«Поцелуй — это потребность или необходимость?» — спросил меня Харламов». Не стало тренера, воспитавшего звезд советского хоккея
Ужасные ощущения — каждый день умирает кто-то очень близкий. «Пустота душит» — высказался по этому поводу Юрий Рост.
Действительно, душит. Доктор Васильков, мой друг динамовский фотограф Сережа Бабунов, прекрасная Анна Владимировна Дмитриева, теперь вот Виталий Ерфилов...
Ох, какой это был крутой дед. Вроде б и не принято удивляться кончине 85-летнего человека, но я удивлен безмерно. Потому что еще недавно Виталий Георгиевич Ерфилов, легенда нашего хоккея, был образцом бодрости духа и тела.
Он приглашал нас с коллегой Кружковым в кафе возле «Тушинской». Говорил, говорил, говорил. Мы бы, может, и утомились слушать. Но все это было так интересно, что тревожились только за него. Ну и зря — Ерфилов вставал, накидывал кепочку и продолжал что-то вспоминать, поднимаясь по лестнице. Полуобернувшись к нам. Оторвав руку от перил, приподнимал палец — характеризуя кого-то: «Это не игрок был! Игрочище!»
Мы тревожились, выдержит ли вестибулярный аппарат дедушки такие позы на крутом подъеме. Не пошатнется ли?
Нет, не пошатнулся.
Я думал: вот этот дед еще недавно ездил в Мытищи. Тренировать пацанов. Да и сейчас, кажется, работает на каком-то катке.
Я звонил ему время от времени. Ерфилов рад был помочь — и отыскивал телефоны, которые я не мог найти годами. Например, пропавшего из виду Александра Смолина. Смолин, великий талант нашего хоккея, из-за которого Валерия Харламова когда-то списали в бездари, на хоккее не появлялся. Со старыми приятелями отношения обиженно прервал. Никто знать не знал, жив ли он. Вроде жив.
Ерфилов усмехнулся, попросил пятнадцать минут: «Все найду». Я не верил. Перезвонил. Слышу: «Записываешь?» Конечно же, записываю!
**
Скажу честно, мы про Ерфилова читали. Слышали. Знали, что он воспитал Третьяка. Помогал Кулагину, когда тот непостижимым образом вывел «Крылья» в чемпионы СССР.
Но и предположить не могли, что Ерфилов жив. Это ж в какие времена творил? При царе Горохе! Это все равно что выяснять, жив ли Борис Аркадьев, например.
И вдруг... Чествуют динамовских ветеранов. Вручают значок и конвертик крепкому дедушке в свитерке. Это кто? Виталий Ерфилов! Я обомлел. Но ненадолго. Кинулся знакомиться, представляться...
Ерфилов был из тех людей, которые нравятся с первым же словом. Ощущение, будто знаешь давно-давно. Никакой настороженности. Все свое, близкое — и насмешливость, и этот свитерок...
«Написать бы нам книжку», — выговорил я при последнем разговоре. Но как-то вяло. «Книжку? Я готов!» — привычно бодро ответил Ерфилов.
— Мне б ваш задор, — произнес я. Конечно же, про себя, не вслух.
До книжки у нас так и не дошло.
**
Ерфилов был из тех чудесных людей, которые в любую секунду готовы расхохотаться. Потому, наверное, и жил так долго, так основательно. Человек с лукавым и добрым характером. Все понимавший в затеях своих учеников — но заранее прощавший.
Недавно разговорились с Иваном Авдеевым, считавшимся лучшим юниором советского хоккея 80-х. Я вспомнил между делом Ерфилова — и Иван Иванович оживился:
— Вот история. Я в юношеской сборной. Сидим в Сухуми на сборах. Олимпийская база. Туда же «Крылья» заехали. Нас строго-настрого предупредили: за 10 дней сборов — никаких нарушений. Чтоб вовремя ложились. Но мы потихонечку выбрались — я, Фетисов и Вовка Гостюжев из «Крыльев». Парень на четыре года старше нас. Взяли шампанского, прокрались на берег речки. Сели, бутылочку в воде остудили, достаем... Разливаем...
— Вкусно как рассказываете. Шампанское шипит?
— Не то слово как шипит! Вдруг из кустов голос: «Перестаньте. Вам завтра тренироваться».
— Это кто ночи проводил в кустах?
— Тут-то мы и поняли, почему у Ерфилова, второго тренера «Крыльев», прозвище Рыбачок... Выходит с удочками. Ерфилов вообще хитрейший. Читал меня как книжку. То ли на «Европе» играем, то ли на «мире». Крадусь на 15-й этаж перекурить. А Ерфилов уже там стоит, караулит. Как объяснить?!
**
Про то, что Ерфилов воспитал Третьяка, мы с Кружковым знали. Мимоходом выяснилось, что и Харламова тоже поднял он, Виталий Георгиевич. Не было бы Ерфилова — не было бы и легенды №17.
— О том, что вы еще и первый тренер Харламова, знают немногие.
— Два года с Валеркой отработали — пока не выяснилось, что он липач. Играл в детской команде ЦСКА 1949 года — а сам-то 1948-го.
— Как вскрылось, что приврал с возрастом?
— Отец пришел — сказал! «Виталик, я не могу — подведет же команду». Харламов был одним из лидеров, а их всегда проверяют. Папа Боря и говорит: «Его разлипатят — а с ЦСКА очки снимут».
— Как он оказался в этой команде?
— Пришел и записался. Жил неподалеку, на «Соколе». Валера в детстве переболел менингитом — ему вообще запретили заниматься спортом! Так он справку не принес и родителям ничего не сказал. Узнали позже. А в команде 1948 года он лидером уже не был. Года три-четыре — на подхвате. Там выделялись Смолин, Богомолов — здоровяки-нападающие!
— Все прорезалось потом?
— Харламов удивлял решениями — как-то играли на Кубок Москвы со «Спартаком». Выскакивает на красную — перед ним два защитника. Огромные лбы. Валерка начинает оглядываться, медленно уходит к борту... Всем ясно — забздел!
— Как формулируете.
— Защитники его поджимают к борту, теснят. Ну, думаю, сейчас шайбу потеряет. А Харламов вдруг резко прибавляет скорость — проскакивает между двумя и забивает! Эти проспали!
— Какой был хоккеист.
— Потом с канадцами в суперсерии этот трюк повторил! Делал вещи, которые от него никто не ожидал. Финал молодежных команд, главный конкурент ЦСКА — «Сибирь». Вратарь у них — бугай! ЦСКА ведет 1:0, моментов уйма. Все берет! Вдруг Харламов убирает шайбу за ворота, потом резко оттуда выдергивает — и гол! Вратарь стоит — понять ничего не может. Не забивают из-за ворот! Никогда!
— Не забивают.
— У вратаря шок! Первое же вбрасывание, снова Харламов подхватывает — и катится туда же. Вратарь уже за шайбой следит, Валерка ее держит прямо перед ним. Подманил, убрал под себя — и в ближний! Все, вратарь бросает играть — побеждаем 12:1.
— Когда выяснилось, что Харламов не того возраста, могли отчислить?
— С 1948 годом уже работал Тазов. Говорю: «Славик, возьми мальчика! Поможет тебе!» — «А давай...» Так и сохранили для хоккея. Видел я в Валерке что-то нестандартное.
— Вы как-то добавили новый штрих к истории про отъезд Харламова в Чебаркуль. Сказали — «сняли с трапа».
— Было. ЦСКА отправлялся на товарищеские матчи в Японию. В последний момент выяснилось, что кого-то из молодых нужно отцепить. Тарасов выбрал Смолина, а Харламову чуть ли не в аэропорту сказали: «Ты не летишь». Позже в Чебаркуль сослали. Пришел ко мне папа Боря: «Что делать?» — «Пусть терпит и играет!» Я был на сто процентов уверен — Тарасову в этот момент Харламов не подходит. Гусева-то за пьянку туда откомандировали, а Валера просто не годился в основной состав. Тарасов его прозвал «конек-горбунок». А Харламов возьми да забей за вторую лигу под 70 шайб — на него стали ходить! Так и вернули в ЦСКА.
— Когда Харламов вас особенно насмешил?
— Расскажу две истории. В 1969-м я ушел из армейской школы. Поехал во вторую лигу, три года тренировал «Олимпию» из Кирово-Чепецка. Затем Кулагин позвал в «Крылья» помощником. И вот принимаем ЦСКА. Предматчевая разминка, хоккеисты катятся по кругу. Кулагин в задумчивости сидит у борта, подперев голову кулаком. Я рядом. Харламов проезжает мимо, окликает: «Борис Павлович!» — «Что, Валера?» — «Как настроение?» — «Хорошее...» — «Сейчас испортим!»
— Мило.
— В другой раз сталкиваемся после матча в дверях армейского дворца. Харламов внезапно спрашивает: «Виталий Георгиевич, могу задать вам философский вопрос?» — «Валяй...» — «Как считаете, поцелуй — это потребность или необходимость?» У меня ступор. Поразмышлял и отвечаю: «Пожалуй, необходимость». А Валерка с усмешкой: «Тогда поцелуйте меня в жопу!»
— Однако!
— Я остолбенел, глаза выпучил. Харламов примирительно: «Что, обиделись?» — «Да нет...» Он с торжеством: «Ну, тогда еще разок поцелуйте!»
— Ай да Харламов, ай да юморист.
— Просто у нас были очень близкие отношения. Я же прекрасно знал его родителей, неоднократно бывал у них в гостях. Помню, они еще на «Соколе» жили, а нам с Тазовым после работы захотелось выпить. Купили бутылочку. Говорит: «Может, к Боре Харламову?» — «Давай». Звонит из автомата. Папа Боря отвечает: «Приходите. Только Бегония с радикулитом свалилась, придется самим закуску готовить».
— А вы?
— Пришли, на кухне быстренько что-то порезали, сели, разлили. Валерки дома не было.
**
Про Третьяка рассказывал Ерфилов охотно, но... Без надрыва. Чуть отстраненно — с огромным уважением, но без тепла. Чувствовалось, все общее осталось в 70-х. У каждого своя жизнь. Как говорил мне когда-то Василий Трофимов про друга юности Бескова: «Он не звонит. Ну и я не звоню».
А может, нам показалось. И все было иначе.
— Попади Третьяк не к вам, а к обычному тренеру — ничего бы не было?
— Да он везучий! С самого детства! Что ко мне в ЦСКА попал — это ему повезло. Два вратаря в моей команде вдруг отказались играть — остался один Третьяк. Это разве не везение? Я вынужден был его ставить!
— В основном составе ЦСКА тоже везло?
— Там были Толстиков и Толмачев, который постоянно нарушал режим и Тарасова к тому моменту уже достал. А Толстикова Третьяк просто переиграл. Коля поздновато пришел в хоккей, лет в 16. Много потерял в начальной подготовке. Столько не нагонишь. Ну и с вниманием у него творилось что-то странное.
— То есть?
— Идет атака, шайба в углу. Он следит! Пас идет — следит! И...
— И?!
— Неожиданно выключается — и пропускает! Устал следить!
— Потеря концентрации?
— Да. Я это заметил. Понял: Третьяк его обыграет. Так что Владик уже в 17 получил игровую практику — а мог бы год просидеть. Еще кстати оказалось, что он выше всех вратарей того времени по росту. Они же начали на колени садиться.
— И что?
— Если маленький присел — весь верх открыт! Владику на удивительные вещи роста хватало. Март, играли на первенство Москвы. Лед уже с наплывами. Кто-то издали щелкнул, Владик выкатился. Сел и сидит. А шайба попадает в наплыв — подскакивает и летит верхом! Над ним!
— Успел подняться?
— Выпрямился как пружина — и головой отбил! Самой макушкой шлема. Вот это уже было что-то уникальное.
— В ЦСКА пришел Третьяк — и Толмачева отчислили сразу?
— Моментально. А когда играть закончил, даже отсидел.
— Вот это подробность.
— Он стал директором магазина «Свет» неподалеку от моего дома. Поэтому и знаю. Толкнул налево какие-то люстры — заложили. Года два в тюрьме провел. А Тарасов из ЦСКА выгонял его трижды!
— За пьянство?
— Да. А перед важнейшим матчем со «Спартаком» брал назад. Говорил ребятам: «Приведите. Пусть покается!» Толмачев каялся. Уверял, что больше не будет. Отыграет со «Спартаком», вытащит матч — и по новой. На тренировках не появляется.
— Кто-то говорил — уже в первой команде ЦСКА Третьяк катался слабенько.
— Чепуха! Вот когда ко мне попал — действительно не умел. Я говорю именно про вратарское катание. Но тогда этого вообще никто не знал!
— Даже вы?
— Я — знал.
— Откуда?
— Я наблюдательный. Смотрел игры, тренировки. Начал учить Третьяка двигаться приставным шагом. Как в гимнастике. Потом учил отталкиваться пяткой. В основном-то хоккеисты отталкиваются носком!
— Сколько тонкостей.
— Со временем понял: для вратаря не всегда хорошо только пяткой отталкиваться. Но уж научил, куда деваться. А в 1972-м в суперсерии увидел, что Владик больше всех похож на вратаря. Драйден с Эспозито не были похожи — ни по движению, ни по стойке!
— У Канады были слабые вратари?!
— Конечно!
— Вы нас поражаете.
— Канадцы чем брали-то? Количеством! Естественный отбор. В Москве в то время 10-12 школ, включая заводские вроде АЗЛК. На весь город от силы полсотни вратарей. А в Канаде тысячи! За ними смотрят, лучших тянут наверх. Но все необученные. Никто ими не занимался.
— Третьяк и Драйден — небо и земля?
— Да! Во всем! Чем еще Владик удивлял? В те годы принято было отбивать скользящую шайбу в шпагате, с разворотом конька. А он клал не конек — щиток! Даже странно, что до него так никто не делал.
— Вы научили?
— Сам пришел! Я-то кричал: «Ты что? Так не играют!» — «А мне удобно». Ну, давай, раз удобно. Потом начал анализировать — а Владик-то прав. Щиток больше закрывает.
— Третьяк из культурной семьи. Редкость для хоккеиста той поры.
— Да! Мать преподавала в школе, сама играла в хоккей с мячом. Отец — парторг военного аэродрома на Ходынке. Где самолеты вылетали из-под земли. Строгий такой, настоящий полковник.
— Общались?
— Чаще — с матерью. Отец хоккей не признавал. Сказал: «Это не профессия». А потом мне от ЦСКА дали квартиру на улице Куусинена — в том же красном доме, где жил Третьяк. Отправился я с его родителями знакомиться. В свое время Тарасов придумал «родительский комитет». А я такой же хотел внедрить у себя в команде.
— Зачем?
— Мы играли на улице, а раздевалка одна на всех. В гимнастическом зале. Команды приходят, уходят... Не уследишь!
— Родители должны были следить?
— Да. Вот пригласили меня к Третьякам в гости — я возьми да скажи: создается такой комитет. Ревнивый папа воскликнул: «Ни за что!»
— Почему?
— «Там очень много мужиков!» Выгнал меня на улицу. Так и сказал: «Иди отсюда. Ты на что мою жену подбиваешь?»
— Вы хотели, чтобы мама Третьяка участвовала?
— Ага. Но папа приревновал. А летом заставил двух сыновей рыть колодец на даче в Дмитрове. Пришел ко мне понурый Владик: «Отец не пускает по воскресеньям тренироваться — надо копать».
— Долго так продолжалось?
— Год!
— Договориться невозможно?
— С полковником-то? Нереально! Но в 13 лет Владику дали в ЦСКА стипендию. Называлось — «на питание». 40 рублей. Приличные деньги для пацана. Моя зарплата — 100!
— Отец смягчился?
— Да. Владик приезжает: «Папа сказал — раз получаю деньги, обязан ходить на все тренировки».
**
Мне казалось, Ерфилов уж точно доживет до 100. Ну, не до 100 — так до 90. Ни малейшего признака угасания. Память лучше, чем у меня. Шаг тверже. Ладонь как лопата. Так жмет руку на прощание — пожалуй, сильнее сжимал один только Юрий Моисеев.
Я был уверен, что еще-то одно большое интервью сделаем наверняка. Ерфилов крякал, прощаясь, чуть досадливо: столько не рассказано!
Мне казалось, вот сейчас возьмет за пуговицу и будет вспоминать еще два часа. Стоя на ветру.
Приблизительно так оно и случилось.
— А я вам рассказывал, как Витька Тихонов с кулаками кинулся сначала на судью Наума Резникова, а потом на Кулагина?
— Нет! — ужаснулись мы возможности упустить такую историю.
— Хе! — вскричал Ерфилов. — Хе! — Сорвал кепочку с головы, обстучал снег и снова ловко накинул. — Это было в Риге. Подписываю в судейской протокол, вдруг влетает Тихонов с перекошенным лицом...
Мы стояли и слушали. Советский хоккей открывался для нас с новых и новых сторон. Порой крайне неожиданных.
Таких рассказов у Ерфилова было на много-много часов. Только закидывай фамилию — и сразу польется. От каждой Ерфилов вздрагивал. Прорывало такими рассказами — ох, закачаешься!
Что успели — то записали.
**
Сейчас вспомнилось: как-то говорили часа три с Виктором Шуваловым. Легендой из легенд. Было ему за 90. На четвертом часу Виктор Григорьевич вдруг осекся, скользнув взглядом по часам:
— Ребята, все, все, все! Мне пора обедать! Заканчиваем!
Заметка вышла. Вскоре встречаем Всеволода Кукушкина, знаменитого хоккейного деятеля. Не размениваясь на рукопожатия, Всеволод Владимирович перешел к делу:
— Надеюсь, вы Шувалова записывали на видео?
Голос Кукушкина даже не предполагал каких-то вариантов, кроме «разумеется, записывали».
— Нет, — решился ответить я.
Он оторопел. Даже отстранился. Выговорил после паузы:
— Ну вы и дураки.
Ерфилова тоже не записывали. Вот не догадались. А надо было!
Дураки в квадрате.
