт, отщелкивал канал за каналом. Глядя и на экран без всякого любопытства.
«Я дал себе год на выздоровление!»
Я написал заметку, после которой комментатора Перетурина Москва вдруг вспомнила!
Поехали в эту квартирку съемочные группы. Потянулись дарители.
Я упомянул вскользь ламповый телевизор, который смотрит Владимир Иванович без звука — ему расчувствовавшиеся читатели доставили новый. Скидывались деньгами какие-то фанаты московского «Динамо».
...Тогда, просидев часок рядом с угасающим Перетуриным, я поговорил и с женой. Удивительно милой, разумной женщиной, которая тянула на себе весь этот груз.
Мне казалось — груз невыносимый. А она не жаловалась и не отчаивалась. В чем Перетурину повезло, так это в личной жизни.
Уходя, заглянул в комнатушку к Владимиру Ивановичу. Он улыбнулся из последних сил. Вдруг произнес отчетливо:
— Я дал себе год на выздоровление!
— А потом?
— Потом поднимусь и буду делать передачу о футболе!
Впервые за вечер в голосе его расслышал я уверенность. Что-то, похожее на твердость. А не равнодушие ко всему вокруг.
— Германа Зонина увидите — передавайте привет! — голос Владимира Ивановича стал чуть слабее.
Я пообещал.
Прожил после того разговора Перетурин то ли год, то ли полтора.
23 мая 2023 года ему исполнилось бы 85. Никто не вспомнил, не написал.
Я-то опомнился время спустя. Захотел поговорить с той чудесной женщиной, Ольгой Ульяновной, которая была рядом с Перетуриным много лет.
— Где-то я вычитала — прошлое видится как камни на дне реки. Такие зыбкие, расплывчатые, ускользающие. Вы хотите, чтоб я эти камни доставала? — с некоторым сомнением произнесла вдова Перетурина.
— Хочу, Ольга Ульяновна, — признался я.
Илья Олейников и альбом «Дали»
— Сейчас вспоминаете мужа — сразу какая картинка перед глазами? Как выглядит, что делает?
— Сидит с книжкой в руке. Читает Тендрякова, Астафьева или Распутина. Может, Василя Быкова. Купить книги было сложно — поэтому вез из каждой командировки. А мне всегда привозил то, что обожала.
— Это что же?
— Книги по искусству! Альбомы!
— О, я вас понимаю.
— С одним из таких альбомов произошла мистическая история. Разгадать которую мы не могли несколько месяцев. Пришел к нам в гости Илья Олейников...
— Тот самый?
— Да, актер. Прославился в «Городке». Они сидят с Володей в комнате — и Иваныч решил похвастаться альбомом «Дали», который только-только привез из Испании. В Советском Союзе такой было не достать. Да и вообще о Дали мало кто слышал.
— Уму непостижимо.
— Олейников с трепетом листает, видит какие-то заломы на страничках — и произносит: «С такой книжкой можно и поаккуратнее...» Иваныч смутился: «Да это у меня сын!»
— В самом деле?
— Пятилетний Вася просто влюбился в Дали! Затаскал этот альбом!
— Чудесно.
— На мужа это замечание страшно подействовало. Он эмоциональный! Схватил альбом, побежал в комнату, где у нас книжные полки. Куда-то засунул. Чтоб Вася не дотянулся. Так и забыли.
— На следующий день Вася требует: «Дайте Дали!» Я к Иванычу: «Куда сунул?» — «Олейников говорит — нельзя такую книжку отдавать ребенку... Все, нет никакого Дали!» — «Ты вообще-то мне этот альбом привез!» Я вижу — ребенок расстроился. Ладно, подсунули ему Босха.
— Тоже ничего. Для пятилетнего.
— На время успокоился. Потом снова начал ныть. Володя смотрит на меня несчастными глазами — как у кота в «Шреке»: «Да я бы дал. Но не помню, куда сунул». Начали искать — нет альбома! По сантиметру обыскали всю комнату. Ни-че-го. Пропала.
— Вот это новости.
— Смотрели даже под ковром. В диване. Пустота. Решили — у нас в квартире какой-то портал, другое измерение. Туда книгу и засосало. На этом успокоились.
— Неужели не нашлась?
— Прошло больше года. У какой-то женщины из телецентра муж — страшный футбольный фанат. Все время у Володи выпрашивал футбольные журналы. Муж подписывался на все, что только можно было выписать в Москву. В том числе France Football.
— С каким же трепетом я держал этот журнал в руках.
— А Володя изучит — и запихивает журналы на нижнюю полку стеллажа. Образовалась приличная стопка. Наконец решился, говорит этой сослуживице: «Приезжайте, забирайте». В воскресенье они уложили все в большую сумку, унесли. А через пять минут возвращаются: «Нам такой шикарный подарок не нужен». Держат в руках тот самый альбом «Дали»!
«Танича это обидело»
— Вы же намного младше Владимира Ивановича. Еще работаете?
— Я бросила работать давным-давно. Как только родился Вася. Мне было 34 года!
— Ваша жизнь и без мужа была успешной?
— Вполне. Я уходила с должности главного редактора. Объявила, что беременна, — и услышала: «Мы подождем. Человек будет временно работать...» Но я так и не вышла. Поняла — не хочу. Я буду сидеть на работе, а ребенок болтаться по детским садам? Еще и аспирантуру бросила. Резко переменила все в жизни.
— Потом не жалели?
— Никогда!
— Где-то лежит пачка листов — недописанная диссертация?
— Так и есть. Зато начала писать стихи, когда родился сын. Просто потоком! Просыпалась среди ночи и писала в темноте!
— Почему в темноте?
— Чтоб совсем не просыпаться. Так, в полудреме. Рифма стучала в голове. Наброски сделаю — а утром привожу в порядок. Потом все оборвалось так же резко, как и началось. Странная история.
— Действительно.
— Помню, услышала, как в студии читает стихотворение Андрей Дементьев. Меня оно потрясло! Вот, послушайте:
Я с женщинами спорить не могу.
Не потому,
Что все переиначат.
А потому,
Что лошадь на скаку
Не стоит останавливать...
Пусть скачет.
— Прекрасные строчки. Андрей Дмитриевич был очень способный.
— Это да. Но у меня родились почти такие же строчки! На тему «женщина переиначит». Еще подумала: вот удивительно! Люди разных поколений — а формулируют настолько схоже. Сказала Володе: «Вы же будете на одной передаче? Покажи-ка Дементьеву мои стихи. Может, что-то скажет».
— Сказал?
— Стихи оценил — кроме вот этой строчки. Решил, что это плагиат. Хотя было написано задолго до!
— Ну и ладно.
— Самое любопытное, Володя там же дал мои стихи Таничу. В студии собралось несколько поэтов. Танич просто вцепился! «Это надо печатать, необходимо делать книгу!»
— Ну и где же книга?
— Тут Володя произнес: «Вообще-то я Дементьеву принес». Танич отреагировал болезненно. Сразу сменил тон: «Ну ладно, тогда не надо». Я потом мужу говорила: что ж ты мне крылья-то подрубил?
— Какая драма.
— Разумеется, я никакую книжку не стала бы делать. Просто было неприятно — поняла, что Танича это обидело.
Шляпа
— Стихи бросили?
— Бросила. Занялась йогой!
— О боже.
— Зато сын сейчас пытается писать книгу. А я как бывший редактор сижу и вычитываю. Вася с малолетства ее сочиняет, чуть ли не в шесть лет начал. Фэнтези, какие-то другие миры... Уже трилогия, огромный труд. Не знаю, нужно ли это кому-то. Но мне интересно! Честно говорю!
— Рукопись Санаева «Похороните меня за плинтусом» годами лежала во всех московских журналах. Никому нужна не была. Потом вдруг — взрыв!
— Да, литературная среда — очень капризная. Такие подводные камни... Володя дружил с Ваншенкиным. Тот говорил: «Могу посодействовать, чтоб стихи напечатали. Но учти — сейчас пробиться очень трудно». В моде была другая рифма. Пригов стал популярен. А у меня классическое стихосложение. Так все и увяло.
— Для мужа хоть что-нибудь написали?
— Да.
— Прочитаете?
— Вы уверены? Ну, слушайте:
В одном из репортажей папа
сказал шутливо в микрофон,
что перед женщинами шляпу готов...
Здесь я забыла. Но заканчивалось так:
А в чем же суть той шутки папы?
В том, что он не носит шляпы".
Вот такой пустячок.
Еще было такое:
Я партнер для тебя ненадежный.
Не умею в команде играть.
Точный пас в ситуации сложной
не всегда я умею принять.
— Кажется, Лев Дуров мне говорил, что никогда в жизни не надевал галстук. А Владимир Иванович — шляпу?
— Не представляю его в шляпе! Хотя у меня есть фотография из 50-х. Володя там в пальто, шляпе. Очень симпатично смотрится. Остались такие чудесные фотографии! Стоит с братом Сашкой на Фрунзенской набережной, щурятся от солнца...
— Вот зря бросили стихи. У вас получалось.
— Да? Одно стихотворение, которое для него написала, Володя даже цитировал в каком-то интервью!
— Это очень любопытно. Помните?
— Эти строки можно адресовать многим, работающим в прямом эфире, но посвятила я их Володе. Думала о нем, когда писала.
Прямой эфир. В него не выйдешь заново,
Не вычеркнешь, не вырежешь слова,
Не улыбнешься, не ответишь начерно,
Все набело и сразу — навсегда.
Прямой эфир. Прямой — без околичностей,
Без свыше утверждаемых идей,
Без тщательно смонтированных личностей.
Прямой эфир — эфир прямых людей.
— Мне нравится.
— Поэта, который начал читать свои стихи, остановить невозможно...
«Майор Волков превращался в Гамлета-мальчишку»
— Вспоминаете мужа каждый день?
— Даже не могу произнести слово «вспоминаю». Он как был — так и есть! Говорю Васе: «Возьми в папиной комнате». Когда уже болел, случалось, вдруг просыпался среди ночи. Начиналась паническая атака, какая-то дезориентация. Не мог понять, где он, что с ним, какое время суток, вернулся ли сын домой... Начинал кричать, звать! А я и сейчас, бывает, вдруг просыпаюсь в 4 часа утра. Знаете, от чего?
— От чего?
— Я слышу — он меня зовет! Вскакиваю, уже готова бежать. Потом понимаю: ой, стоп. Так что Володя из нашей жизни не уходит.
— Прошло всего три года после смерти. А ощущение, что было в другой жизни.
— С одной стороны — да! Жизнь была настолько другая, что порой и не верится, была ли она вообще. С другой стороны — ощущение, что человек живет до сих в квартире с нами. Вот отремонтировали комнату Володи — но никто в ней не живет. Я пробовала там спать... Не получается! Все равно это его комната!
— Будто живой?
— Да. Ощущение, что уехал в командировку. Но скоро вернется. Все воспринимается — «папина комната», «папин стол»... Вдруг начинаю с ним разговаривать!
— О чем?
— Думаю: вот что бы он сказал на это? Иду на концерт — классическая музыка в современной джазовой обработке. А Володя терпеть не мог, когда переиначивают классику. Сам в последние годы редко куда выбирался — но меня спрашивал: «Как пьеса?» — «Ну... Современная». Сразу ворчание: «Фу! Зачем осовременивать?!» Вот и сейчас представляю, как начинаем спорить.
— Из-за какого спектакля особенно спорили?
— Из-за фильма. Смотрели «Гараж» Рязанова. Мне понравилось, ему — нет. Восклицал: «Это же ужасно — выворачивать наизнанку темные стороны натуры человеческой! Унизительно!» Просто не мог это видеть. Еще серьезное наше столкновение — это «Гамлет» во МХАТе.
— Там-то что?
— Ставил Юрий Бутусов, питерский режиссер. Привел свою команду — Трухин, Пореченков, Хабенский... Начинается спектакль — все они выходят в тулупах. Я пошла без Володи.
— Может, и к лучшему.
— Вы не видели?
— Бог миловал.
— Ну и началось... В зале смех. Двери захлопали, пошло шевеление. Многие сразу ушли. Но я осталась, было неудобно. А оказалось настолько здорово! Удовольствие, близкое к восторгу! Еще жива была Марина Голуб. Она играла Гертруду. Трухин — Гамлета. Этот всем известный майор Волков превращался в Гамлета-мальчишку, а не философа с черепом в руках. У него слезы брызжут от обиды, его поступки нелепы!
— Извиняюсь, а Дукалис?
— Дукалиса не было. Словом, я пришла под сильнейшим впечатлением. Даже не представляла, что может быть настолько здорово. Стала Володе пересказывать. Он слушал, слушал... Вдруг говорит: «А что там с декорациями?» Отвечаю — почти нет. Все играют в обычных костюмах. Тут Иваныч произносит: «Мне Гамлет в пиджаке неинтересен». Как же я обиделась! Подумала: хорошо, что остался дома. Он бы с такого спектакля ушел сразу.
«Пристрастился к игровым автоматам...»
— Говорите — сделали ремонт. Чудесные фотографии, висевшие над кроватью Владимира Ивановича, перекочевали в альбомы?
— Весь этот иконостас убрали. Расставили фотографии на полочках. Все хочу повесить обратно, но как-то... Боюсь, что ли! На фотографию с Озеровым смотрю часто. Она прекрасная.
— Любимая ваша?
— Нет, любимая — другая. Детская. Володя в кепке, смеющийся солнечный мальчик. Мне кажется, что он таким оставался всю жизнь. Просто его суть на этой карточке! Ни одна поздняя с ней не сравнится!
— Ой, взглянуть бы.
— Я найду. Эти ямочки на щеках, улыбка... Володя так и не повзрослел! Не вышло из него солидного человека!
— Самый мальчишеский его поступок?
— Еще в 90-е вдруг пристрастился к игровым автоматам. С горящими глазами! По-детски!
— Это опасное увлечение.
— Приехали в Массандру. Интуристовская гостиница. Рядом с нами жили Ярмольник, Садальский, Юра Кузнецов... Так с одним известным актером Володя зависал в зале автоматов. Оторвать невозможно. Пока сам внезапно не бросит — «Пошли гулять!».
— Автоматы могли довести до неприятного.
— Ну и довели.
— Разорились?
— Не совсем. На Ленинградском вокзале увидел автоматы, сел. Так увлекся, что из сумки вытащили кошелек. Явился домой несчастный: «Не ругай меня...» — «Господи! Ну за что ругать-то? Бывает!»
Смех через потолок
— Я всегда подозревал, что азарта во Владимире Ивановиче на троих.
— Ой, вы говорите — и сразу столько воспоминаний... Как будто из тумана все выплывает...
— Что вспоминается?
— Канун Нового года, под ночь приехали друзья. Валера Винокуров привез какие-то футбольные плакаты. Так Володя обо всем забыл — кинулся посреди ночи их клеить на стены!
— Он даже азартнее, чем я предполагал.
— Обои у нас в Чертаново были настолько простенькие, что не жалко было поверх лепить все подряд. Уже болтались какие-то вымпелы, флаги... А оставшуюся половину с наслаждением заполнил этими плакатами. Пока не расклеил все — не успокоился.
— Разговаривал с одним оператором советского телевидения. Спрашиваю: «Вам легко было с Перетуриным общаться?» — «Легко. Он хороший человек. Хоть была у него странная черта — никогда не смеялся». Мне показалось, я знал совсем другого Перетурина.
— Странно! Это не Боря Саксонов говорил?
— Он самый.
— Да, с Борей мы дружили. Те чертановские квартиры — телевизионный кооператив. Слышимость сумасшедшая. В одной квартире говорят — через две люди поддакивают. Недавно встречаю подругу Лену, которая жила под нами. Говорит: «Что я помню о Володе — так это его заразительный смех. Прямо через потолок проникал. Казалось, Володя все время хохотал...» Видите как?
— Вижу, Ольга Ульяновна.
— Может, на работе Володя был другим.
Роковое партсобрание
— Снится он вам?
— Никогда.
— Говорят, это хорошо.
— Я вообще не вижу снов. Если случается — обязательно что-то смешное. Вдруг приснился Кобзон в чем-то кружевном. А вот мама была очень близким мне человеком — но не приснилась ни разу. Знаете, я вам сейчас скажу одну вещь, только не выносите это в заголовок...
— Не буду.
— Болезнь мужа разбила для меня жизнь на две части. Для меня настоящий Володя — это тот, который был до болезни. А тот человек, который лежал, это... Да, забота, сочувствие, нежность и переживания. Но это был не Володя. Я с ним попрощалась уже тогда.
— Совсем другой?
— Случалось, даже сын вступался: «Мам, ну что ты так с ним разговариваешь?» А мне хотелось пробудить в нем прежнего Володю! Лежал совсем другой человек. Какой-то чужой. Совершенно не его реакции.
— Понимаю.
— Потом привыкла. Прошло несколько лет после смерти — вот это ощущение «чужого» растаяло. В памяти только прежний Володя. А какой-то кусочек воспоминаний растворился.
— Народ-то вчерашних любимцев из телевизора забывает моментально.
— Это естественно! О чем вы говорите! Сам Володя очень переживал за кого-то: «Как можно забывать?» А забывают всех. Вот как дядю Колю вышибли с телевидения? Уж какая величина была.
— Вы про Озерова?
— Человека будто не стало. Знаю, Володя был чуть ли не единственным, кто звонил Маргарите Петровне, вдове.
— Маргарита Петровна и сейчас жива. Чудесная старушка.
— Да, живут неподалеку от нас. В этом районе много телевизионщиков. Она говорила: «Меня все забыли. Никто не звонит». Вот точно так же случилось и с Володей. Я это воспринимаю как человек дао.
— Это как?
— Что есть — то есть. Надо смириться.
— Уже тяжело болеющий Владимир Иванович мне говорил, что жалеет об одном — не сошелся близко с Озеровым, своим соседом. А надо было дружить.
— Знаете, Володя вел себя дерзко по отношению к руководству. Все время был в конфликте. Я убеждала: «Тогда и к тебе будет тяжелое отношение, смирись». А в случае с Озеровым — думаю, и от Николая Николаевича что-то зависело, не только от Володи... Вам что-то говорит фамилия Мелик-Пашаев?
— Еще бы. Большой телевизионный начальник ХХ века.
— Был на телевидении главным редактором. К Володе относился изумительно. Когда ушел — часто звонил нам домой. Обычно не заставал мужа, тот где-то носился. Печально произносил: «Пусть мне перезвонит наш великий комментатор». Всегда так его называл. Вечером Володя возвращался, я все передавала...
— А он?
— Слышу: «Мне не о чем с ним говорить, как-нибудь потом». Сколько раз такое повторялось! Годы спустя я Володе говорила: «А чего ты хочешь? Вспомни, как сам относился к Мелик-Пашаеву!
— Мне Владимир Иванович говорил — вышла между ними какая-то ссора. Может, поэтому и не перезванивал.
— Вот этого не знаю. Что на партсобрании вставил Володе Иваницкому — была история.
— Чем обернулось?
— Увольнением. Володя оказался за скобками. За кадром. Период короткий — но такой тяжелый!
— Ого. Что за история?
— Еще накануне обронил: «Завтра им все выскажу...» — «А ты не боишься?» — «Да что они со мной могут сделать?» Но сделали! Иваницкий был главным редактором, Маслаченко — секретарем парторганизации.
— Как интересно.
— Буквально через два дня произошла реорганизация, создавалась спортивная редакция. Перед этим всех выводили за штат. Потом зачисляли обратно. Обычная формальная процедура. Но Володю так и оставили за штатом.
— Представляю, как переживал.
— Не то слово. Пришел домой совершенно раздавленный. Тогда впервые в жизни его напоила. Поняла: если не выпьет, не заснет до утра. Просто сойдет с ума. Поставила на стол бутылку водки.
— Он же не по этой части?
— Иваныч вообще не пил! Если видит, что мы с соседкой присели на кухне, сразу: «Девчонки, пейте. Я пас». Но в тот вечер выпил. Сидел горевал: «Теперь ты меня бросишь...» — и всхлипывал.
«Дасаева отстранили за длинные волосы»
— Вот это картина. Как удалось вернуться на телевидение?
— Кто-то позвонил председателю Гостелерадио Лапину — и выяснилось, что того обманули. Сказали, что Перетурин без высшего образования, сам спортом никогда не занимался. А тут до него донесли: «Вы что?! Перетурин окончил истфак пединститута имени Герцена, мастер спорта по футболу! Играл в высшей лиге!» Ну и вернули. Сначала выпускающим редактором каких-то ночных программ, которые идут на Дальний Восток. Ждали, что взбрыкнет.
— Не взбрыкнул?
— Стал терпеливо работать. Возвращался домой в три часа ночи. Все как-то утряслось, преодолел. Потом в Германию отправили. Так и вернулся.
— Для Лапина такое значение имело — есть ли у комментатора диплом?
— Да что вы! Огромное!
— Я слышал, он бородатых терпеть не мог.
— Длина волос и высшее образование — принципиальный для него момент. Знаете историю с Дасаевым? Смехотворно же.
— С Ринатом?!
— С Фаридом. Лапин отстранил его от эфира только за то, что волосы были на два-три сантиметра длиннее, чем положено. Где-то по шею. Вот и все. Больше не работал!
— Про кого говорил: «Это лучший человек на телевидении»?
— Мне казалось, к Мелик-Пашаеву относился с величайшим почтением. Считал, это лучший редактор в его жизни. При нем и начал подниматься.
Палата на семерых
— Помните момент, когда Владимира Ивановича окончательно уволили с Первого канала?
— Не помню. Будто стерли этот момент.
— Значит, не клал перед вами трудовую книжку?
— У меня ощущение, что все это не в один день произошло. Фактически его уже уволили — но оставили маленькую комнатку, где сидел вместе с Колей Чигириным. Продолжал ездить на работу, уже не получая зарплату. А в какой-то момент просто прекратил.
— Вы просили бросить эти пустые хождения?
— Нет, что вы. Главное, ходит в свой телецентр, время проводит. Мне так спокойнее на душе. Думала: что будет, если окажется дома? Но быстро отыскались какие-то ребята, предложили делать «Футбольное обозрение» в интернете. Так этим увлекся!
— У вас для себя есть ответ — почему никто из телевизионщиков старшего поколения, кроме Чигирина, не навещал Владимира Ивановича?
— Так все сами больные, старые. Маслаченко и Майоров умерли. Почему Анна Дмитриева не заглядывала, которая живет рядом, я не знаю. Да не были они близкими друзьями! Володя общался с людьми попроще. Вроде оператора Бори Саксонова. Да и телевидение в тот момент стало разваливаться. Не представляю, почему с Яном Садековым прервались отношения. Когда-то были очень добрые. Зато приезжали ребята помоложе. Помогали Володю двигать.
— На каталочке мужа во двор вывозили?
— Зимой-то нет, а летом довольно часто. У нас за углом выстроили элитный особняк. Дюжев живет, еще кто-то из артистов. За этот антураж часто цепляются киношники. Я однажды Володю вывезла — а там киногруппа!
— Узнали?
— Да! Подбежали, окружили, начали тормошить, расспрашивать... Володя ожил. Просто праздник для него был. Операторы помогли его поднять в квартиру.
— Умирающего Зельдина положили в больнице в коридор. Пока кто-то не узнал.
— Володю в больнице узнал сосед по палате, бывший спортсмен: «Как же так, Перетурин — и в общей палате?!» А Володя был там счастлив!
— Счастлив?
— Ну конечно. Я видела, как вслушивается в разговоры шести мужиков, как наблюдает! Ему было интересно. Вечерами уходила — говорила этим ребятам: дайте ему вот эту еду, ту водичку. Присматривали! Среди людей он прямо оживал.
— До сих пор вспоминаю — водичку просил «зелененькую».
— Да, спрайт. С чем я боролась, сама терпеть не могу — спрайты, фанты, кока-кола... Сын, Вася, тоже не пьет — а папа без этой шипучей воды жить не мог. Баночку поставь туда, сюда, в холодильник. Глушил без остановки.
«Как-то позвонила бывшая жена Володи, мы с ней хорошо поговорили»
— Владимиру Ивановичу в 2023 году исполнилось бы 85. Как отметили бы — если б дожил в добром здравии?
— Скромно. В последнее время Володя не любил никаких праздников. Зато его 50-летие так отметили — дом трещал! Приехали ребята из Молдавии, привезли огромную канистру хереса. Стали разливать в ванной. Залили весь пол, половину квартиры... Жили с этим ароматом несколько недель. А я все что-то жарила, пекла. Шумные компании собирались у нас регулярно. А потом как-то угасло. Пропал интерес. Собрались только на 40 дней после смерти Володи. Даже Кирилл приехал из Питера.
— Кирилл — это?..
— Сын Володи от первого брака. Договорились встречаться чаще. Пару раз получилось, а потом пандемия, все остальное... Снова угасло. Только созваниваемся: «Надо бы возродить!» Но удивительно — Володя будто сидел с нами за столом. Полное ощущение его присутствия.
— Как сложилась судьба первой семьи?
— Кириллу уже исполнилось 60. Тоже судьба необычная. Окончил военно-морское училище Макарова в Ленинграде. Все бросил и уехал в Белград. Там живет. Говорит: «Люди на улице слышат русскую речь — подбегают, начинают обнимать...»
— Приятно слышать.
— Вот недавно внучка Володи к нам приезжала из Питера. Даже с правнучкой!
— С той семьей нормально ладили?
— Они в Ленинграде, мы в Москве. Кирилл школьником приезжал к нам на каникулы. Володе некогда было с ним заниматься — и по театрам водила я. Так и остались друзьями. Никаких барьеров! Как-то позвонила бывшая жена Володи, мы с ней хорошо поговорили.
— Ее уже в живых нет?
— Жива! Юля, внучка, говорит: «Бабушка в отличной форме. Бодрая, активная». Ей тоже 85, они с Володей ровесники.
Раки, пасека и баранья нога
— Самый странный подарок в его жизни?
— Это было до рождения сына. Жили в Чертаново. Вдруг звонок: «У нас из Ростова подарок для Владимира Ивановича!» — «Его нет дома, давайте потом...» — «Нет-нет, этот подарок не ждет. Мы привезем». Являются два парня, в руках громадная картонная коробка. Оставляют и уходят. Прислушалась — что-то шуршит!
— Боже.
— Приоткрываю — а эта коробка полна живых раков! Ползают, карабкаются!
— Я бы с ума сошел.
— Да и я чуть не сошла. Вот что мне с ними делать? Володя работал до ночи. Я одна. Вспомнила, что наш сосед — знаток пивных дел. Кинулась к нему. Тот сразу разобрался: «Сейчас заполняем ванну водой, всех вываливаем. Кастрюльку на огонь, сварим хоть десяток». Со следующего дня к нам в Чертаново стекались приятели со всей Москвы! Как только узнавали?
— На запах шли.
— Огромная кастрюля с плиты не снималась — и варились, варились в лаврушке эти раки. Люди сидели, ели, пили, забирали часть раков, уходили. Потом появлялся кто-то новый. Дня три не прекращался поток!
— Подарок отличный.
— Был еще случай. Я снова дома одна, Вася грудной. Вдруг приносят гигантского копченого осетра. Я не представляла, что с ним делать. Был же в «Роторе» такой Горюнов? Начальник?
— «Был» — мягко сказано. Еще как был.
— Все время передавал трехлитровые банки черной икры. Я узнала, что это такое — есть черную икру ложками.
— Вот это жизнь у вас.
— 8 Марта мужа никогда не было дома, постоянно заграничные матчи. Пока я работала, меня это не волновало. Но когда родился ребенок...
— Печали обострились?
— Не то слово. Помню, Васю уложила спать. Еще не поздно, сижу на кухне. Открыла бутылку шампанского, достала банку крабов. Представьте: сижу одна, намазываю черную икру на крабов. Запиваю шампанским и плачу! Что меня так накрыло — не представляю!
— Картина великолепная.
— Казалось — вот жизнь и закончилась... Вы про подарки спрашивали? Я вспомнила. Как зовут парня, который с «Матча» перешел на Первый? Он еще в «Что? Где? Когда?».
— Денис Казанский.
— Вот-вот. Когда Володя был уже лежачий, Казанский привез громадный телевизор. Это было очень приятно. А! Вспомнила — была еще история с бараньей ногой!
— Кажется, эта история будет пропитана волшебством.
— Баранья нога — единственное блюдо, которое Володя готовил только сам. Просто культ! Разговоры-то слышала: «В Ленинграде я жил — сам варил борщи...» Но что-то при мне не практиковал. Зато любил собирать гостей на вот эту баранью ногу. Приятели уже знали, что их ждет. Даже к Олегу Кучеренко на день рождения ездил готовить баранью ногу!
— Эх, не застал я те времена.
— Однажды какая-то среднеазиатская команда привезла ему половину барашка. Иваныч обрадовался! Сам уезжал в командировку. Зима была. Говорит: на балкон положим, как раз заморозится. Вернусь — устроим сабантуй. Но когда вернулся, было не до барана. Потом оттепель. Эта баранья нога то размораживалась, то замораживалась. Однажды выходит с балкона удрученный: «Оля, на ней что-то белое. Может, плесень?»
— Надеюсь, не эта нога была отправлена на день рождения Кучеренко.
— Что вы! Я ужаснулась: «Ну ее на фиг, эту ногу. Не надо готовить, людей травить...»
— Предали земле?
— А как половину мороженого барана тащить на помойку? Надорвешься! Мы придумали: Владимир Иваныч встал под балконом, а я с четвертого этажа ее сбросила.
— Мне нравится ваша предприимчивость.
— Тащит на помойку. В свете фонаря все прекрасно видно. Вот дотянул, бросил... Не успел отойти метров на десять, как со всех сторон набежали собаки. Слетелись огромной стаей, накинулись. Среди ночи выглядываю в окошко — все терзают. Володя усмехнулся: «Хоть кто-то получил удовольствие...»
— Команды благодарили любимого комментатора?
— Как-то «Жальгирис» пригласил в Литву. Это самое светлое и грустное мое воспоминание. Городок Игналина. Встречали нас изумительно! Я уже была беременная. Жили на старой мельнице, переделанной в коттедж. Место для посиделок оформили у мельничного колеса. Чудесные комнаты — но все удобства во дворе. Нужно было пройти через пасеку. Идешь — все гудит...
— Вкусно как рассказываете.
— От мельничного колеса должен быть водопад — но хозяева установили подпорку. Течет одна струйка. Чтоб умываться. Володя заинтересовался: «А можно убрать эту подпорку?» — «Попробуйте! Не пожалеете?»
— Ну и?..
— Такой поток! Володю свалило с ног, сорвало плавки и понесло по этому ручью. Представляете, какие воспоминания?
— Чудесные.
— А рядом пруды с немыслимым количеством карпов. Володя садился прямо перед домом с удочкой и кайфовал. Как-то здоровенный карп утянул удочку — и Вова с хозяином на лодке за ней гнались. Карп оказался в самом деле гигантский. А какие леса вокруг! Прозрачные! В этих лесах ярко-зеленые луга и совершенно немыслимых цветов сыроежки. Никогда таких не видела. Володя нашел занятие — собирал бруснику. Срывал только красные ягодки, белые оставлял. Когда приехали в Москву, выяснилось, что белые и надо было брать. Пока ехали — они бы все покраснели. Потом варил брусничный джем. Меня не подпустил: «Отойди, я сам буду!»
Штурм «Останкино»
— Как романтично.
— Вообще-то Володя не был романтиком!
— Вот это удивительно.
— Поэтому каждое проявление памятное. Еще в советские времена с двумя подружками спонтанно решили отметить старый Новый год. Купили индейку. Володя возвращается с работы к полуночи ближе. Вдруг включился в нашу компанию, сыпал историями — мы так хохотали! Просидели до рассвета!
— Самый памятный совместный вечер?
— Самый-самый первый. Мы же познакомились на свадьбе у друзей. Посидели там, оставались на «вы». Говорит: «А поехали ко мне в Чертаново?» Ну, поехали.
— Я замер.
— Только не думайте, что вас ждет какая-то эротическая история!
— Далек от этих мыслей, Ольга Ульяновна.
— Долго добирались, метро еще не было. Сели на кухне, налили по бокалу вина. Зажгли свечу. Ноябрь, за окном темень. Даже не понимали, сколько времени. Так и проговорили до утра. Володя взглянул на часы: «Какой ужас! Почти шесть!» Вот такая была первая совместная ночь.
— Я слышал историю, как Перетурин не покинул «Останкино» даже во время штурма. Что требовало мужества.
— Знаете, что тогда произнес?
— Очень любопытно.
— «Футбол любой власти нужен. Работаем!» Как раз монтировали «Футбольное обозрение». Так никуда и не ушли. Хотя ситуация была жутковатая. А что я дома пережила! Это было воскресенье. Солнечный, яркий день. Мы с сыном отправились в уголок Дурова. Перед самым занавесом выходит какой-то гражданин, объявляет: «В Москве введено чрезвычайное положение. Просим вас спокойно покинуть зал. Не волнуйтесь, ситуация контролируется...»
— Прекрасное напутствие.
— Выходим. Светит яркая-яркая луна. Улицы совсем тихие. Шли пешком, до дома недалеко. Только зашла в квартиру — мысль: а Володя-то где? Господи! Как он там, в «Останкино»?!
— Ужасно.
— Кто-то нам сказал, что по улицам идут танки. Вдруг в темной квартире телефонный звонок.
— Он?
— Моя сестра. «Вы пришли? Володя до вас дозвониться не мог, набрал мне. Не тревожься, они монтируют. Просил передать — крепись. Но голос был такой, будто подводная лодка идет на дно...» Спасибо, отвечаю. От таких слов меня вообще колотить начало. Села. Думаю: вот как мне Васю укладывать спать, чтоб ни о чем не догадался? Вот уложу — и буду плакать. Звонить куда-то бесполезно.
— Только если в приемную товарища Анпилова.
— Только села, приготовилась страдать — открывается дверь и заходит Володя!
— Надо же.
— Весь закопченный. В какой-то прожженной, простреленной куртке. Рассказывает, что их вывели спецназовцы в поле за Останкинской башней, на луга. Указали: «Туда — к электричке». Вот они заходят — а этой электричкой дачники возвращаются! Безмятежные, с букетами цветов! Кто за городом особенно слушал радио?
— Прекрасно помню тот день.
— Вот представьте: в вагон врывается комментатор Перетурин с оператором, закопченные, что-то кричат про штурм «Останкино». Никто понять не мог. А насчет того, опасно ли это было, — прямо в коридоре телестудии застрелили человека...
— Как случилось?
— Высунулся из монтажной.
— Когда Владимир Иванович вернулся в «Останкино»?
— Через два дня.
«Хотели вручить значок за спасение на водах. Но Володя спрятался»
— Мне Перетурин рассказывал, как выступил однажды против начальства. Что потребовало большой смелости. Подумал и добавил — «вообще-то я не очень смелый».
— Как вам сказать... Он был терпеливый. Но, видимо, тогда его допекло. Вот и взорвался. Что касается смелости — мне на днях сын напомнил историю. Говорит: «Наш папа герой, он же спас женщину в Москве-реке!» Я вспомнила. Была история.
— Если была — мы просто обязаны ее опубликовать.
— Все случилось незадолго до нашего знакомства. Пристань рядом с его родительской квартирой на 3-й Фрунзенской, ходил прогулочный пароходик. Тут же троллейбусная остановка. Народ обычно толпился. Володя стоит, вдруг крик — в воде барахтается женщина!
— Уж я бы себя показал.
— Может, упала сама, а может, столкнули. Все стоят охают. Никто нырять не собирается. Начало осени — холодно!
— Ну и Владимир Иванович?..
— Владимир Иванович разделся и полез! Вытянул ее!
— Вам потом рассказал? Или орден увидели на пиджаке?
— Мне ничего не рассказывал. Обмолвилась та самая Галя, которая жила с ним в одном доме и работала со мной: «Потом по подъезду ходили, искали парня, который нырнул. Хотели вручить значок за спасение на водах. Но Володя спрятался».
— Какая восхитительная отвага.
— Еще была история, когда он повел себя отважно. Притом что терпеть не мог бытовые конфликты. В конце 90-х я решила устроить революцию в отдельно взятом подъезде...
— Вы хорошо подумали?
— Добровольно взяла на себя обязанности старшей по дому. Был такой бардак! Бомжи ночевали на лестнице. Неподалеку же три вокзала. Все грязнющее. Я собрала народ: «Надо поставить дверь с замком!»
— Не все обрадовались?
— Большинство поддержало — но пришлось и по квартирам пройти. Убеждать, уговаривать, чтоб скинулись. Какой-то дед чуть палкой меня по голове не ударил. А вечером раздается звонок в дверь. Стоит мужчина. Мне показалось, слегка поддатый: «Мне жена передала, вы собираете деньги. А с какой стати я должен вам платить? Вы кто? Может, вы все это присвоите?» Хамский поток.
— Владимир Иванович слышал?
— Я стою, пытаюсь вставить хоть слово. Этот распалился. Уже чуть не плачу! Все это около лифта. Вдруг сзади кто-то кладет мне руку на плечо. Оказывается, это Иваныч подошел, слышал часть разговора. Спокойно говорит: «Иди в квартиру».
— Подрался?
— Не знаю, что происходило дальше. Слышала громкие голоса. Потом хлопнула дверь лифта.
— А дальше?
— Иваныч вернулся, сел передо мной. Говорю: «Володя, что это такое? Я же с добром! Почему такая несправедливость?» Тут он произнес слова, которые мне потом помогали в жизни: «Оля! Две тысячи лет назад Иисус Христос появился на Земле. Он тоже пришел с добром. Что люди сделали? Закидали камнями и распяли. Думаешь, за две тысячи лет человечество особо изменилось? Ты должна быть готова проходить через такие вещи! Так что наберись терпения...»
— У истории было продолжение?
— На следующий день этот человек вернулся. Я была дома одна. Стоит на пороге, протягивает мне деньги, извиняется. Дошел до лифта, обернулся: «Как же вас любит муж!» Уж не знаю, что ему Володя наговорил.
«Решил, что я засланная»
— Про первую ночь вы рассказали. А познакомились, говорите, на свадьбе?
— Это что-то невероятное. Вы не поверите.
— Я очень доверчивый. Говорите.
— Мне было лет двенадцать, когда впервые увидела Володю. Еще папа был жив. Шла передача «Голы, очки, секунды». 60-е годы!
— Я не застал.
— Папе читала программу — и он рассмеялся: «Что ты тарахтишь? Какие еще «Голачки секунды»? «Голы, очки»! Давай включай!» Вот тогда я увидела лицо Володи на экране. Ну и запало в память.
— Влюбились?
— Да вы что?! Просто запомнила!
— А дальше?
— Прошло много-много лет. На свадьбе общих друзей вижу знакомое лицо. Сразу задумалась: где ж я его встречала? Товарищ представил: «Это Володя, ведет передачу на телевидении». Гляжу на него не отрываясь. Думаю: вот почему он мне запал в память? Интересный — но не красавец.
— Как все не случайно.
— Настолько не случайно, что порой даже страшно. Вот пример: стали с Володей встречаться. Как-то позвонил на работу, рядом сидела женщина намного старше. Взяла трубку, передала мне — а потом спрашивает: «Это кто был? Голос знакомый». — «Галя, ну откуда тебе знать? Ты вся в искусстве, а это парень из спорта...» — «Не Перетурин ли?»
— Так-так.
— Я глаза вытаращила. А ей смешно. Выдержала паузу — и рассказывает: «Володя жил на седьмом этаже, а я на четвертом. Два брата-акробата, все время с мячом, бритые налысо...»
— Вот это да.
— Я вспомнила фразу Леца: «Укладываясь с женщиной в постель, не обсуждайте других людей. Через пять минут вы окажетесь связанными словно паутиной огромным количеством знакомых».
— Чувствую редактора.
— Вот так у нас и вышло! Наша дача в Серебряном Бору была на мысу, где канал сливается с Москвой-рекой. Папа отпускал шофера и шел по тропинке. Как-то увидел на лавочке человека — и узнал даже со спины: «Коля, это ты?!» Это оказался Николай Михайлович Конаныхин, с которым они начинали рабкорами в юности.
— Не его ли сын стал большим телевизионным начальником?
— Конечно! Сережа! Николай Михайлович после приходил, рассказывал, что у Сережи в редакции творится. Так что все телевизионные фамилии и байки я знала. Как-то вскользь бросила реплику — и Володя оцепенел: «Откуда ты это знаешь?!» Решил, что я засланная!
— Любой бы решил.
— Сразу ему говорить не стала. Так он все допытывался: «С кем ты знакома? Ну, с кем?» Никак не мог вычислить!
Слезы
— Даже самые отчаянные люди иногда плачут. Слезы Владимира Ивановича видели хоть раз?
— Ой... Да, видела!
— Что случилось?
— Недалеко от нашего дома был кинотеатр «Ашхабад». В воскресный вечер пошла покупать билеты. До сих пор помню — шел фильм «Тутси» с Хоффманом. Отстояла очередь, вышла — и такой красивый снег! Погода чудесная! Решила погулять — ну и увлеклась. Вернулась домой часа через четыре. Захожу в наш двор, вижу — Володя стоит около окна. Рукой ему махнула.
— А дальше?
— Открываю дверь — и чувствую запах сигарет. Володя-то не курит! Может, кто-то в гостях? Вроде нет... Иду на кухню и вижу, что глаза у него красные от слез.
— Из-за вас?
— Да. Решил — я пропала. Что-то случилось. Тогда поняла — наверное, я для него дорогой человек. Сидел растерянный, беспомощный: «Ну что ты делаешь?! Я так испугался...»
«Ситуация драматика»
— Вы говорили про кучу командировок. Самая памятная?
— Чемпионат мира в Испании, 1982 год. Вот про ту поездку Володя говорил: «Ситуация драматика!»
— Это что ж случилось?
— Легендарный матч Германия — Франция. Кажется, полуфинал чемпионата мира. В Москве жара несусветная. Трансляция шла часов до трех ночи. Окна нараспашку, мы с соседкой Леной сидим, смотрим. Так болели за Францию — просто умирали!
— Женский взгляд на футбол.
— Вот именно. Володя вел репортаж. Играли в Севилье, а ему надо было среди ночи как-то возвращаться в Мадрид. Смотрит на часы — ясно, что не успевает. Дополнительное время, пенальти... Уже вернувшись в Москву, рассказывал: «Со стадиона прет страшная толпа, а я не знаю, что мне делать! Ночевать здесь? Где? Кое-как вырываюсь из людского потока. Если вдруг появляется такси — толпа кидается к автомобилю, облепливает со всех сторон. Всем надо уезжать. Не знаю, что со мной случилось, — их всех расталкиваю руками, бросаюсь к такси. Кричу первое, что пришло в голову, — «ситуация драматика!» Не знаю, почему мне эти люди поверили — и не разорвали...»
— На наше с вами счастье.
— Мчится на станцию к последнему поезду. Билет уже был. Уже там выяснилось, что поезд задержали, пока все не доберутся с футбола. Можно было не торопиться. Потом всю ночь ехал — и ни на секунду не заснул, потому что кругом обсуждали, обсуждали, обсуждали матч... Когда вернулся в Москву, притащил целую коллекцию Иглесиаса!
— Это богатство.
— В СССР его не особенно знали. А Володя услышал там — и влюбился в эти интонации. У нас Иглесиас гремел потом на все Чертаново. Володя лежал наслаждался: «Какой голос! Как хорошо, что это слышу не только я, но и соседи...»
— Я обычно рассуждаю так же.
— У нас и соседи слушали с удовольствием. Нам так казалось... Потом переезжали — все пластинки сгинули. Раздали.
— Было много?
— Когда мы с Володей познакомились, пластинок у него была огромная коллекция. Он обожал Элвиса! Помню, часа в два ночи показывали его концерт. Иваныч дождался — и смотрел не отрываясь...
Родина пишет каллиграфическим почерком
— Недавно наткнулся на запись «Футбольного обозрения» — смотрел, не мог оторваться. Вы после смерти Владимира Ивановича хоть один репортаж переслушали?
— Нет. Но когда для книжки искала фотографии, пересматривала записи «Футбольного обозрения». Я при жизни-то настолько переживала за его трансляции, что не могла слушать. Всегда боялась: ой, вот сейчас он ошибется, что-нибудь не так скажет... Редактор во мне просыпался!
— Критиковали?
— Первое время пыталась.
— Почему прекратили?
— Является после репортажа — я с порога: «Володя, вот это не то и вот это». Он эти разговоры не терпел! Потом-то переосмысливал. Но я поняла — сразу говорить не надо. Слишком ранит.
— Великая история — увидев трюки Гуллита, Владимир Иванович произнес на весь Союз: «Вот бы нам таких отцов из Суринама». Пошли письма: «Комментатор Перетурин предлагает нашим женщинам спать с неграми».
— Наверное, единственный его прокол. Второй такой не простили бы. Контроль был страшный. Обстановка на ТВ не самая доброжелательная.
— Доносы на него писали?
— Еще какие.
— Особенно поразивший случай?
— Все писал один активный гражданин — так потом выяснилось, что это актер театра Моссовета.
— Театр Моссовета начала 80-х — роскошная труппа. Одна из лучших в стране.
— Специально для Володи этим вопросом занялся знакомый, который работал в МВД. Каким-то образом установил личность. Наверное, не стоит называть фамилию этого артиста? Точно помню, что его жена была секретарем парторганизации театра Моссовета. Очень колоритная женщина. Правда, с другой фамилией. Вот эти письма были неожиданностью!
— Что писал?
— Сыпал жуткими оскорблениями. «Как можно выпускать в эфир такого-сякого?!» Просто кошмар. Но мне больше помнятся восторженные письма.
— Вот оно — природное равновесие.
— Была у него почитательница из Ивано-Франковска по фамилии Родина. Писала каллиграфическим, совершенно идеальным почерком. Говорят, в этом проявляется склонность к шизофрении.
— Были в моей жизни такие примеры. Подтверждаю.
— Володе писала так: «О, великий учитель! Я слушала очередной репортаж — и столько вынесла...» Где-то ведь лежат у меня эти послания, сохранились. Однажды при девочках-сиделках достала, стала читать. Так хохотали!
— Еще что писали?
— Какие-то горняки прислали письмо: «Посмотрели «Футбольное обозрение» — и так нас восхитило, что выдали на-гора кубометры сверх нормы...» Володя был ошеломлен.
«В программе «Время» Володя оказаться не мог»
— Вы говорили — муж дружил с Ильей Олейниковым. Еще с кем-то из артистов?
— Я сразу вспомнила, как Слава Добрынин ему постоянно твердил: «Володя, ты почему машину не купишь?» В ответ слышал: «Слава, если б я зарабатывал столько, чтоб держать шофера, — безусловно, завел бы автомобиль».
— Никакого тщеславия?
— Да вообще ноль. Я даже представить его не могу за рулем. Момент престижа вообще не волновал. Как был пацаном — таким и остался на всю жизнь. Вообще не повзрослел в этом смысле! Так и не сформировалось осознание себя как человека, чего-то добившегося. Даже в голову не приходило завести автомобиль. К чему? Курточка, джинсы да сумка через плечо. Пошел в «Останкино». Как-то в электричке ему человек говорит: «Это что ж, сам Перетурин едет с простым народом?!» От этой популярности был только один плюс — в магазинах перепадало дефицитное. Особенно пригодилось, когда сын был маленький. Спустя какое-то время после знакомства Володя сказал: «Ты единственная женщина, которая не спросила, почему у меня нет машины». А мне даже в голову не пришло!
— С какой чертой Владимира Ивановича вы боролись всю жизнь?
— Да ни с какой. Ну, разбрасывает все. Так что, бороться с этим? Нелепо! Вы про артистов спрашивали — да, много было друзей из этого мира. Но все прервалось, когда родился Вася. Прежде близко общался с Невинным, Калягиным, Менглетом. Георгий Павлович Менглет был страшный поклонник ЦСКА! Просто отчаянный!
— Мы пару раз общались. Я помню.
— Есть же у Чехова фраза: «Если человек не пьет и не курит, поневоле задумываешься — уж не сволочь ли он?» А Володя говорил: если не любит футбол — значит, человек не очень хороший. Первый критерий хорошего человека для него — любит футбол.
— Если отсутствовало тщеславие — значит, и в программу «Время» не стремился?
— Нет. Володя и не мог там оказаться.
— Почему?
— Чтоб говорить о спорте в программе «Время», нужно было выстраивать взаимоотношения с начальством, заигрывать. Так просто туда не допускали. Это была премиальная вещь.
— Это ясно.
— Но он туда и не стремился. Нет? Ну и не надо.
Нюрнбергский бридж
— Даже без программы «Время» популярность у Владимира Ивановича была будь здоров.
— Мы уже жили в этой квартире. Случилась проблема с лифтом, пошла вызывать мастеров. Говорю: «Ребята, ну поднимитесь, что-то смажьте. Все время застревает!» Они понятия не имели, кто я такая. Один усмехнулся: «У вас в подъезде Перетурин живет, он все лифты Москвы купить может. Миллионер! Неужели не вложится, не поменяет мотор?»
— До миллионов вам было далеко?
— Да откуда? Хотя Володя создал нам с Васей довольно комфортную жизнь. Я не работала, ездили за границу... В Нюрнберге такая история вышла!
— Что было?
— В конце 90-х поехали по Европе, как раз были школьные каникулы. Италия, Австрия, Германия... Там водитель говорит: «Мне нужна остановка, до Бреста не дотяну». Посмотрели по карте — вот-вот Нюрнберг. Решили там остановиться. Гуляйте, говорит, по Старому городу, в полночь встречаемся. Ходим-ходим — город чудесный!
— Да, невероятный.
— Наткнулись на древний собор. Оттуда доносится пение. Говорю: «Как красиво...» Вася усмехнулся: «Мама, а ты не слышишь, что они поют? Это ж песня про зайцев!»
— Про зайцев? Это смело!
— Думаю: что за бред? Откуда?
— Не 45-й год.
— Зашли за угол — оказалось, это не собор, а концертный зал. Выступает команда КВН на двух языках. Бывшие наши соотечественники. Послушали немного — и пошли дальше. Встретили молодежь из нашей группы, те совсем озябли. Говорим: а вот зайдете в зал, представление послушаете да обогреетесь. Зал большой, а народа мало. Вам будут рады. К полуночи встретились в автобусе — и они рассказывают: на представлении такая скука, что собрались уходить. Вдруг номер — выходит какой-то чудак и объявляет: начинается всемирный турнир по бриджу. Участвуют самые известные политики, актеры. Пародия, естественно. Заключает: «А комментирует все это Владимир Перетурин!» Появляется другой актер — в огромном галстуке.
— Это слава уже европейская.
— Наши так аплодировали, хохотали, что ребята из КВН не вполне поняли: что случилось-то? Я в Москву вернулась, рассказывала Володе — тот поразился. Все учли! И любовь к галстукам, и бридж...
— Уважал бридж?
— Не то слово. У них своя компания — Кучеренко, Винокуров, мой Володя... Говорит: «Я так за вас переживал! Ну зачем вы поехали по этой Европе, да еще на автобусе?» — «Чтоб вот это узнать — как тебя пародируют в Нюрнберге!»
История с карнизом
— Гвоздь забить не мог — как и полагается творческому человеку?
— Абсолютно не приспособленный к быту человек. Для него существовали микрофон, телевизор, ручка, блокнот. Но не молоток. Пришлось взять управление на себя. Зато именем своим помогал. Вот карниз купила благодаря ему.
— Что за карниз?
— Мы только въехали, обустраивали квартиру. На Ленинском проспекте строительный рынок прямо на улице. Там вижу — потрясающий деревянный карниз! Мой размер, мой цвет!
— Ну и взяли?
— Неразъемный. Как его доставлять-то? Иду к парню, который там работает. Он лениво, не оборачиваясь: а че я могу? Выходите на Ленинский проспект, ловите машину с багажником. Никакого участия в моей судьбе принимать не собирается. Я взмолилась: «Хоть отложите!» — «Ну, пошли на склад...» Бредем куда-то дворами, он кашляет. Говорю: «Простудились?» — «Да, вчера был на футболе, продрог...» Я оживилась: «Да, «Спартак» играл!» Он покосился заинтересованно: «А вы что, увлекаетесь футболом?» — «Мой муж вел репортаж». — «А кто ваш муж?!» — «Перетурин».
— Обалдел?
— Не то слово! Выдавил: «Что, серьезно?! Так! Стоп! Да мы вам сейчас быстро...» Вызвал каких-то ребят — через две секунды был автомобиль. Как-то наискосок воткнули этот карниз. Довезли до дома. Я сую деньги — он: «Нет, нет! Что вы!» Вова вроде и не участвовал — но своим авторитетом проблему решил.
— Сегодня лучшим комментаторам платят по полтора миллиона рублей в месяц. При советской власти не шиковали?
— Когда встретились, даже я получала больше. У него было 180 рублей, у меня — 200. Правда, Володе доплачивали за каждый репортаж.
— Артистам за концерт официально платили рублей пять. А сколько за репортаж?
— Мне почему-то кажется — 8 рублей. Зато потом пошли заграничные поездки. Там уже суточные. Экономил, откладывал какие-то доллары. Володя же в один момент переменил всю свою жизнь. Развелся, бросил футбол и переехал из Ленинграда в Москву. Чтоб купить скромную квартирку в Чертаново, добавляла мама.
— В той квартире вы потом жили?
— Да. Обои отваливались, какие-то колченогие стулья привезли родственники. Роскошным был только книжный шкаф, красоты необыкновенной! Когда съезжали, так и оставили в той квартире.
«На вокзале встречал Вадим Синявский»
— С артистами дружба разладилась — зато с корреспондентами только крепла?
— Дружили с Валерой Винокуровым...
- Это замечательный человек.
— С Олегом Кучеренко, главным редактором «Футбола».
— К Олегу Сергеевичу я отношусь значительно сдержаннее.
— Мы вместе сняли дачу. В середине лета собрались там справить мой день рождения. Позвали Валеру Винокурова, накануне завезли туда шампуры, шампанское, все на свете. А Володя работал до ночи, монтировали передачу. Пришел поздно, принес мясо. До рассвета мариновали. Просыпаемся, время ехать — дождь стеной! Гром, никакого просвета!
— Я бы снова лег спать. Этот день пропустил.
— Сижу с кислым лицом. Чуть ли не слезы. Так обидно! Вдруг Иваныч поднимается: «Быстро одевайся — едем!» — «Вова, куда?! Посмотри, что за окном!»
— Что он?
— Воскликнул: «Матч состоится в любую погоду!»
— Тоже верно.
— Сказал: «Лучше мы будем сидеть там, давиться сырым мясом и пить шампанское с Кучеренками, чем целый день томиться в квартире, глядя на твою кислую физиономию». Я подумала: а правда! Футбол-то из-за дождя не отменяют!
— Случаи редки.
— Значит, и шашлыки отменять не станем. Едем! Добрались до Ярославского вокзала, сели в электричку. Небо только темнеет. Льет и льет. Перебежками добрались до дачи. Как только я дотронулась до калитки — солнце просто хлынуло на нас! Инна, жена Олега, выбегает навстречу: «Ой, какую вы нам погоду привезли...» Матч состоялся.
— Какие же интересные люди жили в то время. Эх.
— Я вам расскажу историю. С моим папой в редакции газеты «Правда» работала Ирина Павловна Кириллова.
— Это вдова Синявского?
— Точно! Откуда вы знаете?
— Я начинал в редакции «Правды». Ее помнили.
— Как интересно все поворачивается... Они были с папой очень дружны. Потом папа умер, прошло время. Мы поехали вместе отдыхать в Прибалтику — Ирина Павловна с дочерью Маринкой и я с сестрой. В Юрмале дачи от «Правды». А когда возвращались в Москву, сам Вадим Станиславович Синявский встречал на вокзале. Я до сих пор помню, насколько он был элегантный. Это что-то нереальное!
— Могу себе представить.
— Поезд подтормаживал — и он шел вдоль перрона. С гигантским букетом цветов. Думала: вот это мужчина! Какой же потрясающий дядька!
— Пообщались?
— Две секунды. Но запомнила на всю жизнь.
— С Владимиром Ивановичем потом об этом говорили?
— Спустя лет двадцать они делали для «Футбольного обозрения» какой-то материал о Синявском. Володя разыскал Маринку, поговорил с ней. Потом дал мне трубку — и мы долго говорили, вспоминали Юрмалу, Серебряный Бор... Потом она вдруг произносит: «Хочешь поговорить с мамой?» Я-то эту тему обходила — думала, Ирины Павловны давно нет в живых!
— Она долго жила.
— Да. Марина говорит: «Она не очень хорошо себя чувствует. Возраст. Но так хочет с тобой поговорить!»
— Как мило.
— Сказала: «Олечка, я тебя маленькой помню... У тебя муж тоже радиокомментатор?» Да, отвечаю, вроде того. Обрадовалась: «Как у нас с тобой судьбы объединились!» Я потом нашла фотографию — редколлегия «Правды» встречается с Гагариным. Стоит мой папа, тогдашний главный редактор Сатюков, а рядом с Гагариным — Ирина Павловна. Круглолицая, симпатичная, улыбчивая — чувствуется такая энергия!
— Еще объединило Новое Донское. Владимир Иванович похоронен там. Синявский тоже. А Ирины Павловны почему-то рядом нет.
— Я тоже обратила внимание. Мы с Володей проходили мимо, он сказал: почему-то сестра воспротивилась, чтоб ее там хоронили...
Инсульт
— Накануне первого инсульта у Владимира Ивановича была командировка.
— Да, ездили куда-то за границу с Гусевым. Кажется, в Германию. Не думаю, что это сыграло роль.
— На самочувствие не жаловался?
— Не особо. Про инсульты я теперь могу говорить как специалист. Геморрагический врачи как-то могут предсказать. Это повышенное давление, кровоизлияние в мозг. Апоплексический удар, как говорили прежде. А ишемический инсульт — абсолютно другое!
— Он какой?
— Кровь отхлынула от мозга. На время наступает кислородное голодание в мозгу. Сами врачи не знают, почему он происходит. Вот этот — настоящий кошмар. При первом инсульте у Володи были очень яркие проявления. Сразу сказал: «Звони доктору Василькову». Я даже день запомнила — 6 апреля.
— Мог говорить?
— Какое-то время. Хотя речь у него быстро отключилась. Васильков сразу все понял: «Готовьтесь, я решу вопрос. Скоро придет машина». Отвезли в ЦКБ на Открытом шоссе.
— Со вторым инсультом было иначе?
— Абсолютно. Не было резкой картины. Речь немножко поплыла. Володя вставал, пошатываясь. Но главное — было нормальное давление!
— В этом главное коварство?
— Приезжает неотложка, проверяют давление — и говорят: «Все с ним нормально, просто нездоровится». Приезжает новая скорая — и точно так же уезжает. А через 15 минут вернулась!
— Почувствовали — что-то не то?
— Вот! Врач, молодой парень, засомневался. Хотя, наверное, уже было поздно. Сказал: «Не могу его оставить с вами на ночь. Сердцем чувствую — что-то здесь не то». Они очень боятся неправильно поставленных диагнозов. Если привезут в больницу здорового — будут ругать.
— В больнице подтвердилось — новый инсульт?
— Ну да. Увезли бы раньше — последствия были бы не такие тяжелые.
— После первого-то инсульта Владимир Иванович восстановился моментально.
— Потом я узнала: инсульты левого полушария выглядят ужасно, выражены ярко. Но быстрее проходят. На первый инсульт приехала скорая, Володю собираем, а врач вышла покурить к лифту. Мне кивнула: «Пошли, что-то скажу».
— Что сказала?
— «Знаете, он отойдет. У меня такой опыт — я сразу вижу, кто выкарабкается...»
— Все так и случилось.
— Да, быстро восстановился. Из реанимации в палату перевели моментально. Главное, у него самого глаза горели — скорее вернуться к работе!
— Вот это самое главное.
— Володе посоветовали — надо подниматься и спускаться по лестнице. Так его от этой лестницы отогнать не могли, только и ходил! Сохранились толстенные тетради — это он разрабатывал правую руку, восстанавливал почерк. Весь был в азарте, желании. Врачей извел: «Дайте еще упражнения!»
— Вскоре вернулся в эфир.
— Вернулся. Только мы этого не видели.
— Как так?
— Поехали с сыном хоронить родственницу под Воронеж. Володя в Москве уже встал на ноги, активно готовился к возвращению. Но мы не думали, что это случится так быстро! Как-то вечером затеяли шашлыки. Работает радио. Вдруг Вася кричит: «Скорее! Отец в эфире!»
— Никаких проблем с дикцией?
— Абсолютно. Восстановился за месяц! Ударило его в апреле — а уже на майские мы гуляли по парку. Перевели в санаторий Герцена, бороду там отпустил. Был как Хемингуэй, один к одному.
Апатия
— Мне всегда казалось, последствия инсульта — ужасные головные боли.
— У Володи на моей памяти голова заболела один раз. Задолго до инсульта. Зато уж так, что два дня лежал и не моргал. Только постанывал. Тогда я убедилась, насколько он мнительный, внушаемый.
— Излечили словом?
— Пришла врач, взглянула: «Владимир Иванович, ну что вы? Соберитесь! Давление у вас в норме. Выпейте вот таблеточку, хватит раскисать...» Так что вы думаете? Через час он вскочил: «Таблетка помогла!» — и улетел на работу.
— Даже с памятью никаких проблем?
— Вообще никаких. Совершенно нормальный человек. Я и забыла про тот инсульт. Пошли другие болезни, организм стал давать сбои. Но каждый раз он восстанавливался — прямо как птица феникс. Снова превращался в Володю, полного энергии! Так любил работу, она его вытаскивала! Ни уныния, ни депрессий. Порой начинал ворчать: «Вот гады на телевидении...» — но без трагизма.
— После второго инсульта — все иначе?
— Полная апатия. Приходил массажист, физиотерапевт. Потом разводит руками: «Делаю с ним упражнения, а Владимир Иванович смотрит куда-то в стенку». Просто позволял собой заниматься. Но ему было неинтересно. Врачи сказали: поражена лобная доля. Это и вызывает апатию.
— Это наследственное?
— Брат тоже умер от третьего инсульта. Его недуги на нас легли, Саша был одинокий. Так что стала специалистом. Смерть брата для Володи стала потрясением: «Как же так? Он моложе меня!»
— Между двумя инсультами разница в годы?
— 14 лет. Первый случился в 1998 году, второй в 2012-м.
— Быстро поняли, что после второго не поднимется?
— Врач мне сразу сказал. Попался толковый доктор, пригласил в кабинет: «Шансов почти нет. Я вас не отговариваю, делайте упражнения, гимнастику. Но вряд ли это поможет». Помолчал и добавил: «Мой совет — возьмите сиделку. В одиночку не потянете».
— Правильно подсказал?
— Я еще возмутилась: ну как это так?! Я — не смогу?! Потом убедилась: доктор был прав. Сын сказал: «Мама, мне двух инвалидов не надо». Cпина разламывалась таскать Володю, поворачивать. Приходили врачи — и все повторяли: «Шансов нет». Да и по нему было видно — никакого интереса к жизни.
— Даже новостями не интересовался?
— Газеты просил, сиделка Людочка ему читала. Глаза поднимает — а он задремал...
— С плохими врачами успели столкнуться?
— Нет. Нам повезло.
— Перед смертью — две недели в реанимации. Понимали, что оттуда не выйдет?
— Наверное, нет. Я в себе понималку в тот момент отключила. Просто ни о чем не думала. Хотя уже стоило понять, наверное. Вот мой отец — известный журналист «Правды», был членом редколлегии. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Пережил два инфаркта. Когда в 53 года увезли с третьим, мне было 12 лет. Лежала и себе говорила: «Папа никогда не вернется домой». Внутренний голос! Сама себе отвечала: «Нет, нет, это неправда!» Вот и здесь было то же самое. Сознание раздвоилось! Все понимаешь, но думаешь: а вдруг снова что-то произойдет? Вернется.
— Кто-то мне рассказывал — при последней встрече вас не узнал.
— Я взяла его за пальцы — и он руку мне сжал. Вот узнал он или не узнал? Потом Вася подошел — и ему руку пожал. Понимал ли он, кто мы такие? Если и понимал — то в полудремотном состоянии. Уже постоянно дремал.
— То ли там, то ли здесь?
— Вот именно! Может, это и к лучшему. Человек постепенно куда-то переходит. Не осознавая. До дня рождения сутки не дотянул.
— Последнее осознанное, что от него услышали?
— Знаете, все так размылось... От последнего года в памяти только больницы. То отвезут, то привезут. Вы спрашивали про плохих врачей? Я вспомнила! Столкнулись с садизмом. Привозят человека с таким диагнозом в лефортовскую больницу — даже санитара нет, чтоб приподнять. Два часа гоняют из одной комнаты в другую. Надо сделать рентген — никто не поможет на стол уложить.
— Я представляю.
— А у Володи удивительная покорность. Только смотрел на меня грустными глазами. Вот этот взгляд я до сих пор вспоминаю. Шептала: «Володенька, извини, не переживай...» Он глаза закроет — и ничего не говорит.
«Вставай, иди!»
— Я к нему приезжал и понял: у человека спрессовалось время. Ему казалось — лежит не больше года.
— Да. Ладно бы только потерялся во времени. Главное, перестал осознавать возможности! Врач мне говорил — это скверный признак. Мозг не воспринимает действительность. Вдруг заявляет: «Сегодня, пожалуй, пойду на кухню ужинать, хватит валяться в постели». А мне сказали, с инсультниками надо использовать такой метод — ставят кружку воды на расстоянии трех метров. Человек должен сам добраться. Это стимул!
— Действовало?
— Хорошо, отвечаю. Хочешь на кухню — вставай, иди! Специально вышла из комнаты. Думала: вот попытается — и все поймет. Может, ему и стоит осознать.
— Чем закончилось?
— Попытался слезть с кровати. Спустил ноги, почти оказался на полу. А я одна с ним. Сын на работе. Зовет меня — а как буду затаскивать обратно? Не подниму! Вспомнила, что внизу у нас консьерж-киргиз, хороший мальчик. Как-то вдвоем снова уложили. Решила: больше таких экспериментов ставить не буду. Просто не справлюсь.
— После той истории прояснения не наступило?
— Нет. Вскоре говорит: «Мне срочно надо ехать к зубному врачу!» Зачем? Там уже не осталось ничего. Но вот что-то выплыло из остаточной памяти. Я снова понадеялась — что-то у него прояснится, включится. Вступила в переговоры: «Как ты собираешься ехать?» — «Да вот сяду и поеду». — «На чем?» Все, сразу потерял интерес. Разговор закончил.
— Мне он говорил: «Даю себе год на выздоровление, потом вернусь на телевидение. Снова сделаю передачу».
— О чем и речь. Не осознавал свое положение.
— Увидев болеющего Владимира Ивановича, я вздрогнул. Исхудал до неузнаваемости.
— Да? Мне так не казалось. Это понятно, я каждый день его видела. Кушал уже совсем мало. Не то что в обычной жизни.
— А что в обычной?
— Приходит к ночи ближе: «Я сегодня не обедал, все на стол!» — «Вова, два часа ночи...» А ему казалось, если не поест — конец жизни. Обязательно надо компенсировать. Когда пришел в себя в больнице — первым делом накинулся на еду. Думал, вот сейчас насытится — и сразу выздоровеет! Стоило чуть задержаться с ужином, начинал: «Когда уже, когда?» А потом вдруг все прекратилось. Чуть поковыряет в тарелке — и отодвигает: «Больше не хочу».
«Володя начал распродавать коллекцию значков...»
— Все сбережения при таких историях разлетаются моментально.
— Большая часть ушла сразу. Не все, конечно. Мы быстро поняли, что обычные поликлиники не помогут. Нашли частную клинику, врачи приезжали оттуда. Большое спасибо Косте Выборнову.
— Чем-то помог?
— От имени «Динамо» выделял какие-то деньги. Пусть недолго, но очень кстати. Все уходило на физиотерапевта и сиделку. Одна только специальная кровать сколько стоила!
— Мне Владимир Иванович незадолго до кончины говорил: «Помог Николай Толстых. Пригласил жену, вручил тысяч пятьдесят».
— Да, это было. Володя же начал сам продавать значки...
— Что-о?
— Была у нас сиделка — Алла. Такая деловая, активная. Вот они и затеяли бизнес. Я не вторгалась. Вдруг стал распродавать коллекцию. Скопилось-то за жизнь много программок, значков, футболок... Только зарубежных значков здоровая банка!
— Успешно?
— Вдруг явился человек: «Владимир Иванович, покупаю разом все ваши значки. Неважно какие. Отдаете?» Назвал неплохую сумму. Володя сразу: «Не-е-т...» Я узнала — жутко взбесилась.
— Почему?
— Нам же нужны деньги. Вдруг такое прекрасное предложение! Раз решил продавать — лучше не придумаешь. Но сейчас его понимаю. Ему был интересен процесс продажи. Когда кто-то приходит, разговаривает. А сейчас этот гражданин все заберет — и приходы закончатся!
— Значит, Толстых узнал и помог?
— Да, в РФС зашевелились. Выделили 50 тысяч. Сдавали квартиру на Фрунзенской, тоже денежки. Не голодали.
«Гуляйте по лесу и слушайте Моцарта»
— С сиделкой вашей семье повезло?
— Очень. Последнюю, Люду, до сих пор вспоминаю. Не представляю, как вытянула бы без нее! Стала родным человеком. Потом приезжала — у нас останавливалась. Но сейчас все связи оборваны. Она с Украины.
— Вы долго ухаживали за лежачим человеком. Зная, что уже не поднимется. Что тогда поняли о самой себе?
— Я через такое уже проходила — и все о себе знала. У меня шесть лет болела раком мама. Лимфолейкоз в тяжелой форме. Поэтому психологически была готова. Знала: надо спокойно, невозмутимо делать то, что необходимо. Очень выручило, что сиделке можно было доверять. Володя ее тоже очень любил. Бывший корреспондент «СЭ» Дима Туманов часто заглядывал, общались с Владимиром Ивановичем. Стали друзьями. Но все равно...
— Что «все равно»?
— Пожалуй, я поняла о себе одну вещь. Я не взрослый человек. Я ребенок.
— Почему?
— Чувствовала беззащитность. Папа умер, когда мне было 12 лет. Володя в последние годы стал словно родитель, старший брат. А тут и он уходит! Все меня оставляют!
— Беспомощность?
— Да. Хотя бытовые невзгоды я переношу легко. Когда умер папа, моментально не стало ни персональной машины, ни казенной дачи в Серебряном Бору. Мы с мамой это приняли: «Живем дальше!» Так что ощущение беспомощности быстро прошло. Йога меня вытащила, философия дао. Великая вещь — «принимай все как есть»! Если б не это — я впала бы в истерику или полное отчаяние.
— Открутить бы всю жизнь лет на пятнадцать назад — на чем бы настояли? В чем убедили?
— Володю невозможно было ни в чем убедить! Абсолютно бесполезно!
— Вот как?
— Перед первым инсультом заставила обратиться к врачам. Пройти обследование. Он сходил — и это ничего не дало. Инсульт все равно случился. Потому что врачи смотрят только на давление. Давление, давление, давление. А как раз давление у него никогда не повышалось! Прописали таблетки для разжижения крови. Что я могла сделать? Заставить бросить работу?
— Да нет, конечно. Это самое худшее.
— В последние годы в интернете организовали «Футбольное обозрение». Володя так этим увлекся — началась вторая жизнь! Я должна была ему сказать: «Не надо, побереги себя»? Когда мужчина увлечен любимым делом — это главное в жизни. Больше ничего не имеет значения.
— Когда умерла Плисецкая, оставшемуся в одиночестве Родиону Щедрину дирижер Плетнев посоветовал: «Гуляйте по лесу и слушайте Моцарта». Что советовали вам после смерти мужа?
— Моцарта я очень люблю. Он действительно оздоравливает. Но мне помогло другое. Медитация, йога. Самое лучшее, что только может быть в жизни. Я набрела-то на эти практики случайно. Совсем незадолго до смерти Володи в магазине вдруг вижу на видном месте книжку японца Касундзо Ниши. Что-то про систему оздоровления. С этого все и началось. Кстати, после ни разу эти книги на том месте не видела. Будто специально для меня положили! Вот йога меня вытащила. Ближайшая подруга сделала из смерти мужа такой культ, страдание. Сколько мы ходили на джазовые концерты, гуляли — ничего не помогало. Жила этой трагедией. Восемь лет спустя потихоньку стала отходить.
— В психологов верите?
— Нет. Надо выбираться самому.
Странные поминки
— Похоронили на Новом Донском?
— Да, у них там семейное захоронение. Бабушка, дедушка, мама, брат... Но места уже не было, пришлось кремировать.
— Кто-то с телевидения помог с похоронами?
— Больше всех помог бывший сотрудник ФК «Москва» Леша Дмитриев. Я его раньше не знала. К Володе заходил, но мы как-то не сталкивались. Он сразу поехал в РФС, выбил из них материальную помощь.
— Я Алешу знаю, славный парень.
— Я потом шутила: «В жизни не прощу, что ты сказал в РФС: «Что у вдовы есть, кроме футбольных программок?» Услышали, оцепенели и что-то выделили.
— После смерти человека о нем начинают вспоминать знакомые. Порой выплывают очень неожиданные вещи.
— Поминки превратились во что-то странное. Пришли заказывать ресторан. Зал небольшой, нам говорят: «Вы будете сидеть здесь, а вон там люди отмечают день рождения». — «У нас-то мероприятие грустное. Ничего?» — «Ничего. Они придут позже». Закончилось дело тем, что у нас за столом хохотали громче, чем в той компании.
— Владимир Иванович был бы доволен.
— Думаю, да. Был какой-то чемпион из книги Гиннесса. Круче всех чеканит мяч.
— От такого человека можно ждать чего угодно.
— Начал рассказывать, как они с Володей куда-то ездили. К ним в купе подсел человек с жутким котом. Тот рвался из клетки, скрипел зубами, рычал, рвал прутья... Не спали всю ночь! Володя вжался в стенку, шептал: «Я его боюсь, боюсь, боюсь. Не могу как боюсь... Он оттуда выпрыгнет!» Рассказывал настолько артистично, что мы задыхались от смеха.
«Иначе смерть была бы бесполезной»
— Вы увлечены восточными духовными практиками. Верите, что с ушедшими можно встретиться в других мирах?
— Когда стала заниматься тибетской йогой, на многое взглянула иначе. Сначала проходишь чистку организма — ужасно трудную! Потом приходишь к состоянию, когда через тебя идут токи энергии. Это такая сила, что не можешь заснуть. Ощущение, будто искришь. В тот момент поняла, что энергетическая сущность реально существует! Это не просто разговоры экстрасенсов!
— Я всегда догадывался.
— Когда телесная оболочка угасает, этот сгусток энергии куда-то уходит. Но куда? В какой форме возрождается? Никто не знает! Может, встретимся. А может, разойдемся по разным мирам. Я написала стих обо всем этом... Прочитать?
— С радостью послушаю.
— Мы встретимся, родные, — там, когда-то,
Мы непременно встретимся, ребята,
Найдем друг друга
Среди черной бездны,
Иначе смерть была бы
Бесполезной.
Иначе жизнь была бы бесполезной.
— Мне ваши стихи нравятся все больше.
— Тогда последнее на сегодня.
Как жизнь легко оборвалась...
Как будто в муках не рождалась,
Как будто жадно не цеплялась
За веру, за любовь, за власть.
Как жизнь легко оборвалась!
Обрывков легких стало больше,
Их ветер времени полощет
И прочь уносит с наших глаз.
Как жизнь легко оборвалась...
От этой мысли есть спасенье
Лишь в том наивном убежденье,
Лишь в том прекрасном заблужденье,
Что трудно забывают нас.
