Главный спорщик нашего футбола. Ловчеву — 75!
Дворец на Яузе
Я очень люблю Ловчева. Он светлый человек. Каждый раз, общаясь, я чувствую, что мне хорошо. Разговоры с Ловчевым не хочется заканчивать. Слушал бы и слушал.
Сегодня ему 75 — и я поздравляю от души. Здоровья ему, пережившему кучу недугов. Держится молодцом. Взгляд острый, шевелюра седая, брови черные!
Мне приятно вспоминать, как гостил на его 50-летии. Воображение подрисовывает знаменитый дворец на Яузе. Хотя допускаю, что это было где-то еще.
Но этот именно дворец, в котором после побываю на вечерах Аллы Демидовой и Михаила Козакова, с Ловчевым очень монтируется. Так было тепло, хорошо и по-домашнему. Там я имел возможность убедиться, насколько его любят лучшие люди Москвы.
Кто-то из них придет и на 75-летие. Кто-то уже не с нами. Как сидевший рядом со мной 25 лет назад Игорь Нетто.
Спор на «Тахо»
Ловчев был прекрасным футболистом — но мне кажется, его послефутбольная жизнь не утратила в яркости штриха. Живет не скучно. Я звоню — и знаю, что услышу голос не погрустневшего человека.
Ловчев — человек старой Москвы. За обломки которой я цепляюсь в своей памяти изо всех сил. Ее почти нет. Я прохожу какими-то местами — и отказываюсь видеть дома, заслоняющие горизонт. Мне хочется, чтоб все было как прежде. Хотя это неправильно.
Ловчев — часть той Москвы, которую я храню в своем сердце. Он — кусочек той Тарасовки, той спартаковской базы, куда не закрывалась калитка. Так и вросла в землю чуть набок. Той Тарасовки, где стоял памятник Ленину, вылепленный зятем Старостина, и не снесен еще был барак, из которого волокли в тюрьму Эдуарда Стрельцова.
Годы не превратили Евгения Серафимовича в негодяя и зануду. Он легкий и порывистый — как и в юности. С ним рядом и сам становишься моложе.
Когда-то спросил столетнего Владимира Зельдина: «Последний человек, с которым перешли на «ты»?» Он подумал — и улыбнулся: «С мамой Кати Максимовой...»
Мне кажется, с Ловчевым многие на «ты», и это не признак неуважения, а совсем наоборот.
«Серафимыч, немного не так...» — трогают его за рукав в студии футболисты младше на три поколения. Но «Серафимыч» не слышит и слушать не собирается. Он кричит. Даже чуточку привстав. Главный спорщик нашего футбола!
Кого-то это раздражает. Меня — радует. Но я помню, что спорить с Ловчевым себе дороже. Лучше не ввязываться в эти битвы.
Кое-кто готов подтвердить, что спор с Ловчевым обойдется дорого. Если затянет азартом в свои сети, предложит схлестнуться на «интерес».
Рассказал однажды Евгений Серафимович историю. Вот она, слушайте:
— С другом, бизнесменом, и его товарищем сидели в ресторане. Тот про Чимкент обмолвился, дескать, есть такой город в Узбекистане. Я поправил: «В Казахстане...» — «Какой Казахстан?! Это рядом с Ташкентом, километров 120». — «Правильно. Но уже территория Казахстана». Слово за слово, завелись. Предлагает: «Давай на машину поспорим!» — «Давай. У меня старенькая BMW, пятерка». — «А я свою ставлю», — и указывает в окошко на джип.
— Какой?
— «Тахо». Огромнейший! Я почему в своей правоте был уверен? У меня как раз сын в Казахстане играл. Незадолго до этого звонил, рассказывал, что был у них матч в Чимкенте. На всякий случай набрал Женьке: «Чимкент точно в Казахстане?» — «Разумеется». Через месяц я получил машину.
— Куда пристроили?
— В клуб — я тогда в мини-футбольном «Спартаке» был и президентом, и главным тренером. Мне платили денежку за аренду машины и возили на ней бразильца Сержау, который весил 120 килограммов.
Дрова в камине
Мы с коллегой Кружковым приезжали года два-три назад в его деревню Акулово. Вертели в руках медали, листали альбомы. К каждой фотографии у Евгения Серафимовича прилагалась история на часок. В камине потрескивали дрова.
Я вытаскивал бережно, за уголок, какую-то совсем размытую карточку. Не разобрать, кто есть кто. Но оказалось — это мне не разобрать. Евгений Серафимович все помнит!
— Это 75-й год, — выхватил у меня из рук фотографию без всякого сострадания к ветхости. — Ну конечно, 75-й!
— Да ну? — чуть завел я хозяина. - Не думаю.
— Ну как же! Точно — 75-й! Недавно ко мне подходит мужичок. Я, говорит, из Рыбинска. «Какие же вы немцам два гола положили!»
— Как раз в 75-м?
— Ну да. Мы играли с «Кельном». Пять чемпионов мира предыдущего сезона! Пять!
— Грандиозно.
— Один Оверат чего стоит. Я капитан, он — тоже. Я, левый защитник, забиваю два мяча! Интересный был год. В сборной десять киевлян — и я. Играем матч чемпионата Европы с немцами. Оверат меня видит, подходит: «Ты что, в Киев перешел?!» Минут за пятнадцать до конца подключаюсь по флангу, даю длинную передачу Вовке Мунтяну. Тот сбрасывает с груди под ногу, метров с тридцати бьет — 1:0! Как-то на строительном рынке мужик подходит: «Ну и пас тогда отдали, Евгений Серафимович».
— Удался пас?
— Николай Озеров нас после той игры пригласил в свой номер. Наговаривал на «Маяк». Поворачивается к Мунтяну: «Володя, как забил?» Тот усмехается: «Я-то что? Это вот Женя пас хороший дал...» Столько лет — а люди помнят!
Разъехались глубокой ночью. Переваривая все услышанное.
«Я верил в идеалы «Спартака», а Симонян на меня наорал...»
Когда-то дама сердца мне объясняла:
— Да, я могу сделать усилие и не быть такой склочной. Но ведь это буду не я!
С тех пор фраза «ведь это буду не я» для меня словно заклинание. Пусть уж все будут такими, какими создал Господь. В этом и есть счастье.
Кажется, точно так же думает Ловчев — иронизируя над собственной горячностью. Но в той иронии проступают нотки восхищения.
Да я и сам восхищаюсь причудливостью характера Ловчева, слушая его истории:
— В 22 года я поругался с Симоняном. Сказал: «Больше в «Спартаке» не играю!» Не поехал на матч с ЦСКА. Купил билет — сидел среди зрителей. Сыграли 1:1. К ночи ближе мне позвонил Старостин. Часа три разговаривали!
— Вот что значит безлимитный тариф.
— Отвечал ему: «Я верил в идеалы «Спартака», а Симонян на меня наорал...» Старостин почувствовал — меня не переубедить. Включил тяжелую артиллерию. Произнес: «Женя! Симонян и Старостин — это еще не «Спартак»! «Спартак» — это значительно больше и глубже. Это объединение людей, это протест...»
— Как закольцовано.
— В музее «Спартака» есть панно, где выложены фразы Старостина. Одна, другая, третья... В том числе эта. Которую я процитировал.
— Чем тогда-то дело закончилось?
— Наутро взял шмотки, вышел к спартаковскому автобусу. Тот проезжал мимо моего дома на ВДНХ. Думаю: как бы с Симоняном не увидеться? Все-таки нашкодил. А в старой Тарасовке прямо у корпуса был памятник Ленину. Клумбочка — и выход на поле. Этот памятник ваял, говорят, какой-то родственник Старостина. Вот там и столкнулись.
— Раскланялись?
— Выхожу — и Симонян навстречу. Говорю: «Никита Павлович, здравствуйте». Бесков сразу бы начал мне мозги пудрить — сто процентов! А я бы послал его, развернулся и уехал бы на электричке в Москву. А Симонян — будто не произошло ничего: «О, Женя! Давай быстрее, переодевайся. Пошли!»
— Какой милый человек.
— Поэтому для меня Симонян — как отец...
«Паблисити не то...»
Самые язвительные вопросы мы в «Разговоре по пятницам» откладываем на потом. Но для Ловчева чем язвительнее, тем интереснее. С язвительных можно было и начать.
Крайне интересно было выведать, как возможна история — 1972-й год. «Спартак» занимает 11-е место. А лучшим футболистом сезона признают спартаковского защитника Ловчева! Да который еще и не сыграл в тот год за сборную на чемпионате Европы! Что это?
Начали издалека:
— Матчи свои пересматриваете?
— Никогда! — воскликнул Ловчев.
— Почему? — подбирались мы к главному.
— Я и так все помню! — восклицательные знаки в голосе Ловчева становились все отчетливее. — Вот, например...
Евгений Серафимович схватил четыре картофелины — и по-чапаевски иллюстрировал новое воспоминание. Назвав и «поплывшего» спартаковского вратаря, и двух его дублеров.
— В 1972 году вы стали лучшим футболистом страны, — вкрадчиво произнес кто-то из нас. — Величайшее достижение — Лев Яшин, например, лучшим в стране не признавался.
— Только недавно дошло — в тот год «Спартак"-то занял 11-е место! А в 1975-м, когда правили бал киевляне, а «Спартак» снова болтался где-то внизу, я был признан третьим футболистом СССР! Почему об этом не вспоминают?
— Кто первые два?
— Блохин и Веремеев.
— А в 1972-м обошли великолепного Евгения Рудакова и Муртаза Хурцилаву.
— Да! Честно вам скажу: звездой такого уровня, как сейчас меня подают, себя не считал!
— Неужели?
— Но когда вижу сегодняшнюю сборную... Ребята, не обижайтесь — вы в футбол играть не умеете!
— Это смотря с кем сравнивать.
— Я-то сравниваю с временами Хусаинова и Осянина. Я играл с Яшиным и Шестерневым! А если возвращаться к моменту, когда меня признали лучшим в Союзе... Я прилично отыграл последние два матча за сборную в 1972-м. Уступили Франции 0:1 и победили Ирландию 2:1. Но главное, «Спартак» в тот год играл в еврокубках, это людям и запомнилось!
— Где вы и сверкнули?
— В Мадриде с «Атлетико» ведем 4:1, заканчивается все 4:3. Дома-то, думаем, их прибьем. 8 ноября играем на стадионе «Динамо» — эти испанцы снега-то не видели!
— Уже лежал снег?
— Еще какой. Тут мы и узнали, что такое профессионалы. Приехали, надели тапочки на особых присосках. Как понесли нас — 0:2 проигрываем, вылетаем!
— Надо думать, не за это вам лучшего футболиста СССР дали.
— Так подождите, матч еще не закончился!
— Ах, вот оно что.
— Я совершаю невероятный проход по левому флангу. Смотрите, как было (раскладывает картофелины на столе). Проталкиваю мимо этого, проскакиваю того, простреливаю...
— И?
— Сашка Пискарев набегает...
— И?!
— Промахивается мимо мяча!
— Господи.
— Зато на дальней штанге был Гиля Хусаинов. Кладет «щечкой»! Потом выступал в раздевалке: «Дядя Гиля всем вам поездочку в Европу сделал...» 1:2 — проходим дальше! А для нас это валюта, подарки родне! Вот так концовка за меня и сыграла.
— Как узнали, что стали футболистом номер один?
— Еще в 1969-м после чемпионства Симонян меня в Кисловодск отправил. Санаторий имени Орджоникидзе считался лучшим в стране. А в 1972-м говорю прямо там Генке Логофету: «Наверное, меня признают лучшим футболистом». — «Да нет». — «Почему?» — «Паблисити не то...» Я до сих пор смысла этого слова не знаю.
— Когда выяснилось — то паблисити?
— Когда 30 декабря пришли с проходной: «Евгений, вас к телефону» — я уже все понял. Сообщил Валера Винокуров.
— Что вам дали за это? Вазу?
— Даже вазы не было. Грамоту, подписанную Львом Филатовым. Тогдашним главным редактором «Футбола». Все!
— Может, такая грамота и стоит любой вазы.
— У меня с Филатовым была памятная встреча. Прихожу к нему на Архипова, 8. Горячусь: «Лев Иванович, договорняки сплошные! Там, здесь...» Он выслушал и культурно так: «Женя, знаете ли, на этом самом стуле сидели 16 тренеров высшей лиги. Каждый говорил: «Все играют договорняки». А я партбилет кладу — мы ни разу! Все 16!»
— На кого из современных защитников были похожи?
— Недавно Симонян, давая интервью, по поводу меня высказался: «Сейчас у нас таких защитников нет». Это греет душу! Пожалуй, с Демьяненко можно сравнить. Хотя Демьяненко тоже никто не помнит. Может, Айртон?
— Или Дмитрий Комбаров?
— Да ну, какой Комбаров... Я в обороне надежнее был.
— Забивали много.
— В каком-то году был лучшим бомбардиром «Спартака» в еврокубках — штук пять забил, подключался регулярно! С Симоняном спор вышел на эту тему. Говорит: «Нельзя в каждую атаку подключаться!» — «Почему?» Я действительно не понимал. Если я лидер, гоняю всех впереди. А Симонян продолжает: «Защита соперников привыкает. Надо туда изредка ходить».
— Может, он и прав.
— Я интересную вещь вывел — мяч на футбольном поле сам знает, кому надо довериться! Вот у меня он был чаще, чем у других, хоть я играл левого защитника. Между прочим, если и была где-то демократия в стране — то в «Спартаке». Даже поговорки у Старостина: «Глас народа — глас Божий», «Один ум хорошо, а два — лучше...» В 1969-м у нас был тренерский совет! Девять игроков садились за стол и определяли состав на матч. В том числе мы с Васькой Калиновым. Два молодых.
— Почему «Спартак» в 1972-м был так слаб?
— Резко обновили состав. До прихода Бескова команда чемпионом не становилась!
— Даже не приближалась?
— В 1974-м взяли серебро, но киевляне были намного сильнее. Если б они не отдали несколько игр в концовке, вообще ушли бы в огромный отрыв.
