Крик Маслаченко, орден от Горбачева, загадки Бышовца. Интервью с автором золотого гола Олимпиады-1988 Савичевым
Пообещал: «Станем олимпийскими чемпионами — распишемся!» А свадьбу гуляли на базе «Торпедо»
— Лен, принеси спицу! И майку с медалью. А то Игорь не сфотографирует, и ему в редакции скажут: «А ты там был-то? Не верим!» — смеется Юрий Николаевич. — «По телефону наверняка говорил!»
Жена Юрия Савичева, которая бережно хранит не только мужние майку, медаль, орден, который ему вручал Михаил Горбачев, но и баночки с вырезанными частями его семь (или восемь, они об этом как раз при мне спорили) раз прооперированного организма, принесла.
Спица, чтобы вы понимали, находилась в его сломанной стопе еще за два месяца до Олимпиады в Сеуле. Вот она — в прозрачной коробочке.
— Спица была в той ноге, которой вы потом перекинули мяч через Таффарела? — спрашиваю Савичева.
— Ой, вот ты вопрос задал! — поражается этот добродушный и спокойный человек. — Со сколькими журналистами говорил — никто об этом не спрашивал!
И начинают они с женой под едва накрапывающим дождиком мило дискутировать. А я сижу за чашкой кофе во дворике их небольшого, но очень уютного дома в Нордерштедте под Гамбургом, — и наслаждаюсь.
— Подожди, правую или левую оперировали? — сомневается Савичев.
— Левую, — говорит Елена.
Он все же еще до конца не уверен — и рассматривает стопу. Находит небольшой шов. И подтверждает:
— Да, левая. Значит, другая — забивал-то правой.
А я через несколько секунд щупаю майку, в которой он забил золотой гол Олимпийских игр. Один из всего двух в истории нашего футбола. Держу золотую медаль — и мурашки бегут по телу.
— Материал-то у футболки плотненький, — говорю.
— Настоящий Adidas! Тогда еще немцы делали. Видишь — «Made in Germany». Сейчас такое уже не найдешь. Малайзия, Турция, что угодно, но не Германия.
— А наденете? Хочу сфотографировать вас в этой футболке.
Он машет руками:
— Не-не-не! Она разорвется! Я ее уже не надену. А даже если с трудом натяну — как снимать?
— Да ладно, вы в хорошей форме.
— Но не для такой футболки! У меня игровой вес был сколько — 75, 77?
Задумывается. Жена, на пару минут отлучившаяся, слышит эти сомнения — и кричит из дома: «Семьдесят четыре!»
— Видите, все помнит! — усмехается Юрий. — Да, 74. А теперь — 90. Ну какая майка?
— Может, все-таки попробуете?
Он было заколебался, но хранительница очага закрыла тему:
— Нет, давай не будем рисковать.
Поэтому счастливую майку он просто подержал в руках, попозировал. А медаль надел. Жена при этом говорила мужу:
— Да улыбнись ты хоть немножко!
Он, не привыкший что-то делать напоказ, всю жизнь живущий нормальной, естественной жизнью, чуть-чуть улыбается.
— А что же майка и медаль не на стенке у вас висят, а в сейфе лежат?
— Просто раньше, когда сын Юрка рос, в гостях у нас было очень много детей, — объясняет Елена. — Подумали — вдруг кто-то пошалить решит и сорвет. На блестящее-то могли клюнуть. В Германии, когда он тут играл, все и так знали, что он олимпийский чемпион и автор золотого гола. Зачем это всем лишний раз показывать?
Вот такие они, Савичевы, люди, противоположные слову «понты».
Рассматриваем все, что есть в папке. Юрий комментирует:
— Я бы, конечно, оставил это в Москве, но Лена говорит: «Давай сюда привезем, почему-то (почему-то! — Прим. И.Р.) все интересуются. Вот и привезли. Так, это что такое?
— Удостоверение заслуженного мастера спорта.
— Точно. А вот — мастера спорта, его получил пораньше. А это? Орденская книжка и орден Почета. Кто-то мне его вручал. Точно — Горбачев! Вот его подпись. От 25 сентября 1989 года.
— Фотографии из Кремля, где Горбачев устроил после Олимпиады торжественный прием, не осталось?
— Нет. Когда в Кремль пригласили, мы все такие думали, что нас ждет шикарный банкет, столы будут ломиться. Но все оказалось очень скромно. Может, потому что чемпионов и призеров у сборной СССР тогда было рекордное количество, команда заняла первое место в общем зачете. При входе каждого обыскивали. Потом Горбачев вышел, всех поздравил, произнес речь и исчез. Руку всем по очереди не жал и ни с кем не фотографировался, не помню такого.
— И банкет был не по высшему разряду?
— Даже не банкет, а фуршет. Все стояли, народу было очень много было. Никакой черной или красной икры, обычные бутербродики.
— Как говорит наш общий друг Александр Львов: «Стоячка».
— Именно так, ха-ха!
...Во время Сеула мне было 15. Тогда я просто орал под легендарный крик Владимира Маслаченко: «Савичев, ну убегай, забивай, я тебя умоляю!» И спустя секунды под многократное: «Гол! Гол! Гол! Гол!» А уже потом много лет мечтал об этом интервью. Сложилось только сейчас, в 2024-м.
И то — не сразу. Телефон Савичева мне смог найти упомянутый выше коллега Александр Львов — но ни на звонки, ни на сообщения он долго не реагировал. Один раз дозвониться удалось, но верно выстроить диалог в тот момент у меня, видимо, не получилось. Я уже было усомнился в том, что миссия выполнима, но следующий шаг оказался правильным. Ближе к началу четвертьфиналов чемпионата Европы прибег к помощи его брата-близнеца Николая — и вот тогда все стало гораздо лучше. Созвонились, тепло пообщались.
Юрий знал о моем жестком графике на Евро и предлагал: «Да можно и по телефону пообщаться. Вам же больше двух часов ехать из Берлина, потом еще в Гамбурге пересадку делать». Но я, хоть и чертовски устал за месяц постоянных переездов из города в город, о таком и думать не хотел. Когда есть возможность поговорить с таким человеком вживую, телефон, мессенджеры всякие — это не то.
И утром 13 июля, за день до финала, проследовал из гостиницы привычным маршрутом на Центральный вокзал Берлина, который одолел бы уже и с закрытыми глазами. Поезд к олимпийскому чемпиону, к счастью, не опаздывал.
Он встретил меня в пригороде Гамбурга на станции Norderstedt Mitte. Мы шли по тишайшей зеленой местности между домиками в один-два этажа, заливисто пели птички. Савичев смотрел на все это и поражался:
— Обалдеть, уже больше половины жизни здесь! Все думали вернуться домой — но то Юрка, сын, в школу пошел, и не хотелось его срывать, то еще что-то... Так и остались.
— Снег-то у вас тут бывает? — спрашиваю Савичева.
— Бывает, но чаще всего сразу же тает, — отвечает он. - А в тех редких случаях, когда стаять он не успевает, ты обязан расчистить кусок общей дороги перед своим домом.
— Зачем?
— То, что происходит на твоей территории, никого не волнует. Но если кто-то поскользнется и что-то сломает на дороге перед твоим домом, ответственность за это несешь ты. Век потом перед пострадавшим не расплатишься! Поэтому приходилось выходить с лопатой и в час, и в два ночи.
Братьям Савичевым сейчас 59. Родился я с ними в один день — 13 февраля, а такие факты всегда чуть-чуть сближают. Рассказываю об этом и говорю:
— Знаете, что еще Татьяна Тарасова — тоже «наша», из «клуба 13 февраля»?
— Нет, не знал!
А жена — знала. Иногда мне кажется, что она знает о нем больше, чем он сам. Спорят, например, сколько раз ему мениски оперировали — два или три. Никак не могут прийти к согласию.
— Сейчас домой пойдешь! — притворно сердится Юрий.
— У меня все зарегистрировано! В баночках! — парирует Елена.
Они и свадьбу сыграли на торпедовской базе в Мячкове вскоре после золота Олимпиады. Более того, перед отъездом в Сеул он сказал ей: «Выиграем золото — пойдем в ЗАГС». Она рассмеялась, махнула рукой: да, мол, обещай, обещай.
А он вернулся с медалью — и сразу же напомнил.
На свадьбе жена Валентина Иванова, не менее легендарная Лидия Гавриловна, по рассказу Савичева, произнесла тост: «Мы очень счастливы, Юра, что ты в нашей, торпедовской семье. Не просто так ты всего этого добился и заслужил. И команда тебе тоже помогла. Валя, подтверди — я всегда говорила: не будет торпедовцев в сборной — она ничего не выиграет!»
Валентин Козьмич подтвердил.
Это было 36 лет назад.
Медаль сверкает так же ярко, как тогда, в 88-м. Когда Анатолий Бышовец в раздевалке перед финалом с Бразилией произнес свое знаменитое: «Помните, что блестит только золото».
Действительно — блестит.
— Фразу эту мы только потом поняли, — признался Савичев. — По крайней мере я.
У Таффарела нервишки не выдержали
Обсуждаем момент самого гола. Спрашиваю:
— Напомните, кто из защитников выбивал мяч от ворот? А то вглядываюсь в видео и не пойму.
— Серега Горлукович. Там отдельная история. Димка Харин не выбивал, в основном это делал Гела Кеташвили. А в тот момент... Горлук потом признался, что сказал: «Гел, ты уже устал, даже за центр не бьешь, давай я подальше вынесу». Тот уступил.
— У меня есть ощущение, что Владимир Лютый, боровшийся с соперником наверху, не коснулся мяча и он просто пролетел вперед вам на ход. Так?
— Кажется, да. Но главное, что он в борьбу вступил. У нас была такая тактика еще в «Торпедо», когда Козьмич (Валентин Иванов. — Прим. «СЭ») все время говорил: «Играйте на Кобзева, а ты, Юра, сразу беги, набирай ход!» Был у нас такой большой нападающий, который хорошо боролся наверху.
Так и здесь, только на месте Кобзева — Лютый. Вижу, мяч идет на него — и сразу начинаю рывок. Тут важно угадать, куда мяч полетит. Коснулся Володя, не коснулся — не важно, главное, чтобы полетел именно в том направлении, куда я и думал. И не в сторону, а именно по прямой. Тем более я скорость уже набрал, и у стоячего защитника шансов не было. То есть мне надо было только мяч мимо него прокинуть, а ему — сбивать меня. Или ловить за что-то, что бразилец и хотел сделать. Хватал за трусы, но не удержал.
А дальше, мне кажется, у Таффарела (вратарь сборной Бразилии, чемпион мира 1994 года. — Прим. «СЭ») нервишки не выдержали. Вот что бы я сделал, если бы он не выбежал далеко из ворот, а стоял и ждал? Я добежал бы, принял бы правильное решение, не пробил бы в него? А если бы следующим касанием мяч от себя отпустил? Здесь же я защитника прокинул, смотрю — а Таффарел передо мной.
— Перебросили вы его очень технично.
— Там уже, как Владимир Маслаченко сказал, было дело техники. Я же тот его крик: «Савичев, убегай, забивай, я тебя умоляю!» услышал уже потом, после возвращения в Союз. И поразился: как же он успел так среагировать и за какие-то секунды всю эту историю здорово рассказать?
— Понравилось?
— Да, очень. Ставлю себя на место комментатора — это как же быстро надо собраться и выдать такое! Обычно в такие моменты молчат и ждут, что будет, а потом уже реагируют по факту. А тут сразу, пока еще не было известно, чем все закончится. Там, в Сеуле, мы повторы гола только с иностранным комментарием слышали. А когда вернулся и услышал родной голос, да еще и с таким криком, — стало приятно, конечно.
— Когда-нибудь потом общались с Маслаченко? Спасибо говорили?
— Конечно. И не раз. Вспоминали тот эпизод, я его спросил, как он успел так быстро все сформулировать. «Ну, я же комментатор», — ответил он. Я ему: «Комментаторов много, а так могли только вы». Великий!
Бышовец правильно сделал, что перед финалом увез нас из деревни на корабль
— Игорь Добровольский сравнял счет с пенальти — его по делу назначили? А то были сомнения.
— Конечно. Михайличенко сбили. А Добровольский — вообще без нервов, он на одной той Олимпиаде то ли три, то ли четыре пенальти забил. Австралии даже два в одном матче. Ловил вратаря на движении. Всегда ждал, и только тот дернется — Игорек ему под опорную раз! И в другой угол.
— Перегореть в тот день, 1 октября 1988-го, опасность была?
— Да как-то так все пошло, что об этом даже не думали. Не было такого стресса — а вдруг не выиграем? Знали, что соперник сильный, но ничего страшного — раз уже до финала дошли. Потом размышляли, что было бы лучше — второе место занять или третье. Конечно, третье! Потому что тогда ты последний матч и медали выиграл, а если второе — то золото проиграл. Настроение другое.
— Какое-то внутреннее спокойствие перед финалом ощущалось?
— Да. Может, как раз из-за того, что не видели, как кто из других спортсменов радуется или убивается, — мы эмоций на это не тратили. Бышовец правильно сделал, что из деревни на пароход нас увез. Чтобы не было всяких соблазнов, чтобы спокойно готовились к матчу с бразильцами.
— А правда, что Бышовец на индивидуальном собеседовании перед финалом предлагал вам сыграть в основе, а вы сказали, что лучше на замену? Это его собственная версия.
— Немножко по-другому было. В полуфинале с итальянцами он выпустил на замену нас с Женей Яровенко, и мы усилили игру. При нас сборная сравняла счет и вышла вперед, я голевую передачу отдал. И уже перед финалом Бышовец спросил, когда, по моему мнению, он должен меня выпустить — в основу или на замену. Я ответил: «Анатолий Федорович, это вы сами решайте — я готов и так и так». Он и решил, что снова на замену. При этом заранее предупредил, что в любом случае выйду в перерыве и у меня будет весь второй тайм — с Италией-то попозже выпустил. Чтобы для меня не было никаких сюрпризов. И делать мне надо будет все то же самое, что с итальянцами. Раз получилось так, как получилось, — значит, все было правильно.
— Вы же вообще на Олимпиаду легко могли не поехать — за три месяца до турнира тяжелую травму получили.
— Да, в матче с турками сломал себе пятую плюсневую кость в стопе. Турок ударил прилично. Какое-то время еще поиграл, а минут за 10-15 до конца заменился — чувствовал, что сильно болит. Бутсы снял — стопа прямо на глазах распухла.
Вместе с Вадиком Тищенко лежали в ЦИТО. Но Бышовец верил в нас. Вадик так до конца и не отошел, тренер взял его в Сеул травмированного, и он так и не сыграл. А я уже забивал за «Торпедо», хотя операция была серьезная, вот эти спицы как раз вставляли. Но времени все равно оставалось мало.
— Хирург Сергей Миронов классно прооперировал?
— Да. Он говорил — косточка маленькая, ее надо закрепить. Двумя спицами как раз это и сделали. Помню еще его слова, что такой перелом — профессиональная травма не футболистов, а... балерунов.
— В какой момент появилась уверенность, что Бышовец возьмет вас на Олимпиаду?
— Когда я попал в больницу — думал, все, [конец], проехал мимо Олимпиады. Надежда появилась, когда врачи сказали — время у вас есть, после операции должны отойти. Потом начал набирать форму, забивать за «Торпедо». Думал: неужели Бышовец не увидит, что восстановился? Увидел, и был разговор с ним. Он тоже смотрел все матчи. Правда, они с Ивановым ругались.
— В связи с чем?
— Ставили меня на разные позиции. Бышовец — левым полузащитником, Иванов — форвардом. Приезжаю из сборной, Козьмич мне: «Что он опять тебя ставит левым хавом? Ты должен все время быть впереди и забивать!» А по мнению Бышовца, самую большую опасность я представлял, когда врывался в чужую штрафную на скорости из глубины. Нападающие, он говорил, у меня есть — Лютый, Бородюк.
Играя крайним полузащитником, ты должен все время отрабатывать назад. Я к этому привыкал, возвращался в клуб: «Опять ты пришел из сборной не готовый! Что ты назад бегаешь? Иди вперед, я тебе сказал, в защите есть кому играть, а твое дело — быть поближе к чужим воротам и мячи забивать!» А потом от Бышовца слышал обратное. Когда два тренера видят тебя на разных позициях, перестраиваться непросто.
Один из самых запомнившихся для меня матчей — на «Торпедо» против тбилисцев в сезоне с Олимпиадой (7 июля 1988 года. — Прим. И.Р.). Это было как раз после перелома, я только восстановился и вышел на первый матч — на замену. И забил Габелии так, что мой гол сравнивали с мячом Марко ван Бастена Дасаеву, который голландец забил незадолго до того. Тоже из-за штрафной, тоже после приема мяч на грудь. Мы победили — 1:0, я показал, что, несмотря на травму, вернулся в строй и могу играть на Олимпиаде. Может, тот гол на решение Бышовца меня взять тоже повлиял.
— Бышовец — тренер, который вызывает много споров.
— Да, на ту же Олимпиаду он многих не взял, и люди обижались. Много слухов разных ходило. Но раз выиграли — значит, был прав.
— Болтали и что на Пономарева скидывались всем Азербайджаном, и что вашего брата не включили в команду, потому что кто-то кому-то куда-то не занес...
— Слышал и то и другое. Но конкретно ничего не знаю. А если не знаешь, то нечего и говорить.
— Можно сказать, что вы играли в Сеуле за себя и за брата?
— Звучит красиво, но тогда об этом как-то не думал. Люблю Кольку, но там играл просто за сборную. Ну, и за «Торпедо», которое в ней представлял. О чем и Лидия Гавриловна потом говорила...
— Как вы вообще к Бышовцу относитесь?
— Двояко. Вначале про хорошее. С одной стороны, человек шел к своей мечте — сделать олимпийскую сборную так, как он ее видел. У него на этом пути было много конфликтов, в том числе с важными людьми, но он не сворачивал и выиграл. И чутье у него было. За это он заслуживает уважения. А про плохое...
— Может, не надо про плохое? — спросила Елена.
— Почему же? — продолжил Юрий. — Надо. У меня, как и у многих других футболистов той сборной, на него есть обида, что когда он возглавил первую сборную, то не стал вызывать туда почти всех тех, кто бился и выиграл на Олимпиаде. То есть людей, которые доказали, что им можно доверять, они не подведут.
— Кроме Михайличенко, Добровольского и Харина. Их вызывал.
— Да. И конкретных причин лично мне не объяснял. Говорил только, что я уехал в Грецию, а это «не тот уровень». Как я потом слышал, у него были сложные отношения с Олегом Блохиным, который возглавлял «Олимпиакос». Может, это повлияло. Но из нас троих, игравших там, он вызывал только Олега Протасова, и то недолгое время. А потом создал совсем новую, молодую команду. Хотя мог сделать все более постепенно — взять многих из нас и разбавить молодежью. В итоге получилось, что чемпионат Европы 1992 года сборная провалила.
— Кто-то из игроков рассказывал в интервью, что Михайличенко, воспитанник Бышовца с киевского детства, перед очередным юбилеем Сеула спросил: «А Быш будет?» Ему сказали, что да, а он якобы ответил: «Тогда я не приеду».
— Думаю, что это не про Михайличенко, а про Добровольского. Даже когда Добрик закончил играть, Бышовец все время говорил ему, что хватит курить и выпивать. Игорь злился: ладно раньше он был моим тренером и имел право меня учить, а сейчас я могу жить так, как мне хочется? К тому же Добровольский, и не он один, говорил, что не только Бышовец участвовал в Олимпиаде, но рассказывает все время о себе: «Я! Я! Я!» Это многим из той команды не нравится.
— Звоните Бышовцу на дни рождения, поздравляете?
— Так, чтобы каждый год, — нет. На один из его юбилеев приезжал, там и игра ветеранов, если не ошибаюсь, была.
Индивидуальных бесед с Бышовцем многие боялись. Он играл с нами в психологические игры
— Покойный Сергей Дмитриев, которого отцепили незадолго до Олимпиады, вспоминал: после нулевой ничьей в стартовом матче с хозяевами, корейцами, якобы нападающие пошли к Бышовцу и сказали: мол, если вы еще раз поставите в полузащиту Игоря Пономарева, мы на поле не выйдем. Было такое?
— Не знаю. Я точно не ходил. Игра с корейцами вышла нервной. Когда турнир начинаешь, надо хоть с очка стартовать. А потом с каждым матчем потихонечку прибавляли.
— Вообще не представляю, чтобы к Бышовцу можно было пойти с ультиматумом.
— Многие боялись индивидуальных разговоров с ним, начинали нервничать. Помимо командных собраний он всегда устраивал личные собеседования. И задавал такие каверзные вопросы, что ты мог дать слабинку: «Почему тебе сил не хватило вчера?», «Вот тут ты не отдал очевидный пас. Как ты себя чувствовал?». Ты что-то отвечал, а он: «Да? Наверное, рановато тебе еще в основе играть».
Ты слышишь вопрос, и он сформулирован так, что не знаешь, зачем он его задает. Тренер играет в какие-то свои психологические игры. Но он сам был футболистом высокого уровня, знал психологию игрока и понимал, зачем это делает. Условно, увидел, что Нарбековас и Иванаускас пьют пиво, вызвал их по отдельности. В результате Иванаускаса в сборной больше не было, а Нарбековас через сбор вернулся и на Олимпиаде играл. Бышовец его простил.
— Почему так получилось?
— Могу только предполагать, что Вальдас сказал примерно так: я профессионал, ну, подумаешь, пиво, нельзя, что ли? Мы в Литве всегда его пьем и знаем, как восстанавливаться. На это тренер отреагировал: ах, всегда в Литве пьешь? Вот там и продолжай. А Норбик, наоборот, извинился: устал, мол, в игре, так получилось, мы в «Жальгирисе» можем себе по кружечке позволить, до конца не понимали, что тут правила иные. И такая интонация Бышовца устроила.
— Про четвертьфинал с Австралией врач команды Зураб Орджоникидзе рассказывал, что долго было 0:0 — и вдруг он замечает, что на скамейке сидит переводчик Анатолий Микляев, начальник международного отдела федерации, которого на лавке никогда не было. Он просигнализировал Бышовцу, тот отправил его на трибуну — и за 13 минут 3:0 стало!
— Точно, ха-ха! Мы этого человека не любили. Он от Спорткомитета, и многие думали, что стукачок. Он все время лез, куда не надо было, и Бышовец его — и не только его, а всех посторонних — гонял. С собрания, еще откуда-то: «Сюда вам не надо!» Но на общей фотографии после золота он есть.
Вообще столько всего забывается! Недавно видео в YouTube про Олимпиаду увидел, начиная с отборочного турнира, потом Димке Харину позвонил: а помнишь то, а помнишь это? Он тоже забыл! Как ему, например, в важнейшем отборочном матче с болгарами Христо Стоичков пенальти бил — первый забил, но заставили перебить, а второй Димка взял. Или что между Бышовцем и Лобановским по поводу игроков такие ссоры случались — кому в какую сборную ехать. До нас это не доходило — мы знали, что что-то там происходит, но уровень разногласий себе и не представляли.
— Для меня аксиомой считалось то, что перед турниром советскую команду благословил в Ватикане папа римский Иоанн Павел II. И вдруг Бышовец в нашем разговоре на 30-летие победы в Сеуле сказал, что игроков там не было — мол, Виктор Лосев зачем-то в интервью это сообщил и понеслось. А был только он с женой. Но я и у вас в интервью читал, что игроки не просто там присутствовали, а папа провел команду по Ватикану!
— Мы все там были! Единственное — только Бышовец с папой разговаривал. Это да — мы подальше стояли, к каждому он не подходил, но издали Иоанна Павла II видели. И экскурсию по Ватикану нам сделали.
— Врач Орджоникидзе вспоминал, что привез вас Бышовец в Ватикан, кто-то из игроков начал бурчать, а тренер сказал: «Посмотрите на эту красоту. Кто-то из вас ее не поймет, кому-то не понравится — но в голове она засядет. И потом на уровне подсознания на поле захочется сделать что-то красивое».
— Точно не Горлуковичу, ха-ха! Сереге надо было свою работу делать, чтобы мимо него никто живым не пробежал. Он в финале бедного Ромарио завалил раз пять! Из той команды чемпионами мира в 94-м стали человека четыре-пять.
— Какую роль в команде играл Гаджи Гаджиев?
— О-о-о, это мой наставник! Когда у меня шел период восстановления после травмы, меня все равно брали в сборную — пусть не на игры, но на сборы. Давали свои упражнения, чтобы я делал их у штаба на глазах. И вот Гаджиев, начитанный человек, за это и отвечал. А в самом Сеуле — подсчитывал всю нашу статистику и разбирал соперников. Тогда это было не так принято, как сейчас, но мы знали многое о том, у кого какой игрок как действует. И это во многом было заслугой Гаджиева.
Гуляли после золота хорошо — пароход шатался!
— Читал, что вас после финала на допинг-контроль забрали, и вы 45 минут его сдать не могли.
— Да. Меня на турнире два раза на допинг проверяли. В финале — по-моему, с Димкой Хариным. Долго ничего не получалось. Там, по-моему, пиво нам запрещали пить — только кофе или воду. Но команда нас дождалась. И оттуда — сразу на корабль. Праздновать.
Гуляли хорошо — пароход шатался! Артисты специально к нам на корабль приехали — Хазанов с Винокуром. Иногда мы только думали — завтра же на награждение идти, а мы не спим ни минуты. Ну, может, кто-то прилег ненадолго в конце. А Вадика Тищенко вообще не нашли, он в какой-то чужой каюте заснул — на таком пароходе поди найди. Так без него и поехали.
— Кто-то рассказывал, что перед награждением вы зашли к баскетболистам и выпили с ними шампанского за победу и одних, и других. А Арвидас Сабонис повесил земляку-литовцу Арминасу Нарбековасу свои кроссовки на шею в подарок.
— Помню, кто-то увидел его издали и сказал: «Сабонис шампанское несет!» Другой возразил: «Нет, пиво! Он всей ладонью бутылку закрывает». Подошел — действительно шампанское. Просто у него ладонь такая огромная, что бутылки не видно!
А по поводу кроссовок кто-то хорошо заметил: «Норбик, это не кроссовки, а лыжи!» Рост у Сабониса — 220 сантиметров, так что размер ноги даже сложно себе представить. Бышовец боялся перед финалом, что в деревне нас друзья из разных видов спорта начнут отвлекать. Баскетболисты же до нас победили и уже гуляли, а футболистам только предстояло финал играть. Вот почему и увез нас на пароход «Михаил Шолохов».
— Все говорят, что Бышовец обладал фантастической способностью выбивать отличные деньги для игроков. На том же Евро-92, не выйдя из группы, футболисты сборной СНГ получили больше, чем чемпионы Европы датчане.
— Да, это у него было. Хотя из-за того, что олимпийская сборная СССР выиграла золота больше, чем планировалось, перед нами выполнили не все, что обещали. Часть призовых отдали не в валюте, а в рублях, да и то не полностью.
— А шестерку «Жигулей» вам дали? Вроде все сборники за ту Олимпиаду машины получили.
— Нет, тоже кинули! Там интересно получилось. Приезжаю с Олимпиады, женюсь — и директор ЗИЛа выписывает ордер на «Волгу». И за Олимпиаду — «потому что большое дело для «Торпедо» сделали», и на свадьбу. Хотя Леше Прудникову, которого незадолго до того обменяли из «Динамо» на Харина, — только за Олимпиаду.
Проходит время — и нам говорят, что всем олимпийцам-футболистам дали машины. А нам с Лешей — нет! Что такое? Оказывается, кто-то решил, что раз Савичев и Прудников получили автомобили от «Торпедо», значит, от Спорткомитета — обойдутся. А при чем тут «Торпедо», это другая история! Наверняка вместо нас выделенные машины получили какие-то чиновники.
За ночь стадион в Индии увеличили вдвое. С помощью слонов
— Олимпийская сборная во многом формировалась во время легендарных январских поездок в Индию на ежегодный международный турнир.
— Да, мы три года подряд брали там Кубок Джавахарлала Неру. Там было много дикого! Стадион там вообще-то небольшой, тысяч на 15. Однажды говорят: завтра будет полная арена, готовьтесь. Мы плечами пожимаем: ну и что, 15 тысяч же? — Завтра будет 30. Как?! Выходим на разминку, оглядываемся — стадион стал вдвое больше, трибуны шатаются! Что такое? Оказывается, с помощью слонов натянули канаты, на них поставили доски — вот еще столько же зрительских мест.
Один раз Бышовец после тренировки говорит: «Ребята, снимайте бутсы, чтобы ноги отдохнули, пробегитесь по полю босиком!» Но это — только начало. Пробежались, а он снова: «Я индусов видел на тренировке, они и играют босиком». — «И с нами будут?» — «Попробуйте, как они!» Попробовали пробить голыми ногами, даже без гетр, по мячам, тем более тогдашним, — боль такая! Тут уже ребята запротестовали: «Мы не индусы!»
— Бышовец уверял, что турниры в Индии для него были испытанием силы духа футболистов. И на поле, и в быту.
— Помню, что там движение на дорогах страшное. Автобусы в Индии — не как большие «Икарусы», а как маленькие уазики. Водители гнали все время так, что жутко становилось. Объясняли: «Ничего не случится. У нас неписаный закон: чем больше транспортное средство, тем больше шансов, что его пропустят на перекрестке». Это в Германии велосипедистов все пропустят, а там — право большого! Сначала автобус, потом автомобиль, затем мотоцикл, далее велосипед и рикша...
У них же еще рикши людей возят. Однажды Бышовец отпустил всех в город. Назад мы с Сашей Бородюком и еще двумя ребятами возвращались в гостиницу затемно как раз на рикше. И главный тренер нас как-то увидел. Утром собрание, Анатолий Федорович как пошел нас распекать: «Как вам не стыдно! Такой худой человек тащит четырех амбалов! Как он вас вообще допер!» Пристыдил прилично. Но без санкций. До сих пор с Бородюком этот момент вспоминаем.
— А на индийском автобусе в итоге без аварий обошлось?
— Он все время о кого-то цеплялся, но ничего серьезного. Потом уже я столкнулся с похожим вождением в Греции. А сейчас сын ездил по работе в Индию, и я его предупредил: «Юр, ты такого еще не видел». Возвращается: «Пап, ты был прав. Сумасшедший дом! Все свистят, гудят. А все машины — русские!»
— Да ладно!
— Юрка говорит — очень много советских еще моделей. Словно на тридцать лет назад перенесся.
— С кем из золотой сеульской сборной поддерживаете контакт?
— Из тех, кто живет в Москве, — с Бородюком, с Прудниковым. Как-то переписывались с Лосевым. Из тех, кто за границей, — с Хариным и Фокиным. Стараемся держаться друг друга. В последние годы приходится обмениваться информацией, как там прижимают нашего брата, как тут...
— У вас как у россиянина есть какие-то сложности?
— Банковские счета и переводы стали проверять очень внимательно, задавать вопросы по каждой мелочи. Даже объяснения, что я уехал 30 лет назад, не помогают. Буквально сегодня сын смотрел письмо — намекнули, что банк надо поменять, а с чем это связано — не говорят. Хотя у нас все эти три десятка лет счета в этом банке и были.
— Сергей Фокин по-прежнему работает на автозаводе?
— Да, на «Фольксвагене». Но работы, говорит, мало, многие производства перевели из Германии в другие места.
— А вы по-прежнему работаете медицинским техником в клинике?
— Да. Ремонтирую разные медицинские аппараты, в частности поднимающиеся кровати. В принципе ничего сложного — два месяца учился и проходил стажировку и с тех пор тружусь. Попасть туда помог сын. Он в этой компании раньше был, затем пошел на повышение. А мне требовалась стабильная работа, и Юрка меня туда порекомендовал.
Единственное, к чему никак не могу привыкнуть, — если на тренировки вставал в восемь-девять часов, то тут — каждый день в пять. («В пять ты выезжаешь, — поправляет его Елена. — Встаешь в 4.20!») И заканчиваешь в половине четвертого — четыре часа дня. К самой работе привык, а вот время подъема — это жестко.
— Почему после стольких лет работы в низших немецких дивизионах решили совсем уйти из футбола?
— Я получил две тренерские «корочки» разного уровня — без лицензий тебе не дадут тренировать даже команду четвертого дивизиона. Но за них надо платить, а деньги зарабатываешь небольшие. Если вообще зарабатываешь: сегодня у тебя тренерская работа есть, завтра — нет. И в конце концов мы с женой решили, что, если мы хотим остаться в Германии, надо, чтобы был стабильный заработок. После этого от футбола и отошел.
— Не скучаете?
— Когда закончил, выходил куда-то поиграть — и все время возвращался с травмами, все «летело». Не рассчитываешь силы, хочешь что-то показать — бац, опять ногу подвернул или еще что-то. Жена говорила: «Хватит, ты уже старый!» Последний раз играл уже лет десять назад точно. И по тренерской работе не скучаю.
— Футбол не снится?
— Как не снится? В основном после того, как с кем-то из старых партнеров поговоришь, о чем-то вспомнишь. «А помнишь то, а это?» Разбередишь воспоминания, а потом они во сне проявляются...
Окончание интервью с Юрием Савичевым — в ближайшие дни
