«Спартак» вылетел в первую лигу — и обвинял нас. Всё на «Торпедо» повесили»
Я стою у памятника Стрельцову. Стадиона уж нет — но торпедовское повсюду. Даже собака ластится черно-белая.
Изучаю плакаты на сетчатом заборе. Читаю — и сердце мое замирает от восторга. «Черно-белое знамя — мы развернем полотнище! Мы знаем, нас мало — гордых и духом сильных. Пусть меняются лица, но над сектором реют черно-белые, мыслим с черно-белой идеей!»
Ну не прекрасно ли? Или вот:
«Нарисует в небе солнце черно-белое черно-белые семь букв победные, засияет черно-белая радуга. От победы до победы и заново!»
А дожидаюсь я самого легендарного в нашем футболе администратора. Того самого торпедовского Капитоныча, Александра Петрова, который сорок пять лет отработал в одном клубе. Бог даст, отработает и пятьдесят. Хоть и подкрался юбилей, семьдесят лет, но сил — вагон!
Кстати, юбилей — лучший повод для интервью. Мне ли не знать.
— Если я сказал — буду вовремя! — проинформировал накануне Капитоныч.
Все как обещано. Смотрю украдкой на часы: 15.00. Капитоныч идет.
***
— Команду завтра провожаю на выезд, сам не еду. Перестал. Хватит уж!
— Не летаете с командой?
— Есть молодые — пусть они изучают географию. Мне в клубе так и сказали: хочешь — летай. Не хочешь — не летай. Зачем двух администраторов отправлять на выезд, когда случается, что даже тренировок нет? На одну-то игру? Вот на сборы езжу все.
Помощь от Авдеева
— Скажите главное — вы до семидесяти пяти лет в «Торпедо» дотянете? Пятьдесят лет работы в одном клубе отметить — и уж никто чтоб до рекорда не дотянулся?
— Все зависит от руководства! Ну и от здоровья. Пока держусь!
— Встретил бы на улице — даже в голову не пришло бы, что вам вот-вот семьдесят.
— Мне тоже не приходит. Но 24 апреля будем смотреть на табло. У меня за сорок пять лет ни одного больничного листа!
— Это поразительно.
— Но вот в октябре прихватило. Не хочу говорить, что именно, но сложная операция. Так Роман Авдеев, благодетель торпедовский, как узнал — сразу: «Ни о чем не беспокойся». Клуб все расходы взял на себя. Все лечение у лучших специалистов. Еще команда помогала. Даже Ваня Сергеев, бывший наш футболист, из Самары звонил...
— Какие молодцы.
— Анестезиолог надо мной склоняется, наркоз вводит — а глаза черные-черные. У меня мысль: «Наверное, у смерти такой же взгляд». Но видите — выкарабкался.
— Авдеев и так производил чудесное впечатление. После этой истории вообще открылся с новой стороны.
— Я вижу — он футболом увлечен искренне, на каждой игре присутствует. Самые серьезные намерения! Очень надеемся, стадион отстроит. Это же лучший стадион Москвы — самый теплый! Намоленное место!
— Самое тяжелое в работе администратора?
— Все в прошлом, сейчас ничего тяжелого нет. Я двадцать лет отработал в «Торпедо» массажистом — один на всю команду! Вот как там здоровья хватило — не понимаю...
— Адская работа.
— Я ж сибиряк. Слаще морковки ничего не ел. Лет в восемь впервые попробовал мороженое — сладкий кусок льда. В нашем местечке между Омском и Тюменью по два-три часа стояли, чтоб купить хлеб. А на руки давали только два батона.
Гулящие девицы — в холле «Октябрьской»
— Лучший администратор футбольной команды, которого встречали?
— В «Зените» был дедуля. Сейчас и не вспомню фамилию.
— А я вам помогу. Матвей Соломонович Юдкевич.
— Точно! Вот это был дед уникальный! Один эпизод как сейчас перед глазами. Играем в 84-м году с «Зенитом», тот претендует на чемпионство. Кому-то оказал помощь с доктором Прояевым — иду к своей скамейке по самой бровке. В одной руке фляжка, в другой массажные причиндалы. В этот момент вижу: у «Зенита» назревает атака.
— Какое несчастье.
— Длинная передача, и футболист принимает мяч прямо около меня. Метра два! Прямо спинным мозгом чувствую: сейчас будет гол.
— Вот это интуиция. И?
— Ни до ни после такого со мной не случалось — хотелось выбежать и сделать подкат. Со всеми своими фляжками. Броситься в ноги — и делайте потом со мной что хотите. Только сорвать атаку!
— Так забили?
— Да! Через две секунды — гол! «Зенит» выигрывает 1:0, совсем близок к чемпионству. После матча Матвей Соломонович еле идет вдоль поля — с еврейским выговором, указывая на своих: «Ха! Они думают, что это они выиграли чемпионат Советского Союза. Это я выиграл!» Ну как такое забыть?
— Может, он и выиграл. Его же фраза: «Никогда тбилисское «Динамо» в Ленинграде не выигрывало и не выиграет». Потому что стоило тем заехать в гостиницу — Матвей Соломонович сгонял в холл всех гулящих девиц города.
— Знаете — верю! Даже знаю, что это за гостиница. «Зенит» всех селил в «Октябрьской», прямо около вокзала. Еще раз меня поразил — кто-то из судей шнурок порвал на бутсах. Растерянно держит в руках этот обрывок, матч вот-вот начинать — а мимо проходит дед Мотя. Хоп — и достает из кармана новый шнурок! Как фокусник!
— С ума сойти. Какой выезд вспоминаете с содроганием?
— С опаской мы ездили только в один город — Владикавказ. Как-то все грустно было. То ли атмосфера, то ли что... Напряжно! А вот грузины нас обожали. Самая любимая московская команда в Тбилиси — «Торпедо»!
— Спартаковцы уверяют, что в Тбилиси любили их.
— Не слушайте. Нас! Грузины как говорили? «Слава КПСС не знаем, знаем только Слава Метревели!» Еще и Кавазашвили играл у нас. Ночью зайдешь в любой грузинский ресторан Москвы, только скажешь, что ты знал лично Славу Метревели, — сразу накрывается поляна! Моментально!
— На себе проверено?
— А на ком же?! Вот история: сыграли мы в Тбилиси вничью. Чартерных рейсов не было, улетали на следующее утро. Сидим вечером в номере у Козьмича, заказали ужин. Общаемся. Вдруг стук в дверь.
— Метревели?
— Нет! Открывается дверь. Заходит грузин в кепке-«аэродроме», несет коробку. Открываем — овощи! Самая лучшая в мире зелень, ни с какой другой не сравнить. За ним заходит второй грузин. В такой же кепке. Несет шашлык-башлык. Запах на весь коридор. Следом третий грузин!
— В «аэродроме»?
— Ну а в чем же? Вино — белое, красное! Киндзмараули, хванчкара, ахашени. Целый ящик!
— Где же Слава?
— Слава был четвертым грузином. С порога: «Кузьма, привет!» — «Садись...» Просидели весь вечер.
Онопко без штанов
— Сборы при советской власти были яркие.
— А я вам расскажу. В Адлер отправлялись 2 января. Называлось «королевский рейс». Полупустой самолет — и духан.
— Могу себе представить.
— Так что вы думаете? Не успели разместиться в гостинице, Валентин Козьмич объявляет: «Через сорок минут все внизу». Тренировка! С полной выкладкой! А Андрюхе Редкоусу еще дополнительная. На сорок минут.
— За что честь?
— Семь килограммов лишнего в отпуске нагулял!
— Жестко.
— А первый сбор вообще жесткий. Там игр-то нет. Одна функционалка. «Торпедо» было единственной командой в Советском Союзе, где держали специального тренера по физподготовке, Бориса Александрова. Три тренировки в день — беготня и прыжки! Сейчас футболисты не знают, что такое стирать форму. Носить бутсы. Все делают администраторы, чуть ли не косметички за ними таскают. Иногда думаю: зачем им вообще сумки выдают, рюкзаки? Там же пусто! Мне жалко было вратарей...
— Мне-то жалко всех. Я жалостливый.
— На тех полях травой и не пахло — одна грязь. Хорошо если трактором выровняют. Едет, сзади металлическая сетка. На ней колесо от «Беларуси». Вот на этих полях мы работали! Вратари бултыхались в этой жиже. А сейчас говорят — мяч подскакивает... Тьфу!
— Так что с вратарями?
— Форму простирнут — она до второй тренировки не просыхает. Выходят в мокрой. Но вспоминаю я сейчас Витю Онопко.
— Онопко-то здесь при чем?
— Жили рядом три команды — мы, «Шахтер» и «Жальгирис». С литовским администратором Александром Фондесом общаемся по WhatsApp, он постоянно эти моменты вспоминает. Как-то обыграли «Жальгирис» — 5:0. Фондес рассказывает: «Утром встаем. У нас выходной день после 0:5. А Иванов гоняет свое «Торпедо» как собак!» Вот в чем разница между Козьмичом и другими тренерами. Зелькявичюсом, например.
— Простите мою назойливость — так Онопко что?
— В «Шахтере» ребята были непритязательные. У нас уже автобус «Мерседес» — а эти пригоняли в Адлер чадящий «Икарус». Красного цвета.
— Это прекрасно.
— Все время думал про себя — ну как же так? Мы ниже четвертого места десять лет подряд не опускаемся, а на нас столько народу не ходит. В Донецк приедем — там и стадион битком, и на терриконах шахтеры стоят. Бесплатно смотрят. А команда на одиннадцатом идет — десятому угрожает!
— Какая несправедливость.
— За нами было закреплено поле профсоюзов, лучшее, — а «Шахтеру» до своего ехать минут двадцать. Арендовали какое-то совхозное. Где после любого дождя одна большая лужа с песчаным дном. А эти подкаты отрабатывают. Водитель «Икаруса» орал: «Не отмоешься после вас!» Смотрю как-то: юный Витя Онопко заходит в салон, спускает до колен черные болоньевые штаны...
— К такому повороту, боюсь, была бы не готова даже супруга Онопко.
— Чтоб задницей не перепачкать кресло! Вслед за ним все остальные делают то же самое. Так и ехали со спущенными штанами. А грязь стекала на пол. Когда сейчас рассказывают, что на поле трава не такая, меня выворачивает, честное слово.
— Где было лучшее поле в СССР?
— Однозначно — в Днепропетровске. Поставишь мяч на травку — стоит! На «Раздане» очень хорошее. На «Торпедо» у нас шикарное. А самое плохое... В Алма-Ате, пожалуй. Нехорошее в Вильнюсе. Но Днепропетровск по качеству — это за гранью понимания! Еще лучший борщ там был. С пампушками, чесночком натертым. Даже лучше, чем в Киеве.
— Как же диета?
— Это сейчас у всех «диета». А мы приезжали на игру в Самару. С Семенычем, доктором, хватаем авоськи — и бежим к восьми утра к открытию магазина. Потому что в гостиничном ресторане ни сметаны, ни творога, ни кефира. Все покупаем — и назад!
— Что ж было в этом ресторане?
— Только яичница. Больше ничего. Для нас главное было — успеть.
— Вот так Самара.
— Самара однажды еще сильнее удивила. Приезжаем играть, лето, жара. А у них проверка отопления!
— Страшусь представить, как это выглядит.
— На улице плюс 25. А батареи раскаленные! Думали, к вечеру закончат эту прокачку. Ничего подобного. Ребята разлеглись на полу, спали с открытыми дверьми.
— «Крылья Советов» подстроили?
— Не думаю. Хотя кто знает...
— Вы легко отделались. Кто-то из киевского «Динамо» рассказывал — им в Ташкенте поднесли дар. «Заряженные» арбузы. С виду обычные, а внутрь закачан то ли коньяк, то ли шампанское. Потом дристали всей командой — еле вышли на игру.
— Нам в Ташкенте тоже удружили. В самую духоту подавали автобус, промытый снаружи и изнутри. Еще и поставили на самом солнце. Такое испарение — будто в парилке! Пока доедешь до стадиона, сил никаких...
— Ну и как играть?
— Тогда-то еще ничего, а потом был с «Пахтакором» случай интереснее. Летим в Ташкент играть на Кубок. Уехали из Мячково в Домодедово — и все, связи с командой никакой. Мобильники еще не придумали. Будто в космос улетели. Никто не знает, что мы в аэропорту сутки сидим. Только вскакиваем: объявит посадку? Нет? А специально не объявляют до самого утра!
— Какой ужас.
— Ребята газетки разложили — один дремлет, другой за вещами присматривает. Все голодные, злые, вокруг толпа. В самолете дали «chicken «Аэрофлот», кусочек синей курицы. Поклевали. Опоздали на игру!
— Отменили?
— Нет. На 15 минут задержали. Раздевались в зале борьбы. Я тогда еще массажистом был, а не администратором. Быстро-быстро растирал пацанов на матах. С меня пот градом, жарища... Выходим, стадион — биток! До отказа!
— Как сыграли после такой ночи?
— 2:0 выиграли — приземлили их! Я ребят готов был в губы целовать. Железные люди. Такая уважуха!
Эгуавон в «семерке»
— Жуткой погодой «Торпедо» ХХ века было не напугать?
— В Адлере каждый день — снег с дождем. Переворачивали длинные скамейки, всей командой тащили. Снег с поля сгребали! Еще, помню, играли с киевским «Динамо» в конце ноября. Холод был жуткий. Так хоть бы один наш надел подтрусники! Даже перчаток не было!
— Железные люди.
— А сейчас одеялом закутаются на лавках — ощущение, будто одни африканцы сидят! Шапки, пальто до пят! Как-то играли в Саранске товарищеский матч — самый холодный в моей жизни. А я как раз получил мазь «Рубрименд», немецкую. Еще к ней не привык, не пользовался. Дай-ка, думаю, попробую. Взял и Колю Васильева натер.
— Удачно?
— В первом тайме пробегал мимо, орал в сторону скамейки: «Ты что со мной сделал?!»
— А что?
— Все горело! В перерыве прибегает — и в душ, под ледяную воду! А на улице дубак, холод собачий!
— Вы африканцев вспомнили. Что-то я в «Торпедо» ни одного не помню.
— А Эгуавон?!
— Ох, простите.
— Забавный человек. Бывший капитан сборной Нигерии. Сильно нас удивлял. Во-первых, мазался после душа с ног до головы каким-то кремом. Кожа у него сохла, что ли? Выдали ему «Жигули», «семерку»...
— Уже смешно.
— Под вечер гаишник останавливает. Ну и новости, говорит. Я уж подумал — автомобиль сам едет. Пока Эгуавон не улыбнулся. Я тоже в баню как-то зашел, его не заметил в углу. Черный же! Плеснул по стенам водичкой — Эгуавон вопит: «Оh, hot! Hot!» Подумал — убить его хочу. Но потом привык, сам плескал. Вообще-то хитренький.
— Все они хитренькие.
— Контракт ему сделали такой, что зарплата и премиальные капают при любом раскладе. Неважно, выходит на поле или нет. Сразу косить начал — «ой, голеностоп... Ой, пахи...» Козьмич как узнал про такие нюансы контракта — отчислил сразу. Без разговоров. Эгуавон в Америке сейчас.
— А что в Америке-то?
— Давно туда всю семью перевез. Книжку собирался о России писать. Я, говорит, нигде такого не видел.
— Что именно?
— «Приезжаю, в Москве минус двадцать семь. Девчонка мороженое ест. Едем дальше — мужик выходит из магазина с бутылкой водки. Тут же откупоривает — из горла ее...»
«Брондбю» — боль моя!»
— За сорок пять лет «Торпедо» только один раз опоздало на игру — в Ташкенте?
— Сейчас я вам фотографию покажу... (Достает телефон.) Вот я с Валеркой Петраковым, совсем молоденьким. А вот на лавке сижу. Это мы с «Бенфикой» играем. Там чуть не опоздали на матч!
— В Португалии?
— Ага. Пробка сумасшедшая. Полицейская машина нас сопровождала — и гудит, и ревет. А что толку? Еле-еле прорвались. Обидный матч!
— Что такого?
— Сыграли 0:0. Филатов за пять минут до конца один на один выходит — не забивает! Ничего, думаем, в Москве будет другой разговор. А на «Динамо» тоже 0:0 сыграли. По пенальти вылетели. Португальцы верещали в раздевалке — будто Кубок УЕФА выиграли! Вино из-под двери текло!
— С пенальти у «Торпедо» как-то не клеилось.
— А «Манчестер»?!
— О да. Великий Шмейхель два сезона подряд на стадионе «Торпедо» испытывал нервы серией пенальти — за «МЮ» проиграл. За «Брондбю» выиграл.
— Когда Подшивалов от «Манчестера» последний пенальти взял — народ кресла начал ломать на «Торпедо»! На лавках прыгали!
— Немудрено.
— На Фергюсона после того матча было больно смотреть. Я еще долго в гостевую раздевалку водил нашу молодежь: смотрите, на этой лавке юный Бекхэм сидел... А «Брондбю» — это боль моя! Самое-самое жуткое судейство!
— Что-то мне не врезалось.
— А не факт, что первый матч из Дании показывали. Вот и не врезалось.
— Что случилось?
— Проиграли там 0:1. Все датские газеты напечатали фотографию — Сарычев ловит мяч на линии. Фотограф местный, технология уже была такая, что снимал длинной серией. Всю раскадровку выложил — вот мяч катится, вот Валерка его останавливает, линию не пересекает... Мы в Москве выиграли 1:0 — а по пенальти вылетели. Тот мяч все решил. Большей несправедливости я не видел!
— Зато Ширинбеков забил гол — пожалуй, самый красивый в торпедовской истории 90-х.
— Да ну... Вы не помните, что Ширинбеков с «Севильей» учудил?
— Был я на том матче. Что такого?
— Играли здесь, на Восточной. Последняя минута. Дальний-дальний штрафной, вратарь кричит: «Уберите «стенку»!» Ну, убрали. Олежка разбежался — ка-а-ак дал! 3:1! А мы целый тайм в меньшинстве играли — и два забили. Но это еще не самый фантастический мяч, который наши забивали. Был красивее.
— Это кто ж?
— Васильев двинул с центра поля Славке Чанову. Тот за «Шахтер» играл. Мы через три дня уезжали в Штутгарт играть, там настоящий концерт выдали. У Коли Васильева вообще потрясающие мячи случались. Думаю, это от природы удар поставлен, такое не натренируешь. Кто б его в Воронеже научил?
— В самом деле.
— Как-то Габелии зарядил в Тбилиси метров с тридцати. Тот в красном свитере, нарядный. Вечером сидим у Козьмича в номере, ждем новости спорта в программе «Время». Посмотреть — не причудилось ли нам?
— Ну и?..
— Нет! Наш Коля разбежался, врезал — мяч уже из сетки вылетает, а Габелия только прыгает. Это ж надо с такой силой дать, а? Уникальный человек. Я больше ни одного не встречал, кто может выдать пас с одного фланга на другой на высоте полтора метра. Не «горбыль», а «плассер». Такая передача метров на пятьдесят — это только Васильев!
— Сколько он «Пахтакору» забил в одном матче — пять?
— Четыре. Или пять. Много! «Пахтакор», конечно, не тот был. Но Коля молодец.
— Как узнали про гибель «того» «Пахтакора»?
— Мы в Лужниках играли. Нам шепнули в перерыве — так и так: «Только футболистам — ни слова...»
Дасаева в Севилье звали «креветка»
— Какие ж матчи были — приятно вспомнить. Сняли с пробега «Монако» Арсена Венгера, «Севилью» Дасаева...
— «Севилью» Коля Савичев добил. Забил там гол. Сейчас его встречаю — сразу: «Помнишь, как «Севилью» похоронил?» Тренером вратарей у них работал Дасаев, мой друг. Там узнал, что в Севилье ему прозвище дали — Креветка.
— Это еще почему?
— Я тоже думаю: что такое? Где креветка — и где Дасаев? Несопоставимые вещи. Ладно были бы у него кривые ноги. А оказывается, он быстрее всех в «Севилье» чистил креветки. Пальцы-то словно у музыканта. Испанцы смотрели как на представление!
— Вот оно что.
— «Севилью» мы прошли, во всем городе безумный траур. Наутро встречаемся с Ринатом, повез в свой магазин спортивных товаров. Сын у меня маленький был, занимался в «Торпедо». Дасаев решил — ребенку нужен подарок от «Севильи». Подобрал клубную футболочку, трусы, гетры... Сын до сих пор вспоминает!
— Алексей Прудников рассказывал — привозил себе и Дасаеву из-за границы вратарские перчатки. А то играл Ринат, один из лучших вратарей мира, в пупырчатых. Из хозмага.
— Это правда! Уже появились перчатки Adidas, так Славка Чанов их не признавал. Только на тренировку надевал. А на матчи выходил в тех самых, с пупырышками. Вот позвоните ему, спросите! Я вам телефон дам!
— У меня есть, спасибо. Во вратарях вы разбираетесь.
— Так я десять лет в «Торпедо» тренировал вратарей. Всем говорю — у меня три «Огонька».
— Призы лучшему вратарю сезона?
— Ага. Сарычев, Чанов и Подшивалов. У какого тренера вратарей еще столько? Хотя я себя тренером вообще не считал. Вся работа: ставил десять мячей — и дубасил!
— Дасаев, кстати, был любимым вратарем для «Торпедо». Почти не обыгрывал вашу команду.
— На Восточной даже красный цвет не переносили...
— Я думал, это легенда.
— Легенда. Но быль.
— Отлично сказано.
— Андрюша Рудаков пришел к нам из «Спартака». Явился на тренировку в красной майке, хватило ума. Так у наших «старичков» глаза кровью налились — прямо на нем разорвали!
— Ну и дела.
«Спартак» вылетел в первую лигу — и обвинял нас. Всё на «Торпедо» повесили»
— Мы в 76-м осенью стали чемпионами. А «Спартак» вылетел — и обвинял нас. Всё на «Торпедо» повесили. Мы, мол, их отправили в первую лигу!
— Так вы и отправили, это история известная. Мне даже Анатолий Крутиков, главный тренер того «Спартака», рассказывал: «Торпедо» специально отдало игру «Арарату». «Спартак» при этом раскладе уходил в первую лигу».
— Вот-вот. А теперь представьте: мы играем в Ереване, уже стали чемпионами. До этого «Спартак» проиграл дома чуть ли не «Кайрату». В Ереван на наш матч прилетели браться Старостины, сидели на трибуне. Все профсоюзное руководство. Хотели от нас чуда!
— Что ж вы не сделали чудо-то?
— Зарапин это чудо делал — вытаскивал такие мячи, что с ума сойти! В самом конце Назар Петросян все-таки забил. 0:1 проиграли. «Спартак» сам себя в угол загнал — а на нас списывают. Я все время Дасаеву, другу своему, говорил: «Ринат, ты ж у нас десять лет не мог выиграть! Счастье для вас было — вничью с «Торпедо» сыграть!» А он что отвечает, знаешь?
— Сердится, наверное.
— Говорит: «Это было до меня!» Что до него было, что при нем. Помню, 70-е годы. Играем в Лужниках со «Спартаком». 60 тысяч на трибунах. Болельщики кричат: «Же-еня Лов-чев!» 2:0 — получите!
— Выигрываете?
— Разумеется. Второй круг. Уже 70 тысяч на трибунах. «Спартак» собрался брать реванш. Снова — «Же-еня Лов-чев!» Три!
— 3:0 выигрываете?
— Да! Все, домой! «Спартак» с нами вообще ничего не мог сделать. Кузьма всегда строил от обороны игру. Чтоб сзади — на «ноль». А один-то сами всегда забьем. Еще хорошие вратари всегда у нас были. Сейчас удивляюсь — в сборной иностранец играет! Неужели так упала школа, что в ворота бразильцев ставим?
— «Спартак» можно не любить только за то, что чуть вас у «Торпедо» не увел.
— Звали, было...
— Вы даже ушли.
— На день! На просмотр!
— Дня хватило, чтоб все понять?
— С головой хватило. Это времена Романцева и Ярцева. Понимаете, я — человек душевного спокойствия...
— Прекрасно сформулировали.
— Когда вижу, что люди друг на друга кричат, — это совсем не мое. Кому-то проиграли товарищеский матч — крик, визг, писк... Думаю: зима! Товарищеский матч! Что происходит? Для меня дикость какая-то. Плюс ко всему сказали, что я у Жоры Ярцева фуражку украл.
— Что-что?
— У меня такая же фуражка была, как у него. Домой приезжаю. Для себя уже решил — в этот «Спартак» ни ногой. А тут звонит Сашка Хаджи: «Ты случайно у Жоры Ярцева фуражку не взял?» Отвечаю: «Саш, пожалуйста, больше не звоните мне. Даже не хочу разговаривать».
— Какая милая история.
— Видимо, массажисты взяли фуражку — и на меня указали: «Вот, приходил человек». Подстава чистой воды. Но я и без фуражки туда бы не пошел. Хотя и зарплата была совершенно другая, и премиальные. Но душевное спокойствие и моя семья — дороже. Всегда кажется, что у кого-то лучше. А на самом деле лучше всего дома. Дверь открываешь — и тебя ждут!
— Зарабатывали в том «Торпедо» немного, раз в «Спартак» на смотрины сходили?
— Миллионером-то я стал давно.
— Ого. Какая откровенность.
— Вместе с доктором получили премиальные в Югославии. Местными динарами. Там счет на миллионы шел! Пошли купили по адидасовскому костюму и кроссовки.
— А дальше?
— Все. Закончились миллионы.
Румыны украли часы прямо из раздевалки
— Я все-таки в Тарасовке вырос, так что давайте «Спартак» не обижать. Лучше про «Монако». До сих пор вспоминаю те матчи — вздрагиваю.
— Там какая история вышла? Сашу Гицелова не успели оформить. Прилетел на игру с болельщиками. Опоздал на матч. Запаренный вбежал в раздевалку в перерыве, мне говорят: «Быстрее его растирай, готовь!»
— Неужели выпустили?
— А вы посмотрите протокол — кто победный забил на 87-й минуте! История?
— Не то слово.
— Вот пожалуйста: не готовился, не ел, не пил, не спал. Прилетел с фанатами, вышел и забил. Вошел в историю. Еще интересный момент был с «Бордо». Помните те матчи?
— Кто ж из нас, стариков, не помнит те матчи?
— Ответный — в ноябре. Играли в Тбилиси. Грузин собралось тысяч сорок, кричали: «Ди-на-мо», «Ди-на-мо»!» Там тоже судья нас прибил. Пенальти поставил на пустом месте, помог нам вылететь. Еще у Володи Кобзева, светлая память, в конце был сумасшедший момент. Не забил!
— От «Бордо» вылетать — не очень и обидно.
— Да мы по игре загоняли их в штрафную!
— От души вы гоняли «Штутгарт». Это помню.
— «Штутгарт» Коля Савичев вдвоем с Юркой разорвали, клоунов сделали из немцев. Каждый по два забил. А командочка в Штутгарте была — извините меня! Клинсманн играл!
— И как играл?
— Мне Клинсманн совсем не понравился. Локтем засадил Сереже Пригоде в солнечное сплетение. Тот упал на колени, а судья — ноль внимания. Наши даже отвечать не стали, хотя умели. Просто по игре их рвали. 5:3 выиграли! После матча в нашу раздевалку прибегает Володя Перетурин, комментатор. Весь красный: «Ребята, я такого футбола давно не видел! Это счастье, я балдею!»
— Немцы не балдели?
— Немцы нас стоя провожали — аплодировали! Юре Савичеву — громче всех. Впечатление, что у него крылья! Легкий! Его уж вдвоем стали держать. Хотя могли бы разобраться, как Тигана.
— Тигана — великий игрок. Как разобрался?
— Играли с «Бордо», так Тигана первым делом засадил Юрке Савичеву. Ясно было — получил установку. Быстрее сломать.
— Вы-то разбирались, где Юра, а где Коля?
— Невозможно различить. Вообще одинаковые. Одного веса, одного роста. Лично я месяц привыкал. Ну вот не давалось мне, и все. Как отчество Дасаева.
— У Дасаева очень простое отчество, даже я помню — Файзрахманович.
— А вот я не мог! Если и вспомню, то не выговорю. Как только ни коверкал. Дасаев сердится: «Ты что, не можешь запомнить?!»
— Отчество ладно. Какие ж вы стадионы повидали!
— «Луи II» в Монако только построили. У «Баварии» стадион — просто чума. А помнится румынский, убогий.
— Почему это?
— Там у Володьки Юрина часы украли.
— Вот румыны.
— Причем мы дверь на ключ закрывали. Знали про эти фокусы. А они крошечное окошко каким-то крючком поддели. Мы даже возвращались — думали, забыли часы-то. Но нет.
Окровавленный мяч в Харькове
— Защитники в «Торпедо» были жестокие. Тигана позавидовал бы.
— До сих пор помню акробатический этюд. Мы-то между собой говорили — мол, Валера Шавейко делает подкат на уровне гланд. А тут начал катиться рядом с угловым. Очень хорошо было видно — одна нога на уровне флажка.
— В Новогорске помнят сцену: Новиков с Никулиным у какого-то станка подтачивали шипы. Народ смотрел с уважением.
— Эти два парня своими шипами много чего могли... А наши ребята особые шипы на ЗИЛе заказывали. Ребята там трудились рукастые, все что угодно могли выточить. Вот Валерка Шавейко о-очень любил такие шипы, титановые! Вообще не стирались!
— Трудно его осуждать.
— Особенно когда против Блохина выходил. Прямо перед ним на разминке гарцевал, поднимал пяточку — демонстрировал, как вооружен.
— Николай Писарев рассказывал, как молодым попал в «Торпедо». Одного ветерана обведешь — у всех усы встают дыбом. Второго уже не пройдешь.
— Мелькнул в «Торпедо» молодой парень. Любитель проверять между ног. Туда бежит — в очко сунет. Обратно — повторяет! Жукову и Шавею это очень не нравилось.
— Как фамилия-то молодого?
— Не помню. Недолго играл. Был у нас еще серьезный товарищ — Витя Круглов. Играл правого защитника. Так запугал Витю Грачева, молодого парня, своими шипами, что тот ни в «Торпедо» не зацепился, ни в «Спартаке». Только в «Шахтере» оттаял. Зато уж там лучшим стал, просто ожил. Как раз ушла эра Старухина. Короля воздуха.
— Прям уж короля. Раздули.
— Раздули?! Да Старухин нам головой забил с линии штрафной! Я сроду такого не видел! Вы себе представляете? Головой лупил как отбойным молотком! Вообще самые злые наши матчи — это в Донецке с «Шахтером». Еще с харьковским «Металлистом». Окровавленный мяч я видел только в Харькове.
— Боже. Это фигура речи?
— В прямом смысле — окровавленный мяч...
— Говорите же скорее. Все живы?
— Сереге Петренко сломали лицевую кость. Мяч был омыт кровью.
— Про Петренко не подумаешь, что расплатился лицевой костью. Красавец какой.
— Это наш доктор Прояев так поработал, что Сережа еще красивее стал. А уж сломанные щитки я сколько раз видел — не сосчитать. В «Торпедо» никого этим было не удивить.
— Какая картина до сих пор перед глазами?
— 31 декабря, Сокольники, последняя тренировка перед Новым годом. Взяли местного мальчишку на просмотр, выпустили в двусторонней игре. А тот додумался — прыгнул Сереже Пригоде в ногу. Подбегаем с доктором — у него голеностоп вывернут! Практически оторвана нога!
— Какой кошмар.
— Да, это был кошмар. Семеныч его в клинику, сразу на операционный стол. Повезло — дежурил специалист, который как раз такими травмами занимался.
— Кость торчала?
— Нет. Кожу не прорвала, как ни странно. Но голеностоп смотрел в другую сторону. Я был поражен — Пригода после такого вернулся, играл еще!
— Травма номер два на вашей памяти?
— Юра Ванюшкин. Вы такого, наверное, и не помните. Играли со «Спартаком» в Лужниках, Калашников ему точно так же засадил. Два года пытался вернуться — не смог. Закончил.
— «Технари» в «Торпедо» выживали? Не гибли в двусторонках?
— В 60-е годы играл у нас Валентин Денисов. Чемпионом Союза становился. Уже в возрасте приезжал в Мячково — мы оставались после тренировки, гоняли пять на пять в маленькие ворота. Что он вытворял с двух ног — я такого больше нигде не видел! Я поражен: «Валя, как так?!» А он рассказывает — вот иду через лесок на тренировку, сам себе говорю: «Валя! Сегодня играй только левой». А на следующий день — тем же лесом: «Валя, сегодня исключительно правой». У него кличка была — Русский Пеле. Короткая стрижка, сам коренастый, небольшого росточка. Вылитый Пеле — только белый.
Литейный цех — это ад
— Самые невероятные организмы в том, легендарном «Торпедо»?
— Два таких — Гришин-старший, Серега. Еще Храбрый. Женька Храбростин. Кузьма их выпускал во втором тайме — когда соперников уже укатали. Эти двое выходили — и защитники не знали, что с ними делать. Могли по три тайма носиться на сумасшедшей скорости! Для них тест Купера пробежать — чистая радость. Но работал больше всех Володька Юрин. Только на трудолюбии, фанатизме и преданности футболу вылез. Я больше таких людей не встречал. Поэтому и умер рано — все силы отдал футболу. Сейчас матч отыграют — футболистам привозят пиццу. Набрасываются, будто месяц не ели! А Юрин, отыграв, три часа кушать не мог — только воду хлестал!
— Почему?
— Потому что выложился полностью — кусок в горло не лезет. До блевотины, как он выражался. Юрка Гаврилов вспоминал, как выступал за сборную Москвы: «Когда Юрин за нас играл, я назад вообще не возвращался. Там выжженная земля, перед нашей штрафной». Где куча — туда врывался Матрос. Рукава подкручивал — и в самое пекло! Врывается в кучу — и с мячом вылезает. А пара человек лежит.
— Да. Люди были уникальные в той команде.
— Как-то Гостенина встречаю. Справь мне, говорит, нормальные костыли. Ну, я нашел.
— Что случилось?
— Все в тридцать лет мениски оперируют — а он только-только решился. Так с ними сел в машину, один отправился за четыре тысячи километров. От родителей остался домик в горном Алтае. Там и живет.
— Стоило тому же «Шахтеру» заиграть не очень — сразу же команду отправляли ползать в самую тяжелую шахту. «Торпедо»-то только в цех могли свозить. Это проще.
— Да бросьте! Вы ничего не понимаете!
— У вас тоже была шахта?
— Каждый год 22 апреля проводили коммунистический субботник. Везли всей командой в сборочный цех. Ну какие мы сборщики? Гайку поднесем. Или ключ. Но вот как-то проиграли несколько матчей — Кузьма команду отправил уже не в сборочный. В литейный!
— Где жар стоит?
— Это не жар. Это ад! Кромешный! Заглядываем — черные люди в черных робах, черные рукавицы... Только огонь где-то впереди. Наши выскочили: «Да мы по пять раз будем тренироваться в день — только не сюда!» Поучительная история?
— Весьма. В кабинете директора бывали хоть раз?
— Каждый год нас приглашал. На последний этаж. Перед чемпионатом — это как закон!
— Смешные приходы туда были?
— Грустные были.
— Так-так.
— В 93-м году шли на третьем месте в чемпионате. Завод практически перестал существовать, выкупила компания «Микродин». Явился какой-то тридцатилетний пацан — и заявил нам: «Мы вас обеспечивать не можем, денег нет. Ищите спонсора сами. Все, до свидания». Шустиков-средний был капитан команды. Три месяца ни копейки не получали. Иванов был главный тренер. Если б Алешин нас не спас — не знаю, что и было бы.
— Тепло относитесь к Владимиру Владимировичу?
— Да это спаситель наш! Один раз к нему приехали — отвечает: «Я подумаю, посоветуюсь с акционерами». Так Козьмич стал давить на то, что Алешин когда-то играл в дубле «Торпедо». Ну и дожал — на ностальгической ноте. Условия Алешин создал шикарнейшние. Жили на четвертом этаже Лужников, рядом ресторан. Спускались на игру прямо из гостиницы. Летали всюду чартером.
Летучие мыши и зловещий самолет
— Кстати, о самолетах! За сорок пять лет в «Торпедо» тяжелые перелеты случались?
— Мы же были единственной командой в мире, которая рискнула лететь на сверхзвуковом пассажирском самолете, Ту-144!
— Ну вы даете. Ощущения?
— Летели в стратосфере на высоте 20 тысяч метров. За штурвалом Кузнецов, Герой Советского Союза, знаменитый летчик-испытатель. Кроме нас в салоне только люди из конструкторского бюро. Во Внуково, смотрим, провожают нас военные, милиция, «скорые», пожарные...
— Мне бы это бодрости не придало.
— Нам тоже. Идем к самолету — даже выглядит жутко. Зловещий, клюв опущен книзу. Начинаем набирать высоту — самолет взял такой угол, что мы все имели бледный вид. Кресла узкие, иллюминаторы тоже. Обычно в ряду по три кресла — а здесь два. Я впервые видел совершенно черное небо!
— Что это?
— Стратосфера! Мы преодолели два звуковых барьера. На следующий день по радио объявляли — команда «Торпедо» впервые в истории мирового футбола преодолела звуковой барьер.
— Куда летели?
— В Алма-Ату, с «Кайратом» играть. Так-то четыре часа туда лететь — а мы за два.
— Как Козьмич решился из команды сделать подопытных?
— Долго уговаривали. Несколько дней! Я застал разговор, когда ему звонили. Потом сжалился: «Коньяк-то будет?» — «Козьмич, что хочешь! Все будет — только соглашайся!» Ну и полетели.
— Опасные ситуации случались?
— Как-то в Ростов долетели на Як-42, отыграли матч. Расселись, сейчас в Москву. Самолет набирает скорость, разбегается по полосе. Слышим — шум в двигателе! Просто ужасный!
— А дальше?
— Козьмич сидел у двери пилота, начал в нее ногами колотить: «Тормози!»
— Успели?
— Затормозили. Развернулись. Оказалось — птица попала в двигатель. Были еще перелеты, после которых из поручней сок выжимали. «Торпедо» сколько по экзотическим странам колесило!
— Например?
— 5 января 1990 года полетели в Австралию!
— Какой у вас вкус к маршрутам.
— Особые костюмы нам пошили к этой поездке. Летели до Алма-Аты, потом посадка в Дели. Оттуда в Сингапур и, наконец, Сидней. Сутки добирались!
— Стоило того?
— Картина неописуемая. Ранним утром подлетаем к Сиднею — что за красота? А это каждый австралийский домик с черепичной крышей — а рядом бассейн с голубой водой. Причем ни одного квадратного. Или эллипс, или сердечко. Страна ярких красок. Если зеленое — так уж зеленее некуда. Город в четыре раза больше Москвы — и ни одного забора. В Мельбурне побывали в домике Кука. Рядом дерево — втроем не обхватить! Январь — а все цветет.
— С кем там играть?
— Выходили на поля для американского футбола, огромные. Отметят сколько нужно для европейского футбола — играйте! Ощущение, что трава искусственная. Вадик Никонов, второй тренер, все поверить не мог, трогал руками: «Неужели настоящая?!» Ребята в гостинице смотрят — что это за матрас странный?
— Странный?
— Глядим, а он залит водой изнутри! Специально для тех, у кого проблемы со спиной!
— Ну и дела.
— Валя Ковач один у нас в команде был с аэрофобией. Хотя габариты такие — сам кого хочешь заставит трястись. Здоровенный центральный защитник. Так настрадался за сутки полета, что твердой земле сильнее всех обрадовался. Гонял этих австралийцев будь здоров — хотя они тоже здоровенные, розовощекие!
— Играть-то умели?
— Чисто английский футбол. Грузят в штрафную — а там стоят дылды под два метра. Пытаются затоптать. А вокруг — летучие мыши...
— Красота.
— Сборную Австралии обыграли, Валера Сарычев нас здорово выручал. Пресса очень удивлялась. Но и нас удивили.
— Чем?
— В Сиднее команда загружается в автобус и уезжает. Мы с администратором Жендаревым остаемся у горы сумок. Вдруг подходят какие-то служаки: «Откройте-ка эту сумку, эту и эту».
— Что такое?
— Мы тоже не поняли — для чего? Открываем. «Покажите бутсы!» Достаем наугад — а у наших ребят все начищено, светится на солнце. Шипы титановые, на ЗИЛе вытачивали. «Все, вопросов нет».
— Что это было?
— Берегут окружающую среду. Не дай бог кто-то грязь завезет.
Голодранцы на асфальте
— Еще куда заезжали в поисках экзотики?
— Юра Миронов, ставший главным тренером, в ЮАР нас завез! Открывал новые горизонты!
— ЮАР чуть не стала последней страной в моей жизни. Отравился.
— А мы месяц почти колесили, с кем только не играли. Заехали в совсем захудалое местечко, крошечная гостиница. У них закон: здание не может быть выше пальмы. Там ящерицы по занавескам ползали!
— «Торпедо» этим не напугать.
— Все равно неприятно. Золотов, начальник команды, побежал к хозяевам: «Срочно избавьте нас от животных!» Потом в Лесото отправились, государство в государстве. Я знал, что существуют такие столовые горы. Думаю — где ж они? А вот!
— Это что за горы такие?
— Будто лазером срезали верхушки. Как стол.
— Представляю, с кем вы там играли.
— Выходят, строятся — мы глаза вытаращили: без бутс! Босиком!
— Батюшки.
— Снова Юрий Васильевич Золотов всполошился: «Мы так играть не можем!» Покалечим же людей. Вынесли им какую-то обувь.
— Насмотрелись вы чудес.
— О да! Мы же «африканскую корону» проехали. Тунис, Марокко и Алжир. В Марокко сборную обыграли два раза, а у них через пару недель начинался Кубок Африки. Готовились изо всех сил. Андрюха Редкоус их похоронил, вдруг раззабивался. Играл у нас Валя Иванов, сын Козьмича. Проигрываем 0:1, подача углового. Кузьма вылетает к бровке: «Давайте! Атакуйте!» Ну Валя и побежал. Слово отца — закон. А вратарь — навстречу!
— Чем дело закончилось?
— У Валентина Валентиновича перелом двух ребер. Хорошо, без смещения, просто трещины. Я в той поездке был и за доктора, и за массажиста. Везу Валю в районную больничку — такого ужаса я больше никогда не видел!
— Хуже нашей?
— Какие-то калеки лежат на полу, в рванье. Вонь несусветная. Хотя в той поездке кошмарного насмотрелся. Остановились где-то в кафешке. Столы для стоячего перекуса. Подбегает какой-то голодный черт, марокканец. Сует свой грязный палец в суп Володьке Сахарову!
— Тьфу.
— Володька офигел, естественно. Оборванец воспользовался паузой — схватил тарелку и весь этот кипяток вылил себе в рот! А что с ним сделаешь?
— Только подкат в стиле Шавейко.
— Ему наплевать. Не мылся лет двадцать. Утром едем — по тротуарам разложены мешки. Оказывается, голодранцы спят прямо на асфальте. Один мешок на ноги надевают, другой — сверху. Вот из мешка и этот вылез.
— Как живописно рассказываете.
— У меня фотоаппарат с собой был. Ходил, щелкал этот краснозем, мешки с людьми, Сахарова с супом... Все подряд. Экзотика же!
— Сохранились карточки? Пришлите!
— А вот тут еще одна история. Видимо, в Марокко спецслужбы времени не теряют. Подумали, наварное, что я тоже из КГБ, раз фотографирую горы, овец и укротителей змей. Возвращаюсь в гостиницу — фотоаппарат на месте, а пленку вытащили.
— Ни одной не осталось?
— Только пленка с записью Юрия Антонова. Попросили водителя — поставь! Тот втыкает в магнитофон, Антонов поет: «Вот как бывает, вот как бывает...» Водитель обрадовался: «Про водку поет?»
— Не отравились там? Соседствуя с голодранцами?
— Траванулись мы там от души!
— Супчиком?
— Обыграли какую-то команду — и дали нам «Фанту» в графинах. Жара, ребят это не смутило. Выпили — и как понесло!
— Прямо в автобусе?
— В том-то и дело. А леса в Марокко нет, не укроешься. Пустыня! Это было что-то. Бумаги тоже нет.
— Тут бы и достать ворох югославских динаров.
— Ребята плюнули на все, терпеть никакой возможности. Тормозят автобус посреди пустыни. Вся бригада усаживается. Разорвал бинты на куски, дал им. Дольше всех терпел руководитель делегации, в шляпе и галстуке. Я, говорит, так не могу, у всех на виду.
— Лучше уж на виду, чем под себя.
— Пришлось его закрывать ото всех...
Камень в лобовое
— В любой компании отравившихся найдется один с луженым желудком.
— У нас — только водитель, который ничего не пил. Знает марокканские фокусы. Ехали из Касабланки в Марракеш. Автобус Volvo. Впереди большая машина, из-под колеса вылетает камень — и точно нам в лобовое. Хорошо, водитель был в очках, аккуратненько съехал на обочину. А первый и второй ряд обдало стеклом. Там марокканцы сидели, представители федерации. Кто-то в крови. Я за доктора, зеленкой мажу, рву оставшиеся бинты...
— Хорошо хоть не все ушли на последствия «Фанты».
— Наутро встаем — новое стекло вставлено, будто ничего не было. За ночь сделали! Вот ведь страна, а?
— Спартаковский автобус попадал в аварию на Ярославском шоссе, были трупы. Автобус хоккейного московского «Динамо» переворачивался. С торпедовским приключений не было?
— Вы знаете, какие у нас были водители? Асы с ЗИЛа, испытатели высшей категории, е!
— Все ясно.
— Одного взяли из посольства, возил прежде консула. С юмором оказался парень. Раз везет команду, видит — дорога пустая, ровная. На ходу вылезает из-за руля, подходит к Кузьме. Тот сидел в первом ряду. «Завтра во сколько подавать?» Тот глаза выпучил: «Ты что, охренел? Живо на место!»
— У вас одна история лучше другой.
— А другой водитель, Володя Ясалов, ввинтил в зиловский автобус фару от тепловоза. Над лобовым стеклом. И такой же гудок. Кто-то на дороге зазевается — врубает иллюминацию и сирену. Уф-ф! Все разбегались!
— Вы говорили — в Австралии бутсы чистенькие, сверкают. Кто был первый аккуратист в «Торпедо»?
— Самая чистая комната футболистов, которую видел, — это у Сарычева и Полукарова. Стерильно все, идеально! Носочек к носочку! Бутсы надраены, футболочки сложены. Щеточка, губочка. Полотенчики чистые.
— А потом заходите в следующий номер?
— В следующем номере футболиста надо было искать в бардаке. Вообще-то сильно на наших парней повлияло появления Буряка.
— Тот был чистюля даже по казарменным киевским меркам.
— Какая бы грязь в Мячково ни была — Буряк всегда в белоснежных носках. Трусики чистенькие, беленькие. Бутсы надраены. У нас ребята прежде могли выйти и в грязном — а тут все за ним потянулись!
— Все бутсы стали начищать?
— В том-то и дело! Он и в жизни аккуратист, и в футболе. Мы сразу поняли: Леня — человек уникальный. Потрясающий профессионал. В Мячково ставил на центр поля десять мячей, с одного шага все клал в сетку. Потом до пенальти очередь доходила. Сантиметрах в тридцати от штанги ставил фишку, в эту щель и должен был попасть. Сильно низом.
— В какой угол?
— В правый от вратаря. Все пенальти клал туда. Все знали — никто не успевал допрыгнуть. Самый потрясающий по качеству футбола матч «Торпедо» — это благодаря Буряку!
— Что за матч?
— Буряк-то к нам пришел, рассорившись с Лобановским. Поздняя осень. Играем в Киеве. Буряк настроился как на последний бой — в начищенных бутсах выдал такой матч, что весь город за голову держался. Как начали на Лобановского орать: «Что сделал? Ты кому Леню отдал?!» Мало того что мы выиграли — еще и сыграли круче, чем в Штутгарте. Песня, а не матч. Какой же красавец!
Дрезденские шипы
— Спартаковцы вспоминали — играли с дрезденским «Динамо». Так перед выходом на поле у немцев глаза бешеные, чуть не пена изо рта. Явно под каким-то допингом. Вы с таким сталкивались?
— У нас с этим Дрезденом своя история вышла. Встречались в 75-м, Кубок УЕФА. Проиграли в ГДР 0:3. Знаете почему?
— Почему?
— Не те шипы подобрали!
— Какие надо было?
— Конец ноября. Поле ледяное. Немцы поставили маленькие-маленькие шипики. Результат на табло. Ответная игра в Симферополе, я первый раз поехал с командой. Неделю готовились на базе «Таврии». В первый и последний раз в жизни я растирал главного судью.
— Вы ж массажистом были. Все время забываю.
— Подошел этот голландец, Лео ван дер Крофт, попросил.
— Как отсудил?
— Нормально. Пенальти дал в нашу пользу — Сережа Петренко не забил. Выиграли 3:1 — и вылетели. Обидно! На этот матч люди со всех крымских поселков съехались, на деревьях висели. А я с артистом Георгием Жженовым в лифте застрял.
— Не худшая компания.
— В Симферополе свет часто вырубали. Стояли-стояли, кричали-кричали. Без толку — тишина вокруг! Сели на пол. Разговаривали в темноте.
— Что говорил? «Лифт — ерунда, я семнадцать лет отсидел»?
— Говорил, что в фильме о войне снимается под Симферополем. Я отвечаю: «Вы против немцев, мы тоже. С «Динамо» Дрезденом завтра играем...»
— Я вот что думаю — неужели у «Торпедо» с какими-то шипами могла быть проблема?
— Да не рассчитали! Потом-то этот вопрос контролировали. Как-то за неделю до матча с киевским «Динамо» в манеже опомнились: нет нужных шиповок! Кому звонить? Патоличеву!
— Вот это уровень. Если министры вашими шиповками ведают.
— Да, министр внешней торговли — наш болельщик. За неделю все привезли из ФРГ. Только размеры надо было сказать.
— Работать массажистом в футбольной команде — это работа адская.
— Серега Петренко со мной в спор ввязался — в темную комнату заходит кто-то из футболистов. Ложится на кушетку. Я с закрытыми глазами должен определить, кто именно. Трогать можно, смотреть нельзя.
— Это возможно?
— Я мог!
— Ну и как прошел эксперимент?
— Одного угадываю, второго, третьего. Володька Сахаров все мышцы напряг. Мне смешно. Провел по нему рукой: «Сахар, вставай...»
— Что они?
— Говорят — подглядываешь. Давай глаза завяжем. Ну, завязали. Снова угадываю! Только с самим Петренко прокололся. Не определил. Потом пацаны схитрили, подсунули Юрина. Тот уже два года не играл, стал тренером. Даже его распознал — вот здесь все офигели!
— Киевские массажисты вспоминали — совершенно невозможно было разминать Олега Саленко. Такие тяжелые мышцы.
— У меня тоже такой был — Леха Беленков. Еще Толик Елизаров, вратарь. Его рука — как моих две. Брал бутылку боржоми — выпивал за глоток. Уникальный человек.
— Это его же, как говорили, менты забили?
— Ну да. У нас над массажным столом металлическая труба была — я за нее брался и ногами по Елизарову ходил. А ему хоть бы что. Покупал рыбацкую сетку, вырезал кусок, опускал в раствор земляничного мыла. Накрывал Елизарова — и ходил, ходил. Пятками старался надавить посильнее. Приговаривал: «Если хочешь быть техничным — мойся мылом земляничным...»
«Орел» до Кабула не долетел
— Был человек, массаж ненавидевший?
— В «Торпедо» такой был один — за всю жизнь раза два отмассировался.
— Это кто же?
— Серега Агашков. По прозвищу Орел.
— Это еще почему?
— Серега в Таджикистане родился, на самой границе с Афганистаном. Играл пацаном в песках. Так его орел ухватил — и понес в сторону границы. Чуть у душманов не сбросил. Мы сто раз эту историю слышали — а каждый раз хохотали всей командой!
— Говорят, ветераны подсылали к Агашкову молодежь: «Сходи расспроси, что его с орлом связывает». Сергей уж зеленел.
— Когда расслаблялся немножко — сам начинал рассказывать. Он парень с юмором. Первый ухохатывался. Он когда играл-то, весил шестьдесят кило! А что уж ребенком?
— Как впечатления?
— Это, говорит, хорошо, что орел невысоко поднял. Со временем начал добавлять подробности — пограничники, мол, начали стрелять. Попали орлу прямо в глаз. Вот тот и сбросил. А так унес бы в Кабул!
— Чугайнов рассказывал про Агашкова удивительные вещи. Курил по две пачки «Явы» в день, выглядел как блокадник — при этом бегал больше всех. А потом какое-то обследование выявило интересную деталь...
— У Агашкова легкие — что-то феноменальное. Огромные — словно меха! Как у легкоатлета! Еще и покушать любил. Жил в номере с Ширинбековым — тот просыпается в три часа ночи от хруста. Что такое? А это Агашков в темноте шоколадку разворачивает — и чавкает.
— Еще говорили — доставалось от Козьмича Агашкову больше всех.
— Это понятно — он же на бровке играл! Все время мимо Иванова пробегал — и выслушивал. Колю Савичева первый раз выпустили в Одессе против «Черноморца». Юрка-то раньше дебютировал. Сыграл Коля не очень — досталось!
— Кому не доставалось никогда?
— Вратарям не «вставлял» никогда. Что бы тот ни сделал — слова не скажет. День переждет. В этом плане вообще красавец. Другие-то тренеры оборутся: «Ты что творишь?!» Я вспоминал, как бабушка моя говорила про чай: «Саша, когда он шипит, ты не наливай. Как успокоится — так и заваривай». Вот так и Кузьма. Пока кипит — к вратарю не подойдет.
— Поэтому и заиграл шестнадцатилетний Димка Харин.
— В свои шестнадцать гонял защитников будь здоров!
— Помню, матом крыл уважаемых людей.
— Вот-вот. Рабочий подсказ был на уровне. Димка-то фанат. Возвращаемся с матча, выходной. А у дубля в этот день тренировка. Так Димка прямо с самолета бежал на стадион «Торпедо», переодевался у мамы...
— У мамы?
— Мама его работала у нас на складе. Выходил за дубль — играть в поле! Вот поэтому никто из вратарей в Советском Союзе лучше Харина ногами не играл. Не знаю, зачем он в «Динамо» ушел.
— Тишков тоже ушел.
— Встречаю Юрку — у него каталог в руках. Автомобили BMW. Вот, говорит, в «Динамо» дали. Сказали — выбирай какую хочешь.
— А «Спартак» увел Суслопарова. Игрока сборной.
— Ага, увел. Пришли-то они вдвоем с Валерой Петраковым. В команде их не приняли, на тренировках стали учить жизни. Но потом влились. Валерка вообще прекрасный нападающий. Все время вспоминаю эпизод в Баку — идем на предыгровую разминку, а футболисты «Нефтчи» выходят с поля. Уже размялись. Кто-то меня дергает за рукав: «Слюшай, а Юрин-то приехал?» Приехал, отвечаю, приехал. «Вот собака! Сам не играет — и другим не дает!»
— Смешно.
— На следующий день матч — Валерке Петракову ка-а-ак засадили! Он лежит, я подбегаю с доктором — Петраков сквозь зубы: «Саша, какой номер? Я его сейчас, ..., похороню...» — «Валера, забей им гол — вот это будет наказание!» Так в самом деле забил. Выиграли мы.
— Каждая игра с южными командами — драма.
— Встречаемся с «Торпедо» Кутаиси. Те в штрафную врываются — и падают!
— Какие.
— Им главное — до штрафной дотянуть. Лежит и орет: «Пэнальти, пэнальти!» Судья головой мотает — никаких «пэнальти». Тот руки к небу: «Дай хоть угловой...»
— Грузины прекрасны в своей непосредственности.
— Привезли в Мячково молодого грузина на просмотр. А я часто, если игрока не хватало, шел в паре с кем-нибудь работать. На каждую тренировку в бутсах выходил. Козьмич говорит: «Поработай с этим, прощупай его». Начинаю с простых упражнений — как мяч останавливает, как в «стенку» отыгрывается...
— Ну и как?
— Тренировка заканчивается, его Козьмич подзывает: «Ты где играл-то?» Тот важно: «Динамо» Тбилиси. Капитан!» Подумал — и добавил чуть тише: «Капитан дубля...» Козьмич воодушевился: «А знаешь, с кем в паре сейчас работал?» — «Кто-то знаменитый, лицо знакомое. По телевизору видел».
— А дальше?
— Козьмич подмигнул: «Да это массажист наш». Все, больше грузин не приходил.
Кое-кто сдал финал Кубка
— Андрей Чернышов, тренировавший «Спартак», удивил команду упражнением — подкаты с воображаемым мячом. Самое непостижимое упражнение на вашей памяти?
— У Тарханова разминку проводили спущенными мячами.
— Зачем?
— Для меня загадка! Я понимаю, если ты дубина дубиной, только начинаешь — тогда да. А профессионалам-то к чему? Валерка Глушаков был у нас администратором. Знаете такого?
— Славный футболист, дядя Дениски.
— Федорыч ему: «Валер, спусти мячи». Тот спускает, ребята начинают играть. Тарханов видит — что-то не идет дело. Снова Глушакову: «Накачай мячи!» Компрессора не было, только автомобильный насос. Тот не выдержал, психанул: «Я что, пацан? То спусти, то накачай...»
— Лобановский не переносил, если кто-то пяткой пасовал. Что бесило Иванова?
— Особенно песочил того, кто ножки уберет — а другой кинется страховать и травму получает. Вот здесь Валентин Козьмич в бешенство приходил!
— Самое памятное отчисление?
— Играли финал Кубка с ворошиловградской «Зарей» на стадионе «Динамо». Самый важный матч сезона. Наш парень сыграл умышленно рукой — поставили пенальти. Мы вылетели, а этого человека больше в команде не видели. На следующий день Козьмич отчислил.
— Сдал игру?
— Открытым текстом не говорилось. Но все поняли.
— Николай Писарев рассказывал прекрасную историю. Я даже зачитаю.
— А ну-ка, давайте...
— «Иванов подзывал массажиста Петрова, который до сих пор работает: «Капитоныч, иди на тот фланг, скажи Гришину...» — «Что сказать-то?» — «Что он мудак!» Тот бежит, примирительно: «Ген, а Ген!» Тот оборачивается: «Что?» — «Козьмич говорит, что ты мудак». — «А ты ему скажи, что он...»
— Было, было! Только с поправкой. Иванов мне говорил: «Беги скажи». Но я как-то иначе формулировал. Иначе я совсем был бы ненормальный, е! Потому что Козьмич сейчас скажет — а через секунду передумает. А я уже сообщил.
— Попасть Козьмичу под горячую руку было легко?
— Проще простого. Хотя если администратор один — все будет вовремя и в порядке. Это у семи нянек дитя без глазу. Как «Зенит» забыл форму привезти?
— Немыслимая история.
— Я даже не представляю, чтоб у нас в прежние годы такое случилось, — потому что один человек за все отвечал!
— Расскажите же, как попадали Козьмичу под ту самую «горячую «.
— После тренировки играем в «дыр-дыр». Козьмич сразу: «Дайте Сашке бутсы — пусть за нас играет!» Ну, дали. Так я самому Козьмичу и врезал мячом. Ох, крику было!
— Я представляю.
— Мы перед обедом всегда играли в футбол пять на пять. В день матча! На теннисной площадке в Мячково. Футболисты, не проходившие в основной состав, делились между двумя командами. Разбавляли врачами, администраторами и массажистами. Даже повар и сапожник играли. Ну и тренеры подключались. А основной состав стоял вокруг, хохотал. Психологический трюк! Кузьма не терпел проигрывать!
— Тут лучше с ним в одну команду не попадать.
— А я и не попадал. Потом слушал: «Петров! Ты что со мной споришь?!» Но я-то уже Кузьму изучил. Знал — классный мужик. В работе зверь, наорет на любого. А потом в быту встретишься — да милее человека нет. Душевный!
— Давайте пример.
— Мне двадцать шесть лет, совсем молодой пацан. Так Козьмич с Лидией Гавриловной приехали ко мне на свадьбу, поздравили! Два олимпийских чемпиона! Как я могу после этого к нему относиться?
— Смотря что подарили.
— Деньги в конверте...
Козьмич — академик
— Говорят, Иванов сразу определял, кто накануне злоупотребил.
— Да академик! Козьмича разве проведешь?
— Как выглядело?
— Заходит в автобус, взглядом проведет — и ему хватило: «Так, доктор! Этого, этого и этого — проверить на давление». Или Володе Бутурлакину говорит вдруг: «Сколько ж ты вчера шампанского выдул?» Тот оцепенел: откуда знает? Распил бутылку с женой — та сдать не могла.
— Даже мне интересно — как вычислил?
— Заглянул после него в туалет. Сразу все ясно стало. Говорю же — академик. Да и ресторан в округе был один — «Огонек». Кто б ни зашел — наутро Козьмич про любого знал.
— Юрий Белоус рассказывал, как пригласил пожилого Козьмича работать с «Москвой». Иванов упрашивал купить какого-то футболиста — и наконец купили. В первой же игре не выпускает. Спрашивают: «Валентин Козьмич, как же так?» Иванов хлопнул себя по лбу: «Забыл!» Самая забавная история, которая у вас с ним связана?
— У меня примерно такая же история — «забыл».
— Это кого же?
— Собственного сына, Валю, забыл выпустить на замену. А играли на Кубок — выпусти хоть на минуту, тот получил бы мастера спорта. А потом еще и напихал: «Ты-то, второй тренер, для чего? Не мог мне подсказать?!»
— Козьмич великий.
— На мой взгляд — самая знаковая фигура для «Торпедо». Найдите мне еще человека в «Торпедо», который так бы играл в футбол — и так тренировал? Нет даже близко! «Штутгарт», «Манчестер», «Монако», «Севилья» — это все главный тренер Иванов!
— Не массировался у вас?
— Ни разу!
— Почему?
— Потому что видел — устаю как пес. Ложусь спать последний и встаю первый. Так каждый день! Я на сборах должен был проснуться раньше всех, перебудить всю команду. Потом бегом к весам, подготовить тетрадку — каждого взвесить и записать. Все быстро!
— Значит, вы не видели его ноги. Мне Владимир Алешин рассказывал: «Ноги Козьмича целиком состояли из шрамов».
— Да знаю — это ужас! Самые кошмарные шрамы, который видел своими глазами!
— Настолько ужасная картина?
— Это сейчас мениск оперируют — тоненький прокол. А Козьмичу в ЦИТО располосовали и справа, и слева. Шрамы сантиметров по пятнадцать. Я смотрел, понять не мог — как он ходит не хромая?
— На установках Козьмича присутствовали?
— Бывал. Самая памятная — в Самаре. Андрюша Талалаев не даст сорвать, если что. Играем с «Крыльями», на установке перед матчем Кузьма кому-то сказал: «Будет пенальти — ты бьешь». Вот пенальти, тот человек берет мяч, идет... Вдруг к нему подбегает Андрюша Талалаев, выхватывает. Сам устанавливает — и бьет выше ворот!
— Ах, Андрей Викторович.
— Все в оцепенении. Мы 1:2 проигрываем! Это было что-то! Думаю, Андрюша в туалете спрятался.
— Не пытались отговорить ребят, которые надумали бунтовать против Козьмича?
— Эта история началась в Самаре. Не помню, как сыграли, но ребята пошли отмечать в ночной клуб. Козьмичу донесли. Тот вспылил, всех построил.
— Вы где находились?
— Остался в Мячково, не полетел на тот матч. Было рожистое воспаление, весь забинтованный. Вдруг приходит Валера Сарычев, рассказывает: так и так, ребята пошли на завод к директору... Сняли, короче, Козьмича!
— А вы?
— Я аж подскочил: «Вы что, охренели совсем? Что творите?!»
— Очень странно, что Сарычев был среди бунтовавших.
— Мы общаемся. До сих пор говорит: «Это самая большая ошибка в моей жизни». Потом извинялся перед Лидией Гавриловной. Говорил: «Эмоции захлестнули». Ни один человек от той истории не выиграл. Даже Скоморохов, сменивший Козьмича.
«Будешь, Моргулис, последним ходить»
— Тот же Талалаев рассказывал — плохо отыгравшего футболиста Козьмич называл «п***я».
— Точно! Надо ж, помнит — это любимое слово Козьмича!
— Еще какие были?
— Вот верите, «п***я» — самое мягкое, самое культурное...
— Представляю, какими были собрания в том «Торпедо».
— Одно помню дословно. Мы играли в Ленинграде, после матча садимся в вечерний поезд на Москву. Два человека не явились.
— ЧП.
— Это ж катастрофа! У нас военная дисциплина, все строго! Возвращаемся в Москву, выходной. Потом заезжаем в Мячково. Кузьма устраивает собрание, Золотов Юрий Васильевич сидит. Берет слово: «Вась, ну расскажи. Как было дело?» Вася встает: «Значит, дело было так. Мы с Сережей пошли за колбасой. А поезд раз — и ушел».
— Так-так.
— Все упали от хохота. Кузьма нервно: «А теперь я скажу. Значит, вы нарушили режим, опоздали на поезд». Вася огорчился: «Ну если так — я вообще ничего не буду рассказывать!» Валентин Козьмич вздохнул: «Юрий Васильевич, вам слово». Золотов, начальник команды, встрепенулся, приподнялся со стула: «Ну это касается всех! Каждый день. Каждый час. Вот об чем!»
— Одного из опоздавшей связки я рассекретил. Кстати, что за история с Василием Жупиковым была на таможне?
— Вот это история так история! У него был тик, мелко-мелко моргал. Если нервничает. Пошел через таможню в первых рядах. Подает паспорт, пограничники смотрит на Васино моргание — что такое? Сигнал, что ли, подает? Ну и завели всю команду в каморку, раздели, у кого-то валюту нашли. Так ребята ему после говорят: «Все, Моргулис, будешь последним ходить».
— Вася хороший.
— Самый немногословный человек, который прошел через «Торпедо». Все время молчал. Чтоб слово вымолвил — очень надо было его растрясти. Вася же рыбак. А те молчат все время. Закинет удочку — и сидит ждет, сигаретку потягивает... Я часто его встречал — бредет через Велозаводский мост со снастями. К каким-то прудам. Сидит и рыбалит. Он же астраханский, там все рыбаки.
— Умер совсем рано.
— В Подольске был турнир детских команд. Утром заходят — а Вася мертвый. Что-то с сердцем.
— Нарушали режим ваши ярко.
— Самый памятный случай — в Тбилиси. Выиграли там. Один товарищ вышел с утра вялой походкой — и пошел к автобусу. Но сел не в командный, а в тот, который рядом стоял. Туристический. Сел и сидит. А ребята смотрят в окно, угорают...
— Александр Полукаров уверял, что это был он.
— Разве не Пригода?.. Ну Полукаров так Полукаров. Пусть. Еще был случай с Вадиком Евсеевым. Сидел после матча в вагоне-ресторане — а туда болельщики наши заглянули. Слово за слово, один произносит: «Вадик, что-то у тебя большая жопа!» Ну и начался махач. Вадик совсем недолго у нас был. Но сверкнуть успел.
«Арлекино» в Мячково
— А люди-то какие за «Торпедо» болели.
— Уникальные люди. Сохранять любовь — куда бы мы ни скатывались с командой... Опускались до КФК! Это ж вы делали интервью с Чапчуком, бывшим директором Новодевичьего и Ваганьковского?
— Чудесный человек. Крайне увлекательно рассказывал про эксгумации.
— А как за «Торпедо» переживал!
— Как?
— Рассказывал мне, как в сорок мохнатом году пацаном получил от взрослых билет в Большой театр. Так разорвал — и побежал на стадион. Где «Торпедо» играло с московским «Динамо». До последних дней ходил на Восточную — уникальный дед! А Дудуй, автор торпедовской песни? В Египте умер молодым, с сердцем что-то случилось. Тоже фигура в болельщицкой среде.
— Арканов ходил на ваш стадион, Ширвиндт.
— А в Мячково Пугачева приезжала. Вместе с Орбакайте. Та совсем махонькая была.
— Пугачева-то что у вас забыла?
— В комсомольском отделе ЗИЛа было культурное подразделение. Один человек ведал развлечениями команды «Торпедо». Чтоб не тосковали. Так вот Пугачева, перед тем как отправиться в Сопот и выиграть там с песней «Арлекино», приезжала к нам на базу! Гитарист и барабанщик расположились на ступеньках. Потом проходит лет тридцать. Мы летим из Лондона — и она тоже. Мы с доктором подошли: «Алла Борисовна, помните, откуда начинался ваш триумф? Помните команду «Торпедо»?» — «Еще бы!»
— Ширвиндт на базе бывал?
— Регулярно! Все время с Державиным — а однажды Спартака Мишулина привез. Говорит: «Вы же понимаете, за кого болеет этот человек?»
— Вы же пришли в «Торпедо» в 75-м. Все были живы. Стрельцов вполне мог появляться на играх.
— При мне Стрельцов два года работал вторым тренером!
— Как же я забыл.
— Он мне книжку подарил — «Вижу поле», подписал. Недавно в музей ее отдал. Словно вчера было, помню — Эдуард Анатольевич моет автомобиль!
— Как-то по-особенному?
— Я провожу какие-то процедуры — массаж, баня... Он подъезжает к баньке с другой стороны — мне кричит в открытое окно: «Саш!» — «А?» — «Скинь шланг!» Кидаю. Снова голос в окне: «А губка есть?» Губку кидаю. Он берет сигаретку, затягивается. «А можешь потеплее сделать?» Делаю! Он стоит, губочкой натирает свои «Жигули». Я выхожу — начинает что-то рассказывать...
— Еще что помнится?
— Приехали играть в Тбилиси, грузины привели нас на баскетбол: «Сегодня хороший матч, «Жальгирис» приехал». Я с Эдиком рядом сижу. Все скромно. Иванов неподалеку, зал битком. Вдруг диктор объявляет: «На матче присутствует Эдуард Стрельцов». Вы можете представить? Баскетболисты мячи покидали, встали — начали аплодировать! Болельщики тоже поднялись!
— Что Стрельцов?
— Привстал, покраснел весь. Пунцовый стал! А на стадион «Торпедо» приходил — кепку натягивал поглубже. Чтоб, не дай бог, никто не узнал. Я и Маслова застал!
— Только он уже не работал?
— Нет. Просто на базу к нам приезжал попариться. Баню ему устраивали. Температуры выдерживал — это что-то! Сразу все брал под контроль: «Это не баня!» — и по стенам водой. Чтоб не продохнуть было.
— Железный дед.
— Потом веду его в столовую. Ребята как раз обедали. Все места заняты. Маслов обвел тяжелым взглядом: «В столовой места не найти! А играть — так некому». Недавно смотрю украинское телевидение — Сабо дает интервью Гордону. Очень мне не понравилось.
— Почему? Любопытное. Расплакался Йожеф Йожефович.
— А вы помните, как о Маслове отзывался? Да он его в алкоголики записал! Очень некрасиво! Я помню, как Маслова хоронили. Провожали в ДК «ЗИЛ».
— Из Киева кто-то был?
— Киевское «Динамо» приехало в полном составе! До сих пор перед глазами огромный платок у лица Мунтяна. Давился слезами. Просто рыдал! Я думал — почему? А оказывается, это Маслов открыл Мунтяна. Никто парня не хотел брать.
— Кто-то из киевлян мне рассказывал — был страшный ливень. Впервые видели, чтоб гроб опускали в могилу, полную воды.
— Я на кладбище не поехал. Но на столетие Маслова туда отправился. Тукманов меня попросил: «Саша, съезди, надо все обустроить. Чтоб было достойно». Мы все ждали, что сын приедет из Канады. Но так и не появился. Только какое-то послание от него пришло на адрес клуба.
— Съемок похорон Маслова нет. А вот как хоронили Воронина — осталось на пленке. Не вы организовывали?
— Нет. Но я жил с Ворониным в одном доме, видел его в последнее время. Картина ужасная. От этого красивого лица ничего не осталось, шрам шел, опух... Но пускали всюду без очереди. Еще и ханыги совали деньги в руку: «Валерий Иваныч, возьми мне бутылочку». Не отказывал.
«Вернул бы нам Потанин базу — было бы шикарно»
— Что сейчас в Мячково? Снесли легендарную базу?
— Три года назад там побывал.
— Что увидели?
— Тукманов меня вызвал: «Саш, съезди в Мячково, посмотри, что происходит». Я даже на телефон снял. Все огородили, поставили охрану. Как мне сказали, владеет этим пространством «Норильский никель». База закрыта, законсервирована.
— Вас-то запустили?
— Меня — да. Зашел в комнаты, где я жил, где доктор Прояев, где был кабинет Козьмича...
— На первом этаже?
— На втором. А напротив был кабинет Юрия Золотова, начальника команды. Все сохранилось!
— Прямо вещи лежат?
— Нет. Вывезли. Только кровати и окна поменяли. Какое-то время на этой базе «Москва» жила. Но недолго. Зашел в бильярдную — стол тот же, что был при нас. Как я пришел сорок пять лет назад в «Торпедо» — он стоял, так и стоит до сих пор. Одно поле — хоть сейчас тренируйся. С поливом, подогревом. Только давно никто на нем не играл.
— Запустения не увидели?
— Пройти через лесок — там сектор для маленького футбола. Еще два больших поля. Там ужас!
— Что такое?
— В центре поля растут березы, сосны! Остались только дальние ворота, стоят совсем ржавые. Вокруг кустарник. Дикая картина.
— Базу восстановить невозможно?
— Еще как возможно! Это здание отдать школе, для основного состава построить рядом гостиницу. Все коммуникации подведены. «Никель» взял — и не знает зачем. Надо у Потанина спросить, зачем им эта база. Вот бы нам отдал — было бы шикарно!
