«Рану зашили в больнице. Рассечение неровное — судя по всему, ударили палкой...» Голышак вспоминает Сергея Дмитриева
Мне показалось, это какая-то глупая путаница. Питерский коллега выложил фотографию 84-го года, чемпионского для «Зенита», — и приписал, что, мол, кого-то нет. Вот Сергею Дмитриеву вечная память.
Какая «вечная память», что за чушь? С кем вы его перепутали, уважаемый, — может, с Алексеем Степановым? Серега Дмитриев — да это ж человек, который в свои пятьдесят с лишним выглядел пацаном. Все стареют — но не он.
А пять минут спустя посыпались новости — оказывается, питерские журналисты знали, что Сережа болеет. Рак. Лечится где-то в Сестрорецке, уж трубку не брал в последние недели.
Обо всем этом я знать не знал.
Ох, несчастье...
***
Перебираю в памяти наши встречи, разговоры. Как купил он черную BMW, промчал меня по Питеру. Цокал языком от удовольствия. Как крепко-крепко жал руку на прощание, высадив где-то у Пискаревского кладбища.
Кажется, еще вчера было — но вспоминаю, в тот самый день мы сидели в какой-то футбольной школе на окраине. Мимо прошел Владимир Казаченок. Директор той самой школы. Бросил что-то шутейное на ходу. Подмигнул.
Значит, не вчера...
***
Помню, оказались за одним столом в Махачкале — там Дмитриев тренировал. А я писал заметки.
Директор ансамбля «Лезгинка» произносил тост за тостом, не досаждая всем нам, кушающим, разнообразием. Начиналось все одинаково. Да и заканчивалось тоже:
— С нами дорогой такой-то...
Пауза — и торжествующее продолжение:
— Чистый, как родник!
Дошел до меня.
— С нами сегодня московский гость, дорогой корреспондент Голыщак...
Так это в Махачкале и произносилось — «Голыщак». Через выпуклое «щ». Еще тяжелее приходилось футболисту Рахимичу. Его звали строго через дубль-«ы» — «Рахымыч».
— Дорогой корреспондент Голыщак!
Я замер в ожидании развязки. И она последовала:
— Чистый, как родник!
Сидевший рядом Серега Дмитриев успел пригубить даргинский коньячок — и тут прыснул от смеха. Обдав мой пиджачок чем-то вроде коньячного фонтана. Знал меня с разных сторон — и «чистый, как родник» с моим образом вообще не монтировалось. По его разумению.
Эх, славные были времена в той Махачкале — между двумя взлетами. Прошли времена Кубка УЕФА, встречи с «Рейнджерс» — и не настал еще расцвет имени Сулеймана Керимова. Но было весело.
— Голыщак — наш любимый писатель, — произносил самый важный министр республики — ветеринарный. Один из кураторов «Анжи». На секунду замолкал — и добавлял тихонечко:
— После Расула Гамзатова...
Все это мы вспоминали потом в Питере, встречаясь с Дмитриевым. Это там, в Махачкале, показал мне Сергей Дмитриев располосованную давным-давно лучшими советскими хирургами ногу:
— Мой шрам считался самым страшным в советском футболе. Ни у кого такого не было! Вот, гляди...
Дмитриев закатывал брючину — и я ужасался. Толстенная неровная багровая борозда.
— В Австрии его увидели, за голову схватились. Говорят: «Тебя что, во время войны оперировали? Тупым скальпелем?»
Эх, Серега, Серега. Веселый, озорной, моложавый. Я смотрел на тебя — и сам желал оставаться до пятидесяти таким же роскошным баламутом. Украшением любой компании. Любимцем целого города, лучшего на земле.
***
Мы делали столько интервью — все не сосчитать. Каждое превращалось в представление. Я снова и снова удивлялся подробностям. Порой мне казалось, что он их придумывает. Хотя я точно знал, что это не так. Называл фамилию — и Серега моментально выстреливал историей. Стоило вспомнить покойного вратаря ЦСКА Михаила Еремина — как слышал:
— Все были уверены, что это я с ним в машине погиб!
— То есть? — отстранялся я.
— Кубок мы с ЦСКА выиграли, отметили. Наутро Садырин всех обзванивает: «Еремин ночью разбился!» Дозванивается до Колотовкина, спрашивает, кто из ребят где. Тот отвечает: «Дмитриев вот у меня...» — «Как у тебя? Он же тоже в машине был, насмерть!»
— С чего взял?
— Еремин в машине оказался с соседом, рослым парнем — а у него такой же перстень, как у меня. «Гайка»...
***
Умереть до своих 57 лет Дмитриев мог не раз. Рассказал нам с Сашей Кружковым историю, случившуюся не так давно. Почему-то прежде не рассказывал никому.
— То ли 2006 год, то ли 2007-й. Вечером подхожу к подъезду, набираю код. Окликает мужик с кавказским акцентом. Оборачиваюсь — сзади по башке бу-бух! Следом второй удар, но увернулся. Пока фокус налаживал, сумку вырвали и бежать.
— Сколько их было?
— Двое. Сумка из-под ноутбука. Наверное, думали, компьютер лежит или что-нибудь ценное. А там — одни документы. Я было кинулся за ними, но метров через десять почувствовал, что теряю силы. Голова гудит, кровища. Рану зашили в больнице. Рассечение неровное — судя по всему, ударили палкой.
— В милицию обращались?
— Да. Никого не нашли. Зато обрадовали: «Повезло, гражданин, что дверь в подъезд не открылась. Если бы шагнули туда — могли убить».
Питер сочувствовал и посмеивался — даже из такой переделки Дмитриев выкарабкался относительно невредимым. Еще и рассказывал кому-то, навестившему в госпитале:
— Вот сволочи — они украли бесценное...
— Что, Серега?!
— Мои тренерские конспекты...
Полчаса спустя этот разговор, обрастая подробностями, несся по всему Питеру — и уж пересказывали в лицах на Васильевском, Кронверкском и возле «Петровича»:
— Представляешь, говорит — «мои тренерские конспекты»...
***
Он был выдающимся футболистом. Одним из главных в «Зените» 84-го — а к этим людям в городе любовь особая. Это вам не Вьештица. Лицом великого Желудкова еще недавно украшали в Питере троллейбусы. Сам Желудков в ту пору работал водителем. Правда, не троллейбуса. Большой гордости не испытывал. Смотрел на эти троллейбусы усталым взглядом, покусывал ус.
Дмитриеву тоже прохода не давали. Я все это видел и слышал. А он не уворачивался от рукопожатий. Даже радовался каждому — а я восхищался его открытостью, мальчишеской непосредственностью. Он все делал с радостью — оттого и был любим как мало кто. Человек-праздник. Гусар.
Мы вспоминали, как «Зенит» в 84-м обыграл в Москве «Спартак», и выветрившиеся у меня подробности Дмитриев легко восстанавливал. Щелкнув пальцами у меня перед носом.
— Мы ж проигрывали — еще и в меньшинстве остались! Володю Клементьева удалили. Уже ни во что не верилось. Тут Желудков один штрафной Дасаеву забивает, другой... У меня до сих пор в ушах крик — это Родионов орет Досу: «Будет бить в тот же угол!» — «Да ты стой в стенке, я все знаю». Снова туда же залетает! Ха, знает он!
— Обыграть «Спартак» в Москве — это что-то.
— Да брось! Для нас вообще ничего особенного, — пожимал плечами Дмитриев. — Мы ж на Кубок их в Москве вообще 3:0 грохнули. Еще Бесков ушел за десять минут до конца матча. Как раз я заметил — ага, идет к раздевалочке. Мы вообще вторым составом играли!
— «Спартак» был вашим главным конкурентом в чемпионский год?
— Ага. Они отдавали «Шахтеру» коммерческую поездку в Америку, если тот у нас очки отнимет. Даже за ничью, им хватало. «Бартер» такой. Мы этот «Шахтер» еле-еле обыграли 1:0, еще думаем: что они так упираются? А потом узнали!
— Легенды ходят, как вы «гудели» после чемпионства.
— Да уж месяц гуляли точно...
***
Он был форвардом, которого мечтал заполучить Лобановский. Да и не он один.
— Меня звал и Бесков. Все время через Дасаева передавал: «Жду!» Вернулись с чемпионата Европы в Германии, 88-й год — уже от Лобановского напутствие: «Если хочешь и дальше играть в сборной — переходи в Киев»...
— Что ж вы?
— А я Ленинград очень любил. Ты, москвич, меня не поймешь.
Но я как раз таки понимал очень хорошо. Но понимал и другое: в том Киеве ему было самое место.
— Вообще-то я в Киев собрался... Уже из «Зенита» ушел, собрались это событие отмечать у меня дома. Взяли «Лыхны», помню. Ящик.
— Нормально. Форму сдали?
— Как раз не сдал. Оставил на память. Меня еще администратор терзал: «Сдай — иначе расчет не получишь, не заплатим!» Вдруг посреди отмечания Олег Саленко говорит: «Я в Киев ухожу!» Я чуть на пол не сел. «Как это в Киев — если я туда иду?»
— Ну и дела.
— Саленко улыбается: «У меня папа уже договорился, я переезжаю». А знаешь, почему ушел?
— Почему?
— Квартиру ему в «Зените» не давали! Каждый день мотался на электричке из Красного Села в Ленинград. Конечно, он уйдет! А что вы хотели? А я за секунду мысленно пересчитал киевских нападающих. Ага, Беланов, Протасов, Юран в дубле и Михайличенко. Тоже тяготеет к атаке. Теперь еще и молодой Саленко. Пять человек — и я буду шестым! Где я буду играть? Кого посажу? Ну этот Киев, думаю, в баню...
***
Где бы ни оказывался Дмитриев — везде становился чемпионом. «Зенит», ЦСКА, «Спартак»! Я б назвал его фартовым — если б не знал, как обидно уплыла из-под носа Олимпиада-88.
— Вы же могли поехать в Сеул?
— В Новогорске готовились со сборной Лобановского к Европе. Были в той компании Сукристов, Вишневский, Пасулько и я. Приезжает Сальков, ассистент Бышовца: «Экипировку получили?» — «Да». — «Пишите заявление, что не хотите играть у Лобановского, а собираетесь с Бышовцем на Олимпиаду...»
Мы-то по простоте ответили, что поедем и туда и сюда. Сил навалом. Но Бышовец из этой команды никого не взял, кроме Михайличенко. Леха для него как сынок.
— На Олимпиаде оказались персонажи неожиданные.
— Пономарев из «Нефтчи». Который ни в каких списках не значился. Мне рассказали, что после первого матча Добровольский, Михайличенко и Лосев пришли к Бышовцу: «Еще раз Пономарева поставишь — мы играть не будем». Вдобавок Вадика Тищенко из «Днепра» повез с больным коленом — тот ни минуты не сыграл.
***
Кто постарше — тот помнит «Кошице». Бледного Романцева. Сюжет в «Футбольном клубе». Но мало кто помнит, что единственный гол на выезде, подаривший «Спартаку» надежду, забил Дмитриев. Из Словакии привезли обнадеживающее поражение 1:2. Но даже этот мяч не помог ему закрепиться в «Спартаке».
Даже те приключения из 1997 года Сергей описывал через смешок. Отыскивая забавные подробности в печальной, в общем-то, истории.
— Взяли меня, чтоб засветить в Лиге чемпионов да продать. Но вместо Лиги случился «Кошице». И Романцев начал строить новую команду. Ни Лутовинов, ни я больше не играли. Как-то просыпаюсь в 8 утра в Тарасовке, на базе никого. Команда улетела в Швейцарию, меня даже не разбудили.
— Так и бродили по пустой базе?
— Сергей Родионов увидел: «Сыграй за дубль».
— Вы должны были лететь со всеми?
— Значит, не должен был. Только никто слова не сказал. Будто меня не существует. Жил в дальней комнате, соседа не было.
Когда «Спартак» вернулся из Швейцарии, подошел к Романцеву. Он пожал плечами: «Хочешь, уезжай домой. Хочешь, оставайся до конца сезона...» Я решил с Горлуковичем посоветоваться. Тот усмехнулся: «Деньги платят?» — «Да». — «Где еще такие заработаешь? Нигде. Ну и сиди».
— Сколько получали?
— Пять тысяч долларов. Забрал меня «Спартак» из Тюмени, там платили в три раза меньше. Но хуже другое.
— Что?
— Летние тренировки в Тюмени — ад. Выйдешь в майке — за пять минут будешь в крапинку, мошка обкусает. Бегали в свитерах. Вздохнешь на ходу — целый рой у тебя во рту. В игре — то же самое. Мошка через гетры прокусывает...
