РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

21 ноября президенту Федерации спортивной борьбы России, олимпийскому чемпиону Сеула-1988 по греко-римской борьбе исполнилось 50 лет.

Мы перечитали его прежние интервью – все были "по факту". Цели ясны, задачи обозначены, шаги сделаны.

Накануне юбилея предложили Михаилу Геразиевичу поговорить за жизнь.

Он посмотрел недоверчиво. Потом улыбнулся:

– Давайте попробуем.

Беседовать пришлось урывками – в его кабинет один за другим заходили уважаемые люди. То нынешний главный тренер сборной, то прошлый. А вечером Мамиашвили ждали в Кремле.

* * *

Собравшись с духом, хотели перейти к поздравительным вопросам, но Мамиашвили неожиданно начал поздравлять нас.

– Читал в пробке ваше интервью с Лахияловым. Хочу пожать руку. Очень любопытно! Позиция искреннего – может, в чем-то заблуждающегося – человека. Дезориентированного, но честного. Я впервые прочитал то, о чем сам говорил лет пять назад: Хиддинк – профессиональный мошенник. Но за контрактами таких людей гигантские деньги. "Кройка и шитье"…

И еще – кто мог представить 30 лет назад, что люди будут толпами уходить в лес? Кто в мозг вбил такое, что они осмысленно идут на смерть, за непонятные идеалы? Умирают, но не отказываются.

– Вы с таким сталкивались близко?

– Мне как-то показали фотографию человека с огромной бородой: "Знаешь его?" Я узнал не сразу. У меня в сборной был борец, чемпион Европы Беслан Чагиев. Тихий, скромный, воспитанный пацан. Жил и тренировался не на Кавказе – в Красноярске. Годы спустя, когда ему было за сорок, взорвал себя в Грозном у здания МВД. Если б кто-то предположил, что с ним такое произойдет, я бы ответил: "Вы сумасшедший!"

Что людей приводит к этому? Бороться надо не с последствиями, а с причиной. Разобраться, почему у человека появилась лысина, а не натирать ее чесноком…

– Давайте о юбилее. Не все верят, что вам пятьдесят. Думают – больше.

– Я не такой старый. Просто живу давно… Хотя единственное место, где чувствую возраст, – пробки. Вот там страшная депрессия подкатывает. Настолько жалко времени!

– В остальном вы молоды – в июле 2012-го в четвертый раз стали отцом.

– Да, супруга подарила сына. А внучке нет и года. Младшая дочь сказала: "Лишили мальчика детства". Не успел родиться – уже превратился в дядю!

– Как вы отважились с женой на четвертого ребенка?

– Тут скорее к Рите вопрос. Безгранично ей благодарен.

– Беременность планировали?

– Конечно. Долгие годы пытались, но что-то не получалось.

– Врачи не отговаривали? Все-таки жене исполнилось 49.

– Нет. Я считаю, это подарок Господа моей супруге. Мы воспитали трех дочек. Теперь сына растим.

– На юбилей соберется много гостей?

– Под тысячу человек. Это не каприз – хочется сказать людям "спасибо". Что в обычные дни не всегда удается. За границей как поздравляют? Чокнулись, выпили – и разбежались. А у нас долгий стол, тосты. Было бы странно, если б двое мужчин встретились в коридоре и начали говорить: "Так тепло к тебе отношусь, ты самый лучший…" Зато юбилей и впрямь отличный повод.

– Особенные тосты у вас есть?

– Пробирает, когда поминают родителей. Сейчас добавилось несколько тостов – за будущее борьбы в олимпийской семье. И за то невозможное, что сотворили в 2013 году.

– Это действительно было невозможное?

– Без участия государства Российского – сто процентов! После первой рекомендации исполкома МОК шансов у нас было ноль. Вопрос упирался в колоссальные проблемы, которые сохранялись внутри самой Международной федерации борьбы, и позицию тогдашнего президента Мартинетти. В неспособность бюро FILA, куда и я вхожу, за десятилетия переломить ситуацию. Скажу откровенно: претензии МОК были во многом справедливы.

– Сильно.

– Правила придумали бредовые!

– Нам об этом говорили и Александр Карелин, и Хасан Бароев.

– Да в последние годы я, борец, часа не мог усидеть в зале! Все предсказуемо, скучно, примитивно. Сегодня этого нет. Стало сложнее и интереснее.

– Каким образом Владимир Путин помог отстоять борьбу?

– Несмотря на занятость, он дважды принял представителей борьбы. И нового президента FILA Ненада Лаловича, и меня. Моментально было дано распоряжение – создать комиссию по решению вопроса, возглавил ее помощник президента Юрий Трутнев. Вошли в комиссию министр спорта Мутко, президент ОКР Жуков, члены МОК от России – Смирнов, Тарпищев, Попов.

В фантастические сроки сумели организовать внеочередную конференцию FILA. Участвовало рекордное количество стран. МИД получил указания о щадящем визовом режиме. Все профинансировали Министерство спорта, ОКР и московское правительство.

– Скажите честно – перед сессией МОК вы уже догадывались, каким будет результат?

– Нет. Президент МОК занял не проборцовскую позицию. Скорее прагматичную. Это была наша забота – постоянно информировать о процессах, которые происходят в борьбе. Выработать комплекс экстренных мер. Вдумайтесь: что еще могло собрать на одной площадке Россию, Америку и Иран?! Мы привлекли и Организацию Объединенных Наций, и артистов. Уильяма Болдуина – в юности он занимался борьбой. Оперную приму Гулегину, Башмета, Гергиева… Что сделали они – не сделал бы никто! В итоге те же самые люди, которые были против борьбы, проголосовали за нее.

– Александр Иваницкий нам сказал: "Если борьбу уберут, предлагаю всем собрать олимпийские медали и отправить скопом в МОК". Вы бы свою отдали?

– Никогда. Это медаль моя и моей страны. Но порыв ребят понимаю.

– Кто-то успел отослать?

– Валя Иорданов, знаменитый болгарский чемпион. Наш Сагид Муртазалиев. После решения исполкома для них был потерян смысл жизни.

– Медали-то им вернули?

– Да. Конечно, все это эмоции. Но объяснимые. Как и то, что президента FILA Мартинетти пора было менять. Мы повторяли – борьбе необходимы качественные изменения. Здравый диалог. Мартинетти уверял, что нужно действовать иначе.

– Как?

– Бескомпромиссное противостояние с МОК. Акции неповиновения. Это грозило крахом.

– Когда последний раз держали в руке свою золотую медаль?

– Давненько. Храню ее дома. Единственная медаль, с которой я не расстался. Прочие разлетелись по спортивным музеям.

* * *

– Незаметно подкрался еще один юбилей – 25 лет сеульской победе. Финал Игр помните?

– По секундам! Хотя ни разу не пересматривал. Мало кто знает, что предшествовало Олимпиаде. В 1987-м на сборе в Алуште я разорвал "кресты" – передняя связка, боковая, мениск, суставная сумка…

– Что за ощущения?

– Треск – и колено вывалилось в сторону. Боль пришла спустя минут двадцать, когда скопилась жидкость. Да и то ерунда, можно терпеть! Хуже всего – чувство собственной беспомощности. Повезло, что в госпитале Бурденко встретил хирурга Владимира Николенко. Большая часть сеульской медали принадлежит ему.

После операции уехал в Саки, там военный санаторий. Принимал грязевые ванны. Так хирург полетел со мной! Контролировал всю реабилитацию. И то полностью нога не сгибается. Времени до Олимпиады было в обрез. Сняли гипс – а у меня атрофия мышц. Опухшее колено. Каждый миллиметр ломал через боль. Чтоб разработать ногу, дома бегал на свой 17-й этаж!

– Вы же и в гипсе тренировались?

– Да, гири поднимал, по канату лазил. Вот сегодня кто-нибудь заберется на канат сто раз за час? С загипсованной ногой?

– Были сомнения, что к Сеулу восстановитесь?

– У меня-то? Никаких! Но один из тренеров сборной сказал: "Мамиашвили был первым номером в команде. Он сошел с дистанции – что ж, найдем других ребят…"

– Задело?

– Поначалу обиделся. Потом дошло: звучит жестоко, но это правда. Оставалось смириться или что-то доказать самому себе.

– Точнее, всем вокруг?

– Только себе! Если доказываешь кому-то – это попахивает гордыней. А гордыня – грех. Пропустил я год, прежде чем врачи разрешили бороться. За ногу побаивался, но Геннадий Сапунов, тренер сборной, давал мягко вписаться в процесс. На первом турнире я выиграл две важные схватки. У чемпиона мира поляка и крепкого румына. Внезапно Сапунов говорит: "Все, я тебя снимаю. Достаточно". Хотя я рвался в бой!

– Он был прав?

– Да. На чемпионате СССР мне пришлось еще тяжелее, выиграл с трудом. Затем в финале чемпионата Европы на зубах победил 1:0 венгра Комароми, который меня поджидал и в сеульском финале. Но там по баллам счет уже был 10:1.

– С вашим-то несгибающимся коленом…

– Друзья мои, скажу вам одну вещь – поверьте, не для пафоса. В Саках мое сознание перевернулось. Меня там окружали воины-афганцы. Без рук, без ног, на колясках. "Вот бедолаги", – думал я.

– Себя такими они не считали?

– Нет! Это и потрясло. Понял: моя царапка – ничто по сравнению с их увечьями. Я снимал этих ребят с колясок, заносил в море, окунал, снова брал на руки. И не видел у них ни уныния, ни апатии. Наоборот, желание жить и себя реализовать. Они даже тренировались вместе со мной!

– Как?

– У кого одна рука – те резину тянули. Гантели поднимали. В настольный теннис колясочники играли. Я на мир смотрю с того момента другими глазами.

– Нам рассказывали, что вы падали в обморок на кроссах.

– Однажды было и такое. Задолго до травмы. Меня, молодого борца, привлекли к тренировкам сборной. Главным был Сапунов. Дали кросс – я выложился как мог. И перепутал, пробежал на круг меньше. Опередив всех. Сапунов – мужик суровый. Коротко, в своей манере объяснил мне: еще не все. А я обессилел. Но в голове мысль: должен быть первым! Метров за двадцать потерял беговую дорожку, "поплыл". Очнулся в сауне. Меня отпоили чаем, полежал часа полтора. Тем же вечером у меня была контрольная схватка. Никаких поблажек!

– В Сеуле наши баскетболисты отпраздновали победу так, что докатилось до Самаранча. Как отметили вы?

– Легким застольем с шампанским. Вид спорта у нас своеобразный – если уйдешь в загул, назавтра никто за тебя в партере или стойке не отработает.

* * *

– Есть собственная схватка, которую вспоминаете с юмором?

– Сапунов решил поощрить меня поездкой в Штаты на Кубок мира. Предупредил, что лечу запасным и могу хорошо провести время. Однако у Сапунова не забалуешь. Шаг влево, шаг вправо… Я чем-то прогневил его и вечером услышал: "Раз так – завтра будешь бороться!"

Против меня вышел темнокожий американец. Физически невероятно могучий, но от борьбы далекий. В нормальных условиях я бы его не заметил. Но поскольку сам был не готов, уже ко второй минуте потерял ориентиры. Вообще не соображал, где нахожусь. На мое счастье, в бригаде арбитров был наш Нугзар Журули. Он судил на ковре, боковой – из США, а руководитель ковра – представитель третьей страны. С Нугзаром я разговаривал глазами.

– Как это?

– У меня был такой взгляд, что он осознал трагизм ситуации. И помог. Выиграю пару баллов, ноги начинают заплетаться – сразу дает свисток: "Стоп. Партер". Американец технически оснащен слабенько, поэтому Нугзар понимал, что в партере я 30 секунд передохну. Встаю, балл возьму – опять "плыву". Нугзар: "Стоп. Шнурок развязался".

– Пауза?

– Да. Кстати, вскоре после этого в правила внесли изменения – шнурки на борцовках должны быть надежно зафиксированы. Журули за уши вытащил меня в той схватке.

Был еще курьезный эпизод с борцом Латария. Он чуть постарше, призер союзного чемпионата. Выиграл у него на спартакиаде. Грузинские борцы – техничные, но мало выносливые. Исходя из этого, я и выбрал тактику. А Латария рассказывал всем, что Мамиашвили, дескать, бороться не умеет, просто загнал его и на обессиленном теле провел прием.

– Расстроились?

– Посмеялся. Спустя восемь месяцев встречаемся на чемпионате Вооруженных сил. Стартовая схватка у меня с Латария. Перевожу в партер, поднимаю, бросаю – и ломаю ему ногу. К ужину возвращается он из больницы на костылях, указывает на гипс: "Я же сказал, что ты бороться не умеешь! На ровном месте человеку ногу сломал…" Но больше на моей совести нет ни одной травмы.

– Шрам на виске у вас откуда?

– В аварию попал. Еще в 80-е, на "Волге". Грузовик резко повернул – деваться мне было некуда. Ударился головой о стойку.

– Машину с тех пор не водите?

– Я живу за городом, там могу порулить. Это в Москве у меня шофер. И развязки знаю плохо, и пробки выводят из себя.

– В 2009 году в Махачкале борец Айгум Багомаев стрелял в Юрия Шахмурадова, своего тренера. Отец другого борца заявил Дзамболату Тедееву: "Не привлекаете моего сына в сборную? Так учтите – каждый вечер вы укладываете голову на подушку. Смотрите, чтоб мозги не оказались на потолке…" Вы, президент федерации, с угрозами сталкивались?

– Никогда. Инцидент в Махачкале – это что-то за гранью. Такой человек не имеет права быть в борцовской семье. Да и среди нормальных людей.

– Багомаева позже нашли в лесу мертвым. Официальная версия – застрелился.

– Царствие ему небесное. Эту фамилию уже никто не вспомнит. А Юрий Аванесович Шахмурадов как был великим тренером, так и остается. Что в очередной раз подтвердил на Олимпиаде в Лондоне.

Конечно, комплектование состава – это территориальные интересы. Регионы мечтают, чтоб именно их спортсмен выступал за сборную на крупных турнирах. Если кого-то не вызвали – обрывают телефон. Подключают губернаторов, пишут письма министру спорта, шлют депутатские запросы. Я спокойно к этому отношусь. У нас прозрачная система отбора.

В то же время отмечу – идеальных критериев отбора нет. И не будет. Вот твердят, что на Игры обязательно должен ехать чемпион страны. Но если б следовали этой догме, такой борец, как Камандар Маджидов, например, не состоялся бы. Он ведь не побеждал в союзном первенстве. Был призером. Зато уверенно разбирался со всеми соперниками за границей. Выиграл Олимпиаду в Сеуле, два чемпионата мира.

– Встречали человека добрее Ивана Ярыгина?

– С трудом представляю, что такой существует. Ярыгин – настоящий русский богатырь. Абсолютно беззлобный, очень терпимый, готовый в любую минуту прийти на помощь. Его ранний уход – невосполнимая потеря для мировой борьбы.

– Как произошла авария?

– В октябре 1997-го он отдыхал с женой в Кисловодске. Оттуда на машине поехал в Махачкалу – вручить председателю республиканского Госсовета Магомед-Али Магомедову "Золотой орден" FILA. Об этом попросил президент Международной федерации борьбы Милан Эрцеган. В автомобиле кроме Ярыгина сидели его друг Изамутдин Кадыров с двумя сыновьями.

– Кадыров – директор спортивной базы в Кисловодске?

– Еще он прекрасный тренер, воспитавший олимпийских чемпионов-1980 – Сайпуллу Абсаидова и Магомед-Гасана Абушева. На повороте у Нефтекумска BMW врезался в припаркованный к обочине грузовик. Выжить удалось лишь Кадырову и его старшему сыну, который был за рулем. Дагестанцы по сей день винят в том числе и себя в смерти Ярыгина. Что не удержали, не уговорили остаться и заночевать в Махачкале. Может, тогда все сложилось бы иначе…

* * *

– Вы, кажется, знакомы с Кашпировским? Он обмолвился в интервью, что помогал вашему фонду деньгами.

– Знаком. На службе в церкви всегда прошу у Господа прощения за то, что общался с этим человеком.

– Полагаете, то, чем занимается Кашпировский, – грех?

– В моем понимании – да. Развивать тему не хочу.

– Гипнозу-то вы поддаетесь?

– Наверное. Раз в Конотопе, когда впервые переступил порог борцовского зала, тренер Анатолий Семенович Ефремов сумел меня загипнотизировать и убедить, что нет более красивого и значимого действа, чем греко-римская борьба.

– В Конотоп приезжаете?

– А как же! Там родители похоронены. Они рано из жизни ушли. Папа – в 59, мама – в 62. Инсульт.

– В Хашури, на родине отца, бывали?

– Разумеется. Последний раз – весной. В Тбилиси проходил чемпионат Европы по борьбе, потом я навестил родню. И в Гори заехал, от Хашури это километров пятьдесят.

– В музей Сталина заглянули?

– Да. Я и прежде его посещал. Интересный музей. Пообещал передать туда парочку раритетных вещей. У меня есть набор письменных принадлежностей, которыми пользовался Сталин. Партбилеты, подписанные им. Несколько его портретов.

– Откуда?

– Подарки друзей. Еще мне вручили плакат с Иосифом Виссарионовичем, а внизу была приписка: "Сборной России нужен тренер, как Сталин: если золото не завоевали – поехали его добывать!"

Я рад, что дурман, которым пытались опутать отношения России и Грузии, теперь уже в прошлом. Людей, стремившихся поссорить наши страны, скоро забудут. А дружба между Россией и Грузией – на века.

– Самый удивительный грузин, с которым вас познакомила Москва?

– Арчил Гомиашвили. Гений обаяния! Мы дружили. Остап Бендер, которого феноменально сыграл Арчил Михайлович, по способностям ему уступал. В хорошем смысле.

– Вы говорите по-грузински?

– Нет. Но считаю себя грузином до мозга костей. В сборной ребята из Грузии порой укоряли – мол, что ж ты за грузин без языка, традиций. Я отвечал: "На Кавказе под сациви и хинкали легко оставаться грузинами. Вы бы в Конотопе попробовали – как мы с отцом…" Его, кстати, весь город знал.

– Преувеличиваете.

– Ничуть. 120-тысячный Конотоп – узловая станция, через нее проходит много поездов на запад. Когда из Москвы с пацанами отправлялись на турниры, я спорил с ними на курицу: "Стоянка 20 минут. Выходим из вагона и любого местного жителя спрашиваем про моего отца". Ребята не верили: "Как его могут знать? Разве он секретарь обкома? Член ЦК?" – "Нет, тракторист, Геразий Арчилович. Или просто Гриша".

– И что?

– Они тормозили прохожего: "Вы из Конотопа?" – "Да". – "Геразия Мамиашвили знаете?" Дальше следовала фраза: "Гришу-грузина, у которого трое детей? ПМК-112, тракторист…" Это единственный грузин, который говорил на украинском с кавказским акцентом. Плюс был на все руки мастер – шофер, каменщик, плотник, плитку клал. Почти все дома на нашей улице построены при его участии.

– А мама работала на заводе "Красный металлист"?

– Да, грузила металлические болванки. Адский труд. Когда я прочно встал на ноги, уговаривал ее бросить завод. Она отвечала: "Миша, что же люди скажут?" Мама из того поколения, где все пахали на совесть и верили в светлое будущее. За 35 лет ни разу не опоздала на работу! С отцом судьба свела ее на целине, куда уехала в 18 по комсомольской путевке. А он служил в стройбате и помогал поднимать народное хозяйство Казахстана. После свадьбы перебрались в Конотоп.

– Почему туда?

– Семейство отца было старых взглядов. Хотели, чтоб взял в жены грузинку, и поначалу не слишком одобряли брак. Когда уезжал в Хашури проведать близких, мама шептала нам: "Не вернется". Но он всегда возвращался.

* * *

– Легенды ходят про ваше назначение в 1992-м главным тренером сборной России. В самом деле читали вслух Есенина, пока вас не оборвали на пятом стихотворении и не утвердили в должности?

– Было не так. У каждого о патриотизме свое представление. Некоторые любовь к Родине-матушке выражают тем, что побалуются водочкой, разорвут рубаху на груди с криком: "Россия!" и опрокинут лицо в салат. Случай на заседании федерации из той же серии. Вдруг кто-то подал голос: "Сборную должен тренировать русский!" Я спросил: "В профессиональном плане ко мне вопросы есть?" – "Нет". Тогда предложил этому ура-патриоту собрать товарищей и проверить, кто из нас знает наизусть больше стихов великого русского поэта Сергея Есенина: "Вы читаете все вместе, я – один. И поглядим, кто кого…"

– Согласился?

– Нет, конечно. Сразу затих.

– Что из Есенина помните наизусть?

– Сейчас меньше, старый стал. Но "Письмо матери" – точно. И "Никогда я не был на Босфоре…" И "Клен ты мой опавший…" В компании под дружеское застолье иногда читаю.

– Сентиментальный вы человек.

– Даже чересчур. Обожаю фильм "Отец солдата". Видел раз пятьдесят. Но досмотреть до конца не в силах до сих пор. Слезы наворачиваются на глаза. Так же было на свадьбе моей дочки Тани, когда Кобзон исполнил песню. Называется "Доченька".

"Уходит девочка к другому, он не соперник мне, но все же.
Уходит девочка из дома, на даму взрослую похожа.
И куклы те, что я дарил ей, остались без хозяйки юной.
И те слова, что говорил ей, упали вздохом семиструнным…"

– С Кобзоном давно общаетесь?

– Да. Помимо того, что Иосиф Давыдович – выдающийся артист, его отличает патологическая обязательность и абсолютная бескомпромиссность в дружбе. Кобзон ни от кого не открещивается. Вчера заезжал к нему, обсудили детали моего вечера. Обещал быть.

– Сказали, как растрогала вас "Доченька"?

– Я же и попросил спеть ее на свадьбе. Иосиф Давыдович ответил: "Заказ принимаю". Узнал о песне случайно – Таня в интернете нашла и дала послушать.

– На юбилее что исполнит?

– Иосиф Давыдович, Гриша Лепс, Валера Меладзе, Сережа Мазаев, Валерия – мои друзья. Приглашены как гости. Сочтут нужным что-то спеть – я буду счастлив. Жаль, Саша Малинин на гастролях. Люблю его романсы.

– Ваш сват Федор Бондарчук к борьбе равнодушен?

– Почему? Если бы не дела, чаще выбирался бы на турниры. Познакомились мы лет двадцать назад, пересекались в компаниях. Но я и вообразить не мог, что наши семьи породнятся. Однажды Федор пришел ко мне, завел беседу на эту тему. Я сказал: "Извини, но с тобой говорить не буду. Ты должен прислать родственников. Либо друзей. Традиции надо чтить!"

– Какие традиции – грузинские? Украинские?

– Общечеловеческие!

– Федора на переговоры к вам подослал его сын?

– Наверное.

– Таня обронила: "Расположение папы тяжело заслужить. Мы с Сережей боролись за свои отношения…"

– Семья – закрытая для меня тема. Отвечу кратко. Если б категорически возражал против ее избранника, Таня поступила бы так, как я сказал. А сегодня у меня есть очаровательная внучка. И замечательный парень, который безумно любит мою дочь.

– У вас с будущей супругой на первых порах тоже складывалось непросто.

– Это правда. В 19 лет я был очень навязчив. Рита в какой-то момент сообщила, что не хочет меня больше ни видеть, ни слышать. А я забрал у нее паспорт со словами: "Отдам в загсе. Приходи туда завтра".

– Пришла?

– Как в анекдоте: "Э-э, слюшай, куда она денется?!" Там уже договорился, чтоб нас быстро расписали. И вот 30 с лишним лет мы вместе.

– Ухаживали за Ритой красиво?

– Была история. Пригласил ее в ресторан "Балатон". Подобно Кисе Воробьянинову хотел покорить широтой размаха. Начал заказывать – икра такая, сякая, осетрина, шампанское… А сам нервно подсчитываю собственный бюджет. И в какую-то секунду понимаю: не укладываюсь. Но в силу природной ловкости нашел выход.

– Какой?

– Рите сказал, что отлучусь в туалет помыть руки. Прыгнул в такси – и в Олимпийскую деревню, в свое общежитие. Оно было рядом. Кинулся к друзьям, которые мелочью наскребли нужную сумму. Вернулся в ресторан. Расплатился. Рита сделала вид, что ничего не заметила.

– После свадьбы где поселились?

– В коммуналке на Озерной улице. Вскоре в сборной дали высшую ставку – 450 рублей. На первую зарплату купили с Ритой два кресла. Я тащил их из магазина на своем горбу.

– На 17-й этаж?!

– Слава богу, жили мы еще на первом.

– Когда-то вы окончили профтехучилище, специальность – "электромеханик по лифтам". В жизни это пригодилось?

– Нет. Если застряну, себя не вытащу. Жду лифтеров. Я был плохим учеником. Причем сознательно. Потому что целиком сосредоточился на борьбе. Там у меня получалось лучше.

– Лет пятнадцать назад вы назвали себя рабом телевизора. Теперь это неактуально?

– Я привык, что дома он работает фоном, спокойно засыпаю под него. Смотрю в основном новости и спортивные трансляции.

– Как насчет компьютера?

– Так и не освоил. Понятия не имею, как интернет включается. Я предпочитаю живое общение.

– Оно и видно. У вас на столе три мобильных – из них ни одного смартфона.

– Я и SMS не пишу! Телефон у меня исключительно для звонков.

– Курите вы многовато, Михаил Геразиевич.

– Это проблема. И глупость, и слабость.

– Футболисты вашего поколения курить учились лет в 13. А вы?

– Нет, что вы! Я такой режимщик был, пока боролся! Закурил, когда на тренерскую работу перешел. Позволил себя убедить, что якобы успокаивает. Но не сегодня-завтра брошу.

– К 50-летию – самое оно.

– Вот и я так думаю. Мой брат Виктор с Сашей Карелиным сейчас на Сахалине, проводят юношеское первенство страны. Их уже предупредил: "Когда вернетесь – с сигаретой меня не увидите!"