РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

Его дом в Тбилиси на улице Тициана Табидзе словно музей. Старые афиши, фотографии, картины. И куча разноцветных удочек. Рыбалка – еще одна страсть хозяина помимо музыки и кино.

"Если продать все эти удочки, на квартиру точно хватит", – усмехается Сосо Абзианидзе, друг и многолетний продюсер Кикабидзе.

Для всей Грузии он до сих пор просто Буба. Именно так когда-то прозвала мама – в честь первого слова, которое в жизни произнес.

Его года – его богатство. На пороге нас встречает очаровательная малышка с гордым именем Александра. Правнучка!

А прадеду 19 июля стукнет 76. Но он по-прежнему бодр и легок на подъем. Гастролей много, график жесткий. Америка, Израиль, Европа и, конечно, бывшие республики Советского Союза. Жаль только в Россию с августа 2008-го больше не приезжает.

Политики, впрочем, мы не касались – это было условие интервью. Да и к лучшему.

* * *

– Чемпионат мира смотрите?

– А как же?! Обожаю футбол. В половине пятого утра ложился, поздние матчи не пропускал. Понравилась Колумбия, это самая большая неожиданность для меня. Техничные ребята!

– За них болели?

– Нет, за Аргентину. Все-таки с Месси никто не сравнится. Хотя и Нидерланды сейчас – это фантастический футбол! Как мне было жалко Касильяса, который от них пропускал!

– Мы слышали, в детстве футбол вам дорого обошелся.

– Точно, было такое. В новых туфлях играл. Если б пришел домой в грязных – мама могла бы и поколотить. Я взял и пионерским галстуком их протер. А кто-то заложил. На следующий день устроили линейку – исключили меня из пионеров.

– Насовсем?

– Да. Я и в комсомоле не был, и в КПСС. Нигде!

– Больше футбол проблем не доставлял?

– Никаких. Даже травм не было. Хоть в Тбилиси под фуникулером участвовал в дворовых чемпионатах. Но больше мне плавание нравилось, активнее занимался. А сейчас понимаю: красивее футбола нет ничего. Еще тяжелую атлетику люблю, бокс. Ну и, конечно, рыбалку.

– Борис Майоров рассказывал, что лучший для него подарок в жизни – рыболовные снасти.

– Для меня тоже. Правда, уже не знаю, куда эти снасти девать. Полный дом. Один раз в Америке меня удивили подарком. Вручили леску, которую в воде не видно. Я не верил, что такое возможно. Но мне показалось, рыба про эту леску знала. Клевала не очень.

– На рыбалку по-прежнему ездите?

– Я пару дней назад вернулся из Кахетии, неделю там провел. Ловил – и отпускал.

– Вы гуманист.

– Не в этом дело. Туда только что запустили трехкилограммовых сомов, им надо вырасти. Ловить-то интересно, а отпускать – целая наука. С крючка снимаешь осторожненько, они же заглатывают. Намучился я с этими сомами!

– На футбол ходите?

– Раньше часто ходил. В детстве прорывался с пацанами через строй конной милиции. Это не так просто!

– Да, нам Лев Дуров рассказывал. Делился приемами – нужно было раздеться до трусов, чтоб просочиться сквозь ограду стадиона "Динамо"…

– И у нас были такие приемы. Но конная милиция – не самое страшное. Мы-то маленькие, они боялись нас придавить. Иногда сами расступались. Сейчас вспоминаю – какой же огромной мне тогда казалась лошадь!

– Есть футбольный матч из прошлого, который остался в памяти как особенный?

– В середине 70-х тбилисскому "Динамо" в Кубке УЕФА выпал по жребию "Тоттенхэм". Я терпеть не могу, когда начинают заранее трепаться. А тут сыграли дома вничью – и понеслось. Один наш футболист заявляет: "Если в Лондоне забью, гол племяннику посвящу". Другой тоже пообещал кому-то посвятить. Ответный матч – и англичане побеждают 5:1. Сидели мы с друзьями, говорили как раз об этом: сперва нужно дело закончить, потом открывать рот.

Еще помню волшебный финал Кубка кубков 1981-го с "Карл Цейсс". Это был такой праздник!

– Где смотрели?

– В Африке!

– Надо же.

– У ансамбля "Орэра" там были гастроли. И матч мы не смотрели, а слушали. Отыскали транзисторный приемник, еле-еле поймали волну. Когда наши выиграли, орали так, что проснулась вся гостиница! Прибежал менеджер – ему долго объясняли, что случилось.

– Вернувшись домой, матч пересмотрели?

– Много раз. В Грузии 13 мая его транслируют каждый год.

– Друзья в той команде у вас были?

– Я дружил с Дато Кипиани. Как-то были на гастролях в Ленинграде – и там же оказалось "Динамо". Так я Дато перевел в нашу гостиницу.

– Почему?

– У команды она была так себе, а мы жили в "Прибалтийской", на берегу Финского залива. Два дня Кипиани присутствовал при беседах об искусстве.

– Это испытание.

– Ха! Еще какое! Помню, Дато вдруг сказал: "Потрогай мою ногу. Вот так рукой проведи". Я провел – мне стало страшно, честное слово.

– Нащупали шрамы?

– Ниже колена – сплошные бугры! Представляете, как его били? Уникальный футболист. И человек замечательный. Настоящий тбилисец. С ним было легко – говорили на одном языке. Во всех смыслах. У меня и со Славой Метревели были чудесные отношения. Но он другой. Сочинский парень. Умирал тяжело – что-то было с клетками головного мозга. Потом встречаю Нодара Ахалкаци, легендарного тренера тбилисского "Динамо". Говорит: "Слава не там похоронен, где должен".

– То есть?

– Где-то на окраине кладбища. И мы вместе пошли пробивать перезахоронение в Пантеоне общественных деятелей. Удалось.

– Ахалкаци пережил Метревели всего на несколько недель.

– Он собирался в Москву на Кубок Содружества. И умер от инфаркта по дороге в аэропорт. Вы, москвичи, даже не знаете, насколько удивительный это был человек. Самый интересный, самый остроумный! С особым мировоззрением и своеобразной философией. Тоже мой друг.

Однажды с Нодаром загуляли в Москве. Часа в три ночи возвращаемся на такси по своим гостиницам. Внезапно его осенило: "Я ж обещал, что к другу заедем!" Выходим, кое-как поднялись по скользкой лестнице. Здание с колоннами. Мрамор. Нодар позвонил – я через стекло увидел мужика в белом халате. Тот обрадовался, открыл. Вижу табличку – "главврач". Значит, думаю, в больнице. Мужик убежал – а вернулся с бутылкой спирта. Вытащил колбасу, хлеб. Выпили. Спрашиваю: "Что за клиника?" – "Это морг. А я – сторож…"

* * *

– Правда, что Владимир Гуцаев был единственным в тбилисском "Динамо" 80-х, кто не притрагивался к алкоголю?

– Манучар Мачаидзе такой же. Сколько встречал или провожал "Динамо" в аэропорту, он всегда был с книжкой. Без нее Манучара не видел ни разу. И не пил! Кто-то недавно сказал: "Мачаидзе мой сосед, до сих пор по утрам бегает!"

А Гуцаев – человек компанейский, но очень скромный. В свое время от футбола отошел, был депутатом. Когда его сын заболел, мои друзья в Израиле мальчика принимали. Помогли вылечить.

– Из того поколения футболистов кого-нибудь встречаете?

– Летом был на концерте в Казахстане, туда же пригласили ветеранов тбилисского "Динамо". Три дня мы общались, и это было здорово. Гуцаев, Хизанишвили, Габелия, Сулаквелидзе… Мне жаль спортсменов – в 35 лет при советской власти для них фактически жизнь была закончена. Списывали.

– В Грузии, нам казалось, отношение было иное.

– Немножко бережнее. У нас пытались найти для футболистов нормальную работу. Но по большому счету – все было так же. Я на днях пересмотрел фильм "Бешеный бык", Де Ниро играет боксера-чемпиона. Грустная картина.

– Кому из боксеров симпатизируете?

– Я любил Костю Цзю. Про стариков вроде Мохаммеда Али не говорю, это для меня фигуры исключительные. Как-то в Штатах друзья провели меня на бой Али.

– С кем?

– Против него вышел британец Эрни Шейверс, громила. Раундов десять Мохаммеда избивал, тот лишь защищался. Довел Шейверса до изнеможения – и последние два раунда делал с ним что хотел! Это смотрелось гениально!

– Тяжеловесы последних лет не так прекрасны?

– Я видел много поединков старшего Кличко, мне он был интересен. Младший – меньше. А красивее всех боксировал Рой Джонс. Ни на кого не похож, всё предугадывал. Артист! Знаете, чем я теперь увлекся?

– Чем же?

– Боями без правил! Настолько захватывающе!

– Разделяем вашу страсть.

– Причем мне все равно, кто дерется. Какой-то невероятный спорт. Жестокий, но живописный.

– Виталий Кличко открыл нам секрет: "Всю жизнь мечтал спасти девушку от хулиганов. Так и не сбылось – то ли не там хожу, то ли они затихают при моем появлении".

– Смешно… А мне повезло. Когда-то возле кафе защитил девушку от хулиганов.

– Ценой увечий?

– Поколотили меня крепко. Оказалось, там целая компашка. Побили – и разбежались. Зато девушка была восхищена. Позвала соседей, рядом была колонка. Своим платком смывала мне кровь с лица. Я очень гордился этими синяками.

– Легко отделались.

– В Америке ситуация была приблизительно такая же. Жили мы в отеле "Рузвельт" около Бродвея. Ночью шли домой с ребятами из ансамбля. Видим – на другой стороне улицы черные ребята. Мимо проходят белый парень с девочкой.

– Зацепили?

– Не знаю, что произошло, – но белый попал в круг. Посыпались оскорбления. Мы кинулись его вытаскивать!

– Успешно?

– Примчалась полиция. Нас забрали. Потом на полицейской машине отвезли в гостиницу.

– Бокс вы за границей посещали. А футбольные матчи?

– На чемпионате мира-1982 был в Барселоне на полуфинале Италия – Польша. У меня неподалеку проходил концерт. Перед этим наша сборная как раз поляков не смогла обыграть и вылетела.

– В "группах поддержки" бывали?

– Звали часто, но всегда отказывался. Не было времени. Вот помню, что-то у меня связано с 1980 годом… Что тогда было?

– Олимпиада в Москве.

– Точно! 19 июля состоялась церемония открытия Игр. Был сборный концерт. Я со сцены произнес: "Так уважают, что в день моего рождения открыли Олимпиаду!" И шум в зале…

А 20 июля в Тбилиси скончался знаменитый художник Ладо Гудиашвили. Ему было 84. Он смотрел по телевизору трансляцию Олимпиады. Воскликнул: "Какие восхитительные женщины!" Это были его последние слова. Красивая смерть.

– С Котэ Махарадзе общались?

– Мы были ближайшие друзья! Котэ – это целая планета. В Москве его знают как комментатора, а он ведь был замечательный актер! Когда Котэ не стало – весь Тбилиси осиротел. Никак не привыкну, что его нет. Он был женат на Софико Чиаурели. В их доме на Пикрис-горе собирались огромные компании. Особенно, когда в Тбилиси приезжало играть киевское "Динамо".

– Кто-то нам говорил, лучший тамада из грузинских футболистов – Александр Чивадзе.

– Допускаю. Он из такой семьи – где постоянно застолья!

– Опыт серьезный?

– Ну да. Но у меня не было возможности убедиться. За столом вместе очутились пару лет назад. Саакашвили вручил мне орден Святого Георгия, собрал моих ровесников. На этом приеме были футболисты, среди них и Чивадзе. Но его до роли тамады не допустили, там другие командовали парадом.

– Самое важное качество для тамады?

– Он должен быть яркой личностью. Выпивон-то не главное. Кто не в курсе технологии кавказского застолья, думает: если ты больше пьешь, то и тамада. А дело в другом! Я знал человека, который не пил вообще – но за ним охотился весь Тбилиси, чтоб вел застолье. Такой был юмор, такой ум. Если тамада хороший – пьют мало. Все его слушают! От него зависит, как проведут время. Я, кстати, песню написал – называется "Пей до дна". В ней рассказал, что такое тамада.

* * *

– Из-за язвы желудка вы, как Лев Яшин, предпочитаете только водку?

– Верно. Но уже полтора года – ни капли! Врачи запретили.

– Какая досада.

– Неприятно, да. Иногда хочется. Но не можется.

– А вот курить не бросаете.

– Поздно. Я с пятого класса курю. Хоть в 1979-м практически завязал. У меня обнаружили опухоль головного мозга, в госпитале Бурденко прооперировали. Три месяца, пока лежал там, к сигаретам не притрагивался. Но умерла мамина старшая сестра, которую очень любил. На похоронах машинально затянулся, и по новой…

– Георгий Данелия забавно описал в своей книге, как на съемках "Мимино" в горной деревушке пастухи вечером приезжали угощать вас чачей: "Сказать: "не буду" – нельзя. Человек столько сил и времени потратил. Начал Буба искать предлоги: "Извини, не могу, сердце". Пастухи отвечают: "Чача лучшее лекарство для сердца, дорогой". Если он говорил, что болит печень, его уверяли, что чача лучшее лекарство для печени. Если говорил, что рано вставать и надо выспаться, слышал, что чача – лучший источник энергии. Но вдруг вижу: сидят у костра два пастуха пьют чачу, а Буба – лимонад. Когда захотел ему налить, пастухи закричали: "Что ты?! Ему нельзя!" На следующий день то же самое. Я спросил у Бубы, как он этого добился. "Они думают, у меня триппер. Шепнул одному по секрету". Молва о настоящей мужской болезни Кикабидзе быстро распространилась по горам, и больше пастухи его пить не заставляли…" Часто вы к подобным хитростям прибегали?

– Данелия это выдумал. Я такого не помню. Вообще-то я безотказный, врать не умею. Что и губит. Никто ж не заставляет прикладываться к бутылке.

– И все-таки вам повезло больше, чем Фрунзику Мкртчяну…

– Фрунзик – несчастнейший человек. Неизлечимая болезнь жены и сына надломили его. Он заливал горе. Хотя на съемках никогда не видел его пьяным!

– А как же знаменитые танцы в "Мимино"?

– Это не считается. Снимали в ресторане гостиницы "Россия". Пока часа три устанавливали свет, аппаратуру, нас с Фрунзиком зазвала шумная компания, которая там гуляла. Туда-сюда, закусили, выпили. Потом звучит команда: "Приготовились! Камера! Съемка!" А мы уже готовы – по бутылке водки принять успели. Ничего, сыграли.

– Данелия знал?

– Тогда нет. Ему позже рассказали.

– Ругался?

– Нет. Посмеялся… Интересно с Женей Леоновым получилось. Он очаровательный человек, очень добрый. И совершенно не пьющий. Как-то шли съемки в Эстонии на озерах. Местные рыбаки приготовили уху, пригласили нас с Женей. Хотели рюмочку плеснуть, он ни в какую. Я объяснил, что Леонов не пьет. Те поразились: "С такой внешностью?!" Поверить в это было действительно трудно. Лицо-то – как у ханыги. А вот, например, Коля Олялин, с которым мы снимались в фильме "Пропавшая экспедиция", поддавальщик был сильный.

– Мы о Фрунзике не договорили. Реплик "я так думаю!", "я один умный вещь скажу, только ты не обижайся", "я там так хохотался!" не было в сценарии "Мимино"?

– Конечно, нет. Это не напишешь. Даже в голову не придет. Все придумал Фрунзик. Он так разговаривал. Мы решили обязательно использовать это в фильме. Я лишь совет дал: "Старайся произносить фразы интеллигентно". И он сохранял такую интонацию. "Вы почему кефир не кушаете? Не любите?" Вроде ну что особенного? А из уст Фрунзика запоминалось сразу.

– Дискуссии между армянами и грузинами, кто древнее и лучше играет в футбол, были всегда. С Фрунзиком тоже спорили?

– Это старая байка. Ей столько лет, сколько футбол существует. Но с Фрунзиком его не обсуждали. Я и не знаю, был ли он болельщиком.

– Когда виделись последний раз?

– Он позвонил мне из Еревана. Обиделся на местные власти, что никак не мог добиться разрешения купить "Волгу". В те годы для этого нужен был жуткий блат. Говорю: "Ты в Тбилиси приезжай. Здесь Шеварднадзе тебе любую машину даст". И он приехал. Уже больной, исхудавший. Когда вошли в кабинет Шеварднадзе, тот так обрадовался Фрунзику, что моментально все подписал. Спрашиваю: "Эдуард Амвросиевич, а мне?" Он отмахнулся: "Тебе автомобиль рановато…" Нет-нет, после этого еще разок с Фрунзиком встретились.

– Где?

– Снова в Тбилиси. Про Фрунзика готовили документальный фильм, попросили о нем рассказать. Я свалился с гриппом, температура под сорок. Но отменять съемку было неудобно. Мы в ресторанчике побеседовали. Через год наткнулся по телевизору на эту запись. И поразился.

– Чему?

– Фрунзик, наверное, чувствовал мое состояние. Весь разговор он трогательно гладил меня по щеке. А я даже не заметил! На пленке это осталось… У меня в июне был концерт в Армении. Когда возвращались, притормозили в Дилижане. Там в 2011-м установили памятник персонажам "Мимино" – Рубику, Валико и Волохову. Ребята-музыканты сфотографировались. Рядышком кафе. Хозяин увидел нас, выскочил, зазывал к себе. Я извинился: "Спасибо, но мы только-только пообедали…"

– Сколько памятников героям "Мимино"?

– Два. Второй – в Тбилиси, работы Зураба Церетели. Меня пригласили на открытие. И так было неловко! Я стою, а Жени и Фрунзика уже нет в живых. Понимаете, да?

– Кто украл кепку, в которой вы расхаживали в "Мимино"?

– Загадка. Хотел забрать после съемок на память. Но кепка бесследно исчезла. Кто-то меня опередил. Так же, как на фильме "Не горюй!"

– Там что упустили?

– Складной нож. В первый съемочный день Данелия извлек его из кармана, взял камень и начал точить. К концу картины широкое лезвие стало тонким, как игла. Я мечтал об этом ножике, но опять опоздал.

– Еще Данелия процитируем: "Вернулся Буба домой и обнаружил: дверь взломана, но из квартиры ничего не украдено. А на столе записка: "Мы думали, ты шутишь, когда поешь, что твои года – твое богатство". Но я знаю – это не анекдот, а чистая правда!" Кому же верить?

– Мне. Я сам это придумал, рассказал на концерте. Было любопытно увидеть реакцию зала. Все так обрадовались! После чего история стремительно обросла легендами.

– Данелия считает, что Герцог в картине "Совсем пропащий" – ваша лучшая роль. Согласны?

– Да.

– А "Не горюй!", "Мимино"?!

– Они популярнее. Но фильм "Совсем пропащий" для меня – самый игровой. С Леоновым, которому досталась роль Короля, постоянно импровизировали, позволяли себе всякие вольности. Мне дороги две сцены, придуманные на ходу.

– Какие?

– Мы с Леоновым – жулики, под чужими именами явились в город за наследством. Одного из них, глухонемого, играл я. Когда у гроба на похоронах зазвучало церковное песнопение, я неожиданно запел. Скосил глаз на оператора Вадима Юсова. Тот продолжал снимать, как ни в чем не бывало. А Леонов обалдел, тряс меня за шкирку с такой силой, что едва в гроб не уронил. Это осталось в фильме.

Или такой момент. Мой якобы интеллигентный персонаж носил цилиндр, надорванный фрак, босоножки. В руках саквояж. На плоту, беседуя с Леоновым, я раскрыл саквояж, вытащил маникюрные ножницы, начал стричь ногти. Не снимая обуви. И это Данелия не вырезал.

– За роль в "ТАСС уполномочен заявить..." вас наградили премией КГБ СССР. Сумма-то большая?

– Говорят, большая.

– ???

– Денег я не увидел. Мне вручили значок. И диплом, который пригодился, когда с друзьями отправились в "Метрополь". Официант долго не подходил к нашему столику. Наконец появился, я раскрыл диплом и сказал: "Прочитай-ка, что здесь написано" – "Лауреат премии Комитета государственной безопасности", – прошептал он и убежал. А к нам через несколько секунд подлетело сразу восемь официантов.

Я и на фестивале в Аргентине получил приз за лучшую мужскую роль в "Не горюй!" Однако ничего не дали. Режиссер Отар Иоселиани предложил: "Объяви, что денежный приз жертвуешь голодающим Африки. Взамен что-нибудь маленькое попроси". Я рассмеялся: "Мне б машину. Остальным легко готов поделиться с кем угодно…"

– И что?

– На этом все закончилось.

– А за руль вы уже сколько лет не садились?

– Очень давно. Мне с водителем проще. Судьбу решил не искушать после аварии на съемках в Прибалтике. Напротив будки гаишника стояли машины. Я почему-то подумал, что, пока доеду, они должны тронуться. И врезался в черную "Волгу" какой-то правительственной шишки. Спасло то, что фильм "Я, следователь…" снимали по заказу МВД. Один звонок – и меня отпустили.

* * *

– Золотой ключик, который вам подарил Булат Окуджава, храните?

– Дома лежит. Мне близко творчество Окуджавы, но попросить у него песни стеснялся. Мы и знакомы-то не были. Незадолго до его смерти случайно пересеклись на вечере в ЦДРИ. Он протянул мне маленький золотой ключик: "Вахтанг, это вам. Ключ от моего сердца". Я был потрясен. Когда Окуджавы не стало, его жена рассказала: "Булат всегда хотел предложить вам свои песни, но не решался…"

– Как жалко.

– Не то слово! Я проклинал себя за робость! Есть у меня комплекс – боюсь показаться назойливым. Первым шаг навстречу не делаю. Думаю: "Зачем обременять людей?" Сейчас у меня в концерте две песни Окуджавы – "Молитва" и "Виноградная косточка". А вот Володя Высоцкий мне отказал.

– Вы ведь дружили?

– Да, познакомились в 1963-м в Чимкенте. Веселая история. В городе был негласный сухой закон. Спиртным торговали два часа в день – с 8 до 10 утра. Из нашего ансамбля туда отправляли дежурного. До концерта, разумеется, не пили, а вечерком позволяли себе расслабиться. И вот я, отстояв очередь в гастрономе, шагаю по коридору гостиницы. Сумка забита водкой. Навстречу два невысоких парня. Задев сумку, они услышали, как звякнули бутылки. Замерли: "Это водка?" – "Да" – "Продай!" – "Еще чего! Если выпить желаете, приходите к нам в номер после концерта" – "Вы кто?" – "Музыканты из "Орэра". А вы?" – "Артисты театра".

– Пришли?

– Да. Это был никому не известный Высоцкий с другом Мишей. Мы посидели, выпили, затем Володя принес гитару, что-то под нее хрипел. Но мне понравилось. Дальше он схватил газету "Правда" с речью Хрущева – и читал, потешно копируя голос Никиты Сергеевича. В итоге мы так спелись, что они плюнули на свои гастроли и дальше укатили с нами. С этого началась наша дружба.

Годы спустя я встретил Высоцкого на "Таганке" после спектакля "Пугачев", где он играл Хлопушу. Сказал: "Вова, отдай мне "Кони привередливые", я очень хочу эту песню" – "Ни за что!" – "Почему?" – "Ты ее по-своему сделаешь".

– Обиделись?

– Да, не скрою. Лишь со временем понял, что он был прав. 25 января 2008 года в театре Шота Руставели мы провели концерт, посвященный 70-летию Высоцкого. Битковой аншлаг! Люди в зале плакали. В финале его гитара, которую он когда-то подарил этому театру, улетала в небо…

– Вы пели "Кони привередливые"?

– Нет! Другие песни Высоцкого. А эту даже после его смерти ни разу не исполнял. Если Володя так сказал – трогать нельзя.

– Самая нестандартная ситуация, с которой вы столкнулись на концерте?

– Помните, в 90-е шахтеры, месяцами не получавшие зарплату, бастовали в Москве у Белого дома? Именно в тот период у нас где-то в Кузбассе были запланированы гастроли. Сомневался, что билеты раскупят, но был полный зал. Я пел уже минут сорок, как вдруг на сцену поднялась женщина с одной гвоздикой. Попросила микрофон. Слышу: "Чтоб попасть на ваш концерт, я продала старую хрустальную вазу…" Вручает цветок. И спрашивает: "Как полагаете, Чубайс к нам приедет?"

– А вы?

– Что-то ответил, и тут из зала посыпались вопросы. Началась беседа, люди рассказывали, как трудно им живется. Работы нет, денег не платят. Я понял, что они хотят выговориться. А меня воспринимают уже не как артиста, а как близкого человека. Около часа изливали душу. Потом успокоились – и я продолжил петь.

В другом российском городе выступление пришлось прервать из-за того, что сообщили, будто здание заминировано. Зрителей быстро вывели. Никакой бомбы, естественно, не нашли. Но концерт я все равно отработал до конца. Уже на улице.

– Приездов в Россию не хватает вашей душе?

– Очень не хватает! Очень! Российская публика особенная. Я люблю для нее петь. Ладно, не будем о политике…

* * *

– Почему вы считаете, что настоящая жизнь мужчины начинается в 40 лет?

– В молодости ошибки неизбежны, не всегда удается отличать белое от черного. А к сорока уже соображаешь, что к чему, на многое смотришь иначе. У этого возраста единственный недостаток.

– Какой?

– До сорока время летит медленно. А потом так быстро, что не успеваешь оглянуться, как тебе семьдесят.

– Есть жизненный принцип, который никогда не нарушаете?

– Ненавижу мужиков, которые бегают на сторону. Да, можно влюбиться, но надо уметь себя вести. Скажи честно и уйди. Еще для меня табу – жена друга. А на московской эстраде это почему-то вошло в моду. Сходятся, разводятся, уводят друг у друга жен… Дикость!

– Зато у вас, кажется, не за горами золотая свадьба?

– В следующем году. У нас с Ирой дети, внуки, правнучка уже есть. Если не ценишь этого счастья, столько лет под одной крышей с женщиной не проживешь.

– "Грузины – порядочные, добрые и бесшабашные", – сказали вы. Когда последний раз проклинали собственную бесшабашность?

– Такое нередко происходит. Например, однажды увидел человека, который задолжал приличную сумму. Мне стало стыдно от мысли, что ему будет стыдно. И я спрятался. А деньги, между прочим, он до сих пор не вернул. Теперь, если в долг просят, говорю: "При встрече от меня за деревом не прячься! Отдашь, когда сможешь". Это я так себя успокаиваю. И все же лучше быть бесшабашным, чем уныло просчитывать каждый шаг. Я так думаю!

Вспомнился давний случай. Звонок в дверь. Открываю – стоят двое. Неприятной наружности. Один говорит: "Мы в зоне сидим под Ростовом. Вот он, – кивает на приятеля, – вырос без родителей, тетка его воспитала. На днях умерла. Начальник отпустил на похороны. Денег на обратную дорогу нет. Если вовремя не вернемся, под суд отдадут, срок намотают. Нужно ровно 80 рублей". – "Почему ко мне пришли?" Они руками всплеснули: "Вахтанг Константинович, к кому мы могли прийти в Тбилиси, как не к вам?!" И я растаял.

– Немудрено.

– Протягиваю сто рублей – отказываются: "Нет, нам 80". Долго благодарили, обронили напоследок фразу: "Гора с горой не сходится, а человек с человеком – может…" Проводил их, рассказал жене, мол, сделал доброе дело. Через несколько дней звонит ей Нани Брегвадзе: "Представляешь, пришли двое с зоны, у одного тетя умерла, 80 рублей попросили…" Ира мне протягивает трубку: "Про твоих знакомых говорят". Выяснилось, эта парочка в Тбилиси обошла меня, Брегвадзе, Отара Мегвинетухуцеси, других популярных артистов. И все с радостью отстегивали после слов: "К кому же еще мы могли прийти?!"

…Когда интервью завершилось, Кикабидзе проводил нас до калитки. А батоно Сосо вручил по футболке. С героями "Мимино" и бессмертными фразами. На одной стороне Валико Мизандари: "Ларису Ивановну хочу!" На другой – Рубик Хачикян: "Пусть подругу возьмет!"

Тбилиси – Москва