Главная надежда российского хоккея — о «Ванкувере», юниорке, СКА и МЧМ
На драфте выбрал «Ванкувер» — то, что мне надо
— Как изменилась ваша жизнь после драфта?
— Да особо не изменилось ничего. Подписчиков в инстаграме добавилось — тысяч пять. В остальном все так же. Просто съездили в Канаду всей семьей. Получилось классное шоу. Память на всю жизнь.
— Мы Никиту Зайцева спрашивали — его в Оттаве никто не узнавал. Вас же в Ванкувере везде узнавали.
— Было такое. Народ узнавал. Но я просто в свитере «Ванкувера» шел. Хотя потом свитер снял, и тогда уже кто-то узнавал, а кто-то — нет. Естественно, было приятно. Ощущаешь, что город хоккейный.
— Коллеги из Ванкувера говорят, что вас в магазинах узнавали без опознавательных знаков.
— Узнавали. И в магазине, и когда мы всей семьей и агентом пошли в ресторан. День эйфории был. Ну, это же домашний для «Кэнакс» драфт. Поэтому, наверное, меня и узнавали.
— Элиас Петтерссон жаловался, что теперь не может за продуктами спокойно сходить. Потому что его даже продавцы тормозят, прося о совместной фотографии. Вы готовы к такому?
— Наверное, это означало бы, что у меня дела неплохо идут. Кому-то это наверняка мешает, но Элиас заслужил своей игрой того, чтобы его везде узнавали. Мне кажется, это наоборот здорово, когда люди к тебе подходят.
— На преддрафтовых тестах с вами общалось 19 команд. И вы говорили, что есть одна, которая запала в душу. Какая?
— По собеседованиям мне понравились «Ванкувер», «Детройт», «Вашингтон» и «Чикаго». Про одну конкретную я, наверное, не буду говорить. Пускай это останется в прошлом. Но я попал в очень хорошую команду. В плане развития и моего стиля игры — это то, что надо.
— Та «одна» команда высоко выбирала?
— Нет. Просто они понравились мне по личному общению.
— А были те, кто не понравился?
— Да. Как только заходишь в кабинет, сразу видишь, как на тебя смотрят, как к тебе относятся. Какие вопросы задают — по этому тоже все становится понятно. У всех же все по-разному. Когда с тобой просто хотят поговорить и узнать о тебе что-то — это одно. А когда тебя хотят на что-то вывести, куда-то тебя ткнуть — совсем другое.
— На что вас пытались вывести?
— Могли провокационные вопросы задавать. Показывали нарезки с моими ошибками. Я говорю: «А что ж вы хорошее-то не показываете?». А они: «Ну — вот так вот».
— Это же стресс-тест.
— Это понятно. И они смотрят, как ты на это все реагируешь. В принципе, я на все реагировал максимально спокойно. И я не думаю, что у каких-то команд осталось обо мне плохое мнение. Потому что я общался со всеми так, как общаюсь всегда. В целом, опыт отличный. Все эти собеседования были очень интересными, даже те, что были не очень приятными.
— Про водку спрашивали?
— Нет. Вообще не спрашивали. Я даже удивился, потому что готовился к таким вопросам.
— Вы говорили, что с «Вашингтоном» было очень позитивное собеседование. В чем?
— Видно, как они к русским относятся. Мне было максимально легко. Но они попросили спеть и сыграть. Я сказал: «Выберете — спою и сыграю что хотите». Это не шутка была. Я просто сказал им, что на фортепиано умею играть немного (мама Подколзина — преподаватель по классу фортепиано). Могу «Битлз» сыграть. Могу по нотам что-то сыграть.
— Вы же физические тесты очень средне прошли.
— Там ведь имеет значение, как ты пройдешь собеседования. Как ты себя преподнес, как поговорил с командами. Тесты... Парень, который был лучшим на тестах — я вообще не знаю, в каком раунде его выбрали. И выбрали ли вообще.
— В прошлом году Лиэм Фуди зажег на тестах и сразу поднялся в первый раунд из примерно третьего-четвертого.
— Может быть. Но я даже не готовился толком. Приехал за неделю до, пару-тройку раз в зал сходил. Я приехал после отдыха и, если честно, не очень хотел готовиться. Что-то делал, но не более того. На тестах впервые сел на велик с кислородной маской. Кошмар. Очень тяжело. Меня потом вывернуло. Там первые десять минут вроде крутишь и крутишь. А потом нагрузку начинают добавлять, на тебя еще кричат все вокруг, мол, давай-давай, крути-крути, а ты уже не можешь, понимаешь, что падаешь с этого велика.
— А подтянулись сколько раз?
— Четыре. На самом деле я подтягиваюсь плохо. Не знаю почему. Но за день драфта я подтянулся десять раз. Прихожу туда. Мне говорят: «Виси 10 секунд». Я вишу, у меня руки отсыхают. Говорят подтягиваться. Ну ладно, давай попробуем. Подтянулся, мне говорят: «Секунду виси. И аккуратненько поднимайся». И ты все это под счет делаешь. КоулКофилд, по-моему, 18 раз подтянулся. Е-мое.
— Так он весит в два раза меньше.
— Ну а какая разница? Князев много подтянулся. Но подтягивания, видимо, не мое.
Дни до драфта — самые нервозные в жизни
— По трансляции было трудно понять, что происходило на арене во время вашего выхода.
— Ой, это вообще... Для меня было таким шоком, как публика это восприняла! Было очень громко, и очень хорошо меня приняли — овациями. Меня это очень порадовало. Когда меня объявили — я сразу услышал гул. Одобрительный гул. Дико приятно. Домашний же драфт!
— Вы же наверняка понимали, что вас в десятке выберут.
— Нет.
— Вас пригласили на медиа-день. Туда приглашают только 10 человек — кого с очень большой вероятностью выберут в десятке.
— Я вообще об этом не думал. Забавная ситуация была за день до драфта. Мое агентство устроило что-то типа вечеринки — в бильярд играли, коктейли какие-то пили. Безалкогольные! А то вы вдруг подумаете. И я такой говорю: «А если меня в первом раунде не выберут?». Все смеялись. Но они просто не понимали моего состояния. До этой вечеринки я вообще нисколько не переживал. Каким я буду, в каком раунде — мне вообще было фиолетово. И когда приехал на преддрафтовые тесты — ни о чем таком не думал. Просто хотелось пообщаться, посмотреть на все изнутри, узнать что-то новое. А за день до драфта и день драфта — это сбыли самые нервозные дни в моей жизни. Дикое напряжение. Вроде — чего волноваться, классное шоу, все красиво. Американцы умеют это делать, молодцы. И думаешь: «Просто в первом раунде — уже будет очень хорошо». Сидишь, ждешь, а каждой команде дают три минуты, потом пока игрок выйдет — еще три. И каждые эти три минуты — как час.
Первые три выбора — еще не так страшно. В телефоне играл. Похлопал, понятно, что пацанов выбрали. Где-то с седьмого стал уже внимательно смотреть. У меня прямо руки тряслись. Не мог телефон нормально держать — так переживал. А когда «Ванкувер» вышел, мне агент сказал: «Снимай пиджак». Может, чуйка у него была. И у меня паника началась. Вышел на сцену, всем руки пожал, мне Куинн Хьюз вручил майку и кепку. Я сначала кепку надел, а потом понял, что свитер на нее не налезет. Потом поперся в центр сцены. Куинн мне говорит: «Куда ты пошел, стой на месте, надевай». Все это так неловко было, так нервозно. Но нервозность быстро ушла. И следующий час я ходил по всяким медиа-штукам.
— У вас была смешная съемка.
— Ха-ха-ха. Это такое вообще... Я в принципе не люблю такого делать. И не люблю, когда это другие делают. А тут ты заходишь, и тебе говорят: встань так, сделай то. Только выложили, мне сразу из «СКА-Невы» начали парни писать. Такой-сякой, молодчик. А я: «Пацаны, ну вы же знаете меня, я не такой. Меня заставили». Очень было неловко. В обычной жизни я бы такого не сделал. Если бы не заставили.
— Как заснули после такого дня?
— Я жил с Ильей Коноваловым. А он на следующий день драфтовался. Илья уже давно заснул, а я до часов трех ночи куковал. Сначала на поздравления отвечал, а потом уже просто крутил в голове происшедшее. Круто же получилось! Я лежал и вспоминал, что делал в Подольске. Что делал в «Белых Медведях», когда был маленьким. Тогда даже подумать не мог, хотя и смотрел эти трансляции. А тут — вот он я, меня выбрали в первом раунде. Почувствовал тогда счастье.
— А за день до?
— Не так страшно. У меня в день драфта было еще два собеседования. «Ванкувер» был первым. Второй — «Флорида». Хорошо поговорили. С «Кэнакс» вообще было интересно. Повели меня к психологу — очень милая женщина. Она мне дала лист и карандаш. Говорит: «Рисуй церковь, стройку и дом». Я разрисовал как могу. Она потом разделила на три части лист и сказала: «Вот это прошлое, это настоящее, а это — будущее». И было не важно, как рисовал, хотя я пытался красиво купол вывести, окна красиво сделать, при том что очень плохо рисую. Где-то час у меня на рисунки ушел, ха-ха. Даже не помню, что у меня на каком месте было. Я не верю в это. Но сказали, что если задрафтуют — еще какие-то тесты будут. Но важнее-то то, что ты показываешь на льду.
Потом пошли обедать с семьей. Пообедали, говорю всем: «Все, я пошел гулять». Крутятся мысли в голове, на мне уже костюм, я на взводе еще с утра — собрался за два с половиной часа до выхода. Иду прогуляться. А я еще на МЧМ подметил в Ванкувере себе маршрут и наматывал круги. По знакомым местам ходил. И чувство странное такое: приятное и неприятное в то же время. Потому что у тебя вроде все круто, наслаждайся моментом. На твоем месте хотели бы оказаться очень многие. С другой стороны, ты не знаешь, чего ждать. У меня не было ни малейшего предположения, кто меня может взять. Когда уже на трибуну пришел — понял, что не я один такой. Джек Хьюз был максимально спокоен. Он, наверное, еще в начале сезона знал, что первым уйдет. А остальных тоже потрясывало.
— Перезнакомился с топ-10 драфта на медиа-днях?
— Я многих и так знал. С Какко только не был знаком, хотя мы играли друг против друга, только в последний год не получилось. Там познакомились, но чисто парой слов. С Хьюзом немножко поговорил, но мы с ним на ЮЧМ успели поболтать на моем ломаном английском. Потому что перед турниром был сбор капитанов. На льду мы друг друга ненавидим, но в жизни-то можно нормально пообщаться.
— Вы извинялись перед Яремчуком на турнире в Сочи за чистый силовой прием, хоть он и получил травму. А если бы под вас попал какой-нибудь канадец?
— Нет, я бы не извинялся. Ну... Зависит от ситуации. Если бы шел бить умышленно — это одно. А когда просто силовой прием... Это же средство отбора шайбы. С Яремчуком просто получилось, что я и его опрокинул, и шайбу не отобрал. И мне захотелось извиниться. Я даже боялся к нему подходить. Мы же здоровались перед матчем, общались. Хорошо, что все обошлось.
— После драфта вы встречались с владельцем «Ванкувера» Франческо Аквилини, с генменеджером «Кэнакс» Джимом Беннингом. Что они говорили?
— Поздравляли. Говорили, что очень рады, что я теперь часть «Ванкувера». Мол, все, будем ждать. Английский мой хвалили, чему я очень удивлялся, потому что я практически на нем не говорю. Понимаю, что мне говорят, но развернуто ответить не могу. Запаса слов не хватает. Про английский много говорили, потому что надо и с партнерами общаться, и к прессе выходить.
— Занимаетесь английским?
— Три раза в неделю по часу. Пока плохо дается. Тот объем слов, который мне дают — я в нем путаюсь. Чтобы нормально выучить, нужно оказаться в англоязычной среде. Но маленькими шажочками буду двигаться вперед. Во время сезона буду тоже заниматься.
— Обычно ведь проблема с разговорным английском заключается в том, что люди стесняются говорить, потому что бояться ошибиться.
— Есть такое. Я вот общался с игроком — боялся им что-то лишнее сказать. Потому что думал, что не поймут, не так подумают, и лучше молчать. Мне говорили, что не надо париться, а просто пытаться донести мысль. От этого только польза. Но я все равно постоянно осторожничаю.
Многие знакомые стали общаться со мной ради выгоды
— Сложилось впечателение, что в прошлом году вас явно загнали. И, возможно, именно поэтому юниорский чемпионат мира вышел неудачным. В какой момент вы поняли, что вам уже тяжело?
— Усталость приходила постепенно. К сожалению, в самый неудачный момент она сказалась. Проявилась в плей-офф юниорского чемпионата мира. На групповом этапе у меня вообще ничего не получалось. То ли делал не то, что надо было, то ли еще что. А в плей-офф, в четвертьфинале с белорусами, я почувствовал уже, что мне тяжело. В полуфинале с американцами мы вообще отдали все свои силы. Перед финалом говорили с пацанами в раздевалке, что все, последний матч в сезоне, и все поедут отдыхать. А все сидят с трудом. Видно, что устали. Наверное, именно поэтому немножко не хватило нам в овертайме. Хотя мы могли и в третьем периоде додавить. Забили ведь в первой смене.
— Речь немного не об этом. Перед чемпионатом мира вы на сборе практически не играли. Потому что, по словам главного тренера, стоило вам выйти на лед — пульс взлетал до 150 ударов в минуту.
— Было такое. Не знаю, загнали или нет, да и говорить, что загнали — грубо. Плохо, значит, был готов физически. Как-то неправильно, может быть, провел подготовку к сезону. Надеюсь, в дальнейшем такого не будет.
— С другой стороны, как вы могли подготовиться к тому, что у вас будет больше 80 матчей за сезон, при том что до этого вы выступали за школу «Витязя»?
— Мне даже не столько физически было тяжело, сколько морально. Хотя вроде молодой и должен быть готов ко всему. В апреле совсем уж просел. До этого было полегче, но тоже очень тяжело.
— От чего бы вы сейчас отказались — от МХЛ, ВХЛ?
— Я бы ни от чего не отказывался. От хоккея всегда получаю удовольствие. Под конец сезона проблема в другом была: все свежие, а я — нет. Надо было брать чем-то другим. Но в этом году я прошел со СКА достаточно тяжелые сборы. Заложили хороший фундамент на сезон. Вот за счет этого и работы постараюсь сохранить оптимальную форму до самого его конца.
— Вы только приехали с молодежного чемпионата мира, как вас тут же поставили на матч МХЛ. И сразу — травма. Неужели нельзя было отказаться? Хотя бы объяснить тренерам, что это чревато.
— Ну а как я откажусь? И я не был против сыграть. Просто акклиматизация сказалась, и я получил глупую травму. Ее можно было избежать, будь я посвежее. Но все равно это моя ошибка. Хотя это в каком-то смысле был переломный момент. Потому что я потом две недели не играл. И пошел после перерыва по нисходящей.
— О том и речь. Неужели в клубе не следили за вашим функциональным состоянием? Не замеряли пульс, биохимию?
— Да не в этом дело. После Кубка вызова в Боннивилле приехал в молодежную сборную к чемпионату мира готовиться — и настроение совсем другое было. Я такой: «Е-мое, тут все новое, ребята новые, за некоторыми из них я следил». Сразу и силы появились. Приехал с МЧМ, подумал: «Давно обстановку не менял». Меня сразу же отправили в молодежку, и я такой: «Здорово!» Потому что другие ребята, другой хоккей, Питер, Россия. Поэтому без проблем вливался. Самое «такое», что я в такие моменты очень хочу играть. А так получается, что не всегда твои желания совпадают с твоим здоровьем.
— На одних эмоциях весь сезон не вывезешь.
— К сожалению, да. И это сыграло со мной злую шутку.
— У вас ведь, наверное, режим прошлого сезона исключал даже походы с друзьями в кино.
— Мы как-то недавно считали — я суммарно за весь сезон в Питере был месяца два. Зато мне этот сезон дал очень большой толчок в плане хоккея. Я поменялся как человек по сравнению с предыдущим годом. И как игрок.
— Как человек — это в чем проявляется?
— Стал более спокойным в жизни. Круг общения очень сузился. Есть ряд людей, с которыми я раньше общался, и они, скажем так, обращались ко мне за своей выгодой. Я просто поздно это понял. И не совсем сам. Но теперь круг узкий. Мне вообще тяжело в новых компаниях. Я веду себя неестественно. Есть всего два-три человека, с которыми я веду себя естественно. С остальными — я в любом случае другой. Дома так, как в раздевалке, я себя не веду.
— Что за выгода? Взаймы пытались просить?
— И такое было. Но я не очень хочу об этом говорить. Я сначала расстраивался, но постепенно перестал переживать. Еще не раз, наверное, обратятся.
— А как это выглядело? «Вася, здорово, давно не виделись, дай денег»?
— Когда человек чего-то достигает, и я не про себя говорю, к нему обычно сразу начинают обращаться те, кто с ним давно не общался. Есть люди, которые просто тебя поздравляют. Это прекрасно. Здорово, что вообще вспомнили. А есть другие, которые начинают: а вот, то-се, пятое-десятое. Я не буду говорить кто и что.
— А кто помог понять?
— Девушка. В какой-то момент я начал с ней делится — не всем, но почти всем. Как-то мы разговорились, пытались прояснить какие-то вещи. И пришли к тому, что круг надо сделать поуже. Потому что друзья друзьями, знакомые знакомыми, но так можно остаться ни с чем.
Мстил на льду. В этом надо меняться
— Год назад мы разговаривали после Кубка Глинки/Гретцки. Что изменилось за год? По впечатлениям по Вышке — меньше лишних движений.
— Там хоккей быстрее намного, чем в МХЛ или в юниорской лиге. И тебе приходится меняться. К этому в любом случае приходишь, потому что если не отдашь пас вовремя — тебя просто разобьют. Будут травмы, будут проблемы, и ты так и будешь стоять на месте. Мне дают задания, я их выполняю, какими бы они ни были. Пробежать и воткнуться — без проблем. Хоккеист должен быть универсальным. Как меня видит тренер в пятерке и команде в целом — так я и играю.
— А бывали мысли, что вас неправильно использовали?
— Нет. Уж не знаю почему, но с тренерами я обычно нахожу общий язык. И в этом мое большое счастье. Так что никаких проблем никогда не было.
— Целый ряд заокеанских скаутов по-прежнему не совсем понимает, что из вас выйдет. У вас есть ответ — почему?
— Я сам особо не понимаю, ха-ха. Наверное, потому что и статистика у меня так себе, и где-то я могу вспылить. Как в прошлом сезоне бывало. А они выбирают игроков и отвечают за них головой. Поэтому понятно, почему по мне есть сомнения. Мое-то дело простое — каждый день работать над катанием, владением клюшкой, игровым мышлением. И привыкать к скоростям КХЛ и ВХЛ. А через два года закончится контракт, и там уже будет видно.
— А у вас есть понимание, к чему в целом идти?
— Забивать хочется больше. Я же нападающий, тем более — крайний. Но я учусь делать всего понемножку. И это увеличит мои шансы закрепиться в КХЛ.
— Про вспылить: в прошлом сезоне вы были в сборной своего возраста главной целью соперников. Вас постоянно пытались задеть, ударить.
— И отвечал я по-глупому. Когда кто-то силовой применил — сразу номер запомнил и за ним всю игру катаешься. А задача-то твоя не в этом. Твоя задача — в хоккей играть, голы забивать. А у меня бывало, что клинило. Как в Сочи, когда Илью Николаева «встретили» в колено. Я за парнем этим побежал, головой его зачем-то ударил. И я потом сижу и думаю: «Зачем? Зачем я это делаю?». Дисквалификацию еще ведь дали. Я пацанам в лицо смотреть не мог. И для чего тогда? В этом, конечно, надо меняться. Единственное, что я не поменяю: когда партнера бьют, я всегда готов заступиться. Драться я особо не умею, но хоть что-то сделаю. При этом в жизни я куда спокойнее, чем на льду. Меня можно вывести, но это очень тяжело сделать.
— А словами в сборной задевали?
— С моим английским? Ха-ха. На самом деле бывало. Но словами меня трудно задеть. Сказал и сказал. Меня и в России пытались задеть. Три веселых буквы в ответ, и все.
— Желание идти во всем до конца нравится всем, но у многих при этом есть вопросы к вашему катанию. Что вы пытаетесь с ним сделать?
— Объем набираю тренировками. Мы довольно часто работаем с тренером по катанию Даниэлем Бохнером. Он дает хорошие упражнения. Объясняет, в чем мои недочеты, над чем надо поработать. И я вот надеюсь, что за счет объема количество перейдет в качество. Думаю, я уже улучшил стартовую скорость.
На МЧМ нам не повезло
— Вы довольны тем, как сыграли на МЧМ?
— Нет. Мог быть намного полезнее. Но то ли нервы присутствовали, то ли я просто не на свой немножко уровень попал. Сыграл на тройку по пятибалльной. И я не про очки говорю. А про сам объем работы. У меня были удаления глупые. С канадцами взял и отмахнулся зачем-то. Опять же — на эмоциях. Мог принести команде больше пользы, чем дал.
— А чего от вас требовал Брагин? Какие задания давал в четвертом звене?
— Брагин просил меня играть так, как я умею. Но, наверное, немножко не получилось. Заданий делать что-то конкретное — не было.
— Даже в меньшинстве?
— По меньшинству — были, конечно. Хорошо, что доверили. И я довольно много играл в меньшинстве. Причем мне нравится эта работа. Но все равно между тем, что я мог сделать, и тем, что сделал, разница есть.
Мы могли пройти в финал. Нам не хватило гола. Серьезно — не улыбайтесь. Если вспомнить третий период: чтоб американцы сидели в своей зоне безвылазно — да такого не бывало никогда. Тем более там такие американцы были мощные по составу. Когда Гриша Денисенко забил — я думал, что мы сейчас дожмем и пережмем. Не повезло. И было очень обидно. Пока самое обидное поражение в карьере. Наравне с финалом ЮЧМ.
— Будь вы на пятаке вместо Муранова в том памятном моменте с пустыми уже воротами — забили бы?
— Ой... Не знаю. Я такого давно не видел, что шайба даже в таких ситуациях не лезет в ворота. Обычно так и бывает. Стараешься, стараешься, стараешься, вот уже почти все рядом, и тут такая штука происходит. Это тебя подламывает морально. Забей тогда Муранов — мы бы выиграли в любом случае.
— На следующем МЧМ с вас уже будет другой спрос.
— Если я туда попаду еще. Но, думаю, буду готов к роли одного из лидеров. И смогу проявить лидерские качества. Я и на прошлом мог быть в такой роли. Но не получилось.
— Не кажется ли вам, что это будет ужасный год? Будь вы в системе «Витязя» — были бы в совсем другой ситуации.
— Все зависит от того, как я буду выступать за «СКА-Неву». Сколько ни сыграю в КХЛ — все мое. Матч-два-три — будет уже отлично. Не дадут, значит, сам виноват. Если я себе такую планку поставил — надо ей соответствовать и закрепиться в такой команде, как СКА.
— Могли ведь остаться в «Витязе». Все зависело от вас. И вас точно так же выбрал бы «Ванкувер».
— А могло быть и так, что я вообще мимо драфта прошел бы. В СКА я очень многое приобрел. Буквально за год. Контракт подписал сразу. Приехал, все посмотрел и сразу спросил, где подписаться.
— Через сезон у вас последний год контракта. В КХЛ нередко бывает так, что молодых на этот самый последний год поджимают. Не дают играть, отправляют в МХЛ и так далее. Лишь бы они продлили соглашение. Вы этого не боитесь?
— Не важно, где ты играешь. Важно работать. Бывает, что людям не дают играть. Но ведь это — определенная проверка. На психологию и все остальное. Играй в хоккей, остальное — за тебя решат.
