Нина Пономарева. Чемпионка из ГУЛАГа

Остались еще легенды, с которыми встречаешься – и собственную удачу осознаешь не до конца. Все думают, что этих людей уже нет, – а они вполне себе живы. Выходят прогуляться в своем Бирюлеве, как Нина Пономарева. Память их светла, дух несгибаем. Эти люди стесняются ходить при гостях с палкой.

Мы держим в руках самую первую золотую олимпийскую медаль в истории советского спорта. Хельсинки 1952-го. Верим и не верим.

ПАРАЗИТЫ

– Всё про допинг говорят, про допинг… – встретила нас двукратная олимпийская чемпионка в метании диска и махнула рукой в сторону телевизора. В "новостях" обсуждали очередную дисквалификацию российских легкоатлетов.

– В ваши времена допинга не было, Нина Аполлоновна?

– Разве что кофе напьются для бодрости. Кстати, с кофе была целая история. Его везли на продажу за границу, в Союзе килограмм стоил 50 рублей. Однажды Игорь Тер-Ованесян погорел на этом. Когда в гостинице устроили шмон, кинулся заметать следы.

– Как?

– Нет бы в унитаз эти зерна ссыпать, а он – в биде. Все на виду, плавает. Ладно бы, килограмм с собой притащил. Так у него полпуда! Вскоре кофе подорожал до 200 рублей. Возить никакого смысла.

– Футболист Виктор Серебряников говорил, что в 60-е игрокам сборной СССР давали таблетки.

– Какие-то и нам иногда давали. Но мы понятия не имели, для чего. Активное внедрение допинга началось, когда из спорта я уже ушла. Работала тренером в киевском интернате. Детишки взрослели, предупреждала: узнаю, что кто-то жрет анаболики, еще не родив ребенка, на одну ногу наступлю, другую выдерну!

– Действовало?

– Да какое там! Кого-то подолгу не видела, потом встречаю – все на физиономии написано. Думаю: жрут, паразиты, и ничего не боятся.

– Настолько заметно?

– Конечно. Когда яд принимаешь – обязательно на лице отражается.

БАРАК

– Если б не спорт – как сложилась бы жизнь? Так и работали бы продавщицей в магазине?

– Вряд ли. Вспоминаю первый день в коммерческом гастрономе, куда меня после войны взял отцовский товарищ. Привезли селедку. Достаю из бочки, дожидаюсь, пока рассол стечет, взвешиваю. Тот увидел – за голову схватился. Вытаскивает селедку, швыряет на весы – а там больше рассола, чем рыбы.

– Ловко.

– Я физически не могла обвешивать, для меня это мучение. А в торговле либо покупателей обвесишь, либо себя. К вечеру постоянно была в минусе.

– Научились бы.

– Наверняка. Но спорт спас от этого срама. Мне почти 86, и вот что вам скажу: каждому из нас заранее прочерчена дорога. Я родилась в гулаговском бараке – а вынесло на самый верх.

– Родители познакомились в ссылке?

– Да. Свердловская область, поселок Смычка. Я была маленькая, знать не знала, что вместе с родителями отбываю срок. Думала, энтузиасты, по доброй воле поехали лес рубить.

– За что посадили?

– Папа – из семьи священнослужителя, мама – "кулацкое отродье", как тогда выражались. Ее в 16 лет сослали. Возвращается домой с работы, бабушка причитает на печи: "Ой, Нюрка, пришел хлопец, конфисковал валенки. Прямо с ног снял…" А у мамы в руках нож, которым на торфянике работала. Пласты отрезала. Так и побежала в сельсовет. Счастье, парня того не застала. Но была с ножом – этого хватило, чтоб девчонку отправить в лагерь.

– Уголовники в бараке были?

– Нет, только репрессированные. Более ста семей. Все, что у нас было, – два топчана на полу, отгороженных тряпками. Кругом клопы. Родители за день так наработаются, что лишь бы до постели дотянуть. Падали и засыпали. А я смотрю на спящего отца – у него по ладони ползут клопы. Такие красивые!

– Фу.

– Беру их, разглядываю и ничего не понимаю. Вдруг мама просыпается: "Что ты делаешь?!" Я была непоседливая – ужас. Вечно куда-то влезу, все-то мне нужно. Мама говорила: "Если б Нинка была парнем, я бы горя не знала". Вот брат – тихоня. Бывало, и его отлуплю, и на улице всех мальчишек. Раза два чуть не погибла.

– Что произошло?

– Засунули в сундук, когда играли в прятки. И забыли. У меня уже кессонная болезнь, задыхаюсь, пузыри пускаю… Слава богу, родители вернулись, открыли.

Еще носили воду рабочим на лесоповал. Все дети как дети, идут тропинкой. А я полезла через штабеля просмоленных деревьев. Из них делали телеграфные столбы. В тайге вкручивали винты, чтоб потом нацепить белые шапочки… Очень извиняюсь, но это должна вам показать. Вон, шрам какой на колене!

– Жуть.

– Поднялась на кучу, а столбы неплотно сложены. Покатились на меня. Один проткнул насквозь! Потеряла сознание. Очнулась в домишке надзирателей. Когда втаскивали в дверь, задели о косяк. Я заорала, мама заплакала: "Живая…"

– В каком году освободили родителей?

– В 1936-м. Пока были в ссылке, бабушка купила домик в казацкой станице, километров двадцать от Ессентуков. Туда и переехали. Настоящая хижина дяди Тома. Всякую ночь ждали, что крыша обвалится.

– Казаки – народ своеобразный.

– Весьма. Годы спустя, я уж в институт поступила, вернулась к родным погостить. Хожу в спортивных трусах, маечке – соседки матери шепчут: "Нюрка, ты нам Нинку свою не показывай, а то брезговаем…" Для них это был полный кошмар.

– Забавно.

– Вы смеетесь, а там все было серьезно. Люди набожные, аборты не признавали. Сколько могли – столько рожали. Рядом жила баба Паша – у нее 20 детей! В 1941-м проводила на фронт 8 сыновей, и все до единого полегли. В первый призыв ребятишек кидали на передовую, пушечное мясо.

1952 год. Нина ПОНОМАРЕВА на Олимпиаде в Хельсинки. Фото - Александр ЯКОВЛЕВ

КЕРОСИН

– Во время войны вы оказались на оккупированной территории.

– Особенно помнится день, когда наши из города бежали. Утречком с новым ведром пошла за керосином. Неожиданно навстречу вереница машин, за ними подводы. Потом линейки.

– Это что?

– Телега. Люди сидят по обе стороны. Все руководство города на автомобилях уезжает. Простые люди с чемоданами на подводах. Наша керосинная очередь увидела – и тоже побежала.

– Следом?

– Одни следом, другие – мародерствовать. Санатории грабить. А я домой с пустым ведром. Дорога мимо вокзала, там – цистерна с керосином. Кто-то уже наверху, ведром зачерпывает.

– Ну и вы б зачерпнули.

– Так я хотела! Полезла на цистерну, ведро внизу оставила. Кричу: "Мое подайте". Куда там! Умыкнули!

– Обидно.

– Верите ли – мне это ведро до сих пор жалко. Поплелась домой – ни ведра, ни керосина. Зато сама вся вымазалась. А мыла нет.

– Как быть?

– Золу собираешь в узелок – и оттираешься. Косы в ручье промывала. Гляжу, народ с маслобойни тянет жмых. Рванула туда, но достался кусочек. Все уже расхватали. К вечеру появились фашисты. Страху мы натерпелись, не знали, что будет. Может, сразу всех расстреляют. Но немцев особо не видели. Вроде город под ними, а их и нет. Я семечками торговала. По 50 километров за день ходила – чтоб в дальнем селе тряпку какую выменять.

– Тяжело.

– Я девушка не из хилых. В станице на 45 домов один колодец. Цепь слабенькая, постоянно ведро срывалось. Сразу к нам: "Нинка, давай…"

– Лезли?

– Да. Колодец глубокий, метров двадцать. Ногой нащупаешь выступ – встаешь. Ниже, ниже, ниже. Руками упираешься в стены. Пацан не залезет – а я запросто! По нескольку раз в сутки! Хвастунишка я была. Забиралась, например, по пожарной лестнице, не держась ногами. Ради интереса: смогу или нет? Позже, в Москве, холодильник на спине втащила на третий этаж.

– Лихо.

– Гены хорошие. Мама в 55 лет на моих глазах подтянулась пять раз. А у дедушки руки были такие, что ухватил лошадь за язык – и вырвал.

– Боже. Зачем?

– Злая была, кусачая. Цапнула – вот он и разъярился. Маме я сначала не поверила: "Да ты шутишь". – "Мое дите, какие шутки, если лошадь пришлось убивать. Куда она годится без языка…" А я диском чуть судью не зашибла!

– Это вы зря.

– Дважды! Особенно памятно вышло в Белграде. Диск соскочил – и в плечо судье. Тот на стол успел запрыгнуть, иначе мозги бы разворотило. С испугу сама грохнулась в обморок. Вот так проиграла чемпионат Европы.

– Смертельные случаи были?

– 1951 год, стадион "Медик". Тут диск метают, а кому-то в голову пришло на другом конце стадиона устроить соревнования по прыжкам в высоту. Мальчик из Ужгорода диском снес череп девочке. Хруст был такой, что забыть до сих пор не могу.

1952 год. Нина ПОНОМАРЕВА - первая олимпийская чемпионка в истории советского спорта.
Фото - Анатолий БОЧИНИН

"МАРУСЯ"

– Среди олимпийских чемпионов 1952-го особняком стоят гимнаст Виктор Чукарин, штангист Иван Удодов и борец-классик Яков Пункин. Все трое были в немецких концлагерях. Общались?

– Нет. На Играх люди раздражены, нервы на пределе. Лишний раз никто не остановится, не поговорит… Но я была на финальной схватке Яши. Даже сейчас наворачиваются слезы. Он побеждает, судья вскидывает руку – и все видят ниже локтя тысячу какой-то номер, оставшийся от концлагеря. Судью будто током ударило. Закатывает рукав – у него тоже наколот ряд цифр. Крепко обнимает нашего борца. Оказалось, сидели в одном лагере!

– Фехтовальщик Марк Мидлер рассказывал нам – к Олимпиаде-1952 советских спортсменов готовили как шпионов. Ждали провокаций.

– Строго-настрого наказали: "Если иностранцы будут спрашивать, где живете, – отвечайте: Скатертный переулок, дом 4". Там располагался Спорткомитет. Мы и говорили.

– Комитетчиков крутилось много?

– Мы их звали или "Маруся", или "Пети косого брат". Все эти проходимцы были из комсомола. Прежде мне казалось, что у каждого такого на лице написано, кто он. Выделялись в любой толпе. Вдруг случайно открылось, что мой товарищ Николай Калинин, судья всесоюзной категории, лет тридцать проработал в органах. Никто и помыслить не мог!

А провокации действительно бывали. Лучше всех к нам относились американцы. Остальные – ненавидели. Власовцев было много на каждом соревновании, выползали откуда-то. Какую-нибудь гадость, да придумывали.

– Что за гадости?

– 1954-й, прилетаем в Лондон на матч Великобритания – СССР. Говорят – есть, мол, для вас подарок. Местный миллионер желает передать в Ленинград золотое кольцо с 33 бриллиантами, когда-то принадлежавшее дому Романовых. Единственное условие – вручить на стадионе лично Владимиру Куцу. Тот был дико популярен.

– И что?

– Наши насторожились. Разработали план. Выносят на подушечке кольцо, протягивают Куцу. Рядом руководитель делегации Пушнов. Он-то и выскочил вперед, схватил коробочку. Куц не притронулся.

А по стадиону уже разносят газету с фотографией, где Володя якобы держит кольцо. Подпись: "Будет ли Куц рекордсменом?" Намекая, что получил ценный подарок и нарушил статус спортсмена-любителя. За это могли дисквалифицировать – значит, прощай, Олимпиада в Мельбурне.

– Скандал.

– Не то слово! Ясно, что снимок состряпали заранее. Наши подали протест, отказались выступать. Англичане тут же написали покаянное письмо. Соревнования задержались часа на три.

БЕРИЯ

– На Играх-1952 Ади Дасслер лично снимал мерку с вашей ступни. Ужаснувшись резиновым тапочкам.

– Ну откуда вы это можете знать? Вы не Пети косого братья?

– Клянемся – нет.

– Дасслер меня подвел – дал тапочки поменьше моих, точно по ноге. А они неудобные, поджимают. Срочно попросила новые, хотя уже решила, что выступлю в своих. Выходит, обманула. Но не будет же назад отбирать?

– В Хельсинки вашей основной соперницей считалась Нина Думбадзе. Говорят, позировала в мастерской Вучетичу, фигуру "Родины-матери" лепил с нее.

– Впервые слышу. Нина об этом никогда не рассказывала.

– А о романе с Лаврентием Палычем?

– Тоже. Но про Берия – правда. Нину он боготворил. Поэтому ей многое прощалось. Порой исчезнет из команды на несколько дней – никто не пикнет. Или представьте: чемпионат СССР по легкой атлетике, стадион "Динамо". Нанесли разметку. Вдруг Нина заявляет: "Я привыкла, чтоб правительственная трибуна была слева". Всё быстро переделывают. Потому что себе дороже ссориться с фавориткой Лаврентия Палыча, который лично приедет за нее поболеть.

– Думбадзе ведь была замужем?

– Да, сынишка рос. Наверняка муж все знал. Но он – тренер по легкой атлетике. А тот – маршал… Впрочем, такие женщины, как Нина, обречены на повышенное внимание.

– Красивая?

– Необычайно. Высокая, умная, обаятельная. Хотя за капризы и высокомерие в сборной ее недолюбливали. Когда приехали в Хельсинки, я вообще не котировалась. Третий номер, подкидыш. Но в финале у Думбадзе сразу не пошло. У Лизы Багрянцевой – тоже. Я в панике: "Если уж опытные дрогнули, то мне-то куда…" В мертвой тишине выпускаю диск. Сначала дернулся, потом смотрю – выравнивается. Летит, казалось, целую вечность. Падает – и рев трибун! 51,42 – олимпийский рекорд! А я долго еще не могла осознать, что выиграла золото.

– В Риме было сложнее?

– Проще. Там ни секунды не сомневалась в успехе. Чувствовала себя великолепно и могла показать результат выше, чем 55,10. Дождь спутал карты.

– В Мельбурне хронический радикулит помешал выступить лучше?

– Да его и за травму уже не считаю. Всю жизнь мучаюсь, привыкла. На наших стадионах не было горячей воды. После тренировки мылась холодной – так и заработала радикулит. Как наступали холода – прихватывало поясницу. От бесконечных уколов кожа в этом месте напоминала солдатский ремень. Иногда врач ногой упирался, чтоб туда иголку воткнуть!

А в Мельбурне на разминке я еще порвала мышцы паха. В сектор еле ковыляла. При таком раскладе бронза – не худший вариант. Особенно если вспомнить, что полтора месяца перед Олимпиадой я провела в тюрьме.

– Вы о квартире советского посла в Лондоне?

– Ну да, квартира. Но я же никуда не могла выйти! Сидела круглые сутки в четырех стенах!

– Вас обвиняли в попытке кражи дамской шляпки?

– Не шляпки – ободка с перьями. Ценой 5 фунтов. Это случилось на матче сборных СССР и Великобритании – через два года после скандала с Куцем. Только теперь в роли жертвы оказалась я. В выходной привезли в торговый центр. Я выбрала ободок, положила в сумку, расплатилась. И побежала искать подружку, которая покупала платье.

Неожиданно приглашают в комнату. Думала, примерочная, подружка там. Но это совсем другое помещение. Помню, посмотрела на часы – 10.22. Через минуту открывается запасная дверь, входит молодой человек, по-русски произносит: "Я переводчик". Отвечаю: "Еще никто не спрашивал, кто я, откуда. Может, я француженка? Или немка?" Окончательно убедилась, что это провокация, когда к обеду принесли местную газету. С шапкой на первой полосе: "Пономарева в Мельбурн не едет! Советская команда теряет золотую медаль!"

– Однако.

– Вызвали представителя посольства. Начали разбираться, тщетно просили снять кассу, чтобы найти чек, который я не взяла… А в Великобритании закон: любой спорный вопрос решается в суде. Но когда доложили в Москву Хрущеву, тот отрезал: "Никаких судов! Нашему человеку там не место!" Когда на следующий день туда не явилась, на меня автоматически наложили арест. После чего укрыться могла только в нашем посольстве.

– Что вы там делали?

– Рыдала целыми днями. Чесалась на нервной почве. Потом стала седеть. В 27 лет! С тех пор ношу короткую стрижку. Вы не представляете, что я пережила… Квартиру и наше посольство отделяла дорога. Так под окнами ночью дежурили репортеры, зеваки, расставили палатки. Следили, чтоб я не проскочила.

– Чем дело кончилось?

– В суд пойти все-таки пришлось. С адвокатом, бумагами. Там выяснилось – мало того, что я ни в чем не виновата, так еще меня на три шиллинга надули. Вопрос закрылся. Но я попросила, чтоб домой отправили пароходом.

– Почему?

– Боялась – вдруг с рейса снимут или еще какую-нибудь пакость придумают? Лучше по морю, тогда из Лондона в Ленинград ходил корабль. На нем вернулась. И почти сразу – в Мельбурн. Там в аэропорту встречала толпа, со всех сторон неслось: "Нина! Нина!" Я расплакалась. Понимала, что люди меня ждали и думали: если прилечу на Олимпиаду – значит, точно ни в чем не виновата.

1972 год. Нина ПОНОМАРЕВА

ШТАНИШКИ

– Правда, что в той сборной были… как бы это сказать… не вполне женщины?

– Да мужчины! Еще какие! Их же видно. Все всё знали. Стране они приносили медали, рекорды. И начальство закрывало глаза, пока не появился секс-контроль. О Шуре Чудиной слыхали?

– Конечно. Уникум – побеждала почти во всех дисциплинах легкой атлетики. Плюс трехкратная чемпионка мира по волейболу.

– Приезжаем на соревнования в Венгрию. Заходит к нам Ольга Дьярмати, олимпийская чемпионка Лондона-1948 в прыжках в длину. По-русски немножко говорила. Без стеснения залезает к Чудиной в кровать и грозит пальчиком: "Шурупчик, я способна установить мировой рекорд. Если помешаешь, сниму с тебя штанишки".

– Высокие отношения.

– На следующий день Ольга выиграла, правда, без рекорда. А Шурка, когда прыгала, ноги поджимала – лишь бы далеко не улететь… Жила она в полном смысле слова с Зинкой Сафроновой, бегуньей. А я-то в команде – пришей-пристебай.

– То есть?

– Возила с собой маленького сына – не каждому такое соседство по душе. А Шурка с Зинкой не возражали, с ними селилась. Невольно наблюдала за их отношениями. Драками в том числе.

– Из-за чего дрались?

– Зинка ревновала. В итоге "женой" Шурки стала Юля, кассирша из кинотеатра "Россия". Невероятная красавица. Квартиру ей завещала. Шура умерла в 1990-м, последние годы болела – туберкулез, гангрена, ампутация ноги. Вообще-то как человек она очень хорошая. Светлая память.

– Чудина завершила карьеру в 1963-м. Спустя три года на чемпионате Европы по легкой атлетике в Будапеште ввели гендерный тест.

– И сразу все закончили. В "Правде" подробно расписали – у кого мама в больнице, кто ногу подвернул, кто спину травмировал. Прежде такие детали в газетах не публиковали. Но ведь надо как-то объяснить внезапное отсутствие лидеров. Из тех, кто был под подозрением, в Будапешт приехала лишь Иоланда Балаш, двукратная олимпийская чемпионка по прыжкам в высоту из Румынии. Но обнаружила, что наших нет, и сразу снялась под каким-то предлогом.

– Такие спортсменки в сборной держались обособленно?

– Разумеется. В душ всегда заходили после нас. Жить на сборах с ними в одной комнате никто не хотел.

Была, помню, в 50-е метательница Арзуманова. Того же поля ягодка. Тянулась к моей подружке, барьеристке Марии Голубничей. Как увидит ее, прищурит глаз, раскроет рот, начинает тяжело дышать. Мария ее побаивалась. Просила: "Только не оставляй с Арзумановой наедине!"

ВЛАСОВ

– Как вы помогли Тамаре Пресс в 1964-м в Токио?

– Сама я уже потеряла шансы на медали. А она после нескольких неудачных попыток впала в ступор. Ничего не соображала. Бегала по сектору со стеклянными глазами и повторяла: "Ну, я им покажу!" Чтоб вывести из этого состояния, пришлось обложить ее матом. Как я орала! "Твою мать, если меня не послушаешь – из круга не выпущу! Диском по башке двину!"

– А она?

– Остолбенела. Потом выдохнула: "Да! Да! Хорошо!" Тут же успокоилась. Этого я и добивалась. Силища-то у нее неимоверная. Диск метала так, что с трудом выкапывали. Сначала он взмывал высоко-высоко, а затем входил в землю.

– Подкачала техника?

– В таких случаях уместна поговорка: сила есть – ума не надо. Я объяснила, что нужно сделать, подкорректировала движение. Едва она замахнулась, я поняла – это победный бросок. После награждения Тамара протянула медаль: "На, она твоя!" А годы спустя на олимпийском балу, когда все говорят о себе, громко произнесла: "Если б не Пономарева, ничего бы я в Токио не выиграла!"

– Так почему вы на той Олимпиаде заняли 11-е место?

– "Помогли". Сбор в Хабаровске за три недели до Игр. Мне уже 35, работаю по своему плану, дозирую нагрузки, чтоб в Токио быть на пике формы. Утром прикидка. Подходит Митропольский, тренер: "Сегодня должна метнуть на 55 метров. Ты же под вопросом. Если результата не будет, отправишься с Кульковой домой…"

– С какой Кульковой?

– Барьеристка из Ленинграда. Талантливая девочка. Но встретилась не вовремя с мужем – и за полмесяца до Олимпиады сделала аборт. В состав не попала. А мне просто мозгов не хватило пропустить слова Митропольского мимо ушей. Подумать, что он – тренер Жени Кузнецовой, и у него свой интерес.

– Какой?

– Вывести конкурента из строя. Отцеплять-то меня никто не собирался, прикидка была формальностью. Но я завелась. В тот год на чемпионате Союза показала третий результат. Решила доказать, что на Игры еду не зря: "Ах, вы хотите 55?! Получите! С запасом!" В каждой попытке диск улетал на 56 метров. Лучший результат сезона.

– Что ж плохого?

– В 35 лет такие вещи бесследно не проходят. Вместо того чтобы выложиться в Токио, все расплескала в Хабаровске. До донышка. На Олимпиаду прилетела абсолютно пустая, даже плечи не могла расправить. В секторе была не я – тень.

– Олимпиада в Токио – разочарование не только для вас, но и для штангиста Юрия Власова. Ключевой эпизод его битвы с Жаботинским произошел на ваших глазах?

– Да. У меня слов нет, чтоб это охарактеризовать… Я дружила с Юрой, с его тренером Суреном Багдасаровым, который один воспитывал троих детей. Власов – человек сложный. Закрытый. Исключительно порядочный, воспитанный, конкретный. Не будет размениваться на мелочи, что-то выяснять. Он и предположить не мог со стороны Жаботинского подобного коварства. Хотя тот хитрован – в присутствии Юры никогда не тренировался. Разве что разминался слегка.

– Кто-то возразит – Власов сам виноват, не просчитал ситуацию.

– Они живут в одной комнате. Дышат одним воздухом. Едят один хлеб. Жаботинский ему говорит: "Юра, я не могу". А потом поднимает рекордную штангу. Власов был сильнее, в разы! И в жизни бы ему не проиграл, если б знал правду.

– Как в сборной восприняли победу Жаботинского?

– Если б можно было – его б затоптали прямо там, в Токио! Юра должен был набить Жаботинскому физиономию. Я бы на его месте так и сделала. Власов же после той Олимпиады лежал в сумасшедшем доме.

– Новость для нас.

– Да, было такое! Тебя нахально обманули, да еще перед всем миром… Я прекрасно поняла Юру – спорт после Токио перестал для него существовать как тема.

– Книжки его вам нравятся?

– Честно? Нет. Мужские мозги и женские – разная штука… Лет сорок мы не виделись. Ни на каких олимпийских балах, встречах с ветеранами Власов не появляется.

"ВОЛГА"

– Сколько в те годы платили олимпийским чемпионам?

– Официально – 20 тысяч. На руки со всеми вычетами – 14 с небольшим тысяч. Это за Рим. За Хельсинки вообще ни копейки не дали. За бронзу Мельбурна получила 7 тысяч… Как-то знаменитого Петю Болотникова прижали за то, что торгует плащами. Он взорвался: "Да, торгую! Почему? Приз "Юманите" надо выиграть, на питание не хватает. А у меня жена, двое детей…"

– Вы тоже возили плащи?

– Никогда ничего не брала на продажу. Так воспитана. Могу только отдать. Этим пользовались, часто обманывали. Сколько раз одалживала, а мне не возвращали…

– Самый обидный случай?

– Продала дачу под Киевом за 8 тысяч, соседка эту сумму попросила в долг. И не вернула. Но Боженька ее наказал.

– Машина у вас была?

– Недолго. После Мельбурна купила "Волгу". Лишних денег не было, занимала у друзей. Что могла – продала. Даже шерстяные кальсоны, которые муж привез с Сахалина. При этом ни у него, ни у меня прав не было. На второй день с капота спилили оленя. На пятый – украли колпаки. Еще и муж полез в бутылку: "Твоим шофером быть не собираюсь. Перепиши "Волгу" на меня".

– Что ответили?

– Возмутилась: "С какой стати? Я наделала долгов, а ездить хочешь только ты?! Тогда машины у нас не будет!" И уступила ее велогонщику Вите Капитонову. С той поры пользуюсь общественным транспортом.

– Это вы о первом муже?

– О втором. Первый – молотобоец Ромашков. Его не помню.

– ???

– Вместе прожили 14 дней. С больной спиной поехала лечиться в Цхалтубо, а он в Москве заскучал. Однажды моя мама вытащила его из комнаты соседки. Я тут же подала на развод. Потом вышла замуж за Володю Гарина, врача. Родился сын Саша. Этот брак распался через 21 год.

– Почему?

– Ревнивый, бузил, выпивал. С Сашиной женой никак не мог поладить. Я долго терпела, но в какой-то момент жить под одной крышей стало невыносимо.

– Сын по-прежнему в Киеве?

– Да. Тренирует молодых фехтовальщиков. Подарил мне двух внучек и внука. Анька – шпажистка, пятикратная чемпионка мира. Манька от спорта далека. Санька – футбольный вратарь. Звонят, навещают, когда время есть. Как многие мои ученики. Кстати, один из них и посоветовал в середине 90-х вернуться в Москву.

– Почему? Киев – чудесный город.

– Я не стала там своей, хоть прожила тридцать лет, а мама – хохлушка. Пенсия мизерная. Не хватало даже на оплату коммунальных услуг. Здесь с квартирой помог Олимпийский комитет – выкупила по госцене. Поменяла паспорт. В Москве мне хорошо.

– Трудно одной?

– Привыкла. Не люблю жаловаться.

– В магазин сами ходите?

– А кто ж? В руках две палки, за спиной рюкзачок – нормально. Вот участочек в Подольске, наверное, буду продавать. Тяжеловато уже добираться. Зато когда приглашают в школу встретиться с ребятишками или еще на какие мероприятия, всегда соглашаюсь. Думаю: "Кто, если не я?" Хвастануться перед вами?

– Сделайте одолжение.

– Смотрите, вот мои медали – золото Хельсинки, Рима, бронза Мельбурна. Но дороже всего другие. Обратите внимание на год.

– 1994-й. Ничего себе.

– Посчитайте, сколько мне было лет. 65! В Австралии выиграла чемпионат мира среди ветеранов. И в диске, и в ядре!

– Многие из вашего поколения в 90-е свои медали распродавали. К вам с такими предложениями обращались?

– Нет. Я бы сразу послала. А тем, кто продал медали, грош цена в базарный день. Так и напишите.