«Ничего от человека не оставалось, стонал ужасно». Последние дни известного тренера 90-х в рассказе его сестры

Люди из 90-х

«Балтика» на матче со «Спартаком» устроит минуту молчания — и покойный Корней, безусловно, достоин таких почестей. Кстати, «Спартак» он обыгрывал. За одно это достоин памятника возле стадиона. «Спартак» в ту пору был о-го-го.

Когда-то мой добрый знакомый Корней Шперлинг был очень знаменит. В нашем футболе 90-х, куда нет-нет да затягивают воспоминания, вес Корней Андреевич имел колоссальный.

С трибун какого-то из его футбольных городов кричали: «Першинг — нет, Шперлинг — да!» Что я и вынес в заголовок давней заметки. Корней Андреевич усмехнулся. Мне показалось — ему понравилось.

Их почти не осталось, героев 90-х. Кто-то жив — и тихо стареет на окраинах империи.

Человек легендарной мощи, мастер яркого жеста Владимир Горюнов тихо стареет на бывшей базе «Ротора». Чтоб пробиться на разговор — нужно знать систему условных знаков и перестуков. Врагов, желающих завладеть угодьями, много.

Могучий человек, создатель футбольного «КАМАЗА» Валерий Четверик когда-то горячился перед моим диктофоном: «Да я хоть за шнурки готов отвечать — лишь бы быть в футболе!» Время ответило усмешкой — постаревший, но не растерявший физическую мощь Четверик мог бы развернуться во всю ширь. Задора хватает. Но времена для него темные: то окажется при небольшом деле в футболе, то снова где-то вдалеке. Когда-то мне казалось, что Четверик может все. Видеть надо было, как выпрыгивал из своего «Гранд Чероки», с какой натугой сдерживала кожаная куртка мощь его плеча. Четверик был богатырь!

Тихо умер и мало кем вспоминается вне комедийных смыслов Арсен Найденов. Грех, да и мне скорее помнится что-то опереточное в сплетении с этим именем. Вот вырастил Арсен Юльевич киви над крыльцом сочинского имения и показывал мне с гордостью, вертел в руках — не срывая, однако ж, с ветки: «Яйца какие волосатые, а?!»

А между тем не только «волосатыми яйцами» силен был Найденов — правдами-неправдами удерживал в высшей лиге нищую «Жемчужину». Вспыхивали у него люди, списанные в других командах. Все играли сильнее, чем умеют — а есть ли качество важнее для тренера?

Добродушно комментирует что-то из эстонского далека Валерий Овчинников — и мне странно думать, что кукольный Таллин не жмет ему в плечах. Фигурам такого масштаба — хотя бы в смысле комплекции — должен поджимать. Человек схожих габаритов Сергей Довлатов продержался года три в квартирке на тогдашней улице Рабчинского. Нынешней Vabriku.

Шперлинг в своем Калининграде выглядел барином. Светлая голова, кандидат наук. Даже фамилия выделяла из толпы коллег. Немцы в нашем футболе особенно почитаемы. Даже если эти немцы — доморощенные. Даже если наполовину, по отцу.

Он не голосил на конференциях РФС — но если уж ссорился, то ссорился. Выговаривая не громко — но четко. Выказать презрение одним лишь взглядом умел он как никто.

Сколько пропускал через себя — выяснится потом. Как переживал. Как сидел на успокоительных таблетках, название которых мне и выговаривать-то страшно.

Корней Шперлинг (слева).

Фото Александр Федоров, «СЭ»

Пельменная Бродского

Уже после «Балтики» мы подружимся — и Корней Андреевич, оказываясь проездом в Москве, будет заглядывать ко мне в старую редакцию «СЭ» на улице Красина. Кажется, даже соберемся разок-другой в пельменную по соседству. Я расскажу, что Бродский посвятил ей стихотворение, а в Москве неизменно останавливался в соседнем доме у друзей — Шперлинг уважительно качнет головой. Окинет улицу Красина совсем другим взглядом.

Я буду слушать его рассказы — и понимать, что такое футбол 90-х. Свой, ни на какой не похожий, футбол был у Горюнова. У Четверика. При общей нити все рассказы — глубоко личные. Вообще не похожие.

Когда-то Шперлинг поднимал «Уралмаш» — и с горькой усмешкой вспоминал лютые времена. Из которых вывернулся невредимым — но потрясенным.

В каком-то разговоре я зашел издалека. Запинаясь, скатился на намеки — не из-за легендарных уралмашевских «братков» покинули вы тогда клуб, Корней Андреевич?

Шперлинг прервал на полуслове — не позволив мне запутаться в окончаниях. В своем стиле — сразу к делу. Честный немец.

— Были известные всему Свердловску братья Цыгановы, руководители этих самых «сомнительных структур»...

Я, любитель цикла «Криминальная Россия», почтительно кивнул. Цыгановы — генералы криминального мира. Если не фельдмаршалы.

— Костя футбол обожал, сам когда-то играл за Фергану во второй лиге, — не заметил судороги на моем лице Шперлинг. — Смотрю — приходят на каждую тренировку. Наблюдают. Я знал, что с нашим футболистом Шишкиным они дружат, но внимания не обращал. Потом уходили, мне даже слова не говорили. Потом мой товарищ, начальник тогдашнего «Уралмаша» Виктор Усенко, подходит: «Знаешь, Корней, у меня дома сегодня был Сам...» Фамилию не говорит, на меня смотрит странновато. Потом я понял, что как-то эти Цыгановы на Усенко повлияли — и начались у нас разногласия.

— Это какие же?

— Сначала — по комплектованию. Потом проигрываем очередной выездной матч 0:1 — я вижу, что-то не в порядке с некоторыми футболистами. Мне показалось, сдают игру. Говорю об этом Усенко — молчит в ответ. После с самым известным наши футболистом Виктором Шишкиным схлестнулись на тему нарушения режима, в очередной раз отчислил его, а Усенко меня в сторонку отзывает: «Корней, ничего не понимаешь? В команде как Шишкин скажет, так и будет. Будешь ты работать или нет — тоже...» Я уже тогда начал догадываться, что командой не я управляю, а другие люди. Доллара в глаза-то не видел, а парень из команды при мне портмоне достает — а там пачка этих зеленых!

— Решили уйти?

— Да. Подошел к председателю клуба Зайкову и Усенко. Так и так, говорю, будем прощаться. Пытались уговорить и они, и Спорткомитет. Но я все для себя решил. Потом случайно встретился в магазине с Костей Цыгановым. «Корней Андреевич, ну что у вас там случилось-то? Мне все равно, вы будете работать или Усенко — просто расскажите...» «Приезжай, — отвечаю, — ко мне домой, на улицу Фрунзе. Поговорим». Но так никто не приехал и не позвонил. Месяцев восемь я еще в Свердловске прожил — никто меня не трогал, никаких угроз не было. Наверное, потому, что ни от кого я не зависел.

«Всю вину принял на себя». Он выиграл первый Евро в истории — а потом вылетел со «Спартаком» из высшей лиги СССР

«Бандиты назначили встречу!»

— Ну и сблизились бы с «братками». Что мешало?

— Трудно переступить грань! Похожая ситуация потом приключилась в Калининграде. К нам с Зибаровским, директором «Балтики», заходит в кабинет парень. Двое в приемной сидят, караулят. Этот прямо говорит: «Мы представители такой-то группировки... Но вы не волнуйтесь!» Вроде того — ничего с вами не будет. Мы вам за определенный процент помогать хотим. В основном с ним Зибаровский говорил, я не материально ответственный был. Без права подписи. Пытались надавить. Я поступил очень просто.

— Научите. Может, пригодится.

— В моем подъезде на 3-м этаже жил генерал УВД, а на 4-м — генерал ФСБ. Иду к ним, все рассказываю. Сразу выделили мне начальника отдела по борьбе с организованной преступностью, тот говорит: «Если вам будут встречу предлагать — соглашайтесь и разговаривайте...» Вмонтировали в одежду подслушивающие аппараты. Нам в самом деле назначили встречу!

— Прямо как в «Черной кошке» — «Бандиты назначили встречу!»

— Вот-вот. Тогда я и убедился, насколько допотопная техника у нашей милиции.

— Не угнались за хлебным фургоном?

— Не было фургона. Я боялся, что передатчики на мне зашипят. Но не зашипели, нет. Просто чтоб что-то услышать, оперативники должны были сидеть в ближайших кустах. Иначе все глухо. А кто нам «стрелку» забивал — те тоже не дураки. Проехались вокруг, все поняли — развернулись и уехали. Больше мы их не видели. Потом только узнал, что отдел по борьбе с оргпреступностью прекрасно этих ребят знал. Посоветовал в футбол не соваться.

— Ну и жизнь у вас.

— Это я тебе десять процентов рассказываю от того, что было.

— Давайте доведем цифру до пятнадцати. Знаменитая история с избиением Веретенникова свердловскими бандитами при вас случилась?

— Лупили его металлическими прутами уже в Волгограде.

— Но за «Уралмаш»?

— А за что же? Конечно, за «Уралмаш»! Я как раз оттуда ушел. Мне после свердловские рассказывали — в конце сезона был банкет, выпили, и Веретенников при Цыганове сказал, что останется в «Уралмаше». А потом раз — и свинтил в «Ротор». Вот ему и отомстили. Я, кстати, еще был в Свердловске, когда одного из Цыгановых, Гришу, убили. Сидел на кухне, выстрелили в окно.

Корней Шперлинг.

Фото Александр Федоров, «СЭ»

Бомж

Прошли годы — я с ужасом и недоумением вычитал в калининградской газете крохотную заметку: тот самый Шперлинг остался на старости лет без своего угла. Превратился в бомжа.

Я отказывался верить — но, отыскав телефон сестры Ольги Андреевны, убедился: все правда. Дело еще хуже: недуг за недугом, какая-то комнатушка в общежитии. Чуть не умер от голода. Прислала фотографию — прежде аккуратный до пижонства Корней Андреевич стоит в каком-то потертом спортивном костюме на стадионе. Взгляд отсутствующий. Я чуть не разрыдался, честное слово. Лучше б я всего этого не знал.

Как ни странно, удалось потолковать и с самим Корнеем Андреевичем.

— Корнюша, поговоришь? — Ольга Андреевна протянула трубку Корнею Андреевичу. — Это «Спорт-Экспресс», Юра! Помнишь его? Тот, который по «пятницам», мы с тобой читаем. Будешь говорить?

Сестра передала трубку Корнею — и я услышал тот самый голос. Ставший с годами глуше. Но все равно — узнаваемый.

Отвечал Шперлинг односложно — но внятно. Не путался. Все как на давних конференциях РФС.

— Добрый день.

— Как себя чувствуете?

— Нормально. Продолжаются дела с квартирой. Есть надежда все вернуть. Лечусь от онкологии.

— Боже. Еще беда?

— Да, борюсь. У меня рак простаты. Хорошо, таблетки дают бесплатно в аптеке. Я чувствую — уже не болит. Вот сестра прилетала из Омска, помогает. Иначе давно бы закопали. Естественный родственник, который помогает. Больше никого. Все померли.

— Живете в каком-то ужасе?

— Комнате в коммуналке. Бывшее общежитие на Печатной. Ой, неважно там, лучше не видеть... Это не квартира!

— Вы действительно умирали от голода?

— Было дело. Еще таблеток наелся. Хлорпротиксена и феназепама. Сын вот у меня умер. Два года как. Он выпивал сильно.

— Как выжили?

— Помогал мне только сосед, седой такой. Я в этой коммуналке оказался без денег, без документов, без еды. Документы потом восстановили. Только раскладушка была.

— А сейчас?

— Тоже раскладушка. Когда меня в эту коммуналку везли, я плакал и просил отвезти меня в морг. Лучше сразу!

— Весь ваш архив пропал?

— На Брамса остался. Ничего не вернешь, там уже другие люди живут. Квартира продана, вся мебель вывезена. Что там мой архив?

— Погулять выходите?

— Когда сестра выведет. Вот сейчас на улице.

— Футбол вам снится?

— Вот только футбол и снится! Вчера ночью вдруг приснился Леша Смертин. Хотя у меня не играл. Бывает, Женя Калешин приснится. Вот он у меня «Волгаре» был. А сегодня Юра Семин снился, мой ровесник. Юра молодец.

«Василий Сталин украл меня из ЦДКА». Как дворник с Арбата оказался знаменитым футболистом

— Еще что снится?

— Только футбол — или жена с сыном. Жена в 2009 году умерла. Я ужасно переживал. Она везде со мной ездила. В Астрахани клуб болельщиков возглавляла.

— Телевизор у вас есть?

— Вот телевизор есть. Фильмы — отдушина. Концерты. «Братьев Карамазовых» вот посмотрел.

— Кто-то из футбольного мира вам помогает?

— Нет. Никто не помогает. Только Андрей Румянцев, бывший капитан моей «Балтики». Низовцев немного помогает. Кляшторный, вратарь. Чуть-чуть деньжат подбрасывают.

— Если б сестра вас не спасла — вас бы сейчас уже не было?

— Конечно! Это чудо, что я живой!

— Когда история с квартирой происходила, понимали, что вас обманывают?

— Потом сестра объяснила. Но что-то понимал.

— Уф, какой кошмар. Кто был вашим лучшим другом в футболе — помните?

— Базилевич. Лобановский. Бесков. Морозов Юрий Андреевич. Он же умер?

— Довольно давно.

— Был моим оппонентом на диссертации. Еще Тумасян.

— Бывший тренер «Балтики» Леонид Ткаченко как-то проявляется сейчас?

— В прошлом году меня отвели на футбол, там с ним встретились. Прощения у меня попросил. Ругались когда-то. Как хорошо меня народ встретил! Портрет мой там повесили, прямо на стадионе.

— Мечты у вас остались?

— Мечтаю в Омск к сестре переехать. Здесь-то жилье совсем плохое. А в Омске буду консультировать «Иртыш». И «Динамо».

— Зовут вас туда?

— Ждут!

— Когда собираетесь переезжать?

— Зимой. В декабре.

— Вы верующий человеке?

— Очень верующий! В 1980 году тайно покрестился, а после поп меня «продал» в КГБ. Так на чемпионат мира в Испанию не выпустили.

— Как думаете — за что вам такие испытания сейчас?

— Не знаю... Я выдержал все!

«Квартиру обчистили, маму связали. Через год от переживаний инсульт — умерла». Дважды лучший вратарь СССР

**

Писал я ту заметку с тяжелым чувством. Близким к непереносимому. Я помнил, как размяк к преклонным годам Бесков — и готов был говорить по телефону хоть час. Произносил на прощание: «Вы звоните почаще, не забывайте».

Я знал прежде совсем другого Бескова — и мозг отказывался верить, что говорю с тем самым. Оставалось ему недолго. Надо было, надо общаться почаще. На Ваганьково теперь звони — не звони.

Но никого другого мне не было жалко так, как Корнея Андреевича. Чтоб такой человек — и превратился в бомжа? Бомжом стал великий хоккеист Викулов, затерялся в огромной Москве. Обитал в каком-то перелеске у Хорошевского шоссе. Но то — Москва! А чтоб в Калининграде? Да еще и человек, поднявший до небес этот футбольный клуб — «Балтика»? Вы можете представить Ги Ру, бомжующего в Осере?

Все это казалось каким-то вздором.

Могила Корнея Шперлинга.

«На моих глазах начал умирать...»

Сестра перевезла-таки его в Омск. Сняла квартиру. Прожил после того разговора два с половиной года в относительном счастье. Уж точно — под присмотром.

А 16 ноября Ольга Андреевна мне написала: «Сегодня ночью в реанимации Корней умер. Бог пожалел, забрал. Похороним рядом с братом. Вышел из бедности и ушел в бедности».

Отыскала силы поговорить через пару дней после похорон. Выяснилось, счастье было не совсем счастьем. Переезд в Омск добавил спокойствия — но не прибавил здоровья.

— Не жизнь у нас была, а существование. Сначала сняли квартиру, потом моя младшая дочка однушку нам отдала на Иркутской набережной. Четвертый этаж без лифта, Корней еле мог спуститься. Падает! Каково мне его поднимать, представляете? Слава Богу, ничего не ломал. Как-то группировался.

— Похоронили в Омске?

— Да, рядом с братом Геной. Тоже от рака ушел, в 48 лет. Было у меня пять братьев, а теперь вот схоронила последнего, Корнюшу.

— Какое кладбище? Вдруг кто-то захочет сходить.

— Да кто там в Омске пойдет... Ну, запишите — Старо-Восточное. Вряд ли это кому-то пригодится. Хотя на похороны его бывшие футболисты пришли. Отпевание было. Корней крещеный. Хоронили в последний теплый день. Соседи пришли, болельщики. Дождик чуть моросил. Как говорят — погода плакала. Бог Корнея любил! А к вечеру первый снег лег...

— Умирал Корней Андреевич тяжело? Онкология — жуткие боли.

— Хоть до этого не дошло. Все-таки нынешние таблетки эти боли блокируют. Но худел и худел. Кушает — а ничего уже не усваивается. Потом ишемический инсульт. На неотложке увезли, что-то сделали — и выписали. Так его жалко было! Трясло руку, ногу, голову повернуло... Сделали МРТ — и выяснилось, что инсульт не первый! Еще в Калининграде на ногах перенес!

— Ох, Господи.

— Провел трое суток в реанимации. Поставили катетер — а ему нельзя было из-за онкологии, что-то нарушилось... Чувствую — отходит.

— У него же давно проблемы с нервами начались?

— С пятидесяти лет. Тогда накатила жуткая депрессия. Еще какой-то доктор-болельщик ему феназепам выписывал. Снимать тревогу. Ужасные таблетки, от них с ума сойти можно! Брат тогда на месте стоять не мог, все бегом-бегом. Нервы!

— Леонид Ткаченко, с которым когда-то поднимали «Балтику», хотя бы позвонил?

— Да о чем вы говорите? Нет, конечно. Ткаченко с Чепелем ту «Балтику» и распродали.

— Весь футбол в областях держится на губернаторском отношении.

— Вот это правда! Пока был губернатором Маточкин — все у Корнея было в порядке. Как только пришел Горбенко — сразу конец клубу. Денег на футбол не давал. Корнея на порог не пускал, унижал. Горбенко как-то внезапно умер еще молодым. Кто-то еще шепнул: «Я заметил — все, кто Корнея обидел, плохо заканчивают...»

— В последнее время футбол Корней Андреевич смотрел?

— Да. Все понимал. Нынешняя «Балтика» ему нравилась, Игнашевич тоже. Говорил — «толковый парень». Просто не везет, результата нет. А играют нормально. Но с памятью в последние месяцы совсем тяжело было. Меня-то узнавал, а племянников уже нет. Понимает, что лица знакомые, вспомнить не может.

«В день гибели Виталика видела плохой сон». Роковой обрыв героя грузинского футбола Дараселии

— Вы мне писали — «Балтика» помогла с похоронами, болельщики из Калининграда что-то собрали.

— Да, болельщики бросили клич — собрали 42 тысячи! Оставим на памятник. Добавим, что сами скопили с пенсий. На какой-то скромный хватит. А из «Балтики» вдруг звонит коммерческий директор. Перешлите, говорит, нам реквизиты той ритуальной конторы, которая будет хоронить. Напрямую им все оплатим. Все сделали.

— Сколько сейчас стоят похороны?

— Если скромненько, как у нас, — под двести тысяч. 172, что ли.

— Какие молодцы. Сейчас мало кто поможет. Скорее утопят.

— Когда-то Корней с Толстых рассорился. Потом брата приглашали вернуться в «Уралмаш». Так что вы думаете? Толстых позвонил — не брать! Перекрыл дорогу! Вот и все. Человек, который помогал когда-то Корнею в «Иртыше», предал. Переметнулся на сторону Толстых. Правда, на похороны сейчас пришел. Передал пять тысяч в конверте.

— Когда брат попал в больницу — вы понимали, что это все?

— Когда в конце октября случился инсульт — еще нет. Он же медленно угасал. Слабел, худел... Ничего от человека не оставалось, 65 килограммов! Домой привезли — еще пытался ходить от дивана до кухни. Поддерживала его. Потом все хуже, хуже... Старался кушать — а желудок уже ничего не принимал. В последние сутки боли начались. Кричать не кричал, но стонал ужасно. Сердце разрывается, как вспомню! Вижу — глаза уже блуждают, не понимает, где находится. Вызвала скорую, поехала с ними. Чуть ему облегчили состояние, но уже ясно было — конец близок. Ногти синеют.

Медсестра попробовала кровь взять из пальца — не получилось. Не идет. Две капли выдавили из вены. На моих глазах начал умирать. Врачи видят, что совсем дело худо, — отправили в реанимацию. В семь вечера привезли, чуть за полночь умер. Нашелся честный врач, сказал: если б откачали — только обрекли бы на муки. Несколько дней медленно отходить в больнице еще тяжелее. Мне и самой стало так плохо, что едва на похороны выбралась. Как-то пережила этот день — а сразу после похорон снова накрыло.