«Команду ВВС мы хоронили в Свердловске. У брата Тарасова пол-лица сожжено». Первый советский чемпион мира по хоккею
«На этот спектакль иду как на молитву»
Довольно странно понимать: ты помнишь вполне бодрыми, крепкими мужчинами тех, кому сегодня исполняется 100.
Кому-то посчастливилось дожить — как двум героям моих интервью. Танцору из Большого Владимиру Кудряшову и артисту Зельдину. Который в 100 выходил на сцену и говорил мне: «На этот спектакль иду как на молитву». Это незабываемо, что и говорить.
Великого карикатуриста Бориса Ефимова, дотянувшего до 107, видел издалека на Пушкинской площади. Привезли дедушку в старое здание «Известий». Вели под руки — хоть перебирал он ногами для 100 лет довольно живо.
Кругом молодежь, фонтаны, мороженое — никому нет дела до старца, выводимого из автомобиля. Но я задохнулся от восторга, вглядывался в каждое движение: «Это же про него... Это же с ним...»
Понимал: все люди того века, которыми восхищался, для него — дальние и близкие знакомые. Каждому жал руку. Быть может, восторгов моих не разделял. Но всех их видел, с любым разговаривал — Катаев, Олеша, Ильф с Петровым, «Серапионовы братья» для него были приятелями. Это он наблюдал в глазок, как сжигали в крематории Донского кладбища тело Маяковского — и описывал потом в излишне мелких подробностях...
Самый молодой 80-летний человек
Я застал удивительных людей. Порой сам себе завидую. И даже не верю.
25 июня исполнилось бы 100 лет знаменитому когда-то, но забытому напрочь хоккеисту. Первому нашему чемпиону мира Александру Комарову. Даже «Википедия» скупа — лишь несколько строчек: работал главным тренером СКА (Ленинград), избран в Зал славы отечественного хоккея. Участвовал в двух чемпионатах мира — привезя золото и серебро.
Ему 100 — но перед моими глазами стоит поджарый мужичок без серьезного намека на седину. Который подрулил на желтой «Оке». Взлетел на свой пятый этаж — пока я сопел где-то позади. Глядя ему в спину.
Сейчас пытаюсь вычислить — сколько ж ему было лет? 79? 80? Прилично!
Джинсовый костюмчик и совсем юный голос срезал половину от тех лет. Точно помню — говорил я с ним как с молодым. Да он и был молодым. Самый молодой 80-летний человек в моей жизни.
Дожил он до 90.
«Жена у меня третья»
Был я в Самаре по футбольной нужде — знать не зная, что в этом городе живет такой дед. Кто-то обмолвился в ложе прессы, черкнул телефон. Я тут же и договорился о встрече. Наскоро сочинив вопросы.
Я-сегодняшний забыл о всяком дурном. В 48 лет — никаких сигарет, ноль алкоголя. Но тогда все было хорошо — и я был открыт для любых предложений.
Мы сели на комаровской кухоньке. Александр Георгиевич бросил на стол пачку LM. Достал из холодильника запотевшую бутылочку, как-то по-особому, уважительно подбросив на руке. Обронил что-то назидательное:
— Если не частить — только полезно.
Я еще подумал: вот такие люди всем своим обликом рекламируют верность суждения. Глядя на таких героев, как академики Чазов, Амосов, вот этот старик-хоккеист, и думаешь — пожалуй, они правы в своих умозаключениях. Если не частить — только полезно.
— Жена у меня третья, — продолжил тему здоровья Комаров. — Я как мужчина в порядке.
Мы разлили и почтительно, едва слышно чокнулись.
Потом Комаров ушел в комнатку — и вернулся с кителем в руках. На том кителе поблескивали матово ордена самые что ни на есть боевые, а не за выслугу лет и трудовые доблести.
Помню, уходил я, полный счастливых мыслей.
Тарасов выгнал за пьянки, закончил в 25, уехал на лесоповал. Трагическая карьера звезды сборной СССР
«От автора — соавтору, Анатолий Тарасов...»
Из того поколения живы были четверо. Еще с одним — Виктором Шуваловым — я успею переговорить в Москве несколько лет спустя.
Бывает, попадается в руки какое-то интервью из тех лет — 90-е, начало 2000-х. Читаю, думаю — любопытно! Кто автор? Боже — да это же я! Какая неожиданность!
Честно, никакого кокетства: не помню ни встречу, ни подробности разговора. Но вот заметка — передо мной. Подпись не врет.
А какие-то разговоры остаются в памяти до мелочей. Вот как тот, с Комаровым.
Помню, как доставал с полки первый советский учебник хоккея — книжку Анатолия Тарасова. Год издания — 1953-й.
Зачитывал с наслаждением дарственную строку: «От автора — соавтору, Анатолий Тарасов...»
Я принимал книжку из его рук, будто не веря, — и убеждался: все так. От автора — соавтору.
— Пошел я тут на футбол! — звонко поделился скорбью вчерашнего дня Комаров. — Так меня билетерша «дедом» назвала. Меня — дедом! А?
Я качал головой, симулируя негодование. «Дедом»! А?
«Да ты пьяный?! Я тебя арестую!»
«Соавтор» Тарасов к тому моменту давным-давно упокоился на главной аллее Ваганьковского кладбища.
Но Комаров говорил о нем как о живом. Довольно горячо. С интонациями дуэлянта: «вот Тарасов прочтет и ответит. А я на это скажу...» Я в интонациях стариков разбираюсь очень даже.
— Мы в ЦДКА жили в одной комнате! — поднял палец Комаров.
— Получается, вы знаете Тарасова как никто. Жена не знала с той стороны, с какой знаете вы.
— Это точно! Деспот-то он деспот, слов нет. Но над человеком не издевался. У кого среднего образования не было — тех учиться отправлял, сам к директору школы ходил, договаривался.
— Это великое дело, — поддакивал я. Крутя в пальцах пустую рюмку.
Комаров немедленно разлил еще — и, выдохнув, продолжил:
— Вечером автобус за нами, хоккеистами ЦДКА, приходил. Учиться вез! Потом при институте имени Сталина школу тренеров создали. Туда! Утром учеба, вечером тренировка в Сокольниках. Многие ту школу бросали. Кучевский, Виноградов...
Это было довольно странно, но про хоккейную школу тренеров я слышал впервые. Про футбольную-то книжки написаны.
— А говорят, Тарасов никого не щадил.
— Он кого наказывал? — вдруг спросил меня Комаров, глядя в упор. Будто я знаю.
— Кого?
— Нерадивых! Выпивох! А с другой стороны — как не выпить? На ночь домой редко отпускал. Придешь, выпьешь 150 грамм. Наутро — в Сандуны. Кстати, с Тарасовым.
— Говорят, парильщик был великий.
— Ох! Не то слово! Он нас с Елизаровым клал на скамейку: «Жарко будет — вертитесь!» Я-то терпеливый, а Володька стонал — ужас... Холостякам у Тарасова тяжело было.
— Что тяжелого?
— Вот ты с девчонкой познакомился.
— Так.
— А как ухаживать? Тарасов к 8 утра нас собирает! Еще и ходит, принюхивается — перегаром воняет?
— Ну и как быть?
— Наши стали хитрить. После парилки к самому открытию прибегают.
— Вас-то наказал хоть раз?
— А вот история! — будто ждал Комаров. — Заканчивается первенство Союза. Банкет. Ребята встречают: «Голова болит?» — «Конечно!» — «Пойдем, за чемпионство...» Наутро похмелье.
— Это ясно.
— Заглянул в ЦДКА мимоходом. Шатать меня не шатало, но душок шел. По коридору Тарасов: «О, Курносый! Как дела?» Принюхался: «Да ты пьяный?! Я тебя арестую!» — «Арестовывайте...» Берет бумагу. Записка об аресте. Трое суток уж написал, смотрит на меня: «Как думаешь, можно тройку на пятерку переправить?» — «Переправляйте, Анатолий Владимирович...»
— Жестко.
— На той гауптвахте половина наших побывала. Наше счастье — комендант страшный болельщик. Втихую от Тарасова по домам распускал.
— Вас тоже отпустил?
— Я сам уходить отказался. Куча арестованных офицеров. «За что попал, лейтенант?» Стол длиннющий, они коробку спичечную ставят, и носом надо по периметру провести. На скорость. Шум, гам, хохот! Нет, говорю, у меня нос маленький, я играть с вами не буду... Трое суток с начальником гауптвахты в бильярд гонял.
— Как Тарасов после встретил?
— Одел военную форму. Как Тарасов говорил, «платье». Подхожу к нему: «Товарищ майор, лейтенант Комаров с гауптвахты прибыл. Происшествий нет!» — «Вольно...» Улыбается. Протягивает руку: «Саша, это надо...» Сам обидел — сам и скрасил. Обида прошла.
— У кого-то не проходила. Иван Трегубов специально в завещании прописал — чтоб Тарасова на его похоронах не было.
— Меня раз тоже сильно зацепил! Если б не уехал — набил бы ему морду!
— Ого. Что стряслось?
— Родился у меня ребенок. После тренировки лечу к себе на площадь Коммуны. В шесть новая тренировка. Жена болеет, дитя тоже, бегу по магазинам... Шесть!
— Не успели?
— Нет, конечно. Тарасов звонит мне домой: «Комаров, во сколько должны приехать?» Объясняю. «Если через сорок минут не будете, накажу». Ловлю такси, от площади Коммуны до Университета, через всю Москву летим, меня трясет всего... Бесчеловечно как, а?
— Бесчеловечно.
— Колька Сологубов смотреть на меня боялся. Я говорить не могу, рычу: «Где Тарасов?!» — «Он в преферанс отыграл, да уехал...» Его счастье!
— А дальше?
— Утром просыпаюсь на базе, Тарасов что-то пишет за столом. Не оборачиваясь: «Во сколько вчера приехал?» — «Как сказали, так приехал!» А он-то чувствует, что виноват, Коля Сологубов уже к нему подошел, стыдил. Поворачивает голову: «Извини меня, я жестокий, но надо!» А вообще — дружно мы жили...
— Тренировки веселые?
— Нагрузка адская — но ее не ощущаешь! Одна на другую не похожа! То вратаря на ворота загонит — прыгай животом вниз. Шайбу бросает метрах в пяти от тебе — пластайся, тянись. Теннисом и штангой извел. Как-то в бассейне на смелость решил проверить. Бассейн. Говорю: «Анатолий Владимирович, вы сами-то прыгали?» — «Конечно!» Первый залез на пятиметровую вышку, прыг — животом. Жуть. Вылезает — весь красный, еле дышит: «Кто не может головой нырнуть, пусть солдатиком прыгает. Не так, как я...»
— В три утра он просыпался?
— Когда в три, когда в четыре. Смотрю — пишет, вычеркивает, снова пишет... Со мной советовался. На юге пару раз попадал в санатории Ворошилова с Тарасовым вместе.
— Это испытание.
— Вы не представляете, какое! Выспаться мне не давал. В шесть утра — на корт! Как штык!
— Когда в последний раз в жизни виделись?
— Он еще тренировал ЦСКА. Сыну годика четыре было, сели вместе на трибуне. Тарасову кто-то доложил: Комаров, мол, приехал... Шагает вдоль трибун, во весь голос: «Всю жизнь на этого Курносого работаю! Где здесь Комаров?!» Кого он не любил, так это Боброва. Я бобровскую книгу читал, так тот Тарасова попрекает — мол, не давал индивидуально играть. Только через пас. Но ведь нечестно это!
— Да?
— Нечестно! Боброву шайбу дадут — обратно не допросишься. Если не забьет, так и будет кататься с шайбой в центральной зоне. Но все равно, ребята хорошо к Боброву относились. Хоть самолюбивый — страшно. Чтоб только его слушали, только о нем говорили. В Польше как-то Бабич обыграл вратаря, мог отдать Боброву — бросил сам. Промахнулся. Перерыв, раздевалка — так Бобров перчаткой Бабичу по морде — р-р-аз! Чернышов смотрит и молчит. Я не выдержал: «Вы не промахиваетесь, Всеволод Михалыч? Вас по морде, кажется, никто не бьет...» Второй период, момент один в один — и уже Бобров в штангу попал!
— Чернышева, кстати, Тарасов не слишком уважал. «Художником» называл.
— Ой, нет! Еще как уважал! Не уважал другого человека.
— Это кого же?
— Эпштейна. Не в наш хоккей, говорит, играет.
«Малиновский — хороший маршал»
Я замирал от этих рассказов. Никем еще не услышанных и не записанных. Старики казались вечными.
До московских-то героев корреспонденты не особо добирались — а тут Самара! Все и забыли, что жив Комаров. С такими воспоминаниями.
Помню, хоронили Виктора Царева, великого динамовца. Тогдашний пресс-атташе футбольного клуба спрашивает нас с Кружковым: «Вы с ним ничего не делали?» Нет, отвечаем. Не успели. Виктор Григорьевич как-то обещал: «Вот сейчас доделаю зубы — непременно сядем, поговорим». Так и не случилось. «Вот и никто не поговорил» — слышим в ответ. Виктор Царев — сам Виктор Царев! — умер, не дав за жизнь ни одного большого интервью.
Но к кому я успел — того слушал во все уши. Боялся дышать.
Рассказывал Комаров про тот ЦДКА. Как зарождался наш с вами хоккей.
— В Хабаровске тренировал меня бывший защитник Пучков. Который прославился тем, что Федотова сломал, чуть руку не вырвал. Он-то меня и Колю Сологубова Тарасову рекомендовал, в ЦДКА. Сначала Коля себя показал, потом меня вызвали. Четыре телеграммы прислали, только пятая до меня дошла, за подписью министра обороны. Предыдущие начальство комкало, да в урну.
— Вот люди, — давил смешок я.
— Вообще, Малиновский меня любил...
«Какой Малиновский?» — не сразу понял я. Один из маршалов Победы? Это что ж получается, между мной и ним — одно рукопожатие?!
— Хороший маршал! — подтверждал Комаров. — В анекдотах мастер. А у меня голос хороший, все назначали докладывать.
Сегодня я расспросил бы все-все-все. Про маршала и анекдоты. Но тогда торопился разузнать про хоккей. Пока старик не сник. Не утратил разговорчивость.
Сейчас понимаю — сник бы скорее я. Люди того поколения — настоящие гвардейцы.
— Как в ЦДКА сложилось?
— Тяжело! Сологубов-то быстро грамоту канадского хоккея схватил, а мне никак не давалось. Тарасов все на меня Чернышеву жаловался: «Приехал парень, толковый, хитрый, а шайбу держать не может, под крюком проходит...»
— Тарасов уже тренировал?
— Был играющим тренером. Мы с ним в тройке оказались. Хотел уж Тарасов меня обратно в Хабаровск сослать, да Чернышев говорит — отдай, мол, мне. В «Динамо». Последняя игра за ЦДКА против Ленинграда, — и так я сыграл! Будто почувствовал — последний шанс! Подходит Тарасов: «Ну, Курносый, ты счастливчик. Остаешься...»
— Уже тогда курили?
— Еще как курил. Я ж войну прошел. Как-то иду на Воробьевых горах к базе ЦДКА. Курю. Навстречу Сологубов: «Выброси папиросу, Тарасов на гауптвахту отправит!» Я скорее притушил. Но Тарасов откуда угодно наблюдать мог.
— Тайком?
— Ну да. Тайком. Как-то мы с Володей Елизаровым, быстрым игроком, побежали наперегонки. Тот отстал. А Тарасов, оказывается, залез на чердак — и наблюдал за этим делом...
— Он для вас «Анатолий Владимирович» был?
— Только по имени-отчеству! Даже когда стали жить в одной комнате на базе. А в соседней — Сологубов с Трегубовым... Через год я был в тренерском совете, еще через год — в сборной. Когда Сологубов болеет, я капитан ЦДКА. А раньше Бобров был, пока в ВВС не ушел. Счастье его, запил, не разбился с самолетом.
«Позвонил маршал Жуков: «Тарасова срочно ко мне!»
Незаметно мы вышли на ту загадочную историю — как разбился клуб ВВС. Напротив меня сидел человек, который знал все. Почему выжил Виноградов? Почему Бобров? Он-то наверняка знал! Так вот ты какое — сладкое предвкушение разгадки.
— Вообще-то ВВС должен был в Челябинск поездом ехать, да Вася Сталин свой самолет дал. Время лететь — а Боброва нет! Накануне они с нами играли, с ЦДКА. После матча Виноградова на два матча дисквалифицировали, щеку коньком кому-то разрезал, он в Москве остался. Бобров загулял, — так администратора за ним послали. Остальная команда полетела в Челябинск. Они туда, а мы в Свердловск. Потом меняемся.
— Вот прилетаете вы — и?..
— Да. Сразу в Дом офицеров, на ужин. Вдруг звонок. На проводе маршал Жуков, тогда командующий Свердловским округом. Так и так, команда ВВС разбилась. Причем тоже в Свердловске! Распоряжается: «Тарасова срочно ко мне...»
— Там же брат его погиб?
— Да, в ВВС играл родной брат Тарасова, Юрий. Разбился со всеми. Так мы Тарасова в тот вечер не дождались, сразу поехал на место крушения.
— Что было — выяснили?
— Разбились на подлете к городу. В Свердловске им костры зажгли вдоль полосы. Так ребята увидели — испугались. Всей командой рванули в хвост «Дугласа». Это, может, и сгубило. С 400 метров упали. У тарасовского брата пол-лица уцелело, а половина сожжена. Вратаря Меллупса по длинным волосам узнали. В Свердловске мы их и похоронили. У кого камни в гробу, у кого что-то осталось... Потом Василий Сталин новый ВВС взялся собирать. Со всех клубов игроков тянул.
— Кого из ЦДКА звал?
— Мкртычан к нему ушел, Бабич. В ЦДКА одна молодежь осталась. Ко мне посланца засылали, квартиру обещали. Но мне ничего не нужно было. Я и так москвич. Не на что ловить!
**
Его судьба и без этого уникального штриха была бы невероятной.
Но в 54-м Комаров стал чемпионом мира. Первый для нашей сборной выезд на такой турнир завершился сенсацией. Никто в мире не ожидал таких чудес.
— Мы за границу к тому моменту ездили. В Западной Германии нам засовывали антисоветские листовки под подушку. Мы их портье сдавали, не читая. Даже не замечали, что живут за границей лучше. Вот кто нас страшно не любил, так это поляки.
— Уже тогда?
— Ууу, не то слово! Мкртычану чуть голову пивной бутылкой не проломили.
— Чехи получше относились?
— Чехи еще более-менее. В ГДР русских обожали. Но чехи персонально Тарасова терпеть не могли. Как прочитали его интервью: «Превосходим чехов в мастерстве!» — так и началось. Забыл, что чехи нас хоккею и научили.
— Вот предстоит первый чемпионат мира. Как готовились?
— В Швеции играли товарищеские матчи. Выиграли Кубок Ахерна. Прощупывали. Смотрим — вроде мы посильнее... Боялись только, что не нам судьи подсвистывать будут. Тарас прямой был. В Чехословакии Старовойтов судит ни нашим ни вашим. Так на весь каток вопль со скамейки. Голос Тарасова: «Куда ты смотришь, рыбий глаз?!» Какой судья нас за такое любить будет?
— Играли вы, судя по фотографиям, в танкистском шлеме?
— Совершенно верно. Такой был у меня и Мкртычана. Какой в каптерке остался. В нем удобно, уши закрыты. А у Боброва велосипедный был. На чемпионате мы только канадцев не знали, хоть обыгрывали их как-то в Копенгагене. Почувствовали, что за народ.
— Ну и что за народ?
— Сумасшедшие. Летят на шайбу. Заметишь его краем глаза, тормознешь — в борт влетает. Треск стоит, ох! Ну и ладно, думаем. С такими простодушными удобно играть. А как до взвешивания дошло — у канадцев кто 110, кто 120 кило. Мкртычан встает с баулом — 80! Хлыстов — меньше! Я — 65! В шведских газетах карикатуры на нас рисовали. Писали, что белые медведи по Москве ходят. В витринах куклы-хоккеисты, так мы самые маленькие. Меньше швейцарцев.
— Купили бы.
— Нет, не стали. Зато после первых игр автографы у нас стали брать. А меня персонально против Тумбы поставили.
— В хоккее играли персонально?
— Да. Я здорово натаскался. В Союзе против Боброва играл, Тарасов научил. Я к борту тесню, Сологубов шайбу отбирает. Ничего Бобров сделать не мог. Бабич в том матче Сологубову живот пропорол коньком, насилу откачали. Прямая кишка лопнула... Бабич майором был, так его в капитаны разжаловали. Следующий матч с ВВС в Москве, тоже выиграли, так Бобров от обиды сел в автобус и один уехал. А вся команда пешком брела. С баулами.
— Сколько подробностей. Тумба, лучший хоккеист Европы, тоже против вас ничего не сделал?
— Вообще ничего. 1:1 сыграли. Две случайные шайбы, как Пучков сказал. С канадцами в решающем матче я не играл, зато на банкете Тумбу встретил. Тот мне свою медаль чемпиона Швеции протягивает: «Никто так меня не прихватывал». А потом Чернышев с подносом показался, на нем уже медали чемпионов мира. Налетели, хватаем... Боялись, на всех не хватит!
— Сохранилась шведская?
— Нет. С женой разошелся, все у нее осталось. В одном военном платье из дома ушел, ничего не взял.
