Знарка официально представили главным тренером «Ак Барса». Странно все это слышать в новостях — мне казалось, представили в тот самый день, когда водили по кабинетам казанской арены. Бухгалтерши цепенели, видя того самого Олега Валерьевича. А он, в роскошном пальто с поднятым воротником, был в этот день элегантнее Фокса в «Астории».
Усмехался, говорил что-то ободряющее. В общем, произвел впечатление — даже сквозь экран.
Сегодня хоккею нашему не хватает героев. Выпуклых личностей. Оттого мне жалко, что превратился до срока в швейцарского пенсионера Вячеслав Быков. Отказываюсь представлять его с палками для скандинавской ходьбы. Вячеслав Аркадьевич, вы не устали отдыхать?
То ли тренирует в Германии, то ли нет Игорь Захаркин. Достойный большего клуба и славы.
Где-то в необъяснимой тени Андрей Сафронов со своим миллионом дарований.
Даже вратарь Федотов отправился то ли в Североморск, то ли в Северодвинск. Возможно, будет охранять ворота воинской части — как когда-то проштрафившийся Вальдас Иванаускас в ЦСКА. В шинели до пола.
Ну как же при таком дефиците еще и Знарка держать вдали от хоккея? Нет, нет, нельзя!
Два Андрея, Назаров и Разин, эту часть программы не вытягивают. Хоть стараются. Назаров так и вовсе высказался про главную свою задачу в «Сочи» — «чтоб не было скучно». Андрей Викторович смышленый — чувствует, чем болен наш хоккей. Скучно!
Уж тоску-то разогнать Знарок большой мастер. В смысле перформансов с Олегом Валерьевичем точно лучше, чем без него.
Даже меняющийся Знарок, освоивший законы дипломатии и общей почтительности, даст жару. Сегодняшний Знарок едва ли схватится в подтрибунном помещении с Сумманеном или надает тумаков кому-то из минских хоккеистов прямо после матча, но спектакль будет. Все как прежде.
Все-таки он Богом поцелованный человек. Я пересматриваю финал Олимпиады в Пхенчхане — и вижу то, что не видел тогда с трибуны. Немцы были лучше, сильнее! Как можно было отыграться на последних секундах, оставшись в меньшинстве? Да никак!
Но миллион заговоренных амулетов на руке нашего главного тренера сыграли в самый нужный момент — больше и списать не на что шайбу Гусева. Это было чудо.
В моей памяти несколько Знарков. Один из самых ярких — как раз после того матча. Когда распирало Олега Валерьевича от эмоций, от куража. Он и силился удержать все это внутри, не наговорить лишнего — но все равно «лишнее» рвалось... Как это было красиво, как здорово!
Я все это видел — и сам себе завидую.
— Хе-хе, — усмехнулся Знарок в микрофон. Вопросов дожидаться не стал. — Этим золотом я ответил на все ваши вопросы, господа журналисты...
Думаю, после этих слов ему хотелось встать и уйти — Знарок даже приподнялся. Но в глазах наших прочитал мольбу и восторг. Иностранцы смотрели с иронией. Да и плевать на них.
Знарок говорил про самый важный матч в жизни. Про то, как угадал, принимая решение за секунды. О том, что спокойствие его — лишь маска. Да и странно было бы иначе. Внезапно подытоживая:
— Россия — в нашем сердце.
— Справедливая мысль, — заметил бы на это Остап Бендер, случись он рядом. — Я целиком ее разделяю.
Продолжение вышло драматичным — из Знарка вырвалось-таки соображение, клокотавшее глубоко внутри. Внезапно выяснилось, что из сборной тренер-победитель может уйти.
— Никакого решения на данный момент нет. Буду думать. Я устал. Но, к сожалению, вы мне не помогаете, господа журналисты, поэтому я буду очень сильно думать...
Кто-то, опомнившись, робко поинтересовался:
— Чем же мы могли помочь?
— Да ничем! — взглянул волком Знарок. — Я от вас помощи никогда не ждал и не жду...
Все это было очень странно. Но и вся Олимпиада, весь финал был странным. Что ж ждать другого от пресс-конференции?
— Служим России! — внезапно подытожил Знарок. Поднялся и ушел.
Кто не торопился на церемонию закрытия в студеный пригород — тот еще долго сидел, покачивая головой. Ай да Олег Валерьевич.
Я помню, как Знарок руководил сборной Латвии на чемпионате мира-2010. Еще не вполне освоившись в публичном пространстве, но уже узнав вкус побед, Знарок во всяком многоступенчатом вопросе чуял подвох. А как реагировать? Понятно как...
Разговаривать с тем Знарком стоило коротко и почтительно. Желательно — раскланиваясь.
Вопросы длинные не приветствовались. Не дослушав под трибунами как раз такую словесную конструкцию, Олег Валерьевич нервно дернул щекой. Той самой, со шрамом.
Я отстранился. Репортер Алеша Шевченко, задававший вопрос, опасности не почувствовал.
Знарок сделал шаг навстречу — едва не упершись лбом в лоб корреспондента. Усы топорщились крайне недобро.
— Э-э-э, ты! Да я тебе за латышей... Знаешь что? На экспертизу захотел, да? На экспертизу? — допытывался хрипло.
Тут уж не я один — все окружавшие сделали шаг назад. Никому не хотелось на экспертизу. Сдрейфили все. Да и кто бы устоял?
Легенды про Знарка ходили одна другой краше. Ножевые шрамы на лице и колючий взгляд добавляли шарма. Было во всем этом что-то вкусное, пиратское.
Кто-то, впрочем, говорил о Знарке с ласковым смешком, по-отечески. Как Валерий Белоусов.
Помню, сидели в его тренерской — куда ни один корреспондент допущен не был. До сих пор удивляюсь — что Валерий Константинович разглядел во мне?
Я сделал вид, что талантливо сымпровизировал — выдав заготовленный вопрос:
— Тарасов писал в книжке, что из Юрзинова никогда тренера не выйдет. Есть молодой тренер, чьи успехи для вас удивительны?
— Хм! — задумался Белоусов и тотчас вспомнил:
— Знарок!
— Надо ж, — уже искренне удивился я.
Знарок в ту пору уж гремел — и в способностях его тренировать никто не сомневался.
— Да-да, Знарку я удивляюсь! — подтвердил Белоусов. — Вот уж не думал, что Олег будет тренировать. Наш, челябинский парень, задиристый. Все клюшку держал одной рукой, как в хоккее с мячом. Так Кострюков ему взял да и привязал перчатку к клюшке.
— А Знарок?
— Руку вынимал. Пустая перчатка на клюшке болталась...
Знарка отыскал для ХК МВД Андрей Сафронов. С которым мы выросли в одном поселке Клязьма. Я на улице Белинского, он, кажется, на Пушкинской. Два шага!
Быть может, потому и был откровенен когда-то в рассказах. Жаль, давно не общались. Но перечитываю старые тексты — и приятно. Кто про Знарка рассказывал лучше после блистательных сезонов, чем Сафронов? Да никто.
Тогда, в 2010-м, они оба довели ХК МВД до финала — и возглавили московское «Динамо». Еще не зная, какие чудеса их ждут в самом скором будущем. Кубок Гагарина окажется в приемной Сафронова — и всякий приходящий будет дотрагиваться, поглаживать рукой. Как я, например.
В 2010-м вспоминал Андрей Николаевич с наслаждением, как встретился давным-давно со Знарком:
— В 78-м нас познакомил Стельнов. А год спустя я приехал в Минск на молодежный чемпионат Европы. Лучшим игроком стал Ружичка, лучшим бомбардиром Знарок, а лучшим защитником — Бякин. Видите, какая память? Жила сборная на базе «Динамо» в Стайках. Занесли на второй этаж прозрачных напитков вместе с шипучими, вечером решили немножечко освежиться. Знарок только-только съездил с «Трактором» в Венецию, рассказывал взахлеб. Показывал свитер, который оттуда привез. Так мы торшер закрыли одеялом, полотенцем и тем самым свитером. Сидим, выпиваем. Тут почувствовали запах гари — видим, торшер превратился в блин, сквозь венецианский свитер можно смотреть на Луну и одеяло тоже прожгли. Спросите у Знарка, как вывернулись.
— Про знаменитую драку Знарка в Риге он рассказывал?
— Драка была такая, что все думали — Знарка зарезали. Очень было серьезно. В том возрасте никто из нас пай-мальчиком не был. Я помню, что со мной сделали на речке Клязьме — в своем же поселке. Как раз летом меня пырнули ножом, и после родители мне купили велосипед.
— Чтоб утешились?
— Чтоб мышцы живота разрабатывал. «Спутник» за 80 рублей, полугоночный. На речке встретили меня парень, поддатый мужичок и женщина. Велосипед отобрали, лупили по-взрослому. Месяц потом бульон из трубочки пил. А велосипед мой загнали за 25 рублей — пять бутылок водки с прицепом.
— Откуда такие подробности?
— Моего папу на Клязьме знали все. Пришел к нему с квадратным лицом, папа говорит: «Кто?» — «Я не знаю...» Все новости собирались на площади, около культтоваров. Пришли: «Это мой сын, у него отняли велосипед. Два часа сроку, чтоб нашли». Привели мужика. Зашли во двор с высоким забором — отец взял черенок от лопаты, говорит мне: «Бей его». — «Не, не буду». Так отец сам гонял этого мужика по двору, пока тот не рухнул. Перепрыгнешь, говорит, через забор — отпущу.
— Велосипед вернули?
— Конечно.
— Возвращаясь к Знарку — трудно было договориться с ним о новом контракте?
— Друг другу кровушки попили. За ним как за бисквитной барышней ходил Ярославль, еще кое-кто. Но он по-мужицки сказал: «Я буду разговаривать со своим клубом, хочу остаться».
— Могли не найти общего языка?
— Когда муж с женой живут лет десять и ругаются — поверьте, сразу не разведутся. Каждый из нас должен был повыделываться.
— Это были самые трудные переговоры в вашей жизни?
— В моей жизни не бывает трудных переговоров. Потому что глаза человека и его слово важнее, чем подпись. Могу сказать, почему «повыделываться». Пусть Знарок читает эту заметку и улыбается. Во-первых, надо было приезжать, когда есть время посидеть и пообщаться у обоих, — а он приехал, когда было время у него. Как в стихотворении Михалкова: «На речке утром рано повстречались два барана». Одному из нас было надо, а второй не успевал. Хоть знали, что все равно придем к общему знаменателю. Я благодарен Олегу и его штабу, что работаем дальше. Думаю, у нас все получится.
— Прошлогодние деньги Знарка и нынешние — небо и земля?
— Как «Мерседес» и «Пежо».
— Говорят, как-то после матча Знарок вошел в раздевалку и запустил в кого-то шлемом. Правда?
— На моих глазах такого не было. Но вообще-то по броскам он мастер.
Знарок интервью не давал вовсе — говоря что-то отрывистое после матчей. Но Сафронов убедил — и однажды после игры я приехал на динамовскую базу:
— Нет, нет, нет! — отмахивался Знарок.
— Надо! — говорил Сафронов. — Надо!
— Не буду! — переходил на полукрик Знарок.
Убеждать смысла не было — такого человека можно взять только на жалость. Человеколюбие. Я уже догадывался: Знарок — человек добрый. Просто давит в себе эту доброту — принимая за слабость. Но мы его расшевелим.
— Олег Валерьевич, — всхлипнул я. - Ехал из Мытищ, через пробки...
Взглянул на часы — и даже показал ему, постучав по циферблату ногтем:
— Три часа ехал! Неужели трудно поговорить?
Знарок замолчал как-то обескураженно. Не ожидал такого поворота.
Я молча развернулся — и, ссутулившись, пошел к двери.
— Э! — окликнул меня Знарок негромко.
Я шел не оборачиваясь. Притворившись глухим.
— Э! — громче повторил Олег Валерьевич.
«Э» и было приглашением к разговору. Зашли в баню — и листки с вопросами тотчас свернулись в трубочку. Так и говорили.
Через неделю Знарок передаст пожелание — не хочу никаких интервью, ничего печатать не надо. Предстоит плей-офф, так что... Лучше подождать.
— Печатай все, — подытожил Сафронов. — Я со Знарком договорюсь. Не комплексуй.
Так и появилось едва ль не единственное большое интервью Знарка в начале гигантского пути. С тех пор ничего значительнее не было в его исполнении. По смыслу — точно.
К тому моменту Знарок пережил многое — например, 11 поражений подряд с московским «Динамо». Почему-то его не уволили — и вскоре клуб взял Кубок Гагарина. Кажется, не в том же сезоне, а на следующий год. Впрочем, неважно.
Говорили мы обо всем на свете. С того момента болею за Знарка как за родного. Его три Кубка Гагарина — будто мои три Кубка.
Рассказывал Знарок с наслаждением, какой крепкий у него тыл. Как благодарен жене Илоне за все-все-все.
— До какого-то момента я вообще не воспринимал ее советы на хоккейную тему, но потом прислушался... Раз за разом — в точку! Предсказания постоянно сбываются. Интуиция — великая штука. Прислушиваться к ней надо.
— Как бы сложилась ваша жизнь, если б не встретили Илону?
— Думаю, не слишком хорошо. Хоть отец у меня тренер, но уехал я из дома в 18 лет. Для газеты не расскажешь, из каких ситуаций Илона меня вытаскивала. Жена — самый близкий и любимый человек. Это от Бога.
— В прошлом сезоне лига вас признала тренером года. А если б тренера года выбирали вы?
— Назвал бы Билялетдинова.
— Максим Соколов самого себя охарактеризовал тремя словами — «несдержан, неуравновешен, трудолюбив». Сколько хватит вам, чтоб обрисовать себя?
— По молодости я был несдержан — и... Как вы сказали? Неуравновешен? Тоже про меня. А уж трудолюбив — вообще на сто процентов. Еще ненавижу проигрывать. С детства — во что бы ни играл. Не-на-ви-жу. Могу в драку кинуться.
— Да уж, вы — человек с характером. Недавно Валерий Белоусов мне рассказывал, как вы в юности клюшку держали одной рукой — словно в хоккее с мячом. Никто не мог заставить вас играть двумя руками. Кострюков перчатку к клюшке привязывал.
— Было такое! Действительно! Только не Кострюков, а Геннадий Федорович Цыгуров привязывал перчатку к клюшке. А чтоб канадский шаг привить, коньки связывал. Чего только со мной ни делали.
— Но не переучили?
— Нет. Так и играл одной.
— Когда в последний раз удивлялись самому себе?
— Это надо у Витолиньша узнать. Харийс, когда я в последний раз себе удивлялся? Когда в зал отправился? Точно. После десяти лет отправился сам спортом заниматься. Вот уже пару дней осваиваю тренажеры.
— Зачем?
— Готовлюсь к плей-офф. Надо в хорошей форме подойти. Надоело смотреть, как живот растет. Какие мои годы?
— Черта характера, от которой с удовольствием избавились бы?
— Это не черта, другое. Курить я с удовольствием бросил бы.
— Сколько раз пробовали?
— Ни разу. Хоть заставляли, тот же Юрзинов. У нас комнаты были по соседству на базе рижского «Динамо». Здание в Кеково древнее, в туалете никакой вентиляции. Смотрю — прямо в комнате дырка под потолком, затянутая марлечкой. Встал под ней, начал направленно дымить. А дым, оказывается, не наверх шел, а точно в комнату к Юрзинову. Тот наутро подходит: «Кто это со мной рядом живет?» — «Я и живу». — «Заканчивай курить, невозможно...»
— В «Зените» играл Владимир Голубев, так тот с девяти лет курил. Усы были желтые от табака.
— Я тоже лет с девяти курю. В игровой день пара пачек улетает, в обычный — одна.
— Две — это перебор.
— Что поделаешь? Видите, на какие сигареты перешел — тоненькие. Пробовал электронные, но не пошло.
Вспоминали мы и сборную СССР — в которой Знарок не особо сыграл. Хоть мог. Где-то я вычитал — юный Олег целыми днями молился, чтоб только не отцепили от сборной.
Все это сообщил Знарку — и тот взглянул на меня внимательнее.
— Правильно, так и было...
— Чем закончилось?
— Все равно отцепили!
— Как выглядело?
— Было это в Берне, перед чемпионатом мира. Пришел хороший тренер Игорь Ефимович Дмитриев в номер, где жили мы с Арчи Ирбе. Говорит: «Надо здесь третью кровать поставить...» В этот момент я все и понял.
— Что оказалось?
— Он из «Калгари» своего воспитанника вызывал — Пряника. Серегу Пряхина. А я остался не у дел.
— Дмитриеву ничего не сказали?
— Спросил только: «Не боитесь, что я задушу его ночью?»
Мне казалось, тому московскому «Динамо» не хватало такого хоккеиста, как Знарок. Хотя, хотя... Сложный человек!
— Хоккеист Знарок сегодня заиграл бы в вашей команде? — уточнил у самого Олега Валерьевича.
— О! Еще как заиграл — равных бы не было!
— И характером сошелся бы со Знарком-тренером?
— Вот в этом не уверен. Большой вопрос. Характер у меня непростой...
Знарок помрачнел, насупился — и требовалось срочно выправить ситуацию. Задобрить.
А чем задобрить хоккеиста? Правильно. Вспомнить его голы. Хоккеисты — как дети, поверьте.
Так я задобрил когда-то Сергея Николаева. Вспомнил какой-то гол — и Николаев, сладко матюкаясь, извлек из стола кассету с подборкой лучших шайб советского хоккея — и заставил смотреть.
Кассета, помню, была заезженная — едва разглядишь силуэты. Но отматывали, искали его гол Третьяку от красной линии. Ох и щелчок же был у Сеича! Так и подружились. На почве лучших голов.
Так я нашел путь к сердцу Геннадия Цыгурова. Припомнив его бронзовый гол. Который на кассетах не сохранился — но я охотно доверился рассказу. Цокал языком, восхищался неувиденным. Клянусь вам — был абсолютно искренен. Потому что люблю хоккей и хоккеистов. А особенно — их рассказы.
Вот теперь посмотрите — кому дал Цыгуров больше всех интервью? В том числе прощальное, когда жить оставалось месяца три?
В биографии Знарка подробность бросалась в глаза — ровно 100 шайб в чемпионатах СССР. Ага!
— Какую вспоминали в последний раз? — спросил между делом я.
— Самую первую! — обрадовался Знарок. Забросил ее Третьяку. Кстати, в первом же моем матче за «Трактор». Наш защитник Шумаков швырнул в сторону ворот, Третьяк лег — а я подставил клюшку. Шайба над ним — и в сетку. Я время от времени пересматриваю матчи из собственного прошлого. Многие сохранились, как ни странно. У меня неплохая подборка что чемпионата СССР, что сборной Латвии.
После такого можно было говорить о чем угодно — Знарок стал мил невероятно. Оттаял душой.
Говорили про любимую им и мной Ригу. Про Москву. Выяснилось — вот ее-то Олег Валерьевич недолюбливает.
— Своим городом Москва для меня не стала и не станет. Я родился в Усть-Катаве, потом перебрался в Челябинск. В 18 лет уехал в Ригу. А в Москве все для меня чужое — что пробки, что люди.
Впрочем, прошли годы — с Москвой связаны большие победы. Быть может, это примирило. Лично мне понадобилось прожить в Москве 30 лет, чтоб понять и полюбить. Разглядеть!
Говорили даже про усы — тут я вывернул издалека. Приплел старого своего товарища Юлиуса Шуплера.
— Шуплер легко может спорить с собственными игроками — и потом, проиграв, красить волосы в зеленый цвет или гарцевать по Риге на жеребце. Вас на такое подписать можно?
— Спорить я могу, но мои споры попроще, — усмехнулся Знарок. — В первый год выиграли десять матчей подряд — пришлось мне усы сбривать.
— Что жена сказала?
— Жена не видела, к счастью. Сам на себя в зеркало смотрел — вроде бы нормально.
— Это первый эксперимент с усами в вашей жизни?
— Второй. Сбривал еще раз в отпуске. Детям не понравилось, посмеялись надо мной — и на этом эксперимент завершился...
Я рад, что Знарок вернулся. Вот ловлю себя на мысли — обожаю Казань, соседний Свияжск, где родилась бабушка... Но никогда, ни в одном турнире не болел за «Ак Барс»! Странно — почему?
Пожалуй, самое время ситуацию исправлять. Буду переживать и за команду, и за Знарка.
Тем более выглядит Знарок с каждым годом все лучше. Кажется, даже бросил курить. Моложавый, загорелый, свежий.
Я-то точно знаю: Олег Валерьевич — не просто яркий человек и отличный тренер. Он очень добрый. Все понимающий. У него все по справедливости. Его обожают собственные хоккеисты. Он как родной.
Вы все уже доказали, Олег Валерьевич. Ну и ничего — докажите еще раз...