«Озеров в эфире вдруг стал давать чехам политические оценки. И тут ему сразу же позвонили из Москвы...»

Аркадий Фалькович Ратнер был одним из тузов советского спортивного телевидения ХХ века. До 90 не дотянул самой малости.

Он умер 5 октября — а узнал я случайно о его кончине почти две недели спустя. Да и многие общие знакомые тоже. Никто не знает, где его похоронили. Я расспрашивал.

Ему повезло и не повезло пережить сверстников. Почти всех знавших его и любивших. Молодым нет никакого дела ни до советского телевидения, ни до звезд той поры.

Кого-то такая ситуация возвышала — как писателя Бориса Зайцева, например. Пережил знаменитых литераторов-сверстников — и оставил изумительные мемуары. Довольно правдивые, как кажется. Как и книжка Андрея Седых, бывшего секретаря Бунина и главного редактора «Нового русского слова». Хоть вывел этого Седых Сергей Довлатов в карикатурном образе.

Но то писатели — а с телевизионщиками история другая. Уйдя с экрана, они будто умирают заживо.

Но Ратнер, в отличие от многих состарившихся телевизионщиков, не был совсем уж забыт. Не доживал свой долгий век в хандре, а нашел себя в неожиданном, любопытном деле. Завел Telegram-канал о советском телевидении.

«Сталин отдал приказ — и на «Динамо» арестовали человека, который нес взятку футболистам»

Я стал одним из первых подписчиков — поражаясь памяти Ратнера, цепкости на детали. Снова и снова высчитывал годы пишущего — это в 88 он так выкаблучивает? В 89? Пожалуй, не страшно стареть — если стареть так, в уме!

Набрал семь сотен подписчиков. Немного — зато все люди верные, знающие. Я читал Ратнера с великим наслаждением. Почитайте и вы, пока все эти мемуары не потерли родственники. Мало ли в какие руки попадет телефон Аркадия Фальковича теперь. Назывался его канал «Спортивное телевидение. Сome back». Ни в одной книжке не отыщете то, что описано там. Безусловно, все это достойно книжки, но время сейчас такое — не до книжек.

Николай Озеров, Евгений Майоров, Ян Спарре — все как живые...

Аркадий Ратнер и Владислав Третьяк.

Фото из личного архива Аркадия Ратнера

***

Порой я натыкался на оценки, которые вызывали оторопь — вдруг сравнивал меня со Станиславом Токаревым, забытым гением из «Советского спорта». Я, прочитав, давился чаем: боже, не обманывают ли меня глаза... Ч-черт, как приятно!

В последние дни он жаловался коллеге Александру Львову на здоровье: «Из дома почти не выхожу...» — но заметки в канале появлялись регулярно. Даже регулярнее, чем прежде. Что уж говорить, я был уверен — Ратнер вечный.

Оказывается — нет. Аркадий Фалькович ушел, мы остались. Что остается? Воспоминания. Радость, что успели, разговорили, сделали большое интервью.

А многие звезды советского телевидения ушли, не рассказав толком ничего. Умнейший, тонкий Игорь Кириллов во время интервью прятался за маску шутника, не рассказывая и сотой части того, что на душе. Валентина Леонтьева не рассказывала ничего вовсе — уехав в деревеньку Ульяновской области, где и умерла. Вдали от Останкино с его жестокими нравами. Вот чьи бы правдивые мемуары прочитать!

Я думаю, по-настоящему их всех не расспрашивали. Все как-то формально, натужно.

Долгую, очень долгую жизнь прожил Владимир Писаревский. Настоящий клад для репортера — общался и с Брежневым, и с Гагариным, и с Левитаном. Приехал я к Писаревскому за год до смерти, сели в скверике его дома на Беговой. Говорили, говорили, говорили...

Я был поражен. Все эти уникальные истории рвались наружу. Мне и подгонять Владимира Львовича не приходилось. Почему все это не рассказано было раньше?!

86-летний Писаревский, проходя мимо приземистого «Ситроена», указал:

— Мой. Гоняю до сих пор. Тут два штрафа пришло за скорость.

«Канадец уложил Харламова — лицо разбито, майка разорвана. В следующем матче наши отомстили». Главный режиссер спорта в СССР

Я замедляю шаг, веря и не веря услышанному. А герой уточняет:

— У меня стиль езды — спортивный. Как у товарища Брежнева. Была у меня с Леонидом Ильичом такая история...

Я замирал от восторга.

Подошел поздороваться сосед, кивнул в мою сторону:

— Брат?

— Ага, — усмехнулся Писаревский. — Сват.

— Салават, — протянул широкую ладонь и мне сосед.

«Салават Щербаков?» — мысленно, не вслух додумал я. Много ли в Москве Салаватов? Да еще возле Дома художников?

Да нет, не может быть...

Но сосед и в самом деле оказался Салаватом Щербаковым. Самым модным скульптором сегодняшнего дня, поставившим памятники Калашникову на Садовом кольце и князю Владимиру у кремлевских стен. Вот я жму ему руку — не особенно удивляясь.

Я до сих пор благодарен судьбе за такие встречи. Как с Писаревским, Перетуриным, Ратнером. Прошел по грани, едва успел.

Но успел!

Николай Озеров и Аркадий Галинский.

Фото из архива семьи Аркадия Галинского

***

Я даже не знаю, остался ли кто-то живой, помнящий те годы спортивной редакции Останкино. Ну, Ян Садеков. Тоже побывавший героем «Разговора по пятницам».

Я отыскиваю в компьютере наше интервью с Ратнером — и перечитываю как в первый раз. Будто не мы с Кружковым его делали, а кто-то.

Помню, вычеркнул из огромного текста Аркадий Фалькович лишь одну подробность. Ужаснулся, узнав, что жив еще один из руководителей того советского телевидения, что мхом поросло. А Ратнер сообщил нам яркую подробность его биографии — «морфинист». Даже побледнел, прочитав:

— Вычеркните это, вычеркните! Даже фамилию его уберите, не надо. Вы не представляете, какой он мстительный...

Нам странно и смешно было все это слышать. 86-летний принимает во внимание мстительность 97-летнего.

Впрочем, все остальное уцелело.

Наша-то заслуга невелика — старик Ратнер точно так же выговорился бы в диктофон какого угодно юнкора. Был бы интерес. Только успевай называть имена — «Озеров», «Иваницкий», «Анна Дмитриева»...

Ратнер тотчас выстреливал воспоминанием. Одно другого лучше. Мы спрашивали про Озерова — и выслушивали историю, о которой не подозревали прежде.

— Вот в этот дом на пустыре я переехал ровно 50 лет назад. Как раз были матчи с канадскими профессионалами. К нашему дому даже кабель телефонный не проложили. Но хватило одного звонка Озерова, чтоб мне в квартиру протянули какую-то «воздушку». Во всем 12-подъездном доме у меня одного был телефон! Как вам?

— Потрясающе. Жаль, нет у нас своего Николая Николаевича.

— При этом был безотказный. Изо всех редакций к нему шли. А насчет его мастерства — вопрос дискуссионный. Я с большим пиететом к нему отношусь. Да и ему было удобно со мной.

«Вы Леонида Ильича в пять рублей оцениваете?!» — громыхал Озеров». Главный комментатор Советского Союза

— В чем?

— Он получал неплохую зарплату, гонорары. Но постоянно ездил с компанией... Как же она называлась... «Наш друг кино»?

— Что-то было.

— Поскольку снимался в каких-то фильмах — считался актером. Ездил, рассказывал, что-то приплачивали за это. Все время говорил, что живет в номере с Николаем Рыбниковым.

— Молодежь не знает — большой артист.

— А болельщик какой! Вот Николай Николаевич мне говорил: «Аркадий, будь любезен, эти пять дней меня ни на программу «Время», ни на репортажи не ставь». Отвечаю: «Да без проблем. В чем вопрос». Озеров мог отработать в программе «Время» — а потом в сопровождении машины ГАИ с мигалкой мчаться к спорткомплексу «Олимпийский». Там шло «Наше кино». Успевал в самый разгар концерта, к 10 вечера. Все это ему страшно нравилось. Сколько ж с ним историй!

— Вы-то с ним в номере жили?

— Регулярно.

— Ну и как Озеров в качестве соседа?

— Понимаете, в чем дело... Он был очень малоподвижный! Женя Майоров за ним ухаживал как мог! Как-то в Вене нам дали с Майоровым такой номер, что пришлось спать в одной кровати. А в соседнем номере жил Озеров. Утром звонит: «Завтрак будет?» Женя, аккуратный человек, вскакивает, режет ему колбаску из наших запасов. Идем в номер Николая Николаевича завтракать.

— Серьезные проколы у Озерова случались?

— Была история. Инсбрук, 76-й год. Они с Дымарским вели открытие Олимпиады. Это вообще сложная штука!

— Что сложного-то?

— Этому сценарию чуть ли не сто лет — строгий порядок, кто за кем, как произносится клятва. А Озеров с Дымарским в силу расхлябанности этот сценарий, конечно, не смотрели. Николай Николаевич вообще-то крайне осторожный в вопросах политики человек — а тут вдруг решил дать политические оценки! Причем самые примитивные!

Геннадий Орлов и Николай Озеров.

Фото Вячеслав Евдокимов / ФК «Зенит»

— Господи. Это как?

— «Вот идет чехословацкая сборная. Республика Чехословакия преуспевает в экономике, но больше славится своими спортсменами — хоккеистами. Футболистами...» — и какие-то политические выводы. Я с Иваницким принимал эту передачу, сидя в международном центре. Озеров — человек самостоятельный, ведет свою игру — но здесь всем было ясно: толкует что-то не то.

— А Дымарский не пресек?

— Дымарский сидит рядом и поддакивает. У нас прямая связь с Москвой, радиоканал, телефонная связь. Слышим: «Лапин хочет поговорить с Озеровым, организуйте соединение...» Мы могли вывести звонок прямо в комментаторскую кабинку. Сами слышали весь разговор — я готов повторить дословно. Вряд ли вы это опубликуете.

— А вы скажите — мы попробуем.

— «Какого хера, Озеров, вы заменяете товарища Громыко?!» Для Николая Николаевича это был страшнейший удар!

— Надо думать.

— Несколько дней он был не в себе. Сколько мы ездили по соревнованиям — ни разу не видел, чтоб он выпивал. Никогда! А в тот вечер с Дымарским заглядываем к нему в номер и видим картину — Озеров сидит на кровати, на тумбочке бутылка «Столичной». Он, фантастический трезвенник, пьет в одиночестве.

— А что такого-то ему сказали? Подумаешь...

— Бесцеремонно, через всю Европу — «какого хера?!»