«После разговора с руководством «Спартака» вернулся со слезами на глазах: «Нас уволили». Три года без Милоша Ржиги
«Рано гладить бабушку»
Все-таки чехи, словаки, поработавшие в России, оставили яркий след. Ну и тысячу присказок — которые нет-нет да вырвутся откуда-то из подсознания. Удивляя окружающих.
— Дураковина! — выкрикнешь ты.
Не каждому объяснишь, что это не я. Это говорит во мне пан Петржела.
— Рано мне гладить бабушку, — замечаешь, спрыгивая с велосипеда.
Спрыгиваю-то я — а думаю и даже говорю с акцентом пана Шуплера. Доброго дядюшки Юло. Надо б позвонить ему в Братиславу. Хотя я уверен, что у него все хорошо.
31 августа
Я до сих пор не могу поверить в кончину Милоша Ржиги. В котором жизни было больше, чем всех нас, молодых корреспондентах. Вившихся вокруг него.
Мне кажется, он еще вернется. Снова возглавит клуб — если найдется такой, кого он еще не тренировал — и снова получится ярко. А не ярко, так самобытно. Не сложится на льду, так компенсируется на пресс-конференциях. Все мы будем спорить — не слаб ли тактически этот чудесный мотиватор?
Ржига оставил великолепное послевкусие, что и говорить. А послевкусие решает все.
Вспоминать его приятно. С Ржигой было легко. Его искренний «Спартак» и дошедший до финала Кубка Гагарина «Атлант» помнится до сих пор. Все это было похоже на чудо.
Все эти чудеса не сделали пана Ржигу надменным. Не добавили барства. Чуть величавым он был и прежде — но количеству новых друзей только радовался. Веря в искренность чувств.
Стать другом для Ржиги было очень легко. Хватало одного телефонного звонка, минуты разговора. Телефон Ржиги знала вся Москва. Только пан Милош мог разговаривать с тобой три часа. А когда все выходило в «Спорт-Экспрессе» на двух полосах, я уточнял:
— Как вам заметка?
— А я не читал, — отвечал равнодушно Ржига.
Становилось понятно — говорил он со мной. А не с газетой. Это было странно и приятно.
Мне кажется, по этому номеру и сейчас ответит голос с милым акцентом. В России пан Милош сменил несколько номеров — но все заканчивались на 12-12. Видимо, неслучайно.
С Ржигой было очень просто даже в пору пиковых его заработков. Матушка Россия сделала Ржигу долларовым миллионером — но из всех знакомых миллионеров он был самым добродушным.
Не каждому зачитаешь строчку из интернета:
— Посмотрите-ка, что о вас пишут!
Писали о Ржиге столько всего — и довольно странно, что любопытство к написанному пан Милош не утратил.
— Что? — откликался моментально. Склонялся над моим телефоном.
— Ржига похож на пожилого порноактера, — зачитывал я.
— Ха-ха! — радовался Милош. — Это хорошо или плохо?
Решив, что хорошо, через секунду забывал.
Думаю, с таким же любопытством ознакомился бы Ржига с некрологами на самого себя. В которых его называли «рок-звездой». Думаю, ему понравилось бы.
Ржига умер три года назад, 31 августа. Здоровенный мужик, незадолго до того отметивший 60-летие. Так и не встретил новую осень, новый хоккейный сезон. Кто знает — может, и успел договориться с кем-то из России о скором приезде. Или о том, что готов подменить. Если что. В хоккее такое бывает.
Ведь узнавал же я вскоре после трагедии ярославского «Локомотива», что чудом уцелел Олег Петров. Договорился о контракте — но присоединиться к команде должен был то ли в октябре, то ли в ноябре. А потом случилось то, что случилось.
«Ржига вернулся со слезами на глазах: «Нас уволили»
Я расспрашиваю про Ржигу всякого, имевшего отношение к его командам.
Лица проясняются. Тот же Олег Петров, в свои 40 лет бегавший в «Атланте» больше всех, улыбался:
— Я таких эмоциональных не встречал. Не представляю, кто еще из тренеров мог бы броситься перед собственной командой на колени.
Россия познакомила Ржигу со странными вещами.
Гашека в «Спартак» привел не он. Но все сделал, чтоб найти общий язык.
А Гашек сломал все. В первую очередь — атмосферу. Которая при Ржиге была главным активом. На котором все держалось.
Как-то разговорился я с Андреем Потайчуком, помогавшим Ржиге во многих клубах. Начиная с того самого «Спартака».
Подробности поразили. Да вот, послушайте сами.
— Какая отставка далась тяжелее всего?
— Я не в курсе, о чем Милош беседовал со спартаковским руководством, но вернулся со слезами на глазах: «Нас уволили». Уход из СКА пережили менее трагично. Когда в полуфинале проиграли «Динамо», были готовы к тому, что нам отрубят головы. Почему-то не случилось. Стартовал новый сезон, мы лидировали, но не покидало чувство, что вот-вот уберут. Позже узнали, что клуб давно контактировал с Ялоненом. Как только договорились — нас попросили на выход.
— Вы же вместо СКА едва не очутились в «Салавате»?
— В «Магнитке». Милошу я советовал именно этот вариант: «Команда там работящая, твои требования будут выполнять...» Он ответил: «Едем в СКА. Для меня это вызов».
— Приглашение в «Спартак» — чья идея?
— Понятия не имею. Точно не Милоша. Я о переходе узнал из газет. Гашек — великий вратарь, но в «Спартаке» повел себя неправильно. Коллектив раскололся, от дружной атмосферы не осталось ничего. Пять словаков слушали Гашека с открытым ртом, внимали как Богу и держались отстраненно, хотя раньше общались с нашими ребятами.
Пропускали многовато. Гашек выкатывался далеко из ворот, а защитники, не привыкшие к такой манере, страховать не успевали. Милош говорил: «Доминик, опять твоя ошибка».
— А тот?
— «Я согласен, но...» И так во всем. На любое замечание у Гашека находилось свое «но». Потом начал вмешиваться в тренировочный процесс.
— Каким образом?
— Милош останавливает тренировку, что-то объясняет игроку — вдруг в диалог вклинивается Гашек. Рассуждает, как надо проводить упражнения. Бред! Твоя задача — шайбы ловить. А если хочешь тренировать — меняй профессию.
— Пробовали поговорить с Гашеком?
— Нет. Так неприятно было видеть его отношение, что не хотелось лишний раз соприкасаться.
«Поднес руку ко рту...»
Кто-то вспомнит, как схватились в подтрибунном помещении два хороших человека — Милош Ржига и сменивший его в «Атланте» Федор Канарейкин.
Крепыш Федор Леонидович победил по очкам. Хорошо, не техническим нокаутом.
Оказалось, всему виной недоразумение.
— Милош поднес руку ко рту — изображая свисток, — рассказывал Потайчук. — Показывал чужой скамейке, что судьи им помогают. Федор Леонидович этот жест расценил иначе. Сами догадайтесь, как. После матча, проходя мимо, так толкнул Ржигу, что тот едва не улетел за лавочку. Вспыхнула перепалка. Продолжилось в коридоре. Для меня дикая ситуация — работаю с Милошем, а с Канарейкиным играл в одной команде, Брагин меня тренировал в «Химике». И тут я между ними!
— Не-е-ет, страшно мне не было! — смеялся время спустя Ржига.
— Надо ж, — удивился я, вспомнив крепкие кулаки Федора Леонидовича. Такими подкову разогнешь.
— А ко мне на помощь сразу кинулся доктор, — растолковал пан Милош.
— А, — все понял я. - Тогда ладно.
— Мне не понравилось, что кричали помощники Канарейкина, — внезапно развил тему Ржига. — До меня доносилось «скурвленный чех». Орали: «Что ты делаешь здесь, в России?» Правда, на пресс-конференции мы об этом и словом не обмолвились.
«Милош на полу без сознания, синеет...»
С Потайчуком они подружились — и наверняка поработали бы еще вместе. Но сложились отношения не сразу.
— Ржига ведь не хотел вас брать в «Спартак»?
— Да. Хотя при нем в «Химике» был капитаном, в том сезоне признали лучшим игроком команды. А в «Спартаке» он предложил должность четвертого тренера.
— Шайбы носить, фломастеры?
— Вроде того. У него принцип: в разгар чемпионата помощников не меняет. Но в декабре уволили Пачкалина, пригласили меня. Милош был против, однако руководство заняло жесткую позицию: «Ассистентом будет Потайчук». Ржига уступил. Сначала общались исключительно по делу, вместе не ужинали. Он держал дистанцию. Проверял. Опасался, что обо всем буду докладывать наверх, раз меня навязали.
— В какой момент почувствовали, что Ржига вам доверяет?
— Зная чешский, я был мостиком между тренером и игроками, сглаживал определенные ситуации. Через пару месяцев Милош оттаял.
— Когда он кричал особенно громко даже по собственным меркам?
— Часто бывало! И с судьями воевал, и на меня в тренерской мог наорать. Но остывал быстро. В раздевалку заходил уже улыбчивый, спокойный. Четко объяснял, что нужно исправить. Лишь раскрасневшееся лицо говорило о том, что творилось десять минут назад. Милош — психолог.
— В чем выражалось?
— С утра приезжал во дворец, брал чашку кофе и отправлялся к игрокам. Прощупывал, кто в каком расположении духа. Такую и тренировку устраивал. Каждый день что-то новое. Повторял: «Если у команды хорошее настроение, она сделает все, что угодно». Знал, что творится в семьях у игроков. Встряхивал — если сидят в раздевалке тихие, значит, нужна «позитивная тренировка».
— Это как?
— Что-нибудь веселое, построенное на соревновании. Два на два, пять на пять. Заканчивали буллитами на раздевание. Либо спорили на 100 долларов. Однажды я поразился — в буллитах худшим был Серега Мозякин...
— Вайсфельд считает, что Ржига — отличный мотиватор, но слабый методист.
— Как человек, отработавший с Милошем пять лет, — не соглашусь. Тактику он всегда подбирал, исходя из возможностей хоккеистов. В СКА, допустим, крен был в сторону атаки, потому что команда идеально играла в нападении. Пропускали четыре, забивали шесть. Этот хоккей нравился зрителям.
— А начальству?
— Время от времени долетали слухи, что кто-то чем-то недоволен. Да и в «Атланте» через это прошли. Помню, 23 февраля позвали в ложу после победного матча. С Милошем еще пошутили по поводу подарка. Но с порога услышали от вице-губернатора: «Почему так плохо играли?!»
— Ржига сообщил нам, что испытал шок, когда один из руководителей «Витязя» явился к нему на скамейку «Химика» с пистолетом. Как отреагировали вы?
— Пистолет был не у него — у охранника. Милош кричал: «Полиция! Полиция!» А я еще играл. Сидел рядышком с молодым хоккеистом, сегодня игроком «Салавата». Товарищ из «Витязя» подлетел к нему, схватил за грудки. Но я объяснил, что он обознался.
— ?
— Спутал с Лехой Шкотовым, который, проезжая мимо лавочки «Витязя», то ли сказал что-то, то ли показал. Честно говоря, боялись, что последует продолжение. Но когда матч закончился, Милоша пригласили в ложу и в дружеской обстановке конфликт утрясли.
— Когда Ржига вас особенно насмешил?
— Он забавно коверкал русские слова. Либо произносил на свой манер. К примеру, увидел помощника в толстом свитере: «Снимай, в нем очень жарко». — «Милош, да на тебе такой же свитер». — «Не-не, у меня тюнький...»
— Тонкий?
— Ну да. В Петербурге была история. Отмечали Новый год в компании чешских друзей. Салют решили посмотреть на Дворцовой набережной. От клуба был автобус, подъехали минут за десять до боя курантов. Открыли шампанское, расставили стаканчики. Милошу приспичило в туалет. Спустился по ступенькам, подошел близко к Неве. Поскользнулся — и рухнул в ледяную воду.
— Боже!
— Я только услышал: «О-о-оп!» Смотрю — барахтается. Рванул вниз, помог вылезти. Он хорохорился: «Я в порядке». Но через пару минут уже дрожал от холода. У водителя были одеяла, быстренько закутали Милоша, погрузили в автобус. Оттуда и досматривали салют.
— Простудился?
— Обошлось. Еще в «Атланте» был случай был перед полуфинальной серией с «Локомотивом». Паримся с Вадиком Хомицким. Вижу Милоша сквозь стекло, идет в душ. Дальше шлепок, крик — и тишина. Выскакиваем — он на полу без сознания. Синеет. Вадик за доктором, а я хлестал по щекам, орал: «Милош, очнись!» Несколько секунд казались вечностью. Наконец открыл глаза. Рассказал, что ударился шеей о кафельный бордюрчик. Слава богу, не головой — а то бы все закончилось печально.
«Втяни живот!»
Как-то приехал к нам в редакцию самый добрый человек из хоккейного мира — Роман Людучин. Поигравший в том «Спартаке» у Ржиги. Там и сделавший имя.
Вспомнили Милоша — и Роман улыбнулся широко-широко:
— Да, мужик был классный. Всегда на позитиве. Игроков оберегал. Часто повторял: «Я не буду вываливать на них негатив. Лучше с доктором поругаюсь. Или с массажистом. Ребята увидят, заведутся — и на льду это принесет результат...» А надо мной постоянно подшучивал в раздевалке по дороге в душ.
— Как?
— Сижу расслабленный, без майки. Голова опущена, грудь чуть-чуть свисает. Милош подходит, прикладывает к ней палец: «Рома, что это? Ты же не девушка!» Я смеюсь: «Ага, титьки такие, что некоторые девчонки завидуют». А Ржига уже на живот указывает: «А это что? Втяни! Давай-давай, работай!»
Ричард Гир из Сокольников
Я вспоминаю, как славно сиделось с паном Милошем в холле отеля в Сокольниках. Вообще, мистическое место. Сколько было там интервью — все прошли замечательно. Расцветали под этим искусственным солнцем даже Рашид Рахимов и Станислав Черчесов. Не говоря уж про Войцеха Ковалевски, агента Барбозу и Андрея Назарова.
А Ржига и вовсе был прекрасен. Широко жестикулировал — притягивая взгляды. Раскрасневшись, стал похож на Ричарда Гира. Кажется, заражал не только нас с Сашей Кружковым, но и всех вокруг отличным настроением.
Даже самые грустные истории Милош рассказывал так, что печалиться не хотелось. Закончилось-то все хорошо.
На этих словах Милош непременно постучал бы костяшками пальцев по зубам. Уточнив для нас, удивленных:
— Это в России стучат либо по дереву, либо по голове. А в Чехии говорят: это все сгорит, только зубы не сгорят...
Мы кивали, соглашаясь. Не сгорят так не сгорят.
128 швов
Расспрашивали про аварию другого нашего товарища, Ивана Глинки. Ржига пожимал плечами:
— Крайне странная история. До сих пор не могу понять, что там случилось. Глинка обожал гольф и Карловы Вары, строил там дачу. Весь город был у него в друзьях. Всегда ездил туда одной дорогой, на ней и погиб. Вот представьте: есть дорожка, на которой разъехаться легко. Одна полоса туда, одна обратно. Глинка ехал на «Шкоде-Октавии», навстречу ему грузовик, который чуть срезал дорогу. Зацепили друг друга. Умер Иван не сразу. Успели довезти до больницы.
Расписывая все это, Ржига двигал по столику солонки, словно наперстки. Все становилось только непонятнее от этих перемещений.
Уловив огонек непонимания в наших глазах, Ржига воскликнул:
— Да и я пережил страшную аварию!
— Последняя секунда перед столкновением казалась очень долгой? — спросил я. К сожалению, представляя, что это такое.
— Точно! Команда ехала в автобусе на игру в Пардубице. Дорога после дождя скользкая. Я, как обычно, сидел рядом с водителем. Заговорились. Машина, которая ехала впереди, неожиданно резко затормозила. Наш шофер, чтоб не въехать ей в зад, вывернул руль в сторону. А на обочине стоял грузовик. Автобус пошел юзом и врезался в грузовик как раз той стороной, где был я. Мне еще повезло.
— Даже в аварии вы отыскали приятную сторону?
— Минут за пять до этого из кузова выгрузили железные балки. Иначе для меня все могло закончиться гораздо печальнее. Причем в последний момент, понимая, куда мы летим, я попытался увернуться, но помешал поручень. Тренер, который сидел за мной, сломал обе ноги. Мне ступенькой автобуса раздробило одну. На моей голове было 128 швов.
— Странно. Ничего не видно.
— Но я-то знаю, что теперь здесь вообще ничего не чувствую, — и Ржига хлопнул себя по лбу. — Но это ладно, а вот с ногой мучился долго.
— Почему?
— Сначала едва не началась гангрена. Из-за этого не делали операцию — только чистили ногу и ждали, чистили и ждали. При этом врачи сразу предупредили, что ампутации исключать нельзя. Слава богу, до этого не дошло. В больнице провел год, потом почти столько же ушел на реабилитацию. Кости долго не срастались. Я нервничал, хотелось как можно скорее подняться на ноги. Жена поражалась: «Милош, ты был такой спокойный, но после аварии стал ужасно вспыльчивым». Для семьи этот период стал испытанием на прочность. Я ведь раньше всегда был при деле, а тут — с утра до вечера дома. Друзья навещали все реже, я был предоставлен сам себе, никуда не выходил.
— Самый трудный день за это время?
— Когда пришел снимать гипс. А мне вместо это надели новый. Я уже потихоньку совершал прогулки, настроился ехать в санаторий на реабилитацию. И вдруг после осмотра услышал: «Не спеши». И еще на три месяца заковали в гипс. Это был кошмар.
— Что помогало держаться?
— Не все было гладко. Были месяцы, когда я делал все, чтоб быстрее восстановиться. Разрабатывал ногу. Ел яичную скорлупу, творог и другие продукты, где много кальция, который укрепляет кости. А после того, как выяснилось, что гипс еще придется поносить, наступала полная апатия. Ничего не хотелось. Доходило до того, что я закрывался в винном погребе и пил. Но потом говорил себе: «Ты должен работать, нельзя опускать рук». И начинал бороться по новой. К счастью, жена была рядом, поддерживала — и это придавало сил.
— Вы часто проезжаете то самое место?
— Да, всякий раз, когда из Моравии еду домой. Никаких эмоций это уже не вызывает.
Карел Готт и Chateau de Blanc
Милош обожал Москву. Вписавшись однажды в этот ритм, не представлял уже другой жизни. Как нам казалось. Это не тихая Моравия с коварством ее дорог.
Ржига рассказывал, как счастлив здесь знакомиться с новыми людьми. Даже с великими чехами его свел этот город, а не Прага.
— Это с кем же? — радовались мы.
— Да Карел Готт, например!
— Ох.
— Он и еще несколько чешских музыкантов давали концерт в Москве, я тоже там был. Потом мы встретились в Чешском доме на Тверской-Ямской. Они прилетели чартерным рейсом, и я напросился к ним в самолет. Взяли без проблем. Чудесные ребята.
Милош приглашал в гости. Обещал напоить до беспамятства, если доедем. Корреспондент Кружков оживился. Готов был выезжать немедленно.
Но требовали уточнения детали.
— Самая драгоценная бутылка в вашем винном погребе? — спросил коллега вкрадчиво, потирая руки.
— Несколько! — радовался такому повороту разговора Ржига. — После первого моего сезона в России бывший президент федерации хоккея Московской области Игорь Косенков подарил пару бутылок вина «Овертайм», которые производит Игорь Ларионов. Есть у меня Chateau de Blanc 1975 года — тоже подарок друга. Честно говоря, не люблю такие вина. Как их пить? Их надо положить и смотреть. Или продавать. Но ни то ни другое мне неинтересно. Я предпочитаю легкие молодые вина. От них не пьянеешь, зато душевные разговоры под них вести замечательно.
— Что должно случиться, чтоб вы все-таки откупорили эту бутылку урожая 1975 года?
— Если «Спартак» станет чемпионом — откупорю. Обещаю!
«Спартак» чемпионом не стал. Даже «Атлант» не дотянул самой малости. Видимо, бутылка цела. Скоро встретит 50-летие.
У нас был шанс доехать до пана Милоша и устранить это досадное недоразумение. За душевными разговорами, которые Ржига так любил. Не раскрутили бы на Chateau de Blanc — так откупорили бы «Овертайм». А потом набрали бы производителю — и по громкой связи отчитались о впечатлениях.
Не сложилось.
