У Погребняка юбилей. Позади отличная карьера. Много выиграно, неплохо заработано.
Но откуда ощущение недосказанности? Почему грустно за него, прекрасного нападающего?
Я задумываюсь — и вспоминаю, как много было в его жизни тяжелых разочарований. Настоящей боли. Как часто встречал на пути футбольных начальников, которые в упор не видели его дарований. До сих пор вспоминаю, что рассказывал мне Погребняк про педагогические методы тренера Старкова. Оторопь брала.
Павел, человек с европейским именем, сидел на лавке в московском «Динамо». Не получая никаких шансов. Казалось, закончит — как закончил известный футболист Самсонов. Несколько лет бегавший в «Краснодаре» по кругу.
Но характера Погребняка хватило на прощальный всплеск в «Урале». Для футболистов в возрасте у Григория Иванова отыскиваются какие-то особые слова — и выясняется вдруг, что не такие уж они старые. Вполне ничего.
Когда поражаются люди характеру Дзюбы, каждый новый карьерный виток которого драматичнее предыдущего, я думаю — Дзюбе далеко до Погребняка. Вот в кого не верили-то! Вот кто по-настоящему переламывал ситуацию!
А может, я просто болел за Погребняка персонально. Поэтому и кажется — все в его жизни сложилось столь невероятно.
Я вспоминаю, как бывший генеральный директор «Динамо» давал интервью с заголовком: «У Погребняка была невменяемая зарплата. 10 миллионов в месяц за протирание штанов — перебор».
Я понимал и не понимал, что происходит. Как доказывать Погребняку, если не выходит на поле? Активно участвовать в теоретических занятиях? Что-то еще? К кому упрек динамовского начальника по поводу суммы — к самому себе? Но откуда тогда ощущение, будто попрекают Погребняка?
История нелепая и завершилась каким-то чудачеством — оформлением прогула и Палатой по разрешению споров РФС. «Динамо» потеряло приличные деньги — а Павел годы карьеры.
Лучше б он закончил в «Зените». Где все получалось, где Погребняка обожали. Где Павел назабивал больше всех в Кубке УЕФА. Да и вообще играл как большой мастер.
Закруглилось все не так красиво. Впрочем, стоит ли судить по тому, кто где заканчивал? Я же помню, как жили в одной комнатке два знаменитых футболиста — Омари Тетрадзе и Каха Цхададзе.
Команда называюсь «Анжи». Не уверен, что играла она тогда в высшей лиге. Зато точно помню — на крыше гостиницы стояло серьезное орудие. На всякий случай. А из окна видна была полузатонувшая баржа.
Двое великих играли и не ныли. История их последних футбольных лет ничего не отменяла в значительности биографии.
Погребняк, на прощание мелькнувший в «Тосно» и что-то забивавший в Екатеринбурге, для меня навсегда останется знаменитым форвардом «Зенита». Мощным, ловким. Футболистом европейского уровня.
Прежде мы общались довольно регулярно. Погребняк дважды становился героем «Разговора по пятницам». Таких персонажей в российском футболе мало.
В обрывках воспоминаний мелькают картинки. Помню, загадочным образом не попавший на чемпионат Европы-2008 Погребняк высказался как-то недобро о Хиддинке — и мы с Кружковым все это собирались опубликовать. С его разрешения. Подробности были яркие.
Тем более незадолго до того Хиддинк жестко прошелся по Павлу в интервью.
Вот и появился ответ. Самый беззлобный кусочек из которого звучал так:
— Не могу понять, как Хиддинк может на всю страну говорить о том, что Погребняк не хочет играть за сборную. В лицо Гус мне говорил совсем другие слова: «Не сомневаюсь в характере. Ты боец, верю, что восстановишься...»
— У вас не сложилось впечатление, что Хиддинку многое переводят неправильно? — вкрадчиво уточняли мы.
— Я до последнего не верил, что Гус мог такое обо мне сказать. Ездил в сборную, хотел играть и за нее, и за Хиддинка персонально... Перепроверил по своим каналам — действительно говорил.
Помню, как предвкушали мы с Сашей Кружковым репортерский успех — это ж бомба для тех времен! Но вдруг...
Вмешалось самое странное «вдруг», какое только можно было представить. Раздался звонок редактора — прочитавшего полосу с Погребняком перед самой отправкой в типографию. Ознакомившись, пришел в ярость:
— Как вы могли такое написать?! Эта команда — герои! Им ордена надо давать! Хиддинку в первую очередь!
Наверное, он был прав. Самый яркий кусок оказался вымаран красным карандашом — и на следующий день то ли Павел, то ли его агент отреагировали равнодушно: «Может, оно и к лучшему».
А мне до сих пор жаль.
Помню, как разговаривали в каком-то подвальном кафе у Ленинградского вокзала. У Погребняка через пару часов отходил поезд на Питер.
Никто Погребняка не узнавал. Не оборачивался, не вслушивался в наш разговор. О чем говорить — если уж не узнавали на улицах тогдашней Москвы Овечкина!
Наговорившись, вышли на «Плешку». Площадь Трех вокзалов. Публика у колонн отиралась самая маргинальная. Вонь несусветная.
Мы провожали Погребняка до поезда — здесь-то и настиг его внезапный всплеск популярности.
Привязался городской сумасшедший. Припомнив все, что Павел говорил прежде про «Спартак». Держался на расстоянии трех шагов — чтоб не засадили в глаз. Но и не отставал. Выкрикивал что-то хриплое, матерное. Половину было не разобрать, но что-то звучало вполне отчетливо. Толпа оживилась.
А что Погребняк? Погребняк меня поразил. Нет бы дать с ноги. Догнать на рывке — и осчастливить крепким кулаком.
Ничего подобного. Шел — будто не слыша. Будто не ему в спину все это выкрикивалось. Помню, я был крайне удивлен: вот это самообладание!
Помню, как Погребняк уехал вдруг в «Штутгарт». Мне было странно — казалось, найдется для Павла вариант поинтереснее. Ну, «Штутгарт» так «Штутгарт».
Заглянув ненадолго в Москву, тут же встретился со мной и Сашей Кружковым. Отчитался о первых впечатлениях.
Настроение и у него было такое же — «Штутгарт» так «Штутгарт». Главное, вырвался из «Зенита», не желавшего с Погребняком расставаться.
— Мечтали вы вроде об Англии?
— Ну и что? Сейчас доволен, что оказался в Германии. А мог в «Блэкберне». Главный тренер клуба Сэм Эллардайс приезжал в июле на матч с «Рубином». Хорошей игры я не показал. Что, наверное, и отпугнуло.
— Вы знали, что Эллардайс будет на стадионе?
— Да. Не думаю, что это очень уж повлияло на мою игру. Просто в этом году мы не играли в нормальный футбол. Я бы сильно удивился, если б после того матча Эллардайс сказал: «Хочу Погребняка». Больше к теме «Блэкберна» не возвращались. А чуть раньше в «Баварию» не отпустило руководство «Зенита».
— Когда услышали про «Штутгарт», первая реакция была — «не поеду»?
— Почему? Я сразу подумал: «Штутгарт» — третья команда в чемпионате Германии. Значит, Лига чемпионов. Да и вообще солидный клуб. Но я в тот момент вовсю вел переговоры с «Зенитом» и о «Штутгарте» размышлял в последнюю очередь. Вообще-то Германия прежде у меня ассоциировалась с доктором Айхорном. Именно он прошлым летом делал мне операцию на травмированном колене, из-за которого я так и не сыграл на чемпионате Европы. От доктора Айхорна у меня остался занятный сувенир — после операции подарил мне банку с кусочком мениска. Стоит в московской квартире родителей. С собой брать не буду.
— Сергей Игнашевич нам рассказывал, как перед принятием важного решения кладет на стол лист бумаги и пишет все «за» и «против». Что у вас было «против» «Штутгарта»?
— Я с листочком не мог сидеть хотя бы потому, что времени на раздумья было всего ничего. Обсудили с женой, насколько хорошо в Германии будет нашим детям. И все.
— Есть какая-то мелкая бытовая деталь, которая поразила вас в «Штутгарте»?
— Поразило отношение к футболистам!
— К кому именно?
— Да ко мне, например. К жене. Создали все условия, подумали обо всем. Даже не по себе стало от такого внимания. Любой каприз!
— Что увидели в немецком клубе такого, чего нет в «Зените»?
— Бросилась в глаза дисциплина — расписано даже, где бутсы надевать, где кроссовки, где шлепки. Но за пару дней привык. У немцев взвешивание до тренировки, после тренировки...
— У Адвоката иначе?
— У Адвоката я забыл, когда последний раз стоял на весах.
— Как проходили медосмотр? Павлюченко в «Спартаке» обследовали как космонавта, даже клок волос зачем-то срезали.
— Нет, в «Штутгарте» все было проще. Специально ради меня в воскресенье пригласили врачей, взяли кровь, посмотрели колени, сердце. Что было тяжело — 18 минут пришлось крутить велосипед. С различными нагрузками. Хотел уж остановиться на 12-й минуте, но думаю: «Надо проверить себя. Смогу ли дотерпеть?» Смог!
— Немцы удивились выносливости?
— Едва ли. Удивились они только моему весу — 91,8 килограмма. Я, правда, сказал, что врут их весы. Пару раз потренировался — уже было 90.
— Какой боевой?
— Я себя с любым весом чувствовал отлично — и 90, и 91. Ни с одним тренером из-за этого проблем не возникало.
— Глеб рассказывал, как к перерыву матча с «Вольфсбургом» вы натерли жуткие мозоли и даже советовались с ним — выходить ли на второй тайм.
— Немножко не так. Для меня не было вопроса, продолжать или нет. Ясно было, что на поле останусь. Подошел Баббель, увидев эти мозоли: «У тебя какие-то проблемы? Говори сразу!»
— А почему так натерли ноги?
— Потому что надел новые бутсы. Игроки между собой такое называют «самострел». Я уже не раз на этом обжигался. Но других бутс на шести шипах у меня тогда не было. Причем минут сорок все шло нормально. Зато последние пять еле шагал. Только смотрел на время: когда ж тайм закончится?
— Как же играли во втором?
— Поменял эти бутсы на свои старенькие. Заклеил пятки. Уже было терпимо.
— Были еще в жизни матчи, которые играли через не могу?
— Когда распухал голеностоп — сильно бинтовал ногу и играл, ничего страшного. Такое случалось и в «Зените», и в «Шиннике». Не привык из-за мелких повреждений пропускать даже тренировку. Однажды у Петракова в Томске доиграл матч вообще с сотрясением. Подхожу: «Юрьич, наверху бороться не могу». — «Играй как получится». И как раз в том матче я забил первый гол за «Томь».
В Питере Павел ездил на крохотной «Porsche-911», если память не изменяет. Очень стильная машинка. Странно, что здоровяк Павел в ней помещался — ну да ладно.
Мы предположили, что избавляться от такой аккуратной машинки — большая душевная боль.
— Перегоните в Германию?
Павел чуть не поперхнулся чаем. Не сразу поняв вопрос.
Нам-то, голодранцам, казалось: вот покупаешь автомобиль — будешь ездить полжизни. Я в ту пору скрипел по Москве на шестой модели «Жигулей». Пока не заломилось набок колесо прямо перед редакцией. Кружков и вовсе на чем-то трофейном, послевоенном.
Для Погребняка машины никакого значения не имели. Сегодня одна, завтра — другая.
Посмотрел на нас с нежной снисходительностью:
— Зачем?
Мы насупленно молчали.
Не дождавшись ответа, Погребняк изрек:
— Пересяду на «Мерседес», их как раз в Штутгарте собирают. Игроки нашего клуба берут автомобиль в лизинг — платишь один процент от стоимости и катаешься. Можно хоть каждые полгода автомобили менять. А «Порше» продам. Поездил на ней меньше года, пробег три с половиной тысячи километров. Заинтересуетесь — обращайтесь через «СЭ»!
— От какой машины вы избавились быстрее всего?
— От первой. Правда, не по своей воле. Когда в «Спартаке» начали платить нормальные деньги, тут же купил автомобиль. Скопил две тысячи долларов, которых хватило на БМВ-525. Ей было лет двенадцать. Стояла около дома в «ракушке». Оттуда вскоре ночью ее и увели. Случилось это перед игрой с ЦСКА. Но отец не стал ничего говорить, чтоб меня не расстраивать. Лишь после матча узнал об угоне. Было настолько обидно! Машина ведь даже застрахована не была!
— Кому она понадобилась?
— Да раскрутили на запчасти — и все...
Мы вспоминали «Зенит». Особенные, сделанные на заказ щитки Тимощука. Странных легионеров. Мелькали в том клубе иностранцы вроде Чадиковски — который, отдав удачный пас в двусторонке, забывал обо всем. Гладил себя по животу, приговаривал: «Ай, Чади, ай, красавец!»
Впрочем, выяснилось, что только нам некоторые легионеры казались странными. У профессионала взгляд совсем другой.
Нам пустышкой казался Пюигренье, например. Павел же усмехался:
— Пюигренье — один из самых недооцененных футболистов того «Зенита». Прекрасный защитник! Не понимаю, почему его Адвокат невзлюбил...
Мы качали головами. Вот это да!
Хотелось сверить впечатления по всем сразу. В ту пору имена звучали громко. Павел украдкой посмотрел на часы.
Мы сделали вид, что не заметили:
— Про Риксена один из игроков «Зенита» нам говорил не для печати: «Петрушка, а не футболист». Другой, наоборот, нахваливал...
— Риксен — боец. Выкладывается, несмотря ни на что. Он признал свою любовь к ночным клубам, но наутро без опозданий на базе. Раньше Риксен вызывал антипатию — он большой любитель на тренировке грязновато подкатиться. Ребята из-за него получали травмы. А сейчас я нормально к нему отношусь. Неплохой игрок. А мне надо было привыкать к борьбе и терпеть. Честно говоря, когда видел Риксена с утра в Удельной, меня смех разбирал.
— Почему?
— А у Риксена всегда все хорошо. Наслаждается жизнью в Санкт-Петербурге. Что бы ни случилось — фарфоровая улыбка до ушей. Команда проигрывает, сам сидит в глухом запасе — но разве по Риксену скажешь, что он чем-то недоволен?
— Замечали у кого-нибудь более интересные татуировки, чем у Риксена?
— Да что вы! У Дании тоже есть татуировки, но лишь парочка. С Риксеном не сравнить. В «Штутгарте» я мельком видел — там у ребят с наколками все в порядке.
— Фатих Текке — большой оригинал?
— Нормальный парень, просто набожный очень. Даже во время сезона соблюдает посты, подолгу не ест.
— Как же он играет?!
— Не представляю. Я, например, если после тренировки полдня хожу голодный, чувствую себя ужасно. А Фатих Текке по месяцу пост держит!
— Прежде таких футболистов встречали?
— Нет. Но обратил внимание, что бразилец Какау из «Штутгарта» — тоже сильно верующий. Не знаю, как у него с постами, но молитву перед игрой читает обязательно.
— Текке нагрубил Адвокату на ваших глазах, после чего его выставили на трансфер?
— Да сколько его на трансфер ни выставляли — все равно Адвокат возвращал турка в команду. Игрок-то классный.
— А Домингес?
Павел вздохнул и посмотрел на часы уже открыто. Дежуривший неподалеку агент Погребняка вычерчивал нам в воздухе знаки вроде тех, что показывал оркестру Глеб Жеглов при облаве.
Но те имена для нас были словно музыка. Невозможно остановиться — хотелось расспрашивать и расспрашивать. Не терпелось узнать — почему в «Рубине» Домингес выглядел звездой, а в Питере вдруг затосковал.
— Что Домингес? — устало посмотрел на нас Погребняк.
— Отличный же футболист?
— Да, футболист прекрасный. Но если человек из раза в раз опаздывает на сборы, это никому не понравится — ни руководству, ни игрокам. Все пашут, а он приезжает с пляжа на пару недель позже — и сразу в составе. Это справедливость?
— Вид у Домингеса при этом был хотя бы виноватый?
— Возвращался как ни в чем не бывало. Обнимется с Адвокатом — и в бой. Но в конце концов терпение Дика лопнуло.
— Вы себе такого не позволяли никогда?
— Даже представить не мог, что способен на такое. Понимал: нельзя на предсезонке валять дурака. Да, сборы — это тяжело и неприятно, но без них никак. Будешь физически плохо готов — по ходу чемпионата организм не выдержит нагрузки, травмы пойдут одна за другой. Да и вообще, чем дольше отдыхаешь, тем сложнее набрать форму. Но у аргентинцев и бразильцев, видно, свои представления о том, как надо работать. Таких, как Домингес, среди них полно.
Погребняк страдал в московском «Динамо» — а мы разговаривали с тренировавшим «Торпедо» Валерием Петраковым. Человеком, у которого Погребняк играл в «Томи» классно. Валерий Юрьевич и вернул его в большой футбол.
А вот теперь и у Петракова, и у нас душа исстрадалась, глядя, как топится большой талант.
— Как работать с такими, как Погребняк? — спрашивали мы.
— Пашка — особая история. Когда пришел в «Томь», у него были колоссальные психологические проблемы. В «Спартаке» парня убивали морально. Вся команда бегает, а Старков отправляет его тренироваться с вратарями! Погребняк был как загнанный зверь. Не верил в себя абсолютно. На сборах в каждом матче по три-четыре дохлых момента — не забивает. Стартует чемпионат, шесть туров позади — голов нет. Подходит со слезами на глазах: «Юрьич, больше не могу. Не ставьте меня...»
— А вы?
— Успокаиваю: «Паш, выкини все из головы. Важно, что ты приносишь пользу, зарабатываешь пенальти. Играй на команду, ни о чем не думай. Другие забьют». А потом прорвало! 13 мячей завалил в том сезоне. Гол «Зениту» до сих пор в памяти. Навес в штрафную, защитники с двух сторон держат Пашку руками, майку на нем разрывают — а он все равно выпрыгивает и вколачивает головой!
— Что сейчас с Погребняком творится?
— Сердце кровью обливается, когда смотрю на него в «Динамо». Не скажу, что я — великий тренер. Но для меня очевидно, что Пашку неправильно используют. Он игрок первой линии. Под него должна быть заточена фланговая игра. Стихия Погребняка — навесы, прострелы, борьба за мяч. Вот тогда будет забивать. Да, ему уже 32, но лучших качеств не растерял.
— Общаетесь?
— В основном по телефону. Пашка звонил из Англии, советовался — переходить ли в «Динамо». Но речь еще шла о команде, где были все-все-все во главе с Вальбуэна. Вот та компания загрузила бы его работой...