Он создал Русскую пятерку. Уникальное интервью Скотти Боумэна - лучшего тренера в истории НХЛ
... Вечер среды, 24 апреля 2019 года, когда в великолепном Tampa Theater в присутствии 650 зрителей проходил премьерный показ во Флориде фильма "Русская Пятерка", мне не забыть никогда.
Утром того дня мне позвонила продюсер ленты Дженни Фетерович, у которой я незадолго до того брал интервью для публикации на русскоязычной версии официального сайта НХЛ о том, как создавалось это кино. И предложила произнести со сцены вступительное слово.
После нескольких секунд сомнений (все-таки выступать на английском перед большим стечением публики мне еще не приходилось) решил: была не была. Когда еще такая возможность выпадет? Тем более что фильм я уже видел, он мне очень понравился, а в таких случаях все говорится от души.
И вот – нарядный ретро-зал постройки 30-х годов XX века, часть которого уже даже успела поскандировать: "Let's go, Red Wings!”, заполненные партер и галерка. Людей завершает разогревать органист (все в настоящем энхаэловском духе!) и наступает мой черед.
В зале сидели 85-летний Скотти Боумэн и 76-летний генеральный менеджер "Детройта" времен Русской Пятерки Джим Девеллано. Этим невозможно было не воспользоваться. В середине речи я сказал о том, что в зале присутствуют два человека, благодаря которым вся эта история стала возможной. И попросил для начала поприветствовать самого титулованного тренера в истории НХЛ.
Что тут началось! Вслед за Боумэном встал весь взревевший зал. Овация продолжалась несколько минут – и видно было, как столь живое свидетельство любви и уважения (причем в городе, где человек никогда не работал!) приятно мэтру. И уже хотя бы ради этого такой показ в Тампе стоило организовывать. А для меня сама возможность представить одного из величайших тренеров в истории спорта залу на 650 человек с североамериканской сцены – один из самых счастливых моментов профессиональной карьеры. Как и слова благодарности от Скотти, когда все завершилось.
Устраивать такую премьеру стоило и ради момента, которого мне со сцены увидеть не удалось, но потом я услышал о нем и от жены, и от журналиста The Athletic Джо Смита, начавшего с этого материал о премьере в своем прекрасном издании. Перед началом показа к Боумэну подошел болельщик средних лет в свитере "Ред Уингз". И сказал: "Скотти, Ваше Величество! Можно я поцелую Вам руку?" Тренер, совсем не склонный к пафосу, рассмеялся...
Фильм, кстати, Боумэну понравился. Он сидел прямо передо мной – и я видел, с каким вниманием он относился к каждому мгновению этого почти двухчасового кино. Он неотрывно смотрел на экран и вспоминал – пару раз по ходу только обменявшись впечатлениями с Девеллано.
Потом он будет отвечать на вопросы болельщиков, и, когда услышит: "Айзермана назначили генеральным менеджером "Детройта". Если он позовет вас тренировать – согласитесь?", мгновенно парирует: "Только если вместе со мной будет Русская Пятерка в полном составе!" А закончится все длительной автограф– и фотосессией.
А мы с Боумэном долго говорили о Русской Пятерке месяцем ранее у него дома в изящной курортной Сарасоте, в полутора часах езды к югу от Тампы. И надо было видеть совершенно искренние удивление и радость Скотти, когда я рассказал ему, что и Евгений Малкин, и Никита Кучеров признавались: Русская Пятерка "Детройта" была идолами их детства.
Могильный будет в Зале славы
– Вячеслав Фетисов и Стив Айзерман говорили мне, что в НХЛ только Скотти Боумэн, тренер, не знавший стереотипов, мог придумать Русскую Пятерку. Ни одному другому специалисту в лиге подобное даже в голову не могло бы прийти.
– Так я же столько лет видел русских хоккеистов, играющих именно пятерками! И знал, что они особенно сильны именно вместе. Даже Павла Буре, Сергея Федорова и Александра Могильного, каждый из которых стал звездой сам по себе, по юниорам наблюдал в одном звене. Они так играли два или три года. Жаль, что им уже взрослыми игроками так и не довелось сыграть вместе на больших турнирах – Олимпиадах, Кубках мира.
Кстати, о Могильном хочу сказать особо. Игра этого парня обращала на себя мое внимание. И вот смотрите. Буре – в Зале славы, Федоров – тоже. Там же и Слава с Игорем (Фетисов с Ларионовым. – Прим. И.Р.). А ведь Могильный забил 76 голов в одном сезоне, и с тех пор это не удалось никому в лиге! И больше тысячи очков набрал, и Кубок Стэнли выиграл. Поэтому не сомневаюсь: он тоже там будет.
– Вы еще входите, как и Ларионов, в выборный комитет Зала славы в Торонто?
– Уже нет. Там можно быть не больше 15 лет подряд, и мой срок недавно вышел. А о Могильном, коль скоро пошла речь о нем, расскажу забавную историю. Моя семья живет в Баффало с тех пор, как я там работал, и я многих там знал. А Алекс в то время, выступая за "Сэйбрз" и осваивая американскую жизнь, начинал играть в гольф. И ему понравилось.
Это был как раз сезон, когда он забил 76 голов. И по контракту за каждую шайбу после 50-й получал по 10 тысяч долларов. То есть 60 – это уже дополнительно сто тысяч, 70 – 200! Все это позволило ему купить у ребят, которых я знаю, "Ламборгини" за 275 тысяч долларов. Он был дружелюбным парнем с уже хорошим английским и часто приезжал на ней в наш гольф-клуб в Баффало.
Как-то в гольф-клубе делали ремонт. Он оставил свой автомобиль на парковке, где не было больше ни одной машины, потому что людям сказали: "Идет ремонт, не паркуйте сегодня машины здесь, и может быть нанесен ущерб". Стоял и соответствующий дорожный знак. Но Алекс не обратил на это внимания. Он всегда был в спешке. Может, это было после тренировки – сезон еще шел.
Я в тот момент как раз находился там и обратил внимание, что нет сетки, которая обычно защищает автомобили от попадания мячей. И спросил: "Чья это машина стоит?" Парень, который там работал, сказал: "Черт, это же машина Алекса!" Никому не хотелось наносить вред такому дорогому спорткару. Этот парень взял гольф-кар, чтобы найти Могильного и предупредить об опасности. Знаете, что он ответил?
– Что?
– "Не беспокойся. Забью за ближайшую пару недель пять голов и, если что, на бонусы от них починю!" Забавный парень. Повторяю: он будет в Зале славы.
Гретцки сказал: "Сыграть в защите, как Федоров, я бы никогда не смог"
– Кого бы вы назвали лучшим российским игроком, которого когда-либо видели?
– (Задумывается.) Я видел слишком много ваших хоккеистов разных поколений, чтобы мне было легко ответить на этот вопрос. Каков, например, был Анатолий Фирсов! Для меня он один из тех, кто никогда не играл в НХЛ, но по своему уровню должен быть в Зале славы. Еще один такой, вне всяких сомнений, – Борис Михайлов. Боец! Во всех турнирах, когда они нас обыгрывали, он был чертовски хорош. Не знаю, с кем из нынешних его сравнить. Может, с тем русским парнем, который сейчас играет во "Флориде" и очень силен под воротами.
– Евгений Дадонов.
– Да. Он всегда находится в правильном месте, а облегчает ему задачу то, что рядом с ним – такой центр, как Барков. Еще один хоккеист, который хоть и играл, но не успел проявить себя в НХЛ, но я знаю, насколько он великолепен, – Крутов. В своем прайме он был просто потрясающ. Жаль, что здесь у него что-то пошло не так.
А большой парень, который у вас забил больше всех в Суперсерии-72? Якушев. Мне интересно, много ли знают про него современные русские игроки. Должны знать! Когда в прошлом ноябре его принимали в Зал славы, он выглядел прекрасно. Смотрелся умным человеком – как политик в лучшем смысле слова.
Еще вспоминаю, как мне нравился Валерий Каменский. Он впечатлил меня в 91-м, еще до того, как приехал в "Квебек". Увидел его в Стокгольме, в "Глобене" – там же, где и Константинова. Каменский смотрелся во многом, как Марио Лемье! Но потом он получил серьезную травму. Все равно был хорош, оставался очень опасным игроком и попил у нас много крови в составе "Колорадо" и выиграл Кубок Стэнли. Но из-за серьезной травмы ноги он не получил того признания, которого заслуживал.
Да, так вы же спросили, какой россиянин лучший из лучших. По индивидуальным качествам, причем разнообразию их набора, – считаю, Сергей Федоров. Овечкин – лучший снайпер. Ни у кого нет такого щелчка – может, еще у Кучерова. А еще Овечкин – мощный, поди его удержи.
Федоров – другой тип игрока, более артистичный. Но не из тех, кто один раз выдаст спектакль, а потом на несколько игр пропадет! Когда я пришел в "Детройт", сразу обратил внимание, чем Сергей гораздо лучше действует в обороне, чем большинство русских форвардов. Он был хорош без шайбы. При этом обладал сильнейшим броском. В один вечер забил пять голов "Вашингтону" – как такое можно забыть!
Однажды у нас была пара-тройка травм в обороне. Я вызвал Федорова и сказал: "Сергей, что ты думаешь насчет того, чтобы попробовать сыграть в защите". У него всегда был высокий уровень ожиданий от самого себя, и он начал мяться: "Не знаю, это совсем другая игра". – "Смотри. Тогда ты получишь 24 минуты. И больше не будешь волноваться о том, что у тебя 18-19. И еще ты будешь в паре с Лидстремом".
А он очень любил Лидстрема, ему нравилось играть с ним и они были друзьями. Никлас – очень приятный человек, к тому же они с Федоровым делили гостиничный номер все время, что я был в "Ред Уингз". Все эти аргументы сработали. Они с Лидстремом были двумя лучшими защитниками в команде. Каждый из них был настолько хорош, что через какое-то время я их развел, чтобы они выступали с разными партнерами и делали тех сильнее.
Сергей играл в защите около шести недель, поскольку травмы у парней были серьезными. Он продолжал набирать очки – пусть и не столько, сколько обычно. Но его катание позволяло ему часто появляться у чужих ворот без ущерба для своих. Да, мы нуждались в нем как в нападающем, когда в обороне был полный комплект. Но Федоров был в полном порядке как защитник, играя на уровне претендента на "Норрис Трофи"!
Как-то спустя много лет мы разговаривали с Уэйном Гретцки, уже завершившим карьеру. Он всегда считал Федорова одним из лучших хоккеистов лиги. И тогда сказал: "Это потрясающе, как он смог играть в защите. Знаю, что у меня так никогда бы не получилось. Я не умею так кататься". Может, только Горди Хоу смог бы сделать то же самое.
Кстати, при формировании Русской Пятерки самая большая сложность была как раз с Федоровым. Проблема заключалась в том, что он хотел играть в центре – но не переводить же на фланг Ларионова! Сергей спрашивал: "Как это будет работать?"
Я пошел к Игорю. И сказал: "Федоров хорош на вбрасываниях, лучше тебя – потому что крупнее". Он ответил: "Не вопрос, пусть он на них выходит. А я буду играть в центре на своей половине поля". Поэтому, когда Русская Пятерка выходила в полном составе, Федоров был на вбрасываниях, а когда было необходимо, они менялись местами.
Помню, очень нервничал, когда была первая ее игра в Калгари. Сам до конца не понимал, что из этого получится. И старался сделать все, чтобы соперник об этом заранее не узнал. Но поставил их в первой смене – и все сразу же начало получаться! В том матче, когда они забили два гола, меня поразило: они так синхронно и непредсказуемо перемещались, что даже Константинов пару раз вышел "один в ноль"! Впрочем, я-то знал, что Владди может играть нападающим. Потому что видел его в роли правого края в Стокгольме, в незадолго до того открытом дворце "Глобен", за сборную СССР на одном из турниров.
– Было ли какое-то персональное авторство у идеи задрафтовать Федорова с Константиновым?
– Было. Это придумал Джим Девеллано. Когда он пришел, команда была очень плоха (в фильме "Русская Пятерка" рассказывается, что ее прозвищем тогда было Dead Wings, "Мертвые крылья". – Прим. И.Р.). Поначалу "Детройт" подписывал ребят из колледжей, но они не были настолько хороши, чтобы двинуть "Ред Уингз" вверх. К концу 80-х "Крылья" стали чуть лучше, но нужен был какой-то следующий нестандартный шаг.
И Джим решил драфтовать молодых русских, что и сделал летом 89-го. Это было большим риском, но уже той весной советская федерация хоккея разрешила уехать Сергею Пряхину, и стало понятно, что какие-то подвижки есть. К моменту драфта уже было известно, что летом должны отпустить Фетисова, Ларионова, Макарова, Крутова, которым уже было 30 лет. Но о том, чтобы отпускать молодых, речи еще не было.
В общем, риск Девеллано сработал на все сто! На одном и том же драфте 89-го года "Детройт" взял трех европейцев – Лидстрема, Федорова и Константинова, причем Владди – в 11-м раунде. Джим тогда просто снял джек-пот.
Федоров смотрел на Фетисова снизу вверх. нам это очень помогло
– Многие удивились, когда в "Детройт", команду с большими возможностями и амбициями, взяли престарелого по хоккейным меркам Фетисова. Великому защитнику ведь было уже 37!
– Славу тогда даже не раздевали на игры в "Нью-Джерси"! Вот все говорят о Лу Ламорелло. Знаю его с 1980 года, уже почти 40 лет. Многие считают, что с ним тяжело иметь дело. Но когда я первый раз встретил Ламорелло, он был тренером команды колледжа в Провиденсе. И каким человеком! Когда игрок заканчивал колледж и был готов идти в профессионалы, он делал ему первый контракт. Никаких агентов – он был их агентом. И он был очень справедлив по отношению к клубам и к самим парням. Почти всегда агенты берут комиссию с игроков – он не брал. Мне это говорили люди, которым доверяю.
Так вот, оставалась пара месяцев до плей-офф. Наша защита была о'кей, но совершенно не было замен. Нам нужен был защитник, и кто-то из скаутов сказал: "Фетисов не играет, сидит на трибуне". А у нас ко всему прочему травмировался Марк Хоу, сын Горди. У него было плохо со спиной. Тут еще и Сергей посоветовал Кену Холланду, в ту пору ассистенту генерального менеджера: "Возьмите Фетисова!"
Взвесив все это, я позвонил Ламорелло. Спросил: "Ты готов поменять его на драфт-пик?" Все-таки ему было уже 37, и большую цену мы заплатить не могли. Лу ответил: "Я действительно люблю Славу, но ты дашь ему шанс играть". В "Дэвилз"-то была мощная оборона – Стивенс, Нидермайер. Ему там места не находилось.
Тогда я пришел к моему боссу в "Детройте", Девеллано, и сказал: "Джимми, мы собираемся сделать трейд и получить Славу Фетисова". Он удивился: "Ты собираешь отдать драфт-пик третьего раунда за 37-летнего игрока?!" – "Зато он будет играть за нас, а не за них. И с этим парнем у нас будет больше шансов выиграть Кубок". Девеллано доверял мне, и обмен состоялся.
Фетисов стал четвертым русским. И особенно важно это было для Федорова. Сергей был чудесным игроком, но… Он был звездой. Нет, не такой, которой сложно управлять. Но которая не любила, когда ей слишком много говорят. Тем более что его отец (Виктор Федоров. – Прим. И.Р.) тоже был тренером. Слышал, он умер?
– К сожалению, да.
– Федоров-старший был хорошим человеком, но его очень волновало игровое время сына. Помню, после окончания матчей наша пресс-служба очень быстро распечатывала итоговые протоколы матчей, где в том числе было указано время. И отец Федорова всегда стоял у выхода из раздевалки – и, как только появлялся парень с протоколом, он забирал одну копию себе. И почти всегда увиденное его возмущало. "18 минут! А у Айзермана – 21!"
Сергея, как мне казалось, это волновало гораздо меньше, чем Виктора. Но отец ему все время говорил: "Ты должен играть больше". Поэтому с отцом было сложнее иметь дело, чем с сыном. Я все понимал. Родная кровь, он – тренер, хочет, чтобы ребенок играл больше. Это не могло не воздействовать на сына. Я старался Сергею объяснять: "У нас четыре звена. И длинный сезон. Я не могу дать тебе намного больше времени". Иногда его это расстраивало, но не слишком сильно. Я не видел, чтобы от него шло много негатива.
Но приход Фетисова в команду оказался в этом смысле очень кстати. Федоров смотрел на него снизу вверх. Как на своего героя, что очень помогало. Слава был для него как тренер. Не знаю, что именно он ему говорил, но иногда он на Сергея так кричал! Потому что был для него боссом. И мне это сильно облегчило задачу.
– Вы просчитали это, когда брали Фетисова в команду?
– Нет, только знал, что они вместе играли в ЦСКА. Такое влияние увидел уже по ходу дела. А Славу ценил и за его великое прошлое, и за опыт – пусть он и не выигрывал до того Кубок Стэнли, но в скольких турнирах любого уровня побеждал! И в НХЛ, даже когда Фетисов стал возрастным, я видел: он всегда бьется на льду, никогда не прохлаждается.
Слава был однозначным лидером Русской Пятерки вне льда. Да и другие игроки – например, Айзерман, Лидстрем – его очень уважали. Потому что в свои 38-39 он в каждом матче играл жестко, шел в контакт до конца. И никогда не ленился. Иногда Фетисов мог передерживать шайбу – но только потому, что выжидал шанса сыграть интереснее, острее. В свои лучшие годы Слава был по сути четвертым форвардом, и эти повадки у него сохранились до конца карьеры.
Не забудем, что русская система для защитников – немного другая, чем принято было в НХЛ. Более сдерживающая, ограничивающая. Тому же Бобби Орру разрешали находиться везде, где он хотел. Фетисов был игроком сопоставимого таланта (его ведь и обыграть в лучшие годы было невозможно), но его ставили в более строгие рамки.
И они, возможно, впитались в кровь защитникам из России. Этим я объясняю для себя то, что ваша страна, постоянно выдавая огромное количество талантливых крайних нападающих, периодически – центральных и вратарей (хотя меня очень удивляло, что после Третьяка у русских очень долго не было топ-голкиперов), за последние пару десятилетий не вырастила ни одного защитника экстра-класса. Ну, может, Зубова. Мне нравился еще Гусаров, однако он был чистым "домоседом". Мог стать великим защитником Константинов, но не судьба...
Видно было, что на Олимпиадах с участием игроков НХЛ сборная России проседала именно по качеству защитников. Сейчас мне нравится парень из "Филадельфии" – Проворов. На подходе – Сергачев, хотя на льду он немного авантюрист. Но даже сейчас, если собирать лучшую русскую команду, уровень защитников будет уступать уровню форвардов.
Фетисов сказал: "Ларионов хотел бы быть у нас в команде. надо брать!"
– Через несколько месяцев после Фетисова, осенью, у "Детройта" сложилась вся Русская Пятерка – пришел Ларионов. Как это было?
– Как-то мне сказали: "Сан-Хосе" ищет забивного крайнего". А я отлично помнил, как в моем первом сезоне в "Детройте" Игорь практически в одиночку обыграл нас в первом круге плей-офф. При том что мы заняли первое место в конференции, а "Шаркс" – восьмое. Вокруг него строилась вся пятерка с Макаровым, Гарпенловом, Нортоном и Озолиньшем. Мне трудно было это забыть.
И, узнав о поисках "Акул", я позвонил их генеральному менеджеру Дину Ломбарди. И предложил Рэя Шеппарда (который в предыдущем, локаутном сезоне забил 30 голов, а еще сезоном ранее – 52. – Прим. И.Р.). У нас было пять правых крайних, и не все из них были хороши в обороне.
Ломбарди спросил: "Что вы хотите за Шеппарда?" Я схитрил: "Да обычного игрока. Вот Игоря возьмем". Фетисов потом меня всегда за это благодарил. Он ведь перед этим сказал мне: "Игорь хотел бы быть у нас в команде. Мы можем взять его. Ларионова надо брать!".
– Ломбарди легко согласился?
– Да, потому что Ларионов уже был в возрасте (34 года, тогда как Шеппарду – 29. – Прим. И.Р.).
– Неужели не было жалко расставаться с форвардом, который столько забивал?
– Но не в плей-офф. Это было одной из причин. Что же касается Ларионова, то люди видели только то, каким великим плеймейкером он является. Но не осознавали, насколько он необходим на льду в самые важные моменты игры. Когда оставалось две минуты до конца, я выпускал Игоря. Потому что он развернет игру в ту сторону, в которую необходимо, и примет те оборонительные решения, которые нам нужны.
Я мог выпускать Игоря против абсолютно любого хоккеиста лиги. И он был лучшим плеймейкером, которого я когда-либо видел. Сам он не был забивалой, даже в КЛМ советских времен ворота поражали в основном крайние нападающие. Но и в "Детройте", если с ним начинали выходить, например, Шэнахэн и Лапойнт, то результативность у обоих повышалась. Шэнни вообще очень любил играть с Игорем. Эта тройка, которую я использовал в сезоне-97/98, и в большинстве выходила. Лапойнт был жестким, Шэнахэн – тоже, но он нуждался в том, чтобы кто-то кормил его передачами.
А профессионализм Ларионова! Он держал себя в такой форме, что и за 40 играл серьезную роль в команде. Какой важный гол Игорь забил в финале "Каролине" во втором – нет, даже в третьем овертайме!
– Когда вы приобретали Ларионова, уже знали, что поставите его вместе с остальными россиянами?
– Да. Это была последняя часть задуманного паззла. У меня не могло выйти из головы, как он нас обыграл чуть ли не в одиночку. Я знал, как хорош он был.
Вот в большинстве я их вместе не ставил, и с этим тоже связана одна смешная история. Как-то у нас не очень хорошо играли бригады большинства, и мы работали над этим компонентом на тренировке. На льду была первая бригада, а у меня был принцип – если за 20 секунд она не наносит ни одного броска по воротам, я даю свисток и меняю бригаду. Причем не просто свисток. У меня был рог, какие используются в американском футболе.
– А Ларионов мне говорил: "Это рог, который пастухи используют на пастбище. Скотти его всегда использовал вместо свиста на тренировках, и мне казалось, что он раздобыл его где-то в Шотландии от его предков, которые пасли крупный рогатый скот на просторах Объединенного королевства".
– (Улыбается.) Все не настолько романтично. Так вот, я в этот рог прогудел, и тут Игорь спросил: "А почему вы не пробуете нашу пятерку в большинстве". – "Вы же не будете бросать!" По этой причине я и не ставил их при розыгрыше лишнего. Они любят пасовать до верного, а, по моему мнению, в большинстве надо иной раз действовать попроще.
В общем, он убедил меня попробовать их на тренировке в бригаде большинства вместе. Только сказал: "Я должен поговорить с парнями 10-15 секунд". Зная мой подход, он сказал им: "Как только можете бросить – бросайте!" Потому что они выиграли вбрасывание – и тут же бросок из угла. Совершенно для них нехарактерный. Потом еще раз – теперь из другого угла.
Дую в рог – стоп! "Мы же бросаем!" – "Бросать надо, только если находитесь для этого в правильной позиции и в нужное время". Потом Игорь признался: "Я сказал им бросать при первой возможности, потому что иначе вы тут же свистните и уберете нас с большинства".
Ларионов – очень хороший человек. Считаю, он мог бы быть прекрасным тренером команды, в которой есть русские игроки.
– Жаль, что он этим не занимается.
– Мне тоже жаль. Но у меня есть версия, почему этого не происходит. Игорь из тех людей, которые не могут делать только одну вещь. Он никогда не останавливается. Он все время куда-то ездит по всему свету и занимается огромным количеством разнообразных вещей. Прошлой осенью его сын, Игорь-младший, приезжал в Баффало со своей юниорской командой "Виндзор". Мы говорили там с Игорем-старшим и его женой Еленой. Он хочет, чтобы сын стал хоккеистом.
– Насколько он талантлив?
– Игрок хороший, но пока ему не везет с травмами. Думаю, он может поехать в Финляндию. Возможно, поможет Яри Курри, с которым Ларионов дружит.
Понимал, что роман Федорова и Курниковой обречен
– Как команда отреагировала на ваше решение создать Русскую Пятерку?
– У парней была уверенность, что все будет нормально. Во-первых, они знали Федорова, Козлова и Константинова по уже достаточно многим годам игры за "Ред Уингз". А Игоря знали по постоянной игре против них. Наш капитан, Стиви Айзерман, очень хотел выиграть Кубок Стэнли. И ему были интересные любые ходы, которые могут к этому привести. Даже если никто не понимал, как русским это удается. Мой любимый момент, касающийся Русской Пятерки, – это когда однажды Фетисов ко мне подошел и спросил: "Как у нас получается?" Я ответил: "Великолепно. Не знаю, как вы все это делаете, – но продолжайте!"
К слову, об Айзермане. В этом сезоне самой большой потерей для "Тампы" стал как раз он (накануне прошлого сезона генменеджер "Лайтнинг" объявил об уходе по семейным обстоятельствам и, проработав год советником нового генменеджера "Тампы" Жюльена Брисбуа, возглавил руководство "Детройта". – Прим. И.Р.). И, между прочим, в его работе ведь просматривается прямая аналогия с "Ред Уингз" и Русской Пятеркой. Когда Джим Девеллано задрафтовал в 1989 году Сергея Федорова в третьем раунде и Владимира Константинова в 12-м, очень многие генеральные менеджеры клубов НХЛ считали, что драфтовать русских и чехов – значит терять драфт-пики, потому что из СССР и Чехословакии никого никогда не отпустят. Но Девеллано пошел на риск – и посмотрите, как он окупился.
В конце 2000-х в России образовалась КХЛ, которую строили по модели НХЛ (хоть в итоге это, как я понимаю, не получилось, и всего четыре-пять команд могут претендовать на Кубок Гагарина) и делали это для того, чтобы удержать всех русских игроков дома. Спустя какое-то время опять большинство генеральных менеджеров стало думать, что ставить на драфт россиян – значит тратить пики попусту. И тут неожиданно для всех Айзерман, ставший генеральным менеджером "Тампы", начал драфтовать их одного за другим (Василевского и Наместникова – в первых раундах, Кучерова – во втором, Нестерова – в пятом. – Прим. И.Р.).
Кучеров ушел под 58-м номером, то есть на протяжении двух кругов все генеральные менеджеры боялись его взять, чтобы не потерять высокий пик! Но Стив рассудил так же, как и люди, которые когда-то руководили его "Детройтом": нам надо, чтобы приезжали лучшие игроки! А уж как их привезти – разберемся. И если мы считаем, что они хороши, их надо драфтовать – вне зависимости от национальности.
– В 90-е очень популярной была тема романа Федорова и Анны Курниковой. Как вы к нему относились? Был ли он помехой его игре?
– Нет. В этом не было никакого деструктива. Но я сочувствовал Сергею. Потому что Анна была прекрасной гламурной девочкой. Чудо как хороша! Но долгосрочных отношений там быть не могло. Она – теннисистка, путешествовала целый год по всему миру. При этом между ними была слишком большая разница в возрасте (12 лет. – Прим. И.Р.). Это должно было рано или поздно закончиться.
Иногда Курникова приходила к нам на тренировки. А однажды, перед свадьбой (точнее, перед венчанием, которое пара не афишировала. – Прим. И.Р.), я разрешил им поехать в Аризону на пару дней раньше команды и провести их вдвоем. Чувствовал, что в тот момент ему было это необходимо. Сергей это оценил. Анна тоже. Знаете, что она мне через него передала? "У вас всегда есть открытое приглашение на Уимблдон!"
– Вы им воспользовались?
– Нет (улыбается).
– В сезоне-97/98, втором чемпионском кряду, Федоров был очень близок к уходу из "Ред Уингз", полгода не играя из-за контрактной забастовки. Потом ему насыпала денег "Каролина", но владелец "Детройта" Майк Илич повторил его предложение, и россиянин вынужден был остаться в "Красных Крыльях". Правду говорят, что это произошло из-за давней, еще с времен юниорских команд, вражды Илича и владельца "Харрикейнз" Питера Карманоса?
– Правду. Они не любили друг друга. В итоге Сергей вернулся в "Детройт" с большим подписным бонусом, который ему положила "Каролина". В любом случае, все получилось к лучшему. У него заняло где-то месяц войти в игровую форму, а потом он выдал большой плей-офф. С 10 голами. Мы бы никогда не выиграли тот Кубок без Федорова!
– А насколько велика была его роль в Кубке-2002?
– Очень велика. В том сезоне Айзермана стали мучить травмы. Мы поставили Сергея в центре, Шэнахэна слева и Стиви справа в одном звене. И никто не мог ничего с этой тройкой сделать. А тащил ее Федоров, который почти в 33 катался как прежде. Айзерман, несмотря на травму, забивал нужные голы и отрабатывал в обороне, а Шэнни швырял такие пули, на которые не мог среагировать ни один вратарь.
– В сезоне первого Кубка Стэнли вы использовали Русскую Пятерку уже не постоянно, а отрезками, тасуя ее порой с другими сочетаниями.
– Делал это потому, что не хотел, чтобы другие команды нас "просчитывали". Как это звено, так и другие. А после выигрыша Кубка в 97-м году Константинов попал в аварию, и пятерка в прежнем виде прекратила существование.
– На следующий год вы взяли Дмитрия Миронова, но он в команду по большому счету не вписался.
– Да, он не играл так хорошо, как мы надеялись. Поэтому больше использовали другого новичка – Олауссона.
– У вас, между прочим, и русская шестерка была.
– Это когда же?
– На Матче звезд-2002 в Лос-Анджелесе. На несколько последних смен вы при вратаре Хабибулине ставили защитников Гончара и Житника, форвардов Федорова, Жамнова и Яшина.
– Точно, было! Сделал это специально. Надо было попробовать. И, насколько помню, сработало. Опять.
Не попади Константинов в аварию, он был бы близок к уровню Лидстрема
– Не могу забыть слова Фетисова, накануне 60-летнего юбилея рассказавшего мне: "Скотти сидел у кроватей Вовы Константинова и Сергея Мнацаканова и разговаривал с ними все время, пока они были в коме. Это было межсезонье, в Баффало его ждала большая семья. Но Скотти прилетел оттуда, как только узнал о случившемся. И уехал уже даже позже нас".
– Да, я вернулся через неделю после Кубка. Потому что это была такая ужасная авария… Город ждал Кубка Стэнли 42 года, и для Детройта это было огромное счастье. И невозможно было поверить, что произойдет событие, которое все это счастье для всех превратит в ничто. Что два потрясающих человека окажутся в коме, и мысли каждого из нас будут только о них.
Я пробыл в Детройте еще две недели. Тяжелое, очень тяжелое время для организации и для каждого из нас. Больно об этом вспоминать. Славе, можно сказать, еще повезло. Ему тоже досталось, и он был ошеломлен, – но, к счастью, Фетисов не получил таких серьезных травм, от которых невозможно было бы излечиться. Как Константинов и Мнацаканов.
Игроки и персонал команды тогда поехали поиграть в гольф. Вид спорта, к которому тогда были привычны немногие русские. Игра длится четыре-пять часов, и не каждый хоккеист, который привык к динамике и скорости, это выдержит. Тем более из страны, где росли, не зная ни о каком гольфе. И Фетисов, Константинов и Мнацаканов решили уехать досрочно. Они сказали: "Вы будете играть, а нам что столько времени делать?"
Кстати, Игорь (Ларионов. – Прим. И.Р.) должен был поехать с ними на тот гольф – а значит, скорее всего, быть в том же лимузине. Но в последнюю минуту решил заняться чем-то еще. К своему счастью. А Федоров остался играть.
– Константинова приводят на разные юбилеи "Ред Уингз". А где Мнацаканов?
– Он переехал из Мичигана во Флориду. Никто его, к сожалению, особо не видит. Знаю, что его жена ухаживает за ним, она прекрасная девочка. У них двое сыновей. Я очень тепло к Мнацаканову отношусь. А Константинова последний раз видел в начале февраля, на мероприятии, посвященном Реду Келли, знаменитому игроку "Детройта" 50-х годов. Мне показалось, что Владди чувствует себя получше.
– Он вас узнает?
– О да! Кстати, тот сезон, после которого случилась авария, стал для него лучшим в карьере – недаром он тогда номинировался на "Норрис Трофи". В том "Детройте" у нас играл молодой Никлас Лидстрем, который потом вырос в великого защитника. Так вот, думаю: если бы Константинов не попал в эту катастрофу, то был бы близок к уровню Ника. Он уже был топ-игроком, а стал бы еще сильнее.
Нам пришлось с ним поработать, и иногда это было забавно. Весь свой первый сезон в "Ред Уингз" я говорил Константинову, чтобы он не выкатывался вперед по борту, чтобы перехватить шайбу. Объяснял, что это слишком большой риск – если он не успеет и форвард его объедет, то будет выход "два в один" или "один в ноль". Я видел, что он прекрасно понимает, о чем речь, но делает вид, что его английский плоховат (смеется). Он всегда все понимал, но никогда не отвечал, будучи стеснительным человеком. Но в итоге совершил большой прогресс. Какая же беда потом произошла…
– У Вячеслава Козлова в жизни тоже была серьезнейшая автокатастрофа. Но еще до отъезда в НХЛ.
– Знаю. Я любил этого хоккеиста. Он был одним из самых недооцененных игроков нашей команды. Не забывайте, что он играл в одном звене с Федоровым, и в глазах многих тот его затмевал. Но Слава был отличным снайпером и забивал большие голы. Его роль в двух подряд победных Кубках Стэнли была огромна.
– Козлов рассказывал мне, что вы пытались уговорить его отказаться от 13-го номера.
– О да. Я не любил это. Но он – любил! А потом и Павел (Дацюк. – Прим. И.Р.). Козлова я действительно просил поменять номер. Он сказал: "Почему?" И отказался. Что я мог сделать?
– А правда ли, что вы даже не хотели селить команду в гостиницы, где есть 13-й этаж?
– Правда. Скажу вам больше. В Торонто 13-го этажа не было, но, когда нам предложили заселиться на 14-й, я отказался. Потому что он шел сразу после 12-го и, получается, был скрытым 13-м. Я был сумасшедшим, как и большинство тренеров. Вообще не хотел никаких номеров, которые заканчивались на 13.
Допустим, если кому-то из нашей команды давали ключи от номера 832, мы от него отказывались. Почему? Потому что плюсуем эти три цифры – и получаем 13! Ну сумасшедший! (улыбается) Когда работал в "Монреале", в плей-офф автобус ехал на арену по определенному маршруту. Выигрывали. На следующий матч нам давали другого водителя, но он обязан был ехать той же дорогой!
– Помните, как Русская Пятерка пригласила всю команду на всю ночь в русский ресторан в Лос-Анджелесе незадолго до плей-офф, в марте 1997-го? Айзерман говорил, что это был важный шаг к первому Кубку Стэнли, команда во время той вечеринки сплотилась еще сильнее, чем прежде.
– Конечно. Когда у тебя в команде есть группы ребят с разными культурами, надо быть осторожным. Я знал, как Русская Пятерка хороша, но хотел, чтобы она была едина с остальными игроками. Никаких запретов говорить в раздевалке на родном языке у нас не было, но они сами все прекрасно понимали и в присутствии других хоккеистов старались говорить только на английском.
В некоторых командах бывает ревность к таким группам со стороны части коллектива. У нас никакой ревности не было. В том числе и потому, что эти парни были так опытны, динамичны и искусны, в том числе в выстраивании человеческих отношений. Хотя признаюсь: то, что я русских с какого-то момента реже стал выставлять вместе, объяснялось еще и моим волнением – за то, чтобы все было в порядке в коллективе.
Как-то я видел другое кино – не "Русскую Пятерку", а "Красную Армию". И с наслаждением смотрел повторы голов, которые пятерка забивала. Они были невероятны. Взять хотя бы ту знаменитую игру с "Монреалем" – 11:1, когда один только Козлов забил четыре.
– Это было 2 декабря 1995 года, после чего слишком поздно замененный Патрик Руа заявил руководству, что больше ни одного матча не проведет за "Канадиенс".
– И его, на нашу голову, обменяли в "Колорадо". Это затруднило и удлинило нашу дорогу к Кубку Стэнли. До сих пор убежден, что в той сделке "Монреаль" должен был получить больше. Но Руа так взбесил клуб, что тот просто постарался от него побыстрее избавиться.
– У вас с "Эвеланш" было эпическое противостояние. Самый что ни на есть кровавый спорт. Сейчас вы простили Клода Лемье за подлый удар Криса Дрэйпера, с которого все это и началось?
– Это уже история. Худшая часть которой состояла в том, что Лемье заслужил большей дисквалификации. Это был умышленный удар, и дать за такое два матча... Если бы это произошло сегодня, то с такой травмой – ведь у Криса, по сути, лицо превратилось в кашу! – было бы минимум десять.
Часто игрок не хочет ударить соперника в голову, просто так складываются обстоятельства – он чуть подпрыгивает, плечо попадает в голову. Но Лемье был другим. Он знал, что делает.
Фетисов предлагал мне стать консультантом сборной России НА Олимпиаде В Солт-Лейк-Сити
– После автокатастрофы, которая приковала к инвалидным креслам Константинова и Мнацаканова, ваш "Детройт" ухитрился выиграть второй подряд Кубок Стэнли. Не представляю, каково вам психологически было дать команде мотивацию после этой трагедии.
– Нам еще повезло, что Игорь и Слава благодаря своему опыту имели высокий статус в команде. И они как никто другой понимали, какая это трагедия и как в такое время нужно разговаривать с партнерами. Именно Ларионов и Фетисов мотивировали команду тем, что надо выиграть второй раз подряд во имя пострадавших ребят, демонстрируя тем самым веру в их выздоровление. С которым поначалу все было плохо, но спустя время пошел некоторый прогресс.
Сейчас уже можно признаться, что я был скептически настроен по поводу возможности заменить Константинова. Той жесткости и отчаянности, с которым Владди шел в каждое единоборство, не было больше ни у кого. И нам не хватало этих качеств до тех пор, пока сезон спустя мы не заполучили Криса Челиоса. Их недостаток пришлось компенсировать атакой, которая в том сезоне у нас была очень сильна. И хотя наш соперник по тому финалу "Вашингтон" провел большой плей-офф, нам удалось с ним уверенно (в четырех матчах. – Прим. И.Р.) справиться.
– Подписать Фетисова еще на год после первого Кубка Стэнли, когда ему было уже 39 лет и ему пришлось восстанавливаться после автокатастрофы, было вашей персональной идеей?
– Да. Мы знали, что нам предстоит сложное время. Что без Константинова у нас не будет такой защиты, как в предыдущем сезоне. И Слава проделал хорошую работу, играя рядом с молодыми ребятами – такими, как Аарон Уорд и Мэтью Дандено. Его присутствие рядом ускорило их рост.
Вообще, Фетисов играл особую роль, о которой я уже говорил применительно к Федорову. Он был этаким папой для русских хоккеистов, за исключением, конечно, Ларионова. Причем папой строгим, прямым и откровенным. Иногда он бесился. И тогда тому же Федорову, несмотря на весь его статус на льду, доставалось по полной программе. Фетисов говорил ему, что тот должен играть, невзирая на травмы, и нельзя жалеть себя. Он подчеркивал, что повреждения бывают разные. И когда просто болит, нужно выходить и показывать все, что умеешь.
Если Айзерман был хорошим капитаном всей команды, то Фетисов – капитаном Русской Пятерки. Все это приводило к очень хорошей химии внутри команды. Два ведущих центрфорварда, Айзерман и Федоров, может, и не были близкими друзьями, но у них было огромное уважение к способностям друг друга. И они знали, что, если оба не будут играть на своем уровне, то команда не сможет побеждать. Все это длилось много лет, и, когда в 2002 году у Айзермана была больна нога, я их объединил в одном звене, и Сергею надо было немного тащить Стиви, он это делал.
Когда я только пришел в "Детройт", то сказал Айзерману: "Чтобы мы выигрывали, ты должен стать более разнообразным, двусторонним хоккеистом". И он стал им. А что меня в нем восхищало как в капитане – ему как-то удавалось адаптировать опытных игроков, в том числе бывших капитанов других команд, которых мы приобретали. Тех же Шэнахэна, Мерфи, Челиоса. Тех же Фетисова с Ларионовым. Уже через пару недель каждый из них чувствовал себя у нас так, словно играл в команде 3-4 года.
– Фетисов рассказывал мне, что, возглавив сборную России перед Олимпиадой-2002 в Солт-Лейк-Сити, приглашал вас помочь ему в качестве консультанта. Но вы, поразмышляв, отказались, поскольку не могли представить себя тренирующим против Канады. Это правда?
– (Смеется.) Правда. Решил, что сделать это для меня, скажем так, политически сложно. Слава, кстати, звонит и поздравляет меня на каждый день рождения! А я побывал и у него, и у Игоря на прощальных матчах. До сих пор с некоторым содроганием вспоминаю ужины в те дни. Они были прекрасны. Но начинались в 11 вечера, и еды было столько! И так-то кормили от всей души, а когда я думал, что все уже закончилось, последовали основные блюда... О Боже!
Помню и матч 2006 года на Красной площади. Это было большое удовольствие. Чудесно, что удалось сделать каток в таком месте. И погода была не слишком морозной – холодно, но в меру. Идеально. А сколько прекрасных хоккеистов! Но не думаю, что какая-то из команд так уж сильно хотела выиграть – недаром русские в концовке, ведя в счете, отпустили Пола Коффи, чтобы он вышел один на один и сравнял счет. Никто этому особо не сопротивлялся.
– Почему в 2002-м, выиграв свой девятый Кубок Стэнли в роли главного тренера, вы решили оставить профессию?
– Наелся. Мне было достаточно. Вскоре мне исполнялось 69. Мои дети и внуки становились старше. Когда ты работаешь в НХЛ, то не можешь проводить время со своей большой семьей – загрузка не позволяет. Зато теперь вижу их все время.
Я все сделал вовремя. Не работаю уже 17 лет, потому что настоящей работой для себя считаю именно тренерскую. Консультирование в "Чикаго" – да, но, когда ты напрямую не вовлечен в жизнь команды – это не то. Мой сын работает в "Блэкхокс", но я не хочу туда лезть. Потому что он – это новый стиль, а я – олдскул. Так что просто смотрю хоккей!
Вторую часть интервью – читайте скоро в "СЭ".
Из нее вы узнаете:
– мнение Боумэна о российских звездах НХЛ – Малкине, Овечкине и Кучерове;
– почему "Тампа" провалилась в Кубке Стэнли;
– почему Панарина обменяли из "Чикаго", в котором генменеджером работает сын Боумэна;
– в чем отличие Анатолия Тарасова и Виктора Тихонова – как тренеров и как личностей.
