Валерий Розов: "Три тысячи вольт - и ступню разорвало"
РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Он самый крутой экстремал мира. Собрав все рекорды как парашютист, заскучал. Главные приключения были впереди.
…Розов смотрел на нас иронично – и мы понимали, что сам этот лед не растает. Розову надо понравиться.
Через пару часов расстались друзьями. Мы отправились в редакцию писать свои заметки, Валерий – прыгать со скал.
Глядели ему вслед и снова не верили: этому юноше – 51 год?
БЭТМЕН
– Ваша жизнь полна рекордов. А был ли рекорд по количеству часов без сна?
– Такие рекорды ставил студентом, готовясь к экзаменам. Действительно ночи не спал. Иногда бывало во время восхождений. Я же много лет занимался профессиональным альпинизмом.
– Мы в курсе.
– Вот там приходилось работать по двое суток без сна. Последний раз – в 2008-м. Мы лезли на Серро-Торре, это Патагония. Граница Аргентины и Чили. Вкалывали 45 часов без остановки.
– Как выдержали?
– Вы точно из "Спорт-Экспресса"? Не из медицинского журнала?
– Так преодоление – наш главный интерес. У каждого свои секреты.
– Нет у меня секретов. Если говорить об альпинизме – важнее всего сохранять адекватность восприятия в условиях стресса.
– Тогда расскажите: как люди вроде вас отмечают 50-летие?
– Банально. С утра пораньше прыгнул.
– Так мы и думали. Откуда и куда?
– Со скалы. Это был особенный прыжок. Вообще-то я прыгаю уже 25 лет, но ни разу не случалось в день рождения!
– Почему?
– Родился 26 декабря. То холодно, то ветер. А тут в Альпах катался на лыжах с семьей. Погода – чудесная! Как не прыгнуть? Вечером приехали друзья. Праздновали, гуляли.
– Как-то мы пришли к Федору Конюхову. Говорит: "Мне необходима конкретная сумма, чтоб воплотить такую-то идею". Сколько и на что сегодня нужно вам?
– Есть идея прыжка в Гималаях. Мировой рекорд по высоте над уровнем моря. Прошлый рекорд мой же – в 2013-м прыгал с северной вершины Эвереста, 7220 метров. Год спустя отправился на разведку в Гималаи. Нашел отличное место, еще выше.
– Намного?
– Метров на пятьсот. Для серьезных гор – расстояние огромное. Это дорогая экспедиция.
– Цифру назовем?
– Зачем нервировать народ? Тем более, цифры плавают. Одно дело – спортивная экспедиция, подъем на гору. Другое – прыжок. Логистика сложнее и дороже, профессиональное фото и видео. Дополнительные расходы, немалые! Сумма людям ничего не скажет – только вызовет реакцию: "Ну и запросы…"
– Когда готовы сокрушить рекорд?
– Да хоть сейчас. Либо осенью. Гималаи – это же весенне-осенние сезоны. Но сами видите, что с рублем творится. В условиях кризиса первое, что урезают – реклама, маркетинг. Проекты вроде моих.
– Вы нашли новую точку для рекорда. Это предел?
– Я уверен – есть точки для прыжка за 8 тысяч метров! Пока не могу ткнуть пальцем в карту: "Вот здесь" – но предполагаю, где. Труднодоступное место. Малейшая ошибка в логистике – и становится очень опасно. Идея классная, но отклика не находит.
– Может, это интервью растопит спонсорские сердца.
– Разве что в заголовке пропишите: "Срочно поможем нашему Бэтмену – и новый рекорд у России в кармане!" Между прочим, ни один из моих проектов в больших горах никто не повторил. Они уникальны.
АМПУТАЦИЯ
– Шрам на руке – память о чем?
– О собственной бестолковости. Во Франции хотел прыгнуть с радиоантенны. Попал под напряжение.
– Знаменитый случай – когда ваше тело выдержало 3 тысячи вольт?
– Ну да. Вы увидели шрам, а эти ожоги у меня по всему телу. Справа налево. Одну ступню разорвало, кроссовок расплавился. Ногу искромсали, два пальца ампутировали.
– Зачем же вы на антенну полезли?
– Нынче это неактуально – люди прыгают в горах, куча вариантов. А прежде бейсером ты считался, если прыгнул со всех фиксированных объектов. BASE – аббревиатура. Buildig – здание, Antenna – антенна, Span – арочные перекрытия, мосты, Earth – земля. Мне как раз нужно было закрыть букву "А".
– Что за антенна?
– Довольно известная. Я был во Франции на соревнованиях. Местный бейсер проконсультировал, как правильно перелезать через трехметровый забор с колючей проволокой, где охрана… Позже звонил в больницу: "Валера, забыл предупредить – с забора надо сразу перепрыгивать на лестницу! Не касаясь земли!"
– Как вовремя.
– Вот-вот. А я перелез, оделся, приготовился, взялся за лестницу. И все. Трясло долго. Свои движения никак не контролировал. Потом упал плашмя – но был в сознании. Ощущение, что стал стеклянным. Помню мысль: сейчас рассыплюсь…
– Вы были один?
– Втроем. Просто я первый схватился. Крикнул: "Скорее назад". Успел перемахнуть обратно через забор – и отключился. До дороги меня уже тащили.
– Как же уцелели?!
– Был низкий ток – при высоком напряжении. Это спасло. Еще повезло, что удар пошел не слева направо. Не через сердце, оно не останавливалось. А могло.
– В больнице провели четыре месяца?
– Два. Когда страховка закончилась, выгнали. Какие-то деньги были, друзья скинулись. Приехала жена, месяца полтора в Марселе снимали комнату. Мотался с костылями на перевязки. Очень тяжело заживало. Одна за другой пересадки кожи, пять операций…
– Лицо не пострадало?
– Нет. Зато разрезали скальп – брали тонкую мышечную ткань для пересадки на подъем ноги. Чаще берут с задницы – но тогда бы добавились полсантиметра. Пришлось бы носить ортопедические ботинки.
– В итоге все хорошо?
– Ноги практически одинаковые. Если не считать отрезанных пальцев.
– Вас это как-то ограничивает?
– Конечно! Сразу поставило крест на спортивном скалолазании. Я это дело любил. Стопа потеряла чувствительность. Нога толчковая, с нее прыгаю. Года два адаптировался к новым ощущениям.
– Люди, попавшие в переделку с током, открывают в себе неожиданные таланты.
– Об этом мне рассказывали. Я ждал-ждал – не случилось…
– Как сложилась судьба старшего брата, который вас и заразил любовью к горам?
– Трагично. В конце 80-х у альпинистов модно было летать на парапланах. Появились "спортивные купола". Площадь маленькая, купол эллипсоидный, верткий. Мы их купили – но хотелось использовать не только как средство спасения. Ведь парашютный спорт на 90 процентов – то, что делаешь во время свободного падения. До открытия парашюта.
– Это понятно.
– Здесь же есть возможность получать удовольствие еще и от полета на куполе. Ты сильно его разгоняешь, дергаешь за задние стропы и долго летишь вдоль земли, переводя скорость с вертикальной в горизонтальную. Это выглядело так необычно, что всех увлекло. Хотя технически были не готовы. И брат разбился. На "низком" развороте врезался в землю.
– На ваших глазах?
– Да. Я был внизу. Давайте без подробностей, это тяжелейшая для меня история.
– Многие после такого бросили бы прыжки.
– Почему? Если ваш товарищ погиб в автокатастрофе – больше за руль не сядете?
– Но ездили бы по-другому.
– Я тоже стал прыгать по-другому. Парашют для меня был уже образом жизни. Не бросишь… Кстати, об аварии. Я привык к скорости, все мелькает. Из-за этого долго воспринимал автомобиль, как компьютерную игру. Гонял, перестраивался из ряда в ряд, даже если никуда не спешил. Принципиально не пристегивался – вот была какая-то дурь! Однажды приятель выезжал с аэродрома на проселочную дорогу. Скорость – километров сорок в час. Нелепое столкновение, не пристегнут, удар грудной клеткой об руль.
– Умер?
– Вскрытие показало – остановилось сердце. С того дня нет водителя аккуратнее, чем я. Ремень, никаких "шашечек". Теперь понимаю: не пристегиваться – то же самое, что лезть в горы без веревки!
– Образно.
– Ладно, по скале можно – если позволяет уровень мастерства. Но без веревки идти по леднику с засыпанными трещинами – голая дурь! Потому что от тебя ничего не зависит. Наступишь на снежный мост, провалишься – и погиб. Таких случаев в горах – тысячи за год.
ЭВЕРЕСТ
– Через какие ошибки вы прошли, когда впервые покорили Эверест?
– Я прыгал с высоты 7220. Непосредственно на вершину не поднимался.
– И не хотелось?
– Не то, чтобы не хотелось… Есть альпинизм высотный. А есть технически сложный – восхождения по стенам. Лично мне всегда нравился второй вариант. К тому же в ту пору восхождение на Эверест стоило 65 тысяч долларов. Эти ж деньги надо найти, правильно?
– Логично.
– Не скажешь: "Я еще на вершину мечтаю зайти. Накиньте полтинничек…" Я не хочу искать на это деньги! Надрываться, зарабатывать, чтоб поставить галочку – "был на вершине Эвереста". А нынешние коммерческие восхождения с кислородом меня как альпиниста не привлекают.
– Правда, что каждый подъем на Эверест – удар по здоровью? Люди начинают хуже соображать?
– Да.
– Теряется память?
– Однозначно. На головной мозг этот подъем действует. Даже после высоты в 7 тысяч я потом два-три месяца набираю форму. Не спортивную – просто возвращаюсь к нормальному самочувствию! Но большой спорт вообще не приносит здоровья. Хоть на лыжах бегаешь, хоть на Эверест ходишь. Это самоистязание. За пределами ресурсов организма.
– Кто-то из альпинистов нам рассказывал – был поражен количеству трупов на Эвересте. Вы их видели?
– Нет. Трупы лежат ближе к вершине – 8300 и выше. Есть "красная зона". Вы же смотрели фильм "Эверест"?
– Да.
– Там много правдоподобного. Разве что поведение героев иногда странное – ходят расстегнутые, говорят обычным голосом, не кашляют… Да лагерь выше 6 тысяч напоминает туберкулезный госпиталь!
– Ничего себе.
– Все кашляют, харкают, еле двигаются. А в "Эвересте" еще какую-то дискотеку устраивают. Но в целом – точно передано… Так я о том, почему тела с большой высоты не спускают. Люди физически не в состоянии! Рельеф такой, что тащить неконтролируемое тело нет возможности. Это делается с помощью веревок. Знаете, как?
– Нет.
– Навешиваешь веревки, организовываешь спуск, страховку. А маршрут длинный! Одно дело, идти своими ногами. Другое – вешать веревки каждые 50 метров. Если не успел вернуться за день, у тебя "холодная ночевка".
– Что это?
– Ночевка без бивуачного снаряжения. Ни палатки, ни примуса, ни спальника. На 99 процентов – смерть. Для всех.
– К разговору о "туберкулезном госпитале". Помним, как вы прыгали с ангиной.
– 2004-й, Пакистан. Вот задумайтесь: вы больны, с температурой. А надо выполнять физическую работу.
– К происходящему интерес не утрачивали?
– Важно было продержаться 2-3 дня. Высота не такая уж серьезная, около 6 тысяч. Но моментально развивается воспалительный процесс. Особенно легочные болезни на фоне инфекции. Боялся, что меня окончательно накроет, ангина пойдет вглубь. Товарищ ватными палочками счищал мне нарывы в горле… Ну а прыгать-то – облегчение!
– Удивительно.
– Ты мгновенно телепортируешься в базовый лагерь. Это же лучше, чем двое суток тяжелой работы по спуску.
– Николай Валуев нам сообщил: "Существует огромное количество трусливых боксеров". А вы встречали трусливых альпинистов? Или парашютистов?
– Мы часто обсуждаем эту тему. Альпинисты хорошего уровня никогда не стесняются произнести: "Мне страшно", "боюсь вот этого склона", "что-то камни плохо летят"… Это нормально! Страх твой союзник – никто из себя героя не строит. Глуповато выглядело бы.
– Вам случалось от чего-то отказываться, прислушавшись к внутреннему голосу – лишь потому, что "камни не так летят"?
– Был у меня проект. Отыскал точку в горах, невероятно сложную. Прыгал я уже в вингсьюте. Костюм-крыло – знаете о таком?
– Весь мир знает, Валерий.
– Это по сути настоящее крыло – с верхней и нижней оболочкой, воздухозаборниками. Но стропы дергаю не под ним, а меня помещают внутрь крыла. Управляю полетом, перекашивая собственное тело. Ногами, руками, как угодно. Но нужна вертикальная часть.
– Зачем?
– Тогда костюм наполнится воздухом, будет планировать по горизонту. А здесь вертикальная часть была очень короткая, дальше начинался рельеф. Я был жутко изможден на фоне альпинистского восхождения, не находил сил собраться. А главное, у сына день рождения.
– Отказались?
– Всеми правдами и неправдами, сославшись на ветер, невозможность качественно снять прыжок, еще что-то… Перенес на следующее утро. Чтоб не испортить сыну праздник, если что-то пойдет не так.
– Утром прошло удачно?
– Раз мы с вами сидим и разговариваем – конечно! Я что, напомнил вам барона Мюнхгаузена?
– Боже упаси. А что за место?
– Не скажу. Люди, которые были со мной, до сих пор не знают, из-за чего лишний день провисели на скале.
ЛАВИНА
– Часто у вас ситуация уходит из-под контроля?
– Для этого достаточно крошечной ошибки. Даже в рядовых прыжках, которые могу совершить в Альпах по несколько раз за день, поднимаясь по "канатке". Прежде в альпинизме практиковали разборы несчастных случаев. Сидели, вспоминали – кто что сказал, кто возражал, почему не вышли на связь. Всё-всё-всё.
– Что выяснялось?
– 99 процентов – человеческий фактор. Камень с неба не прилетал, всегда был виноват человек. В парашютном спорте не так подробно, но тоже разбирают. Существует fatality-list. Те же выводы: "переоценка своих возможностей", "неправильное использование снаряжения в данной ситуации". Не говоря уж про неправильную укладку.
– За последнее время – вышедшие из-под контроля ситуации?
– Если не брать личную жизнь, ха… Мы ведь говорим про экстремальный спорт?
– Исключительно.
– Пару лет назад в Альпах полез туда, куда лезть не стоило. Смотрел на склон и думал: не надо! 31 декабря, полпятого вечера. Я уставший, пора домой. Все уже спустились, накрыта праздничная поляна – а мне приспичило отметиться.
– Ну и?
– Новый год встречал в больничке, на растяжке. Оскольчатый перелом бедра со смещением. Трудно заживает. Прыгать-то я начал скоро, а хромал почти два года. Знаете основную проблему спортсменов?
– Что за проблема?
– Навыки и психологическую уверенность из своего спорта переносишь на другие виды активности. Я постоянно тренируюсь, прекрасная координация. Но в лыжах – не профессионал! От самонадеянности выскакивают детские ошибки.
– У ваших ошибок были последствия?
– Как-то прыгал с довольно простого места. Не учел сильный ветер, выбрал новую, сложную линию. Часто ты создаешь предпосылку – и включается цепь необъяснимых мелких невезений.
– Так что стряслось?
– Открылся нормально – но произошла закрутка строп. Не дотянул до полянки. Ветер сдул в горную реку. Я чуть не утонул! Минут пятнадцать барахтался в ледяной воде, окоченел.
– Любой начнет паниковать.
– У меня хорошая психологическая подготовка. За плечами огромный набор внештатных ситуаций, в которых уже побывал. И мощные порывы ветра, и закрутка строп, и спуск по обледенелым скалам… Для кого-то все это экстрим – а для меня естественная среда обитания. Стандартный набор действий. Тяжело, когда опасность приходит мгновенно. Вот здесь ты на грани жизни и смерти. Психика может не выдержать. Если сорвался в горах или идет лавина – есть минимальный шанс, что тебе повезет. Но если летишь к земле со скоростью 200 километров в час – шансов ноль. Понимаешь: "Вот и все…"
– У вас такого не было.
– В реке были как раз такие мысли. Тянет вдоль берега. Купол ушел под воду и влечет за собой. А он громадный! Я из последних сил хватаюсь за какие-то ветки, они крошатся, руки в крови. Чувствую – пальцы уже не слушаются. Не сжимаются. Я не в состоянии бороться. Вместо того, чтоб мобилизоваться, мозг дает команду умереть: "Расслабься, через пять секунд все закончится…"
– Как спаслись?
– Чистая случайность – купол сам по себе зацепился за корягу. Если б не это – утонул. Я ослабил натяжение строп, выбежал на берег. Стоял полчаса, обняв ствол, отогревался. Кроме себя, винить некого.
– Почему?
– Элементарная ошибка. В бейсовых системах нет запасного парашюта. С собой носишь "стропорезы". Острый крючкообразный нож, одним взмахом – вжих! – отсекаешь стропы. Освобождаешься, если где-то повис. Я выронил его за пару дней до прыжка – и плюнул.
– Будь нож с собой…
– …проблема решилась бы за десять секунд!
– Вы верующий человек?
– Я крещеный, православный. Свечку могу поставить. Но с церковью у меня отношения сложные.
– Как считаете, для чего вам была дана эта история?
– Не представляю. Стараюсь не копать глубоко. У меня подобных историй несколько. Как у всех работавших в горах.
– Чужая история в горах, которая вас потрясла?
– Анатолия Букреева. Жаль, мы не были знакомы лично. В 90-х он был очень известной фигурой среди европейцев. Затем несправедливое отношение американцев, выпустивших книгу. Его обвинили в том, что ушел от группы, не участвовал в спасении. Хотя к той не имел отношения. Никто из гидов этого не делал, а Букреев несколько раз поднимался на 200-300 метров от лагеря, спасал людей… В 1997-м погиб под лавиной в Гималаях.
– Самая нелепая гибель профессионального альпиниста на вашей памяти?
– Да всякая гибель – нелепая! Когда я, молодой, впервые сталкивался со смертью друзей и знакомых, испытывал шок. Но еще удивительнее была реакция людей вокруг: "Ты посмотри, что он сделал! Кто так поступает?" Это воспринималось как инцидент, не более. То есть, пока жжешь – ты герой. Если где-то убрался, всё: "Кто ж так делает-то?"
– Вы жизнь кому-нибудь спасали?
– Конечно. Как любой альпинист, который участвовал в спасработах.
– Вас лавина миновала?
– Никогда не попадал. Есть у меня товарищ, переживший две лавины. Первый раз откопали. На второй успел дернуть кольцо – за спиной был рюкзак с надувной спасательной подушкой. Она выталкивает тебя наверх.
– С такой подушкой лавины не страшны?
– Шансы на выживание увеличиваются. Но лавина перемолоть может запросто. Ударит о камни. Или об дерево. Снег утрамбовывает собственной массой. Через десять секунд он превращается в бетон! Ты откапываешь лавину, которая пять минут назад остановилась. Приходится разбивать! Попробуй не задохнуться, оказавшись внизу! На сайтах встречаются советы "делать плавательные движения"…
– Ирония у вас в голосе. "Плавательные" не помогут?
– Если снег тяжелый – не сдвинешься. Тебя несет.
ВЕРТОЛЕТ
– У вас все могло закончиться в горной речке. Под антенной во Франции. Были еще "пограничные" эпизоды?
– Остальные, как бы сказать… "Техничные". На Камчатке прыгал с двумя разными парашютами, у них своя система раскрытия. Сначала выбрасывается маленький – "медуза". Он трехметровой веревкой привязан к вершине купола. Надувается, веревка разматывается. За эти три метра набирает такую скорость, чтоб вытащить из ранца большой купол.
– Надежно.
– Да. Но я из-за смены парашютов перепутал. В одном "медуза" на ноге, в другом – под ранцем. Хватаюсь за привычное место – его нет!
– Мы-то сейчас вздрогнули.
– А я что почувствовал – представляете? Фактически открылся на десяти метрах! Спас глубокий снег. Хотите, опишу, как земля выглядит с высоты? Сперва видишь, что она круглая. Потом становится огромной. Секунды спустя летит на тебя с безумной скоростью. Метров с двухсот это начинается. Крайне неприятно.
– Ничего не сломали?
– Обошлось. Сугроб попался как по заказу.
– Вы помните каждую секунду в том вертолете, который катился в пропасть?
– Ох, точно! Я ж еще в вертолете падал в горах! Вот это случай интересный. По действиям пилота понял – парень неопытный. Не мог оценить расстояние до гладкого, сверкающего на солнце, снега. Стекло чуть искажает картинку. Несколько раз заходил на посадку – и в итоге ошибся!
– Рухнули?
– Мы в полном обмундировании у дверей, ветра нет. Вижу, что с высоты метров в пятнадцать падаем камнем. Садиться собирались на перемычку, не очень широкий гребень, заканчивается крутым обледеневшим склоном. В этот момент удар, от которого подлетаешь к потолку. Внутри на секунду все замирает. Думаю: фу-у, надо же, повезло. Но начинает швырять от одного борта к другому. Понимаю – катимся к пропасти!
– Вертолет задержался на краю?
– Нет, гребень оказался шире, чем я предполагал. Склон пологий. У меня-то в голове, что пропасть – вот она, рядышком. Внезапно тормозим. Я второй раз думаю: фу-у, повезло. Пилот выскакивает первым, ха-ха… Молча, никому не помогая, чешет по снегу. В майке и шлепанцах, в которых из Сочи прилетел.
– Почему убежал?
– Испугался, что вертолет взорвется. Дверь заблокирована. Лезу за кем-то через иллюминатор. За спиной рюкзак, альпинистское сооружение – не прохожу. Осматриваюсь – у этого Ли-8 редуктор, который вращает винт, в центре потолка. Топливо на него капает, он раскаленный, салон на глазах наполняется жаром. Керосиновой гарью. Мы как в парной! Если искра – рванет!
– Кошмар.
– Быстро-быстро раздеваюсь, выкидываю рюкзаки, вылезаю… Механик сильно поломался, потом несли его вниз. Остальные отделались гематомами. Чудом.
– Пилота догнали?
– Ну, пилот… Куда ж он денется. Сутки спускались, дали ему ботинки, пуховик. Вообще непонятно, кто его допустил до полетов. Я много летал в Альпах – там пилот всегда в теплой обуви, лежит куртка. Под сидением НЗ с палаткой, спальником, примусом, минимальной едой. Если стемнело, а он поломался в горах – к нему же никто не придет!
– С вертолетами у вас больше приключений не было?
– В 90-е отказывал двигатель из-за плохого топлива.
– И что?
– Экстренное покидание. Приземлялся на какую-то просеку. Вертолет способен сохранять управление за счет авторотации. Главное, чтоб пилот не паниковал и, образно говоря, включил нейтральную скорость. Освободил пропеллер от зацепа шестеренок редуктора. Тогда винт раскручивается под собственным весом, вертолет не камнем падает. Но посадка жесткая.
– Что сложилось не так в Карачи, когда вы прыгали со стометрового здания – и едва не разбились?
– В Карачи… Что-то у нас акцент на сплошных проблемах. У меня 11 тысяч парашютных прыжков и полторы тысячи прыжков со скал. В процентном отношении все великолепно. Я безопасный в этом плане спортсмен.
ПЛЕН
– Сколько стоит костюм-крыло?
– Около двух тысяч евро. Заказываю почти каждый год. Износ ткани приличный – прыгаю-то в горах. К тому же появляются новые модели, которые улучшают качество полета процентов на двадцать.
– Старые куда деваете?
– Дома лежат. Иногда друзьям дарю. Один костюм выпросил сербский фотограф. У него в Белграде свой фитнес-клуб. Повесил там под стеклом, вокруг мои же снимки, которые он сделал в совместных экспедициях.
– В полете – что за ощущения?
– Тебя словно засунули в жесткий надувной матрас. Чтоб открыть парашют, нужно напрячь мышцы, чуть-чуть сжаться. Иначе до "медузы" не дотянусь. При этом замедляется скорость. Чем она ниже, тем мягче раскроется парашют. Если говорить о визуальных картинках, то все зависит от типа прыжков.
– Это как?
– Обычный – когда просто улетаю вниз. Смотрю по сторонам, любуюсь пейзажами, о чем-то размышляю. Гораздо сложнее прыжок в стиле proximity. Облизываешь склоны, прижимаешься к ним на полтора-два метра, резко поворачиваешь то вправо, то влево… Тут необходима максимальная концентрация. Не до пейзажей.
– Самый живописный из них – во время "обычного" прыжка?
– Ледники. Горы. Джунгли.
– А Камчатка?!
– Нет. Камчатка – это однообразные снежные вулканы. Вот приземление получилось эффектным. На побережье океана, прямо к набегающим волнам.
– Вы же на Камчатке первым в мире прыгнули в жерло действующего вулкана.
– Ну да. Влетел в двухсотметровую воронку между активными зонами кратера. Оттуда шел горячий пар, смешанный с сероводородом. Долго находиться там нельзя. Страшная вонь, полдня голова трещала. Опасность была и в другом. Если б при раскрытии парашюта возникли проблемы с куполом, закрутка строп – мог провалиться в кипящую кислотную лужу.
– Уф-ф.
– Пожалуй, самое яркое впечатление – один из первых прыжков со скалы. Венесуэла, водопад Анхель…
– Высота под тысячу метров?
– 979. Именно это место описывал Конан Дойл в романе "Затерянный мир". В горах всегда что-нибудь закрывает обзор. Соседний гребень, например. А там под тобой – бескрайние джунгли. Стоишь на вершине, в двадцати шагах от тебя с жутким грохотом мегатоннами падает вода… Фантастика!
– В джунглях сталкивались с пауками, змеями?
– Бог миловал. Ядовитых лягушек видел – симпатичных, разноцветных. Прикасаться к ним нельзя. Больше всего докучали дикие пчелы. Как в мультике про "Маугли". Первый луч солнца – и ты весь облеплен!
– А дихлофос?
– Бесполезно. Никакие средства от насекомых не помогают. Важно не делать резких движений, закрывать одежду. Пчелы не кусают. Но если залетит под майку, случайно подмышкой придавишь – будет больно. Джунгли – это сплошной, монотонный гул. Даже ночью. Темень такая, хоть глаз выколи. А вокруг все живет, не утихая ни на секунду. Бесконечное уханье, цоканье, щелканье, жужжание…
– …рычание?
– Вот этого не было, врать не буду. Мы неделю лезли на гору Аутана, что на границе Венесуэлы и Колумбии. Когда до вершины оставалась четверть пути, повернули назад.
– Почему?
– Вода закончилась. Без нее не выжить. Жара под сорок, скала – будто раскаленная сковорода. Я прыгнул с середины стены, успокоился, а ребята через год снова приехали покорять Аутану. Так двоих индейцы взяли в плен! Они еще в прошлый раз были недовольны.
– Чем?
– Их фотографировали, снимали на камеру. Сотрудники местного турагентства, которые нас сопровождали, втирали пургу, подзуживали, мол, каждое фото забирает энергетику, часть души. Индейцы – наивные, доверчивые. При этом очень любят деньги. Потребовали мзду. Тогда удалось отвертеться. А тут настроены были серьезно. Наставили оружие, шаман явился.
– В перьях?
– Нет, в футболке, шортах. С амулетами на шее. Абсолютно неадекватный – то ли пьяный, то ли обкурившийся. Сказал: "Сворачивайте лагерь и убирайтесь к реке. Пленных отдадим, когда заплатите выкуп. Десять тысяч долларов".
– Куда увели?
– В деревню, заперли в хижине. Спустя три дня сбежали.
– Подкоп?
– Нет. Наступило Рождество, вся деревня на радостях перепилась. Индеец, который их охранял, куда-то отлучился. Ребята выломали пару досок и втопили.
– Заблудиться могли?
– Да нет. До реки, где стоял лагерь, около километра. Там лодка.
ПИГМЕИ
– Вы-то с аборигенами ладили?
– Была история в Папуа – Новой Гвинее. Неделю шли по джунглям к подножию гор. Пигмеи тащили снаряжение, продукты. Дали нам повара, который по-английски освоил два десятка слов. Смешной малый. Купили ему половник и дуршлаг. Что делать с половником, не сообразил, сразу припрятал. Зато от дуршлага был в восторге. Размешивал им в кастрюле вермишель, которой мы в основном и питались. Для пигмеев это деликатес.
– Неужели?
– Коренья да сладкий картофель, батат – весь рацион. Макароны для них слишком дорогие, рис – тем более. И вот, помешав, вынимал он дуршлаг, к которому что-то прилипало. Украдкой подлизывал, опускал обратно в кастрюлю. Через минуту все повторялось.
– А вы?
– Когда заметили, дуршлаг отобрали. Вскоре новая напасть – парень простудился, насморк. Они же голые ходят. Из одежды – только катека.
– Что это?
– Трубка из дикой тыквы. Надевается на детородный орган. Если ты уважаемый член племени, можешь конец катеки украсить перьями птиц.
– Какая прелесть.
– Сидит наш повар, готовит ужин. Шмыгает носом, сопли рекой. Утереться нечем. Протягиваем платок – не понимает, как пользоваться. Сморкаться не умеет. Срывает пучок травы, скручивает. Отвернется от кастрюли, смахнет это безобразие, размазанное по лицу, и дальше готовит… Решили беднягу приодеть. Выдали штаны, майку, куртку.
– Обрадовался?
– Наоборот, отмахивался. Еле уговорили. После ужина пошел в свой лагерь, метрах в пятидесяти от нас. Обычно у них все мирно, веселье, песни до утра. Вдруг шум-гам, драка. Выяснилось, он не самый уважаемый член племени – несмотря на знание английского и навыки кулинарии. Начался скандал. Дескать, не по рангу нарядился! Утром снова был голый.
– А вещи?
– Штаны и куртка сгинули. Майку напялил вождь. Причем дали специально маленького размера – пигмеи щуплые. А этот – с рельефной мускулатурой, напоминает игрока из американского футбола. Его не смущало, что майка трещала по швам. В ней устроил забастовку.
– Что хотел?
– Денег – что ж еще? Говорим: "Мы уже заплатили" – "Надо добавить. Иначе с места не сдвинемся".
– А вы?
– На понт взяли. Рации были для связи между нами. Включили, голосим: "Полиция! Индонезия!" Западная часть острова принадлежит индонезийцам. Папуасы их побаиваются. Поверили. Плюс подарили им куртки с командными нашивками. А вождю, главному бунтовщику, – гитару. Инцидент был исчерпан.
– Откуда гитара?
– Парень из Москвы захватил. Играл по вечерам у костра. Вождь приходил, слушал. Ему очень нравились русские песни. Сам не работал, лишь приказы своим раздавал. Потом садился на пригорок, левой рукой придерживал гитару, правой по струнам: "Др-р-рын…" И задумчиво смотрел вдаль.
– Хоть раз кто-нибудь из экспедиции западал на туземных девушек?
– Боже упаси! Да, они по пояс голые. Но чумазые, страшненькие. Внешне – нечто среднее между неграми и пигмеями. Правда, читал, что пигмеи из Папуа – Новой Гвинеи – нация антропологически уникальная. Ни на кого не похожи. Там еще недавно процветал каннибализм. Может, до сих пор друг друга кушают. Во время междоусобиц.
– С ритуалами познакомились?
– Периодически устраивают праздник кабана. Ловят, закапывают, над тушей разводят костер. Рассаживаются по рангу. Сначала – воины, крепкие мужики. Им куски пожирнее. Вождь отрезает, лично вручает каждому. Женщинам и сопливым детям, которые сидят в конце, бросают в последнюю очередь, как собаке кость.
– Отведали?
– Нам не предлагали. Да и не хотелось. Папуасы обжираются до умопомрачения, ничего не оставляя на завтра. Пока всё не съедят – не расходятся.
– Самое гадкое, что в своей жизни ели вы?
– Хуже всего, когда заканчивается вода. Особенно на большой высоте, где сильное обезвоживание. Во рту сухо так, что сглотнуть не можешь. Грызешь снег, начинает болеть горло, потом ангина… Ужас!
– И все-таки – пробовали что-нибудь аутентичное?
– В экспедициях еда стандартная. Легкие сублиматы, никакой экзотики. Это в ресторане можно оторваться. Однажды в Юго-Восточной Азии заказал жареных в кляре кузнечиков, каких-то букашек-таракашек. Не понравилось.
– Не считая кратера вулкана – самая вонючая точка на Земле?
– Индия. Страна запаха. В горах-то нормально, а внизу бьет в нос отвратительная смесь – грязи, немытых тел, специй. Антисанитария такая, что брезгливый человек сойдет с ума.
– Чем удивила заполярная Канада?
– 2002-й, экспедиция на остров Баффинова Земля. Горы невысокие, растут прямо из океана. Перепад стенной части – полтора километра. Сложнейшее альпинистское восхождение.
– Живут-то там кто? Эскимосы?
– Инуиты! Эскимос в тех краях – грязное ругательство! Хуже, чем назвать афроамериканца – негром! Поразило, как в Канаде обустроены заполярные поселки. В магазинах есть все, включая свежую клубнику. Быстрый интернет. На свадьбу от государства молодоженам дарят снегоход.
– Он – основное средство передвижения?
– Нет, гоняют на пикапчиках, которые паркуют к розеткам. Те торчат из всех домов. На машине возле стартера установлена спираль. Воткнул в розетку – двигатель всегда теплый… Алкоголем торгуют раз в неделю – в пятницу после обеда. К вечеру весь поселок напивается и лежит в сугробе.
– Знакомое состояние?
– Я не аскет, но крепкие напитки разлюбил давно. Предпочитаю сухое вино. В Европе часто тренируюсь, там оно всюду.
КОНЮХОВ
– С Конюховым общались?
– Даже бывал в его экспедициях. Лет десять назад участвовал в создании экстремальных программ на телевидении, с Конюховым ездил как оператор. Федор ставил рекорд скорости, на катамаране пересекали Атлантику.
– Он шоумен?
– На Урганта не похож. Но какие-то его проекты – по большей части пиар. Я нормально к Федору отношусь. Вообразите стандартную линейку. Слева на конце написано "пиар", справа – "спорт". Чем ближе ты к одной части, тем дальше от другой. Впрочем, любое плавание под парусами в ограниченной команде – штука экстремальная.
– Конюхов вас о чем-то расспрашивал?
– Вообще вопросов не задавал. Он человек не любопытный, погружен целиком в себя. Читая его книжку, кажется, что Федор зациклен на религии, чуть ли не святой отшельник. Но в обычной жизни это не бросается в глаза. Когда попали в шторм, был приятно удивлен, насколько четко и уверенно вел себя Конюхов. Видно – профессиональный моряк. От меня толку было мало. Хотя доверил мне лебедки. Крутил, когда менялись паруса.
– С Феликсом Баумгартнером пересекались?
– Оба представляем "Ред Булл" – но пока не довелось.
– О чем подумали, когда в 2012-м он совершил рекордный прыжок из стратосферы?
– История прыжков из стратосферы – богатая и трагическая. Наши практиковали с 50-х. Кто-то погиб из-за разгерметизации скафандра, когда раскачавшаяся кабина пробила стекло. У кого-то обледенела защелка, шлем заклинило – и задохнулся. Чтоб избежать фатальных последствий, нужно все предусмотреть. Но с точки зрения парашютной техники в прыжке Баумгартнера – ничего особенного.
– Как бы отреагировали, если б вам предложили прыгнуть из стратосферы?
– Согласился. Но меня больше привлекает спортивная составляющая. А здесь все упирается исключительно в технические возможности – безумно затратные.
– Сколько денег на это ушло?
– Много. Уникальный скафандр, капсула… К сожалению, мы потеряли технологию гелевых стартов. Если в СССР хоть в стратосферу запускали гелевые шары, то сейчас у нас в принципе этого нет. Только во Франции да в США, где Баумгартнер и работал.
– Какой вопрос задали бы ему при встрече? Вы же не Конюхов.
– Баумгартнер профессионально никогда не занимался парашютным спортом. У меня опыт абсолютно другого уровня. В этом смысле спрашивать его не о чем. А вот поболтать за жизнь было бы интересно.
– У Баумгартнера две татуировки: Born To Fly (Рожденный летать) и 502 – номер, полученный от Американской федерации бейсджампа. У вас есть наколки?
– Ни одной. С детства ассоциируются с тюрьмой. Да и что набить? Эверест во всю спину? Знакомый лыжник неудачно выступил на Играх в Сочи. Так на бицепсе наколол олимпийские кольца с одним нераскрывшимся.
– Смешно.
– Всерьез о татуировке я подумывал во Флориде. В 90-е перебрался туда, чтоб тренироваться круглый год. В России парашютный спорт – дорогое удовольствие. В Штатах – доступнее, соответственно и тусовка попроще. Хиппующие ребята, с длинными волосами, серьгами, дурацкими татухами, типа "Рожденный летать". Я с ними постоянно общался, решил не отставать. Заходил в тату-салоны, листал каталоги.
– Какие были варианты?
– Сам не понимал, что хочу. Тигр на плечо? Оно не такое мощное. Смотреться будет нелепо. Ограничился тем, что проколол ухо. Татуировка на всю жизнь, а сережку вытащил и забыл. После этого сразу победил на X-games. Что было круче, чем золотая медаль чемпионата мира! Ага, думаю, серьга притягивает удачу. С той поры не снимаю.
– Остались точки на карте, где не были, но мечтаете побывать?
– Например, Аляска. Хотел бы вернуться в Папуа Новую Гвинею. Недостаточно долго был в горах Эквадора и Перу. Летом как раз планирую вырваться туда.
– Понятно, магнитики из поездок вы не привозите. А что?
– Почему? Магнит на холодильник – милая традиция. До этого были кружки, тарелки. В Африке покупал фигурки зверей из черного дерева. Из Папуа Новой Гвинеи привез катеку с перьями. Не по рангу.
– Кто-то снял – в знак уважения?
– Что вы! К такой бы не прикоснулся. Катеки там продаются в сувенирных лавках. Шикарный подарок друзьям.
– Что читаете в экспедициях?
– У меня три электронных книжки, но себя к ним не приучил. Только старая добрая бумага. В путешествиях здорово идут детективы про Фандорина, Пелагию. Теперь открыл для себя нового Акунина. Его цикл "История Российского государства" – блеск! С детства увлекаюсь этой темой. Если у Льва Гумилева о татаро-монгольском иге написано так, что продираешься, то Акунин излагает сочным, доступным языком. В последнее время охладел к беллетристике. Фэнтези как жанр не воспринимаю. Но неожиданно стал фанатом "Игры престолов".
– Вы о книге?
– О фильме. Из-за перелома бедра несколько месяцев никуда не выходил и подсел на американские сериалы. Сегодня их снимают качественнее, чем полный метр.
– Ловили себя на мысли, что с возрастом спокойнее относитесь к вещам, которые должны взбадривать?
– Совсем уж к бейсовым прыжкам не привыкнешь – всегда новые условия, самочувствие. К проекту на Эвересте готовился два года. Бывало, ложился спать, вспоминал, куда собираюсь. От волнения не мог заснуть до утра. Потом р-раз – и это воплощаешь! Конечно, бодрит! Взрыв эмоций!
– В какие моменты понимаете, что вам уже 51?
– Возраста не чувствую. Тревожит, что болячки накапливаются. Чем старше, тем больше требуется на восстановление. Менять образ жизни пока не собираюсь. Но если пропадет внутренняя мотивация либо травмы доконают – закончу. Это не пугает. Воспринимаю как данность.
– Душа не будет просить адреналина?
– Адреналин ни при чем! Я категорический противник этой теории! Да, он будоражит кровь, когда сильно волнуешься или срабатывает инстинкт самосохранения. Но для меня это давно привычные ощущения. Прыгаю не ради них.
– Многие восхищаются вашей смелостью. А вы – чьей?
– Кумиров сроду не было. Да и смелость – понятие абстрактное. Просто есть вещи, которые завораживают. Допустим, прыжки на каяке с водопадов. Или серфинг. В голове не укладывается, как человек едет в "трубе", внутри гигантской закручивающейся волны?! Во Флориде пытался освоить катание на доске, убедился, насколько это трудно.
– На каяке с водопада попробовать не хотите?
– Нет. Каждому свое.
