РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

Знаменитому хоккейному вратарю, олимпийскому чемпиону Саппоро-1972 вчера исполнилось 70 лет

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ

Перед юбилеем Пашков пригласил в Сергиев Посад. Чтоб не путаться в подмосковных тропах, встретиться предложил у лавры.

– Заглядываете в святые места?

– Иногда. У меня дача недалеко, приезжаю на лето.

– Виктор Тихонов нам прямо сказал: "Я атеист".

– Я тоже считаю – бога нет. Но существуют потусторонние силы, которые управляют миром. Были моменты в моей жизни мистические. Играли, например, в Чехословакии. Вдруг сон – заболел младший брат, просит помочь. Ну сон и сон. Вернулся в Москву, и выяснилось – брат действительно слег на гастролях в оренбургской степи. Зима, вывезти не могут.

– Что делать?

– Я в самолет, до Уральска. Дал рублей двести таксисту, чтоб поехал 150 километров через степь. Все отказывались – если автомобиль заглохнет, там же и замерзнешь.

– Брат жив?

– Да, играет на аккордеоне, работает. Хоть с годами практически ослеп.

– Говорят, реакция у вас была феноменальная даже для вратаря. В жизни выручала?

– Как-то на машине чуть не разбился. Но сгруппировался и руль не бросил. На окружной дороге отбойников еще не было, одни кустики. Свежий асфальт, снежок. Закрутило на спуске, выкинуло мои "жигули" на встречную полосу. Помню, проплывают мимо грузовики, из каждого окошка высовывается дальнобойщик и меня материт.

Или история, когда работал тренером в Уфе. Стоял у бортика. Слышу крик. Оборачиваюсь, вижу шайбу, которая летит точно мне в висок. И как успел подставить руку? Всю разбил до крови, часы расколотил… Но в висок-то – страшнее!

– Значит, насчет реакции не преувеличивают?

– В игре я больше рассчитывал на другое. Вглядывался в момент отрыва шайбы от крюка. Если клюшка отведена – шайба пойдет низом. Лига была меньше – все вратари знали, что Викулов, допустим, будет бросать между ног.

– Общались в последнее время?

– Нет, Володя пропал. Жил на улице. Домой придет, отмоется и снова уходит. Однажды с бомжами где-то грелся, упал, обгорел. Еле спасли.

– А когда играл – первый был аккуратист.

– Невероятная трансформация – вот как человек может измениться! До неузнаваемости! Викулов рос на моих глазах, книги глотал. Семья хорошая. Не пил.

– Совсем?

– С Витькой Полупановым выиграли чемпионат мира в 1966-м и 1967-м. На банкете все под стол сползли, а эти двое сидят. Не прикасаются даже к шампанскому. Полупанов-то потом свое добрал, а Викулов так и сторонился застолий. Стал тренером молодежной команды ЦСКА и юношеской сборной СССР. Но в 40 лет про-изошел конфликт с армейским начальством. И он сорвался! Дошел до дна. В августе прошлого года я был на похоронах, смотрел на Володю – слезы катились по щекам. Хотя вообще-то выдержанный в этом плане.

– Не похож был на себя?

– Эдик Иванов, Ромишевский в гробу были такие же, как в жизни. А Викулов – какой-то старичок.

***

– С телевидением когда у вас все закончилось?

– В 2008 году. Перестали приглашать. При этом ко мне никаких претензий.

– У вас здорово получалось.

– Я и сейчас приезжаю куда-то, слышу: "Жалко, что вы больше не комментируете". Мне кажется, кому-то я помешал. После меня появились среди хоккейных экспертов ангажированные ребята. Проводят свою линию, вставляют посторонние вещи. Я для этой роли не годился.

– Сегодня предложили бы вернуться – согласились бы?

– С удовольствием!

– На телевидении без конфузов не бывает.

– Я очень боялся, что вырвется нецензурное. Прикусывал язык. Разок случился грех, когда фанаты сорвали матч "Динамо" – "Ак Барс", устроили дымищу на арене. К счастью, мою гарнитуру успели отключить. А в Уфе на финале Кубка Гагарина у Саши Ткачева, моего напарника, отказали наушники. Я остался в эфире один, минут пять вел репортаж. Потом до конца игры передавали друг другу наушники.

– С хоккеем нынче вас что-то связывает?

– Периодически команды просят консультировать по отбору вратарей. Предлагают работать в другом городе. Но я не решаюсь. Правда, лет десять назад поехал тренировать внука губернатора Хабаровского края Виктора Ишаева. Мальчишка мечтал стать вратарем.

– Сколько вам надо смотреть на парня, чтобы понять – будет из него вратарь или нет?

– Два матча. Иногда видно по эпизоду. Одно движение говорит о возможностях. Я редко ошибался.

– Был вратарь, от которого ждали многого – и напрасно?

– Белошейкин. Любил погулять, выпить. На сборе в Новогорске разговариваю с ним: "Женя, это тебя губит!" – "Больше ни грамма". Я из комнаты – а дежурная после рассказала: через две минуты Белошейкин выпрыгнул с балкона. К приятелям, которые завезли багажник пива и водки.

– Тихонов прощал ему загулы.

– А он многим прощал – Фетисову, например. Просто об этом мало кто знает. Белошейкин – не исключение. Парень-то талантливый. Атлет, координация, реакция. Про него я все понял, когда убедился: на тренировках он не шлифует ничего и не собирается. Вся игра на интуиции. Навык не вырабатывается, заканчивается это травмами.

– Так и вышло.

– Трагично – в день отъезда на Олимпиаду в Калгари. Короткая двусторонка, столкновение, у Жени колено неестественно выгибается. Говорю Тихонову: "Кажется, это всё…"

– Люди, которые встречали Белошейкина перед самоубийством, не могут забыть ту картину.

– Я проездом был в Ленинграде – увидел Женю во второй команде СКА. В воротах напоминал манекен. Чего ждать от человека, который постоянно выпивает, недосыпает? В семье пошли нелады. Его там "прихватили" как добытчика. Когда в карьере начались проблемы, оказался никому не нужен.

***

– Вы застали времена, когда вратари играли без маски?

– Конечно. Первую в молодежной команде "Локомотива" своими руками смастерил вратарь Саша Дубовской. Общался с чехами, у одного купил маску. Расковырял всю, сообразил, как сделана…

– Славный какой человек.

– Удивительного в нем было много. Даже умудрился поселиться на Пушкинской в том самом подъезде, где поймали Пеньковского, который работал на британскую разведку. Кассеты тот прятал на лестничной клетке в батарее. Когда его арестовали, Дубовской предупредил: "Ты ко мне пока не ходи, в подъезде дежурят". А маски готовил так: обмазывал лицо вазелином, сверху горячий парафин. Туда заливал гипс, накладывал стекловолокно. Пропитывал смолой в несколько слоев. Одна такая маска у меня сохранилась.

– Наверное, не сильно берегла?

– Прямое попадание – это нокаут. Частенько сама маска секла краями. Прокладки не было, пластик ложился на лицо.

– Вам попадали?

– В макушку. Перед шайбой-то голову инстинктивно опускаешь. Зашивали иглой для грыжи, с палец толщиной. Без наркоза. Нитки и тампон висят, поехал играть в Свердловск. И хлестанули шайбой в то же место! Но у меня низкий болевой порог, для вратаря это важно. У одного моего ученика, известного голкипера, с этим беда. Сильная реакция на боль, на любой прием шайбы.

– У легендарного Николая Пучкова сотрясений без счета.

– Травмы вратарей – обычное дело. Пучкову при мне закатили шайбой в лоб – сразу отключился, унесли. Еркину из "Крыльев" угодили в переносицу. Нос потом был набок. Зайцеву из "Динамо" Веня Александров бросил с нулевого угла, попал в маску около виска. Тот потерял сознание, упал – и повредил мениск.

– Пучков вас недолюбливал почему-то.

– Был неприятный эпизод. До Олимпиады в Саппоро сборная тренировалась в Ленинграде. Иду ко льду по резине, шагов не слышно. Пучков ко мне спиной, что-то доказывает Тарасову. Долетает фраза: "Народ вам не простит, что Пашкова берете!" Хотел, чтобы в сборной играл его Шеповалов из СКА. Тарасов мне лицом дал понять – проходи, мол. Не обращай внимания.

Зато, когда я стал комментировать, Пучков заявил: "Что Пашков беседы ведет с этими телевизионными лоботрясами? Ему надо вратарей тренировать!" Значит, мнение обо мне было все-таки неплохое.

– Самая обидная критика в вашей жизни?

– Играем с ЦСКА в Горьком. Рванул за уходящей шайбой, опережаю Сашку Федотова. Вдруг цепляю коньком за лед, падаю. Понимаю, что подняться не успею – ползу за этой шайбой!

– Успели?

– Нет. Забил он. На следующий день Женя Рубин в "Советском спорте" начал хаять: "Пашков допустил безобразную ошибку…" Расписал, будто я кататься не умею.

– Была шайба комичнее в вашей карьере?

– Была, но с предысторией. Готовы слушать?

– С наслаждением.

– После того матча Тарасов убрал меня в запас на полгода. ЦСКА проиграл чемпионат, в команде появилось четыре вратаря. Среди них юный Третьяк. Тарасов меня подзывает: "Ищи команду, я тебе помогу". Ушел в "Динамо", несколько месяцев играл там, а служить продолжал в ЦСКА – единственный случай в Советском Союзе.

Первый матч за "Динамо" – в том же Горьком, на открытом катке. Повалил снег хлопьями, видимость нулевая! Марево! Лишь силуэты вдалеке. Слава Жидков из своей зоны подковырнул шайбу, и та полетела в мою сторону. Интуитивно почувствовал – где-то она близко. Чуть присел. Выпадает из темного неба мне на спину – и в ворота! 0:1 проиграли!

– Вот это дебют.

– Все, думаю. Тарасов меня выгнал, теперь Чернышев попрет. А тот ни слова не сказал. Я после дней десять с остервенением тренировался. Матча три пропустил, и Чернышев снова меня поставил.

– Первая классная клюшка в вашей жизни?

– Наши одна за другой ломались. А со сборной приехали в Швецию, набежали фирмачи. Суют клюшки бесплатно, только играй. Для них лучшая реклама – сборная СССР. Я сделал революционную вещь. Немножко закруглил широкую часть клюшки. Шайба рикошетила, не выламывала край. Рассказал фирмачам, что хочу, – те пару десятков таких клюшек смастерили. В Союзе вратари увидели, стали рубанком свои обрабатывать.

***

– У Тарасова к вратарям отношение было особое?

– Специфическое. Главное – не лови "бабочек". Мог накануне решающего матча со "Спартаком" заявить на собрании: "Что ты трясешься? Сейчас поставим в ворота доктора, к десятой минуте будем вести 3:0…"

– Помните, как впервые увидели Третьяка?

– Весной 1968-го он уже тренировался с нами на улице. Было Владику 16 лет. Длинные руки, скромный, спокойный. Вокруг сплошные олимпийские чемпионы, Тарасов одними бровями управлял командой. Третьяк держался зажато. Да он и сейчас не особо компанейский.

– Прав был Тарасов, расчищая ему дорогу?

– Раз оправдалось – конечно. Говорил ему: "Вы тренируйтесь, молодой человек, а форточку я вам открою".

– Вы обмолвились, что у Третьяка были пробелы в технике.

– Владик до конца карьеры неважно катался, это ограничивало возможности. Игру строил в площади ворот – на гибкости, интуиции и выборе места. Но активно не вмешивался в борьбу. Был бы рядом тренер вратарей – Третьяк расцвел бы ярче.

– Огромную штангу Тарасов заставлял поднимать?

– У него вообще не было больших весов! Вся тренировка длилась около часа!

– Откуда же разговоры о жутких нагрузках?

– В этот час влезало столько, сколько другие и в три не впихнут. Такая интенсивность и сложность. В баскетбол играли с партнером на плечах. Двумя мячами – один обычный, второй набит опилками. Но у Тарасова ни спину, ни колени никто не срывал. Это у Тихонова началось. Тому консультанты нашептывали – он то 140 кг штангу даст, то 160. А что такое – 140?

– Что?

– Нужно владеть техникой штангиста. Поднимать в мышечном корсете. Человека три получили травмы позвоночника. Вовремя Тихонов догадался разогнать этих консультантов из института физкультуры. Я никогда с большими весами не экспериментировал, чтоб сохранить эластичность мышц. А многие вратари начинают тупо качаться – не понимая, что творят.

– В сборной СССР вы работали с Артуром Ирбе. Он качался как сумасшедший.

– До какого-то момента. Артур – умнейший парень. Фанатик. С ним у меня был полный контакт. Все спрашивал: "Когда тренировка? А может, выйдем раньше? А давайте еще позанимаемся?" Готов был пахать с утра до вечера. Тихонов в него не верил. Мы выиграли Олимпиаду в Калгари, набрали новый состав. Три недели тренировались в Сухуми, и я должен был сказать Тихонову, кто из четверки вратарей остается.

– Выбрали Ирбе?

– И Шталенкова. Услышал в ответ: "Ну, Ирбе, этот…" И добавил нехорошее слово. Тихонов его знал по Риге, какие-то свои отношения. Но Артура я отстоял. Через год он получил приз лучшего вратаря чемпионата мира.

– Тогда Ирбе был антисоветчиком?

– Он позже разговорился. Про деда вспомнил, который служил в "латышских стрелках". Прежде на эту тему – ни слова.

– Давно не виделись?

– Очень. Он лишь раз позвонил из Америки – когда его покусала собака.

– Искал сочувствия?

– Два часа ночи, звонок – Ирбе! Рассказывает, что держал дома немецкую овчарку. В трусах, майке делал шпагат на стульях, и тут она набросилась. Повисла на правой руке, разорвала сухожилие. Артур перенес две операции, палец так и не начал сгибаться. Специальную дырку проделывал в перчатке, чтоб торчал. Клюшку удерживал с трудом. Проговорили мы в ту ночь несколько часов!

Он спрашивал: "Что делать с этим пальцем? Меня в "Сан-Хосе" и так не ставят…" Я посоветовал – разрабатывай руку, носи теннисный мяч. Не отчаивайся. Еще и предплечье у него было покалечено.

– Про мячик – вы сами придумали?

– Анатолий Владимирович вратарей заставлял жонглировать мячами даже во время обеда. Но мячик – это ладно. Предсезонный сбор в Кудепсте. Мы знали, что на лестнице там 96 ступенек. Потому что на руках по ним ходили вместо зарядки. Напрыгаемся, слышим тарасовский голос: "Можно купаться!" Доходим до моря – выясняется, что не просто купаться, а с камнями. Тарасов следил, чтобы брали покрупнее. Ими перебрасывались. Половина восьмого утра – а ты уже без сил.

Зашли в море. "Вратари, где мячи?!" Мы к вопросу были готовы – их в плавки засунули. Вытаскиваем: "А вот они, Анатолий Владимирович!" Стоим в воде по горло, кидаем друг другу. Следом кувырки до берега. Вылезаешь из воды – не понимаешь, где берег, где море…

***

– Тарасов при вас в 1969-м увел команду с площадки в матче со "Спартаком"?

– Я сидел в запасе. В тот день решалась судьба чемпионства. "Спартак" вел – 2:1. В третьем периоде перед сменой ворот Петров сравнял. Я поднял голову на табло: 3 секунды! Тут вскочил Наум Резников с контрольным секундомером. Сообщил, что время истекло до броска Петрова, а табло несколько секунд бездействовало. Подъехали капитаны, сыр-бор, все это длилось минут пятнадцать. Когда Тарасов понял, что гол не будет засчитан, крикнул нам: "Уходим в раздевалку". Сам отправился разбираться с судьями и кем-то из федерации.

– А на трибуне Брежнев.

– С лавки его всегда было видно. Как объявление диктора: "Во дворце курить запрещается", Леонид Ильич сразу сигарету достает. Тянется дым из ложи.

– Когда прервали матч, помощники Брежнева вмешались?

– Вот этого точно не было. Анатолий Владимирович вернулся через полчаса, скомандовал: "На лед!" Мы пропустили еще одну шайбу и заняли второе место. Чемпионом стал "Спартак". А Тарасов потом в раздевалке сокрушался: "Ребята, матч проиграл я. Мы бы их дожали, но я дал им передышку…"

– Что дальше?

– В "Правде" вышла разгромная статья за подписью Озерова и двух журналистов. Ох и отхлестали они Тарасова! На следующий день читаем: "Товарищ Тарасов лишен званий "Заслуженный мастер спорта" и "Заслуженный тренер СССР". Убрали его из сборной, но не из ЦСКА. Я слышал, здорово помог Тарасову его приятель Гомельский. Напросился на прием к министру обороны Гречко, объяснил, что Анатолий Владимирович сражался за честь армейского хоккея.

– Гречко к Тарасову хорошо относился.

– Они в теннис вместе играли. Помню случай. Тогда все армейские спортсмены раз в месяц дежурили в здании, где кабинет начальника "большого" ЦСКА. Сутки на вахте у телефона. Сидим там с Сашей Альметовым. В полседьмого утра звонок: "Приемная министра обороны. Товарищ маршал уже выехал в ЦСКА. Встречайте у теннисного корта". Прибегаю туда – и вижу Тарасова. Стоит по стойке смирно. С ракетками в руках.

– Когда ему вернули звания?

– Ближе к осени. Сборная перед началом сезона проводила контрольные матчи. Чернышев заявил, что без Тарасова работать не будет. И вскоре в газете опубликовали маленькую заметку: "Товарищу Тарасову присвоены звания "Заслуженный мастер спорта" и "Заслуженный тренер СССР".

– Тарасов запрещал Третьяку на машине ездить – говорил, полезно в метро потолкаться. Вам тоже?

– Нет. В ЦСКА на машину я не накопил. Для этого надо было играть в сборной. А словам Тарасова не удивлен. Он не терпел проявлений барства, заносчивости. Никто не должен был выделяться из коллектива. Если в игре пожадничал, не отдал пас, Тарасов кричал: "Бей купчишку!"

***

– Некоторые хоккеисты вашего поколения считают, что Виктор Коноваленко был сильнее Третьяка. Согласны?

– Нет! Коноваленко – вратарь хороший, сборную не подводил. Но в отличие от Третьяка никогда не был там первой скрипкой. В этом разница.

– Из-за чего Коноваленко рассорился с Тарасовым накануне Саппоро?

– Да просто не режимил. За два месяца до Олимпиады слабо провел Приз "Известий". И Чернышев с Тарасовым решили опереться на меня. Звоночек для Виктора прозвучал еще в 1969-м, когда его год не вызывали в сборную. Чемпионат мира выиграли с Зингером и Витей Пучковым. Но Коноваленко все равно не менял образ жизни. В Горьком он был героем, его регулярно приглашали на банкеты, спаивали.

– Вы этого избежали?

– Иначе вряд ли отыграл бы в высшей лиге почти двадцать сезонов. До женитьбы на Галине выпивал, а потом уже как-то не тянуло. Бывало, в отпуске кружку пива себе не позволял! Хотя кругом все прилично поддавали.

– При этом работали на износ.

– Всё до поры до времени. Организм-то не железный. В игре у тебя пульс 200. После матча полночи пьянка, в 6 утра идешь в баню, паришься до изнеможения, выбивая алкоголь, в 10 – на тренировку. Представляете, какая нагрузка на сердце, сосуды?! А у многих постоянно был такой режим. Не доживали до шестидесяти.

– Тарасов, кстати, баню обожал.

– О, да! Когда меня призвали в ЦСКА, Кулагин первым делом отвез в баню на Песчаную. Там кроме Тарасова – никого. Он на верхней полке, в шапке, рукавицах, с веником: "Заходи, дорогой. Сейчас будем принимать тебя в команду". И с Кулагиным так меня отпарили, что я чуть сознания не лишился. Обессилев, упал лицом в шайку с водой, а они продолжали стегать вениками. До сих пор с ужасом вспоминаю.

– Почему в Саппоро Тарасов разбил тройку Михайлов – Петров – Харламов?

– В таких делах он был мастак, тонко чувствовал, когда надо завести игроков. Петров с Михайловым обиделись, что вместо Валеры к ним поставили Юру Блинова. Заработали так, что пар шел из ушей! Плюс мы получили еще мощное звено, Харламов сразу сыгрался с Фирсовым и Викуловым.

– Фирсов был любимцем Тарасова.

– Это правда. В "Спартаке" Толю не ставили, но Тарасову чем-то приглянулся, забрал его в ЦСКА. И они нашли друг друга. Тренер безоговорочно верил в игрока, а тому даже самые жесткие его требования были в радость. Никто не работал так, как Фирсов! Разве что Викулов, который во всем старался ему подражать. Проходных тренировок для Фирсова не существовало. Каждая – на пределе возможностей. В Канаде как-то провели опрос: "Кто лучший советский хоккеист, не выступавший в НХЛ?" Выиграл Фирсов. Вторым, кажется, назвали Боброва. Харламов – третий или четвертый.

– Есть объяснение?

– Я и сам ставлю Фирсова выше всех. Он блестяще выглядел на Олимпиадах и чемпионатах мира. С любыми партнерами. А главное, мог одним броском перевернуть игру. Харламов – тоже выдающийся хоккеист, но Фирсов в победы сборной СССР внес гораздо больше. Канадцы оценили.

– Фирсова подкосила смерть жены?

– Пережил Надю на два месяца. Не знал, куда себя деть, каждый день ходил на могилу. И умер от инфаркта. Вот такая любовь. Я два раза видел в раздевалке слезы хоккеистов – Харламова и Фирсова.

– Из-за чего?

– Валера не сдержался, когда объявили, что отправляют в Чебаркуль. Гусев – тот железный человек. Набычился, да и все. А Фирсов плакал, когда жену увезли в больницу на операцию. У нее с молодости были проблемы со здоровьем.

***

– Что осталось на память от Саппоро, кроме золотой медали?

– Цигейковый полушубок, который был частью экипировки. Ношу иногда. Сделан на Казанской меховой фабрике, качество отменное.

– Сколько заплатили за победу?

– 300 долларов. Плюс столько же – за участие в турнире, который организовали в Токио после Олимпиады. А в Москве дали полторы тысячи рублей. На эти деньги купил свои первые "жигули".

– Вы поиграли почти во всех московских клубах. Зарплата отличалась?

– Тогда она была стандартной – 160 рублей. У сборников ставка в Госкомспорте – 300 или 350. На периферии хоккеистам приплачивали. У некоторых было две, а то и три трудовых книжки. В "Химике" я зарабатывал лучше, чем в ЦСКА и "Динамо".

– Фантастика.

– Эпштейн добился, чтобы были доплаты. Игроков оформляли при химкомбинате. Зарплату получали в нескольких местах. Наверху, разумеется, были в курсе. При Эпштейне на матчах "Химика" стояли пять правительственных "чаек"! Одна из них – первого секретаря Московского обкома, члена президиума Верховного Совета СССР Василия Конотопа. Он и помог, когда меня в 1975-м бессрочно дисквалифицировали. Против КГБ выступить больше никто не рискнул.

– Чем же вы рассердили госбезопасность?

– Полагаю, мне не простили уход из "Динамо". Отыграл там пять лет. С Галей жили в маленькой однокомнатной квартире. Когда она забеременела, попросил двухкомнатную. Отказали. А "Химик" обещал решить вопрос. Мне стукнуло 30 – в этом возрасте спортсменов начинали списывать. Перед глазами пример Бори Зайцева. Возвращаемся из отпуска, Чернышев подзывает администратора: "Передай Борису, что я его отчислил…"

– Причина?

– Ветеран. Хотя прекрасный вратарь, мог еще играть. Я понимал, что не за горами день, когда услышу то же самое. Написал рапорт об увольнении по семейным обстоятельствам. Пять месяцев меня мурыжили – я же был офицером КГБ. Постоянно вызывали, расспрашивали. У Гали на нервной почве случились неудачные роды. Ее спасли чудом, а ребенок умер.

– Кошмар.

– Через полгода снова забеременела, в ноябре 1975-го родился сын. А над моей карьерой завис топор. Из-за инцидента с Валерой Васильевым на предсезонном турнире в Ленинграде.

– Нам рассказывали, Васильев в том матче провоцировал вас: "Рыжий, рыжий…" А вы ему клюшкой по лицу.

– Чепуха. Васильев помчался за шайбой, у борта врезался в меня, сшиб с ног. Стоя на коленях, я машинально отмахнулся клюшкой. И прямо в хрящик переносицы, кровь пошла. Нам обоюдное удаление дали! Тут с трибуны бежит деятель из федерации, курировавший турнир, орет судье: "Пашкова – до конца матча!" Посовещавшись, так и сделали.

– Васильев осерчал на вас?

– Да что вы! Все команды жили в одной гостинице. В тот же вечер я позвонил ему. "Приходи, – слышу, – только пивка захвати". Нормально поговорили. Претензий у Валеры не было: "Я сам сколько зубов другим выбил, носов ломал. Кому-то даже глаз выколол".

– Насчет глаза – правда?

– Вроде было – попал неудачно клюшкой… А в 8 утра стук в дверь. Следователь районного управления: "Я вас должен допросить". Сказал, что уже поступил сигнал из Москвы. Сам и успокоил: "Уголовного дела не будет. Все произошло на льду. Вот если б за пределами площадки, я бы вам не позавидовал". Мне впаяли дисквалификацию и пропесочили во всех газетах. Наверное, по команде сверху.

– Сколько вы не играли?

– Почти три месяца. Я и тренироваться с командой не мог – работал самостоятельно. Официально меня перевели в цех Воскресенского химкомбината. Раз в две недели приходил туда для галочки. Я обратился к адвокату, с которым Михаил Якушин в 1973-м выиграл тяжбу у "Локомотива".

– Громкая была история.

– Знаменитого тренера уволили с формулировкой "несоответствие должности". Он подал на клуб в суд, и тот принял сторону Якушина. Мне же адвокат сказал: "У вас другая ситуация. Играть вам запретили, но юридически у нас профессии хоккеиста не существует".

– Как вас реабилитировали?

– Мне повезло, что в Воскресенске не оказалось надежного голкипера. Иначе бы "Химик" за меня так не бился. Команда стартовала неудачно, сняли Эпштейна, но и с новым тренером валились. Вратаря-то нет. Вышли на Конотопа, который все разрулил. Два звонка в Госкомспорт Сычу – и наутро тот вызывает меня: "Свободен. Дисквалификация отменяется".

– Из "Химика" в 33 года Тихонов неожиданно взял вас на чемпионат мира-1978 в Прагу.

– Для него в качестве главного тренера сборной это был первый турнир. Тихонов прилично нервничал, хотя и старался не подавать виду. В последнем матче, чтоб стать чемпионами, нам нужно было побеждать чехов с разницей в две шайбы. А то бы первое место уплывало.

– С каким счетом выиграли?

– 3:1. На приеме в посольстве генерал армии нам сказал: "Товарищи, поздравляю и благодарю. Вы избавили нас от многих неприятностей". Прагу во время турнира окружили советские танки, обстановка гнетущая. Были серьезные опасения, что в случае победы хозяев всенародные празднования перерастут в бунт. Прошло как раз десять лет с "Пражской весны".

– После 1968-го отношение чехов к нам резко поменялось?

– Осмелели! В 1965-м в Чехословакии после товарищеских матчей устроили совместный ужин. Поспишил, Махач неплохо говорили по-русски, сидели в обнимку с нами, выпивали. На Олимпиаде в Саппоро об этом уже не было речи. Там на площадке во время рукопожатия Недомански вообще плюнул в одного из наших!

– А тот?

– Утерся – и все. Мы же советские люди, на провокации поддаваться не должны. Помните, как раньше писали в характеристике? "Морально устойчив, политически выдержан". Впрочем, этот Недомански – мерзкий тип. Его сами чехи терпеть не могли.

***

– Вы были в штабе сборной на чемпионате мира-1989 в Швеции, когда сбежал Могильный?

– Да. Жили в дачных домиках километрах в тридцати от Стокгольма. Утром после победы садимся в автобус, чтобы ехать в аэропорт. Пересчитываем хоккеистов, одного не хватает. Где Могильный? Его друг и сосед по комнате Федоров пожимает плечами: "Ничего не знаю. Я спал. Просыпаюсь – Саши нет". Потом выяснилось, что Могильный забрал баул с формой и выпрыгнул из окна.

– С какого этажа?

– С первого.

– Думаете, Федоров был в курсе?

– Да, конечно! Год спустя он сам сбежал на Играх доброй воли в Сиэтле. Но меня в той поездке не было.

– В начале 90-х вы устроились на службу в банк. Кем?

– Завхозом. Остался без работы, надо было кормить семью. Но уже через год вернулся в хоккей. Позвонил из ЦСКА Шагас: "Помоги с вратарями. Не знаем, кого выгонять – то ли Хабибулина, то ли кого-то еще…" Пять лет пробыл в ЦСКА, затем в других клубах трудился.

– Везде с вратарями?

– Кроме Ярославля. Там был ассистентом Воробьева. Весь штаб – он да я. Когда Ильич в сборную уезжал, оставался за главного.

– С кем вам было сложнее – с ним или с Николаевым в Уфе?

– Конечно, с Воробьевым. Более замкнутый, никогда не знаешь, что у него будет завтра. Сеич – предсказуемый, легче идет на контакт. С ним связано миллион веселых историй.

– Миллион не надо. Расскажите две.

– Как-то при мне обсуждает с игроком и его агентом условия контракта. "Что вы хотите?" – спрашивает. И аккуратно записывает в блокнот – зарплата, бонусы, подъемные, квартира, машина. Уточняет: "Все?" – "Да". Протягивает агенту блокнот, ручку: "Теперь вы пишите, что будете делать". Тот задумался. Потом произнес: "А мы… Мы будем стараться…"

Или такой эпизод. Имеем преимущество в игре, но забить никак не можем. Залетает Сеич в раздевалку. Красный – у него гипертония была, это в конце концов и привело к инсульту. Говорит одному игроку: "Я в столовой смотрел, как ты суп ложкой черпаешь, и в рот, и в рот. Не промахивался! А тут пять моментов – и ни разу по воротам не попал!" Ну и мат-перемат само собой. Команда хохочет. Сеич копировал Тарасова, тоже стремился работать на конфликте с игроками. Подстегивал.

– На ваш юбилей соберется много гостей?

– Никаких торжеств не планирую. Не то настроение. Брат болеет, маме 92 года. Вот к ним обязательно съезжу.

– Вы в потрясающей форме. Когда сами в последний раз играли?

– В 1984 году. Матч ветеранов СССР и Канады. Не понравились мне собственные ощущения – казалось, совершенно не готов. "Манекеном" быть не хотелось.